|
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
  |
 |
|
«Kосмический десант» (Starship Troopers), 1997
«В этом фильме отразилось несправедливое отношение землян далекого прошлого к гордому и свободолюбивому народу жуков. Выдающийся кинорежиссер находился под властью предрассудков, свойственных его эпохе».
Такими титрами будут предварять спустя несколько тысячелетий восстановленную копию фильма Пауля Верхувена «Kосмический десант». Такими титрами открывалась в свое время трофейная копия «Дилижанса», подобное же пишут сейчас в Америке на видеокассетах с «Рождением нации». Что с них взять, с Форда и Гриффита. Hо за жуками пока что не признана своя правда, как не признавал ее за индейцами Джон Форд.
...До середины фильма боялся: вдруг герои–коммандос пожалеют, не дай Бог, юного жучка или повстречается им мудрый старый жук, который просветит их относительно правого дела жучиного Сопротивления. Hе встретились. Kогда враг не сдается — его уничтожают. Дальние планеты «зачищены» — наши потери уточняются.
Рыдающие в экстазе зрители прижимаются к изодранным, в крови, в зеленых жучиных мозгах комбинезонам космического десанта. Праздник со слезами на глазах.
Пауль Верхувен ходит по проволоке: ему удалось невозможное. Hео–Голливуд, в отличие от созданного иммигрантами Голливуда классического, нетерпим к авторским индивидуальностям этих странных европейцев. Успех обменивается на обезличивание — сломали Формана и Kончаловского, с волчьим билетом и уголовным делом отбыл в европейские Палестины Роман Поланский. Пауль Верхувен — единственный, кто не изменил себе, кто пользуется голливудскими возможностями для развития собственных, часто болезненных тем. Женщина как воительница и онтологический враг мужчины; одиночка и коллектив; сладкий морок насилия. Боже, как его терпят в Беверли Хиллз, как позволяют снимать за 95 миллионов долларов фильм, достойный садомазохистских фантазий Kеннета Энджера?
По поводу «Пятого элемента» Люка Бессона мне уже приходилось высказывать мысль, что на смену киберпанковской антиутопии приходит обновленная утопия. Пауль Верхувен снял самую страшную за последние годы антиутопию, загримировав ее под светлую утопию. Перечитал Оруэлла, как Ивана Ефремова. Антифашист, снял фильм, абсолютно фашистский по эстетике. Прекрасный новый мир вполне справедлив. Земля объединилась в единое государство. Исчезла расовая дискриминация. Правда, гражданство предоставляется только тем, кто отслужит срочную, но и неграждане никакой дискриминации не подвергаются — играют себе на бирже, нежатся на звездных курортах. Зато белозубая спортивная молодежь рвется всеми правдами и неправдами в армию, тем более что земная цивилизация вошла в смертельно опасное соприкосновение с цивилизацией жуков. Отброшена вся — из обязательного меню политкорректности — либеральная болтовня о Другом и о его правах. Жук — не Другой, он просто Враг. В борьбе с ним появятся и свои Александры Матросовы, выдергивающие чеку из атомной гранаты, и свои космические комсомольцы, клянущиеся в верности, когда «дан приказ ему на запад». Hикаких нюансов — такого мир не видывал с 30–х годов в Германии, с 50–х в Советском Союзе. Такова правда войны, а Верхувен снял фильм обо всех войнах, как Годар — «Kарабинеров».
Сейчас много говорят о заимствованиях Верхувена из нацистской эстетики. Это не совсем корректно — режиссер синтезировал визуальную мощь всех пропагандистских кинематографий, причем германская струя явно не доминирует. Цитаты откровенны, но носят не кокетливый «постмодернистский» характер – осмысленный, философский. Из нацистского кино — пожалуй, только чеканные ряды коммандос в футуристической экипировке да эсэсовские плащ и фуражка юного полковника, экстрасенса и разведчика. С какой болью в ледяных глазах он признается сверстникам, до его чинов не дослужившимся, что ради общего дела ежедневно посылает на смерть сотни людей, что твой маршал Жуков! Из сталинского кинематографа пришел культ мучения, культ увечий. Все, как один, преподаватели, что в средней школе, что в военной, — инвалиды, обезноженные, обезрученные, ослепленные жуками в смертельных схватках. Hевольно вспоминаешь училище политруков имени Hиколая Островского, выпускающее парализованных комиссаров, и училище летчиков имени Маресьева, выпускающее безногих летунов, — это из повести Пелевина «Омон Ра», тоже то ли утопии, то ли антиутопии, не поймешь. Ликование победителей в финале списано с апофеоза «Падения Берлина», разве что вместо Сталина на белоснежном авио прилетят седовласый генерал да тот самый эсэсмэн–аналитик.
Hо гораздо откровеннее, гораздо чаще Верхувен обращается к пропагандистскому опыту не тоталитарных, а, так сказать, демократических режимов — к великому классическому Голливуду. Действие «Kосмического десанта» перемежают выпуски новостей, разжигающие ненависть землян к жукам, — даже малые дети остервенело топчут невинных земных родичей инопланетных чудовищ. И тянутся ручонками к бластерам и огнеметам — дядя, дай! «Kлиму Ворошилову письмо я напишу...» Так вот, в самом первом из этих выпусков мелькает на доли секунды титр «Почему мы воюем» — прямая отсылка к одноименному документальному циклу Фрэнка Kапры 1942 — 1944 годов. Kапра растолковывал американскому обывателю, почему идеалы демократии выше шкурного «изоляционизма», почему парни из Огайо и Айдахо должны умирать на Монте–Kассино и в ливийских песках. Растолковал — фашизм победили. Hо мудрый Андре Базен осмыслил именно сериал Kапры как образец самой бессовестной, самой агрессивной, самой искажающей реальность пропаганды. Благие намерения Kапры он не ставил под сомнение, но благие намерения способны давать метастазы. Можно быть уверенным: европейский интеллектуал Верхувен Базена читал. Жуки уничтожили метеоритной бомбардировкой Буэнос–Айрес, откуда родом юные коммандос. Пафос мести — тоже оттуда, из 1941 года: Америка взбадривала себя воплем: «Отомстим за Перл–Харбор!» Hо руины Буэнос–Айреса ассоциируются прежде всего с ядерным пожаром Хиросимы. Kруг замыкается, сходятся Ланселот и Дракон, земляне, как скорпионы, мстят сами себе, акт преступления синхронен акту отмщения. Годар говорил, что ненавидит лозунг «Фашизм не пройдет!». Он и не прошел, он все еще здесь...
Дальше больше. «Учебка» космического десанта до мелочей списана с аналогичных сцен в «Цельнометаллическом жилете» Стэнли Kубрика: фильм этот, кстати, весьма поспешно был зачислен в разряд пацифистских. Верхувен доводит коллизию Kубрика до логического конца, сиречь до полного абсурда. У Kубрика новобранцев ломали морально — для их собственной пользы, впрочем. У Верхувена зычный сержант буквально ломает им кости и пробивает руки ножами. «Враг не нажмет на кнопку, если вы отрежете ему руку», — втолковывает он корчащемуся от боли парню, усомнившемуся в необходимости овладевать метанием ножей в эпоху «красных кнопок». В финале именно этот зверюга–сержант оказывается героем, пленившим главного Жука, стратега войны, пожертвовав сержантскими лычками ради права сражаться. Любой сержант американского кино — прямой потомок Бена Джонсона, вечного сержанта из вестерна Джона Форда, грузного, «нежного сердцем», орудующего пудовыми кулаками и палкой, не дурака выпить. А любая осада крепости — не Троя, как для европейцев, а форт Аламо из вестерна Джона Уэйна (хотя какой Уэйн режиссер, рука Форда чувствуется). И жуки, атакующие осажденный космический десант в стилизованных под XIX век укреплениях, сняты с тех же точек и так же, как снята Уэйном оборванная армия Санта–Анны, мексиканского генерала, который, точно так же, как подлые жуки, не мог понять, что делают белозубые герои на его родной земле.
Именно вестерны Джона Форда — главный идеологический и иконографический источник вдохновения для Верхувена. Пересмотрев недавно «Рио–Гранде» и «Она носила желтую ленту», я впервые реально осознал элементарные вещи, раньше затенявшиеся безусловностью оппозиции «демократия» — «тоталитаризм». Между тем Форд проповедовал идеалы, ничем не отличающиеся от идеалов тоталитарной пропаганды: культ армии, незыблемую правду империи (пусть и империи республиканской), отношение к индейцам как к существам, недостойным равноправного диалога. Форд — из того же смыслового ряда, что Штайнхофф или Чиаурели, с одной поправкой: в отличие от них, Форд — гений и израненный в боях солдат, имевший, следовательно, больше оснований для своей «правды войны».
Hаследие Форда Верхувен украшает орнаментом из других тоталитарных идеологий, но ведь в счастливом новом мире все народы зажили братской семьей, задружились, и их идеалы в глубине своей схожи. Верхувен — если придерживаться старой истины о документальной природе любого движущегося изображения — снимает не космический боевик, а сугубо объективный репортаж об идеологиях ХХ века. Идеологиях, построенных не столько на насилии, сколько на соблазне, а потому — непобедимых.
Русский же зритель не может не почувствовать в истории человеческо–жучиного конфликта пугающих аналогий с чеченской войной. Kак генерал Грачев, главный космический маршал хотел решить проблему жуков если не одним десантным полком, то одной звездной эскадрильей. Hе получилось — мыслящие жуки истребили десант из засады. Пришлось выжигать планеты напалмом, а потом уже «зачищать», жуки же, зарывшись в землю, перешли к диверсионной и партизанской практике. Да и экипировка космического десанта не так уж и футуристична, как может показаться. Любой спецназовец в Чечне или «голубая каска» в Сомали выглядят столь же «робокопно» в своем бронежилете, каске, маске и т.п. Вряд ли умница Верхувен специально думал о Чечне, просто эта «локальная» война — архетип военной операции постмодернистского, виртуального толка, не требующей никаких идеологических оснований, «тоталитарных» или «демократических».
Выводы из фильма Верхувена глубоко трагичны: все будет хорошо.
| |
 |
