Александр Громов

Больше всего на свете Виссарион Шпынь, дипкурьер на службе у правительства Лиги Свободных миров, ненавидел космические полеты -- именно то, с чем он постоянно сталкивался по долгу службы и от чего тяжко страдал, не собираясь, однако, подыскать себе другое занятие. Если работа не приносит удовольствия, его не заменит никакое жалованье -- эту аксиому Виссарион не оспаривал. И действительно: не высокое жалованье и не премиальные за образцовую службу удерживали его от перемены профессии, а законная гордость специалиста высокого класса, сознающего, что мало кто способен справиться с этой работой лучше него. Быть может, на всю громадную зону Лиги наберется, если хорошенько поскрести, пяток таких людей, но уже десяток не наберется наверняка. Приятно ощущать себя одним из немногих!

Деньги -- пыль. Совсем другое дело знать, что живешь на свете не зря, что после трудной миссии начальник с особым чувством жмет тебе руку, молчаливо признавая, что ты, вопреки всем опасениям, опять выполнил задание образцово, и уж верх удовольствия случайно подслушать реплику: "Когда диппочту возит Шпынь, я спокоен. Если не справится он, то не справится никто. С таким рвением и чувством ответственности сталкиваюсь впервые. Какое счастье, что он не карьерист! Ну просто образец человека на своем месте!.."

Приятно, слов нет. И все-таки космические перелеты были для Виссариона Шпыня той зловредной ложкой дегтя в бочке меда, которая всегда дает понять человеку, что он не в сказку попал и обязательно должен за что-то страдать. То ли за собственные просчеты, то ли за ошибки руководства, то ли за первородный грех, то ли вовсе без всякой причины. Родиться человеком и никогда не мучиться вообще трудно, если только не родился жизнерадостным идиотом, о чем вряд ли стоит жалеть. Добиться преобладания приятного над неприятным и примириться с тем, что неприятного все же не избежать, -- только это и остается. Виссарион примирился.

Строго говоря, его мучили не космические перелеты как таковые, а попытки организма адаптироваться то к той планете, то к этой. В Лигу на правах полноправных членов входили десятки давно освоенных планет и сотни развивающихся колоний. Часто воздух на них был негоден для дыхания, отчего вне жилых куполов приходилось носить дыхательную маску и изъясняться так, будто болен гайморитом; планеты с агрессивными атмосферами вынуждали носить скафандр, разумеется, всегда подобранный не по росту и вообще неудобный; наконец, "курортные" кислородные миры тоже норовили подсунуть то аллергию, то инфекцию. Не доставляли радости иная сила тяжести, непривычная пища, своеобразные понятия о бытовых удобствах и диковинные обычаи местных жителей. Словом, Виссарион бывал просто счастлив, когда его служебные поездки ограничивались родной планетой, и, втайне жалея, что это случается так редко, понимал, что иначе и быть не может. Кого начальство употребит для выполнения действительно сложного задания, каких на родной планете не бывает? Кого пошлет торить новый, неизведанный маршрут?

Конечно, его, Виссариона Шпыня! Профессиональная гордость боролась с внутренним протестом и пока что брала верх.

Сколько опломбированных контейнеров он перевез и благополучно доставил по назначению, он не представлял, потому что счета не вел. Контейнеры бывали разные: от небольших, вроде кейса, до громоздких многотонных монстров на платформах с антиграв-подушкой. Случались грузы радиоактивные, биологически опасные и даже антропоморфные. Виссариону было все равно. Главное -- вызубрить инструкцию по обращению с конкретным грузом, если таковая существует, скрупулезно ее придерживаться, ну и, естественно, до последнего издыхания защищать груз от посягательств.

В него стреляли, и не раз. Отсутствие шрамов и присутствие всех конечностей лишь подтверждало высокую выучку Виссариона Шпыня. Если дело доходило до нападения, привилегию "последнего издыхания" он до сих пор всегда оставлял за нападавшими.

Один из немногих дипкурьеров, он имел право сопровождать груз без напарника, чем часто пользовался на коротких маршрутах. Если уж полагаться на кого-то, то лучше себя не найти. Не так уж трудно обойтись без сна в течение нескольких суток. Особенно с помощью препарата "АнтиМорфей", оставляющего и мысли ясными, и реакцию молниеносной, а то, что он якобы вреден для здоровья -- наверняка вранье, как и многое прочее...

Но если даже это правда, все равно игра стоит свеч.

-- Какой контейнер? -- задал Виссарион насущный вопрос, узнав, что ему предстоит проложить новый маршрут к Бете Скунса.

Начальник отдела дальних перевозок задумчиво побарабанил по столу пальцами.

-- То-то и оно, что никакого...

Виссарион выжидательно поднял брови и разумно смолчал. Все, что надо знать дипкурьеру, будет непременно доведено до его сведения без лишней риторики.

-- Ты повезешь дубовый стол, -- признался начальник, отчего-то законфузившись, и вдруг прыснул в ладошку. -- Стол большой и круглый, три метра в диаметре, изготовлен по специальному заказу лучшими краснодеревщиками. Натуральный земной дуб. Груз важнейший, но совершенно не секретный, отчего нет нужды в контейнере. Вторая планета Бета Скунса, космодром там единственный, скорее даже не космодром, а посадочная площадка, наводка по радиомаяку. Сядешь на автоматике, сдашь данный предмет мебели посланнику Лиги, примешь почту, буде таковая окажется, и вернешься. Все ясно?

-- Да. -- Брови Виссариона опустились лишь на миллиметр.

-- Понимаю... На первый взгляд, задание кажется нелепым, не так ли? -- Испытывающий взгляд-сканер впился в лицо Виссариона и разбился о бесстрастие. -- Гм. И тем не менее миссия ответственнейшая, груз должен быть доставлен в срок, ставки очень высоки. Видишь ли, Бета Скунса -- новая и чрезвычайно перспективная система...

Об этом Виссарион и сам догадывался. Побывав на сотнях планет, принадлежащих Лиге Свободных Миров или тяготеющих к ней, о Бете Скунса он слышал впервые. Значит, новая. По-видимому, недавно открытая. А на бесперспективную планету его не пошлют.

-- Система очень удобно расположена, -- продолжал информировать начальник, -- и со временем может стать крупным центром межзвездной транспортной сети. Помимо того, вторая планета просто кладезь полезных ископаемых. К великому сожалению, планета уникальна еще одним обстоятельством: наличием разумной жизни, причем аборигены в достаточной степени антропоморфны...

Виссарион, опустивший было брови, медленно вздел их снова. Разумная жизнь? Чрезвычайная редкость, если не считать распространившегося по Галактике человечества. Гуманоиды? Совсем уникальный случай. Но что, собственно, из этого следует и в какой степени связано с предстоящим заданием?

-- Дикари, -- с отвращением сказал начальник. -- Каменный век. Межплеменные войны за охотничьи угодья, кровная месть, каннибализм и прочие прелести. Нас, людей, туземцы побаиваются, но не слишком -- во всяком случае, за богов не принимают. Когда дерутся между собой, нередко достается и нам. Там уже полтора года работает наша дипломатическая миссия, и ее резиденция больше похожа на военный лагерь. Отбито шесть нападений, два человека похищены и съедены. Выходов у Лиги, в сущности, два: либо поголовно истребить туземцев, чтобы не путались под ногами, либо замирить их. Понятно, что замирение и гуманнее, и, надо думать, обойдется дешевле...

Соглашаясь, Виссарион опустил и поднял веки.

-- ...Предварительный зондаж, подарки вождям, выработка взаимоприемлемого решения -- этот этап уже пройден. Теперь осталось лишь собрать вождей и заставить их произнести все необходимые в таких случаях клятвы. Дело за малым: поскольку в том дикарском мире никогда не слыхали о каких бы то ни было переговорах, их придется проводить по нашим, человеческим обычаям, а не по местным, которых нет...

-- Понимаю, -- бесцветным голосом произнес Виссарион.

Он действительно уже все понял. Однако начальник решил расставить точки над всеми буквами, того заслуживающими. Надо думать, тщился оправдать дурацкое поручение.

-- Уламывая туземных вождей, наши дипломаты много рассказывали им о том, как проходят переговоры в нашем мире. Туземцы, надо сказать, оказались довольно восприимчивыми и кое на что согласились с энтузиазмом. Особенно им понравилась идея встречи за круглым столом, где все равны хотя бы номинально... -- Начальник вздохнул. -- Говоря короче, вынь да положь им круглый стол, без него они в переговоры не вступят. Он для них теперь имеет сакральный смысл. На Бете Скунса сейчас паника: до начала переговоров осталось пятнадцать дней, местная древесина ни на что не годится, в штате тамошней миссии нет не только столяра, но даже плотника, и так далее. Посланник воззвал о помощи. И ведь мы ему в помощи не откажем, верно?

Виссарион кивнул, чуть заметно пожав плечами, что должно было означать: "За информацию признателен, но зачем же меня-то спрашивать? Приказывайте!"

-- Приказываю принять груз и доставить его на вторую планету Бета Скунса лично в руки посланника Лиги, -- отчеканил начальник. -- Суть задания ясна?

-- Так точно.

-- Есть вопросы?

-- С вашего позволения... Груз уже на космодроме?

-- Более того, в трюме "Гонца". Отлет завтра утром.

-- Как долог путь до Бета Скунса?

-- Чуть менее трех суток.

Брови Виссариона снова поползли вверх.

-- Что, удивляет столь роскошный запас времени? -- усмехнулся начальник. -- Страховка от случайностей. Стол на Бета Скунса нужен позарез, вот и создаем "запас прочности". Еще вопросы?

-- Просьба, -- сказал Виссарион, вернув брови на законное место. -- Если есть возможность, я хотел бы стартовать не завтра, а сегодня.

-- Гм. Хорошо, я выясню, есть ли такая возможность... Возьмешь напарника-стажера?

-- С вашего позволения, я предпочел бы сопроводжать груз один.

-- Смотри... -- Начальник с сомнением покачал головой. -- Твое право, но... напоминаю еще раз: заданее ответственнейшее!

-- В том-то и дело. -- Только слепой не заметил бы, что настойчивое стремление Виссариона Шпыня не делить ответственность ни с кем импонирует начальству. -- Разрешите выполнять?

Старая, как мир, истина: пусть вклад начальника в выполнение важнейшей миссии выражается лишь в уставном "разрешаю" -- нельзя лишать его возможности внести хотя бы такой вклад, иначе он проникнется тайным комплексом неполноценности. Уставы пишутся умными людьми, тонко понимающими субординацию.

Через час Виссарион был уже на космодроме, имея при себе сопроводительные документы в нагрудном кармане, плазменный пистолет в кобуре под мышкой и баул со сменой белья, нехитрой дорожной едой и набором стимуляторов, включающим, разумеется, "АнтиМорфей". "Гонец", призовой рысак на коротких трассах, застыл в огороженном, тщательно охраняемом секторе на периферии взлетно-посадочного поля, напоминая издали то ли скромный вулканический конус, то ли небольшую пирамиду не очень богатого фараона. Кораблик почтово-посыльной службы был знакомый и любимый за скорость и надежность. Возле корабля переминались с ноги на ногу охранники -- все как один рослые, с выступающими подбородками и в защитных мимикрирующих доспехах, в данный момент серых, как покрытие поля. У одного доспех барахлил и менял цвета подобно хамелеону, изображая то болото с осокой и лягушками, то песчаную пустыню с надвигающимся самумом, а то зеленый газон с разбросанными там и сям анютиными глазками. Шепотом бормоча ругательства, детина боролся с настройкой и безуспешно пытался съежиться под уничтожающим взглядом фельдфебеля.

Виссариону не было до него никакого дела. Замечать все происходящее вокруг, мгновенно анализировать, мгновенно реагировать на опасность и не обращать внимания на то, что не мешает выполнению задачи, -- вот нормальные профессиональные качества дипкурьера на службе правительства Лиги. Виссарион давно довел их до совершенства.

Предъявив документы, после чего ему без особого подобострастия отдали честь, он приказал опустить грузовой пандус. Груз был на месте, запакованный и закрепленный как надо на малой антиграв-платформе. Кое-где сквозь мягкую упаковку, предохраняющую его от толчков и ударов, просматривалась благородная фактура полированного дерева. Дикари, конечно же, будут в восторге... На первый взгляд, столешница трехметрового диаметра не показалась Виссариону очень уж внушительной. Сколько там у них племенных вождей? Рассядутся ли? Впрочем, пусть о том болит голова у посланника, на то и придумано разделение труда...

Изгнав лишние мысли и опечатав трюм, Виссарион поднялся в крохотный пассажирский отсек, убедился в отсутствии на борту посторонних, проверил программу полета и немедленно дал сигнал о готовности к старту. Он никогда не любил тянуть резину и молчаливо осуждал начальство за каждую минуту промедления. Сколь бы ни был велик запас времени, не стоит транжирить его понапрасну.

Старт на антигравитационной тяге прошел идеально. Предстоял выход из поля тяготения планеты, путь на маршевых двигателях до входа в Первый Канал, гиперпространственный прыжок в туманность Смоляной Котел, короткий переход до устья Седьмого Канала, еще один прыжок и сутки пути до Бета Скунса. Вся трасса полета пролегала в зоне влияния Лиги, не приближаясь ни к зоне враждебной Земли, ни даже к зоне дружественной Унии. Какой-либо инцидент по пути был маловероятен.

И тем не менее Виссарион не собирался спать. Что значит обойтись без сна трое суток? Чепуха.

А главное, он мог полностью сосредоточиться на своих прямых обязанностях, не отвлекаясь на управление кораблем. По профессиональной привычке Виссарион не доверял очень многому, но автоматике "Гонца" -- в последнюю очередь.

Для начала он задействовал резервные мощности корабельного мозга и приказал проверить детектором живой массы все без исключения отсеки, начав с трюма. Почти на всех планетах Лиги водилась мелкая земная фауна -- тяжелое наследие колониального прошлого. Грызуны, а также термиты и некоторые муравьи могли попортить груз, пробравшись в трюм. На дезинфекцию надейся, а сам не плошай. Получив утешительный доклад, Виссарион все же не успокоился, пока не расставил в разных закоулках корабля десяток мышеловок и не пустил в систему вентиляции аэрозоль, дурно пахнущий, зато убивающий наповал споры вредных грибков.

Иной на его месте, возликовав по поводу трех суток никем не контролируемого одиночества и, озабоченно размышляя, чем бы их занять, непременно погрузился бы в чтение, в просмотр голофильмов, в виртуальные игры, в стряпню и поедание изысканных блюд, а то и в создание при помощи синтезатора пищи изысканных алкогольных напитков и надегустировался бы до зеленых чертенят -- но только не Виссарион.

Проверка, проверка и еще раз проверка! Все, что может помешать выполнению задания, должно быть выявлено и исключено. А если вдруг покажется, что все уже проверено и проверять больше нечего, то это вредное заблуждение, отмазка всякого лодыря. И если ты вдруг приходишь к выводу, что твоя служба не очень-то обременительна, то держи ухо востро: тут что-то не так. Прими "АнтиМорфей" и начинай сначала.

Программа полета. Лоция. Корабельная автоматика. Жизнеобеспечение. Двигательный отсек. Бортовое вооружение... Проверь. Перепроверь. Подумай, что еще не мешало бы проверить. Отыскав в инструкциях по уходу за техникой малознакомую процедуру, отработай ее до автоматизма. Задолби наизусть имеющуюся информацию о месте назначения. Почисти личное оружие. Короче говоря, делай что-нибудь!

За хлопотами Виссарион пропустил оба гиперпространственных нырка -- феерическое зрелище мгновенной смены созвездий, окутанных вуалью черенковского свечения, -- и завораживающую угольную черноту туманности Смоляной Котел. Давно прошли времена, когда его, зеленого новичка на курьерской службе, еще волновала посторонняя эстетика. Потом он стал к ней равнодушен и приобрел жизненное кредо: делай свое дело, а любоваться оставь тем, кому делать нечего.

И когда в атмосфере второй планеты звезды Бета Скунса корабельный мозг внезапно завопил через все динамики, что сигнал радиомаяка пропал, Виссарион не растерялся. Нештатная ситуация требовала немедленного решения, и оно было принято в долю секунды: дать команду "Гонцу" садиться самостоятельно, выбрав площадку по своему усмотрению. Риск казался незначительным.

Существовало и другое естественное решение: прекратить спуск, подняться на низкую, но стабильную орбиту, попытаться выйти на связь с резиденцией дипломатической миссии и спокойно дождаться возобновления работы маяка, после чего повторить попытку посадки. Правда, тут имелись целых два "но": было неизвестно, отчего замолчал маяк и можно ли надеяться вновь поймать его сигнал, прежде чем будет исчерпан лимит времени, а кроме того, околопланетное пространство изобиловало метеоритами. И Виссарион, мгновенно проанализировав все "за" и "против", решил садиться. Что с того, что он терпеть не может чужие миры и охотнее переждал бы на орбите? Чем хуже исполнителю, тем лучше делу -- разве не так? Почти аксиома.

Нет такого обидного слова, которым он не обозвал себя впоследствии за это решение!

Удар был чудовищным -- и почему-то боковым. Виссариона вынесло из кресла и, припечатав о переборку, вышибло из его легких весь воздух. Клацнули зубы. Полыхнуло в затылке. Корабль заскрежетал, сильно накренился и взвыл дурным аварийным воем. Где-то заискрило, завоняло горелой пластмассой, и сейчас же под струями пены издыхающей гадюкой зашипел огонь. Смолкло, и стало почти тихо. Лишь снаружи завывало и временами взревывало -- приглушенно, но жутковато.

Авария при посадке -- это еще не диагноз, а только анамнез. Причину аварии Виссарион установил сразу: ураган. Просто-напросто "Гонца" у самого грунта подхватило порывом ветра такой силы, что с ним не справились компенсаторы, и швырнуло в сторону, за пределы облюбованной кораблем площадки. Вероятнее всего, на скалы, где и заклинило. Корпус корабля мелко вибрировал под напором ветра. Шлифуя наружную обшивку, тонко визжал песок.

С первого взгляда стало ясно: дело дрянь. Корабельный мозг отключился, и настойчивые попытки Виссариона возобновить его деятельность не принесли успеха. Множественность замыканий как в основных, так и в резервных цепях не позволяла бороться с утечкой энергии. Через десять минут умное и послушное судно должно было стать еще одной мертвой грудой металла, уроненной людьми на дикую планету. Как будто их было недостаточно!

Несвоевременные эмоции недостойны профессионала. Действия Виссариона были быстрыми и рациональными. Во-первых, пока не издохли резервные батареи, он послал в эфир сигнал бедствия, не особенно надеясь на то, что он будет принят, ибо теперь и ребенку было ясно, что ураган такой силы отломает любую антенну, -- вот, кстати, и причина молчания радиомаяка. Но это надо было сделать хотя бы для очистки совести. Во-вторых, он извлек из умирающей памяти корабля топографическую карту района посадки -- всего лишь десятикилометровку, но более подробной карты второй планеты Бета Скунса, по всей видимости, не существовало в природе. В-третьих, он определился с местом посадки и изобразил на свежераспечатанной карте жирную точку.

Результат неприятно поразил даже его. Две точки на карте -- место приземления и место назначения -- широко разошлись. Крошечный поселок дипломатической миссии Лиги находился примерно в трехстах километрах к западу. Странно было, что корабль не польстился на участки равнины, расположенные куда ближе к поселку. Впрочем, подумал Виссарион, "Гонца" могло отнести ураганом. Или же он осознанно выбирал место под защитой скалистого гребня -- и прогадал.

В сущности, на данном этапе причина была делом десятым. Куда важнее были следствия и вытекающие из них выводы. Виссарион освежил в памяти сведения о планете. Почти двойник Земли по массе, диаметру, соотношению воды и суши и скорости вращения. Сила тяжести на поверхности -- на один процент выше стандартной. Луна крошечная, и вместе с ней по орбитам бегают тучи орбитального мусора естественного происхождения. Красочные метеорные и метеоритные дожди. Воздух пригоден для дыхания, опасные для человека микроорганизмы отсутствуют. Богатство флоры и фауны. Климат -- от субтропического до умеренного. Не планета, а благодать. Без пяти минут курорт.

Да, но триста километров пути!.. При самом беглом взгляде на карту становилось ясно, что равнинные участки скорее являлись исключением, чем правилом. Реки. Леса. Болота. Один горный хребет. Бог знает что еще -- ведь карта приблизительная, результат беглой орбитальной съемки. Связи с миссией нет. Связи нет и не будет вообще ни с кем. Неизвестно, знает ли кто-нибудь о его местоположении. Скорее всего нет. Триста километров пути, груз массой не менее трехсот килограммов и двенадцать суток в запасе. Есть о чем подумать...

Груз не пострадал -- Виссарион тщательно проверил его, чуть только установил, что ни капли энергии из резервных батарей выдоить уже не удастся. Антиграв-платформа оказалась заряжена на две трети -- что ж, совсем неплохо. Лучше бы, конечно, на сто процентов, но ведь она предназначена для погрузки-разгрузки, а не для перемещений на большие расстояния. Кому придет в голову проверить зарядку, если на пульте управления не горит красный предупреждающий сигнал и если от платформы только-то и требуется, что съехать с грузом из трюма по пандусу? Космодромная обслуга была ни в чем не виновата, зато по своему адресу Виссарион сказал несколько нелестных слов.

Только теперь, когда срочной работы не осталось, начали болеть ушибы -- плечо, шея, таз, колено. На затылке вздулся пульсирующий желвак. Виссарион приладил к нему холодный компресс, а остальные ушибы смазал. Пройдет.

После чего он заснул, спокойно и без сновидений, не прибегнув к транквилизаторам. Все равно, пока ураган не стихнет, нечего было и думать получить помощь или предпринять самостоятельные действия. Когда от человека ничего не зависит, ему лучше расслабиться.

События вернулись в зависимость от Виссариона спустя сутки, когда ураган стих. Открывать аварийный люк обесточенного корабля пришлось вручную. Ветер был еще силен и временами мешал дышать, но не двигаться. Наружный осмотр показал правильность вчерашней догадки: корабль действительно налетел на скалистый отрог и, накренившись, застрял. К счастью, пандус грузового отсека оказался обращен к равнине, а не к скалам. Равнина полого понижалась к болоту, обозначенному, кстати, и на карте. Дальний берег болота не просматривался.

-- Так, -- без выражения сказал Виссарион.

Иногда он говорил сам с собой, ничуть не считая эту привычку признаком скрытой шизофрении. Наоборот, она помогала ему. Но в данный момент он ограничился простой констатацией: помощь не пришла, а значит, его сигнал не был принят. Какие действия ему следовало предпринять в связи с этим обстоятельством и пониманием долга -- было понятно. И лучше всего данные соображения уложились в словечко "так".

Другой на его месте сказал бы "влип". Но Виссарион так не думал.

На сборы ему хватило получаса. При других обстоятельствах он управился бы и за пять минут, но сейчас ему нужно было проявлять разборчивость, придирчиво выбирая лишь то, без чего невозможно обойтись, бракуя громоздкие, тяжелые и не позарез необходимые предметы снаряжения. Вещевой склад был полон всякой всячины, однако Виссарион, основательно перерыв его, отобрал немногое и набил скромных размеров рюкзак. Добавил к собранному запас концентратов на две недели, четыре литра воды, перецепил кобуру плазменника так, чтобы не мешала лямка рюкзака, повесил на пояс большой, смахивающий на мачете нож и счел сборы законченными.

Еще час ушел на то, чтобы вручную опустить тяжеленный пандус. За это время окончательно исчезла надежда получить помощь от миссии. Предстояло поработать самому.

-- Поработаем, -- согласился Виссарион, забираясь на антиграв-платформу.

Он прекрасно знал, когда начнется настоящая работа -- когда, отдав всю энергию, запнется, задрожит и хлопнется на брюхо антиграв-платформа. И произойдет это довольно скоро. Быть может, даже над болотом, но хорошо бы после...

Теперь он жалел, что не взял напарника. Можно было бы послать его в миссию налегке, а самому остаться присматривать за грузом и ждать высланного из миссии транспорта. О том, чтобы хоть на минуту оставить груз без охраны, Виссариону и в голову не могло прийти, как президенту Лиги не приходит в голову высморкаться в скатерть на торжественном банкете. Суровые должностные инструкции ничто в сравнении с естественными табу.

Негромко загудев, платформа поднялась над ребристым полом трюма и, повинуясь управлению, скользнула вниз над пандусом. Виссарион не стал оглядываться на брошенный корабль -- в нем не осталось ничего, о чем стоило жалеть.

-- Полетаем, -- сказал Виссарион.

Любой пилот, даже атмосферник, постыдился бы назвать полетом унылое скольжение в полуметре от поверхности. Но что недозволено пилоту, то допустимо для того, кто ни за что не сменит свою профессию на воробьиное счастье барахтаться в воздухе. Аппарат не касается грунта? Не касается. Значит, полет. Виссарион был точен в терминологии.

Зато в ней не были точны те, кто составлял карту. Ровная поверхность зыбуна перемежалась торчащими там и сям обомшелыми валунами, целыми полями корявого кустарника и даже купами деревьев на островках. Препятствия раздражали. Большинство приходилось огибать по пологой дуге, а некоторые, тянущиеся на километры, и перепрыгивать, даром тратя энергию.

Платформа держала скорость хорошего бегуна-стайера, не больше. О лицо колотились летающие насекомые; мелкие норовили забить глаза и ноздри, крупные били, как картечь, и отскакивали, не успевая ужалить. Бесшумно работал антиграв-привод. Ветер монотонно пел в ушах -- к сожалению, встречный ветер! Виссарион пригибался, пытаясь сделать свое транспортное средство хоть немного более аэродинамичным. Кажется, это мало помогало.

Пусть так! Не ждать же, когда ветер соизволит переменить направление. Начальство не простит дипкурьеру опоздание. Он сам себе его никогда не простит. Опоздание равносильно невыполнению задания!

Спустя час из-за горизонта понемногу начала подниматься неровная темная полоска -- показался берег. А еще через пять минут антиграв-платформа противным писком и красным мигающим индикатором дала понять: энергия на исходе, необходима подзарядка.

-- Сейчас, -- сказал Виссарион, покусав губы. -- Сей момент найду тебе заправку. Тут недалеко, парсеков сорок всего-навсего...

Медленно-медленно приближался берег. Островки с купами деревьев остались далеко позади; постепенно сошел на нет и кустарник. Теперь то, что мелькало под днищем платформы, полностью соответствовало понятию болота, да еще гиблого. Поросший местными мхами зыбун внезапно сменялся сотнями метров стоячей черной жижи, кое-где пузырящейся зловонными газами. Болото казалось исполинским неподвижным животным, состоящим из одного желудка -- ненасытного, но терпеливого, хорошо знающего, что свою добычу он так или иначе получит. Не в этот раз, так в следующий.

-- Лучше в следующий... -- прошептал Виссарион.

Похоже, платформа так не думала. Запищал второй и последний предупреждающий сигнал. Пока еще ничего страшного не случилось, но должно было случиться с минуты на минуту. Край болота приблизился уже настолько, что стволы чахлых деревьев, просунувших корни в трещины скального выхода, отдельные валуны и низкорослые кусты ясно различались без всякой оптики.

Бинокль, подумал Виссарион. И сейчас же выругал себя за несообразительность. Раньше надо было начать избавляться от лишнего груза, гораздо раньше!..

Прекрасный бинокль, шедевр электронной оптики, булькнул в трясину первым. С безумной скоростью Виссарион рылся в рюкзаке, безжалостно бракуя то, без чего можно обойтись, если очень постараться. Половину провизии -- долой! Четыре литра воды -- долой! Авось местные речки и ручьи не отравлены. Походный набор инструментов -- долой. Хватит и одних плоскогубцев, а остальное заменит нож...

Он оставил аптечку, крошечный фонарик, компас, моток прочной веревки и сам рюкзак, выполненный из почти невесомой ткани. Остальное сглотнула трясина. Что бы еще выбросить для облегчения платформы?.. Ботинки? Штаны?

Не поможет.

Плазменник?..

Ни в коем случае. Оружие здесь запросто может пригодиться -- это раз. Служебная инструкция велит дипкурьеру иметь его при себе -- это два.

Виссарион понял, что запаниковал. Для всякого другого паника заключалась бы в бессвязных воплях и истерических метаниях, а для него -- в диких мыслях. Это же надо додуматься -- сопровождать груз без оружия!..

Мысль выбросить в болото груз не могла прийти ему в голову -- для этого не хватило бы и самой отчаянной паники, потребовалось бы буйное помешательство. Скорее уж Виссарион выбросился бы в трясину сам.

Так же бесшумно, как работал до того, антиграв-привод дал первый сбой: платформа задрожала и клюнула носом. Нет, выправилась, тянет... Черт, снова дрожит... И проседает все ниже...

Медленно, по сантиметру, платформа теряла высоту. Виссарион не глядел вниз -- не хотелось впадать в первобытный ужас. Он смотрел только вперед -- на приближающийся берег.

Тот и вправду приближался, теперь гораздо медленнее, чем раньше. Мертах в ста от него тошнотворная гиблая жижа разнообразилась моховыми кочками и метелками жестких травянистых растений. Дотянуть бы...

Чпок! Платформа коснулась плоским днищем поверхности жижи. Подскочила, трясясь, как в лихорадке, задела снова... Чпок! Чпок-чпок-чпок!..

Протестующе загудел на высокой ноте антиграв-двигатель, пожирая последние крохи энергии. Виссарион более не колебался. Ждать было нельзя: платформа с полным грузом не дотянет не только до твердого берега, но и до кочек.

На то, чтобы принайтовить один конец веревки к ушастой скобе для крепления груза, а другим обвязаться вокруг пояса, ушли считанные секунды. После чего Виссарион сделал глубокий вдох и шагнул в топь.

Он сейчас же ушел в трясину по грудь. Пузырящаяся жижа шевелилась под ним и вокруг него, ощупывая, облизывая, смакуя редкий деликатес. Спасибо, что не сглотнула сразу, с головой, -- Виссарион видел, как платформа сразу пошла бодрее. Разматывалась веревка. "Только бы не запуталась!" -- мелькнула не то мысль, не то мольба.

Растопырив руки, он не шевелился -- отчаянно борющиеся помогают трясине против себя -- и все-таки погружался гораздо быстрее, чем ему хотелось. Сначала по шею. Потом по глаза. А когда натянувшаяся веревка рванула, пребольно врезавшись в тело, на поверхности топи уже не оставалось никакого Виссариона. Но он был жив, расчетливо деятелен и полон надежды -- надежды на то, что, подтягиваясь по веревке, он успеет выбраться раньше, чем умрет.

Жижа была густа, как кофейная гуща, а веревка слишком тонка и скользила в ладонях, вдобавок все приходилось делать ощупью. Упустил веревку -- пропал. Хуже того -- погубил груз.

Не вытерпел мук удушья, захлебнулся вонючей жижей -- то же самое!

...У болотной кочки, рассеченной натянувшейся веревкой почти пополам, бурая жижа вдруг вздулась горбом, явив через мгновение безумные глаза и хрипло дышащий провал рта. Еще минута -- и Виссарион, рыча и извиваясь червем, выполз на зыбун. Здесь можно было ползать, дышать, жить...

Чуть накренившись на корму, платформа увязла столь прочно, что, казалось, торчала здесь всегда. На первый взгляд, она не погружалась, однако мешкать не стоило. Чуть отдышавшись, Виссарион вытянул из топи веревку, смотал, прикинул на глаз расстояние до твердого берега. Он дойдет. Допрыгает по кочкам, утвердится на прочном грунте и вытянет стол за веревку. Груз как нарочно перевернут столешницей вниз -- поползет по зыбким мхам, как намыленный. Нет, пожалуй, длины веревки не хватит...

Едва не впав в отчаяние, он уже спустя несколько секунд обозвал себя дурнем и непрофессионалом. Можно же взять веревки, крепящие груз к платформе! Все равно придется их снять -- платформа больше не понадобится. Она выполнила свою функцию. А если и этих веревок не хватит -- что ж, впереди лес, а в нем, возможно, произрастают местные лианы и бегают непуганые звери, из чьих шкур можно нарезать прочных ремней...

Виссарион провозился дольше, чем рассчитывал. Зверей, готовых расстаться со своей шкурой, ему не встретилось, зато лианы нашлись. Оплетенные ими местные деревья больше всего походили на гигантские хвощи, в изобилии усеянные устрашающими зазубренными колючками в палец длиной. Вспомнились слова начальника отдела дальних перевозок: "Местная древесина ни на что не годится". Н-да, похоже на то. И в то же время не совсем так. На мебель -- не годится точно. А вот примитивное оружие -- дубинку с шипами -- годится вполне...

-- И еще на пыточный инструмент, -- пробормотал Виссарион, прижигая антисептиком глубокие царапины.

Он без особых проблем вытянул стол на берег. Затем вздохнул. Судя по карте, в западном направлении лес тянулся километров на пятнадцать-двадцать, и все эти километры предстояло прорубаться сквозь колючки. Не будь груза, он, пожалуй, прошел бы, не прорубаясь, прошел бы за сутки, но груз... Груз требовал широкой тропы, почти просеки.

Выжечь бы этот лес... Нельзя -- подлые хвощи не желают гореть, а только корчатся и воняют. В этом Виссарион убедился, попытавшись разжечь костер.

Он подавил новый тоскливый вздох как явление неконструктивное. Вздыхай, не вздыхай -- двигаться надо. Что ему суждено преодолеть, то и будет преодолено, аминь. Иначе не может быть, пока жив дипкурьер.

Как преодолеть -- вопрос не философский, а чисто технический. Напрягая все силы, Виссарион перевернул стол, поставив его на ножки, и злобно зарычал. Нечего было и думать подлезть под стол и всю дорогу тащить его на горбу -- он не цирковой силач, и на такие упражнения его горб не натренирован. Тащить волоком? Гм... Что хорошо для болота, то не годится в лесу. Нет, дубовое чудовище придется катить перед собой, как большой неуклюжий барабан, и молиться, чтобы не расшатались ножки. Только так. Физика -- мудрая наука: она велит катить круглое, учась у жука-скарабея. Кроме того, если катить стол, а не тащить волоком, то и просеку можно рубить узкую, чуть шире метра...

-- Покатаем, -- вздохнул Виссарион.

До захода солнца он проложил метров сто просеки, рубя лианы, срезая под корень стволы хвощей. Пищала под ножом кремнистая неподатливая древесина. Цеплялись за одежду колючки, норовили впиться в тело. От одежды шел пар. Пот заливал глаза, надоедала мелкая мошкара. Ничуть не удивляло отсутствие крупных животных: в таком лесу им понадобилась бы бронированная шкура.

Виссарион не имел ни малейшего понятия о здешней фауне и был только рад отложить знакомство с нею. Природа горазда на выдумки. Ей ничего не стоит создать летучего крокодила, ядовитого мамонта, извергающего из хобота чистый иприт, или саблезубого удава. Какова планета, таковы и твари. Родная метрополия тоже была изрядным гадюшником, пока ее не очистили от опасной живности за много поколений до рождения Виссариона.

Стемнело. Над колючим лесом чертили небо метеоры. Висела маленькая -- горошиной -- луна и не желала ничего освещать. Плюнуть хотелось, какая луна. Виссарион с тоской вспомнил о пяти великолепных лунах Метрополии, превращающих ночь почти что в день. Конечно, можно было продолжать работать и при свете фонарика, расходуя энергию дрянной химической батарейки...

Он покачал головой. Нет. Фонарик еще может пригодиться. Кроме того, Виссарион ужасно устал и понимал, что без трех-четырех часов отдыха не сможет завтра работать в полную силу. Невеликий запас стимуляторов из аптечки также следовало поберечь. В том, что необходимость прибегнуть к ним возникнет не раз, при взгляде на карту не усомнился бы только глупый. Колючий лес, за ним горы. За горным хребтом лежит большое озеро, вытянутое так, что никак его не обойти, а надо умудриться как-то пересечь. И только потом -- зато уж до самой миссии -- равнина...

Хоть это радовало.

-- Побездельничаем, -- пробормотал Виссарион, укладываясь прямо на столе. Он не был суеверен, и его ничуть не пугало то, что он невольно уподобился покойнику. Ну и что же, что на столе? Вообще-то непорядок, зато путем прямого контакта с грузом обеспечивается надежная охрана последнего. Толковый работник всегда найдет выход из положения, не нарушая явным образом ни одну из служебных инструкций.

Спустя полчаса он перебрался под стол, потому что пошел дождь. Мелькнувшую было мысль оплести лианами ножки стола, превратив его в подобие жилища, Виссарион отверг. Нет зверья в колючем лесу. Нет и не предвидится.

Задремывая, он все же подумал о том, что здесь должны водиться крупные травоядные, раз уж местные хвощи отрастили для защиты колючки, -- и успокоил себя соображением: каковы колючки, таковы и травояды. Любитель полакомиться здешней флорой должен напоминать бронированного динозавра, сотрясающего землю далеко окрест, а коли так -- опасности нет. Медлительная зверюга предупредит о себе издали, а плазменник всегда под рукой.

Он все же уснул ненадолго. Ему приснилось, что стол умеет летать. Оседлав его, Виссарион несся над лесом, над горными хребтами, над озерами и бескрайними равнинами. Столу нравилось летать. Приземляться он не желал ни в какую, и весь персонал миссии ловил его огромным сачком. Запутавшись в сетке, стол заскрежетал, заскрипел, протестуя, и Виссарион проснулся.

Стол и вправду скрипел и скрежетал. Точнее, скрежетали сомкнувшиеся над ним колючие хвощи, отчаянно царапая полированную столешницу. С треском рвалась пластиковая упаковка. Тихо шелестя, шевелились лианы -- ползли, опутывали... Свет фонарика подтвердил мгновенную догадку: стол был схвачен лесом, а Виссарион пленен. Этот лес не собирался служить пищей бронированным травоядам -- он сам был хищником! Похоже, подвижные лианы вовсе не паразитировали на колючих хвощах, а находились с ними в симбиозе. Когтистые лапы и алчущие рты -- одни хватают добычу, другие высасывают ее к общей пользе...

Что-то мягко, настойчиво толкнуло в бок. Прошипев сквозь зубы проклятие, Виссарион обрубил едва не присосавшееся зеленое щупальце. Затем извлек из кобуры плазменник и послал заряд в самую гущу лиан.

Лес завизжал. Отдернулись дымящиеся лианы, заскрипели, натужно разгибаясь, стволы хвощей. Наверное, за всю историю планеты ее флора ни разу не демонстрировала столь небывалую -- почти черепашью -- прыть.

-- То-то же, -- наставительно произнес Виссарион, выбираясь из-под стола.

Дождя уже не было. Дождя-спасителя... Виссарион содрогнулся, поняв, что стало бы с ним, усни он на столе. Он больше не видел смысла оставаться на месте. Восток еще и не думал разгораться, ну и что? Теперь Виссарион знал точно, как надо двигаться по хищному лесу -- не столько прорубать просеку, сколько выжигать ее в самом экономном режиме работы плазменника. Освободив груз от остатков упаковки, он завалил его набок и, повесив на плечи тощий рюкзачок, держа фонарик в зубах, а плазменник за поясом, уподобился скарабею...

Хищный лес остался позади спустя трое суток. За это время Виссарион не поспал и минуты, не съел и ста граммов питательного концентрата и одолел в лучшем случае километров двадцать. Одежда превратилась в грязнейшие лохмотья, на коже не осталось живого места, едкий пот зверски щипал бесчисленные царапины и порезы. Нож затупился, фонарик сдох и был брошен, в плазменнике остался единственный заряд.

Последний день пришлось двигаться в гору. Час от часу подъем становился все круче, зато колючие заросли редели, пока совсем не сошли на нет, сменившись жесткой травой и безобидными на вид кустами, да и в воздухе повеяло приятной прохладой. Впереди синели горы.

Найдя ручей с холодной, явно ледниковой водой, Виссарион с рычанием упал в него ничком и несколько минут блаженствовал. Он с удовольствием лежал бы до зубовного стука, но не мог позволить себе такой роскоши. Вдоволь напившись и приняв дозу "АнтиМорфея", честный дипкурьер прикинул линию движения и вновь взялся за стол.

Он катил его вверх по склону, это было нелегко, но душа пела. Гиблое болото пройдено. Гиблый лес пройден. Если это не счастье, то что же тогда?

Что-то творилось с его пищеварением. То ли от концентратов, то ли местной воды, то ли от натуги -- скорее все-таки от натуги -- желудок Виссариона испортился. В сочетании со стимуляторами желудочные средства из аптечки не помогали. Мешали частые и унизительные позывы.

-- Каков стол, таков и стул, -- скулил Виссарион, присаживаясь под куст.

Теперь, когда остались позади шипы, стволы и корни, когда не приходилось прорубать и выжигать себе путь, стол начал проявлять норов, которого Виссарион прежде не замечал. Во-первых, он не желал катиться прямо, нимало не напоминая в этом отношении кабельную катушку; во-вторых, при попытках коррекции курса он норовил завалиться ножками кверху, что однажды и сделал, придавив Виссариона. В-третьих, ненадолго останавливаясь перевести дыхание, Виссарион был вынужден изображать собой подпорку, иначе стол норовил убежать вниз по склону.

И все-таки взбираться в горы было много легче, чем прорубаться сквозь лес.

Семь суток в запасе. Двести шестьдесят километров до цели. Это сколько же надо проходить в сутки?.. А, что толку высчитывать! Не на равнине. Главное -- перевалить через хребет и переплыть озеро...

Весь день Виссарион катил стол вверх. Склон медленно, но неуклонно становился круче. Давно кончились кусты и трава, теперь чаще приходилось огибать валуны и выбирать путь в обход каменных осыпей. Вспоминалась древняя легенда о Сизифе. Один раз шатающийся от усталости Виссарион плохо исполнил роль подпорки, и у него упало сердце, когда стол с грохотом покатился вниз. Если бы он и впрямь был бы не столом, а кабельной катушкой или округлым валуном, то сюжет легенды повторился бы буквально -- а так, прокатившись немного, грохоча и подпрыгивая, стол сразу вошел в вираж, накренился, заваливаясь набок, подпрыгнул, немного сполз юзом и замер, задрав к синему небу все четыре ноги. Он даже не попытался рассыпаться или расшататься -- был сработан на совесть да еще из настоящего земного дуба.

Виссарион не сумел даже выругаться вслух. Грудь ходила ходуном, сердце бешено стучало, гоня по жилам кровь, слабо насыщенную разреженным воздухом, и отдавало то в таз, то в самый затылок. Хотелось лежать и не вставать, хотя бы для этого пришлось умереть. Но он отдыхал не более минуты.

Приближалась полоса вечных льдов. Совсем близко нестерпимо сверкали пятна снежников. Жуткой синевой пугали изломы отвесных скал. Настоящая работа была еще впереди.

-- Полазаем, -- прошептал Виссарион, сглотнув вместе с комком слюны еще одну таблетку стимулятора.

Он работал без отдыха весь вечер и почти всю ночь. Он научился скорее угадывать, чем видеть предметы в едва тлеющем свете ничтожной луны и вспышках метеоров. Он рычал, напрягая все силы. Он ел снег и грыз лед. На леднике он едва не засквозил в глубочайшую расселину, по-видимому, не имеющую дна, -- и все же удержался на самом краю. И задолго до рассвета он доставил груз к поясу скал, штурмовать которые ночью не решился бы и чемпион Лиги по скалолазанию -- генетически модифицированная особь с конечностями паука и пальцами геккона.

Виссарион решился. На благо себе или нет -- кто знает -- он заблудился, выбирая место для подъема, и потерял в темноте стол, заякоренный где-то за валун. До утра он искал его ощупью, коченея не столько от ужасного холода, сколько от мысли о том, что он оставил груз без присмотра. Ему повезло дважды: во-первых, он двигался и только поэтому не замерз насмерть, а во-вторых, он набрел на стол лишь с рассветом и не полез на скалы в темноте.

И все же он был в отчаянии: уходило время. Драгоценное время!

Обойти пояс скал было нельзя. Подтащив стол к облюбованному месту, Виссарион надежно привязал конец веревки к дубовой ножке, похожей своей толщиной на ствол необыкновенного квадратного дерева, а вторым концом обвязался сам. Будь что будет. Если ему суждено разбиться вдребезги, то так тому и быть. Но он сделает все, что сможет.

Да, но если он разобьется, задание окажется невыполненным... Задание, порученное ему, Виссариону Шпыню, едва ли не лучшему дипкурьеру Лиги!..

Мысль придала сил. Он полз по скале, рыча, срывая ногти, кровавя коченеющие пальцы о бритвенно-острые края крошечных уступов. Адские муки продолжались, казалось, вечность. На половине подъема он понял, что у него нет больше сил ползти вверх. Но не было сил и висеть, держась за ничтожные зацепки, и поэтому он все же пополз вверх, уже не рыча, а всхлипывая. Еще... Еще чуть-чуть...

Наверху его стошнило. В первый раз со времени давно забытого детства Виссарион заплакал. Ему пришлось полежать на снегу и основательно озябнуть, прежде чем он сумел вновь взять себя в руки. Стуча зубами он взялся за веревку, пробормотал: "Потянем" и потянул.

Никакого эффекта. Закусив губу и потянув сильнее, он едва не стащил со скалы самого себя. Нет, так дело не пойдет...

Беспомощно оглянулся... Вокруг сверкал снег и не наблюдалось ничего, что могло бы подсказать правильное решение. И никого, кто мог бы помочь. А еще говорят, что здесь живут туземцы-антропоиды...

Виссарион заскрипел зубами. Попался бы ему хоть один местный антропоид -- уж он бы заставил его поработать на благо дипломатии! На благо Лиги. Да и на свое, черт возьми, благо: чьи вожди через шесть дней с удовольствием рассядутся за круглым столом -- за этим самым столом! -- не местные, что ли?

Они самые. И уж конечно, туземцы не такие дураки, чтобы забираться высоко в горы да еще помогать ненормальному чужаку тащить неподъемную мебель для их же туземной пользы. Как всегда: одни выбиваются из сил, другие собирают сливки...

В нахлынувшей ярости Виссарион крушил пяткой наст, разгребал снег руками. Злость помогла найти решение. Откопав гранитный клык -- не то выступ скалы, не то верхушку островерхого валуна, -- он обмотал вокруг него веревку, выбрав слабину. Подергал -- держит. Подставил под веревку спину, уперся ногами в другой валун, поменьше, напряг все силы...

Через полчаса неимоверных усилий он изловчился настолько, что сумел набросить на каменный клык еще одну петлю, минут через десять -- вторую, а вскоре и третью. Подполз к обрыву, глянул вниз. Стол уже оторвался от грунта и, слегка покачиваясь, елозил по скале. Дело двигалось. Пусть медленнее, чем хотелось Виссариону, но оно все же двигалось...

К ночи он не только втащил стол на скалы, но и одолел еще одну скальную гряду -- правда, та оказалась пониже и не столь отвесна. Веревка излохматилась, но выдержала. По пологому снежному подъему было удобнее не катить стол, а тащить его волоком, наскоро соорудив веревочные постромки.

Десять шагов -- остановка. Пять глубоких вдохов -- и снова десять шагов... Загнанный, отравленный стимуляторами организм реагировал тошнотными позывами. Виссарион выбился из сил, но продолжал двигаться в покорном отупении, мыча и со всей силой налегая на постромки. Это и спасло его ночью от холодной смерти на перевале. А утром он увидел на западе длинный снежный спуск, тени гор в широкой долине, полого сбегающей к большому озеру, редко разбросанные острова и на самом горизонте -- полоску суши за озерной гладью.

Самая трудная часть пути осталось позади -- так он решил, а придя к такому умозаключению, позволил себе час отдыха и даже немного поел через силу. К его удивлению, ему совершенно не хотелось ни есть, ни спать. Хотелось одно: лечь и умереть, и даже не умереть по-человечески чинно, а попросту сдохнуть, как собака, но в этом Виссарион не смел себе признаться.

Ровно через час он дотащил стол до спуска, смотал веревку, сел на тыльную сторону столешницы меж четырех дубовых ножек и отпихнулся ногой. Прошуршав по снегу, стол съехал немного вниз и остановился. Вторая попытка вышла не лучше. Третья принесла успех: стол заскользил по склону, сначала медлительно и важно, затем все быстрее, вздымая за собой фонтан снежной пыли. И целую минуту Виссарион радовался, как дитя.

С большим опозданием он понял, что, пожалуй, не сможет затормозить. Попытка тормозить сначала ногой, а потом ножом привела к тому, что с ноги едва не сорвало башмак, а нож вырвался из руки и потерялся где-то в снежном облаке. Виссарион застонал, проклиная себя за дурость: ножа было жаль. Однако долго предаваться сожалениям было некогда: склон становился круче, а наст тверже, и стол набирал максимальную прыть. Только бы не перевернулся, не запрыгал, только бы не налетел на валун -- покалечится же...

О себе Виссарион не думал, и все же мысленно охнул, когда верхом на своем снаряде перелетел широченную зловещую трещину. Снежный склон превратился в язык ледника, усеянный трещинами и вытаявшими глыбами. Страшно скрежетали под столешницей мелкие камешки, визжал песок. А впереди уже виднелось хаотичное скопище глыб моренного вала -- финиш для любителей покататься на саночках. Виссарион закрыл глаза и сотворил немую молитву.

Странно -- но помогло! Стол вильнул вбок, с силой, едва не вывалившей Виссариона прочь, врезался в сползающий из бокового ущелья снежник, обрушил и разбросал несколько тонн снежной каши, завертелся волчком и заметно погасил поступательную скорость. Начал было набирать ее вновь -- и раздумал. Затем его все-таки вынесло на каменистую лужайку, где дипкурьер на время потерял груз из виду, потому что сначала катился кубарем, а потом пахал землю носом.

Нос -- тьфу! Виссарион сейчас же вскочил. Что со столом??! Перевернуть! Осмотреть!

Внешний вид столярного шедевра поверг его в уныние. Полировка исчезла. Благородная фактура дерева была испорчена глубокими царапинами, исчеркавших столешницу и вдоль, и поперек, и наискось. Разболталась одна ножка. Выделялись вдавлины -- следы ударов об острые камни. Сбоку столешницы появились два отщепа.

Виссарион тяжко вздохнул. Ему не удалось обеспечить полную сохранность груза. Путешествие не пошло на пользу круглому столу.

Пусть так. И все же для местных дикарей он все равно останется круглым столом, предметом таинственным и мистическим, о котором они столько слышали и о котором они будут рассказывать свои детям, внукам и правнукам...

Особенно если накрыть его скатертью.

В сумерках того же дня, катя перед собой стол, он вышел к озеру. Переправа была продумана им до мелочей. Он не станет строить плот. Дуб тяжел, но легче воды. Стол поплывет сам и повезет дипкурьера, надо лишь помочь ему.

Ножки -- снять, отвинтив гайки. (Очень кстати не были выброшены плоскогубцы. И очень кстати неизвестные краснодеревщики сработали этот стол в ширпотребовском разборном варианте, мудро рассудив, что для дикарей все едино.) Стол -- перевернуть и перевернутым пустить в плавание. Широкое деревянное кольцо, к которому крепятся ножки, послужит бортом судна -- пусть низким, но все-таки бортом. Надо только забить деревянными пробками проделанные для винтов отверстия, а снятые ножки привязать под днищем ради увеличения плавучести...

Далее -- весло. Для круглого судна лучше бы не одно, а два и с уключинами, но мечтать об уключинах то же самое, что о мачте с парусом или подвесном моторе. Двухлопастное весло?.. Не из чего сделать. Однолопастное сделать можно, вырубив шест с рогулькой и растянув по рогульке тряпку...

Все это Виссарион проделал споро и без суеты. Сильно не хватало ножа. По местному дереву пришлось работать зубами и наскоро оббитым кремнем. Предательски дрожали колени, но в целом тело пока еще слушалось, и мысли почти не путались. Он доставит стол вовремя! Он выполнит задание! Он по праву считается одним из лучших дипкурьеров Лиги. Нет, он самый лучший! Он Виссарион Шпынь, а не шпынь ненадобный!..

Минувший день был ужасен. Дно ущелья, выбранного для спуска к озеру, во многих местах не годилось для качения. То и дело оно сужалось, и текущая с ледника речушка исчезала под нагромождениями валунов. Тогда Виссарион бормотал: "Потаскаем", затем, кряхтя, подлезал под стол, выжимал его неимоверным усилием дрожащих ног и со стоном переносил его через препятствие. Перенеся -- падал без сил и давал себе долгий отдых. Минуту, а то и две.

Быть может, он умрет. Но прежде он доставит стол по назначению, и доставит вовремя! Ему плевать на местные племена, дрязги вождей, интриги дипломатов и политику Лиги. Он дипкурьер и должен доставить груз. Это дело чести. Другие варианты обсуждению не подлежат.

А он еще морщился когда-то, принимая задания, связанные с перелетами на иные планеты! Ненавидел мелкие неудобства. Ха, теперь смешно и вспомнить. Вот оно -- настоящее задание. Такое выпадает не каждому и лишь один раз в жизни. Ради таких заданий и живет настоящий дипкурьер.

Не раз в сознании мелькала расслабляющая мыслишка: неужели здесь никогда не пролетают флаеры из миссии? Должны ведь. Хотя бы иногда, изредка, по делу или просто для порядка. Надо ждать, оставаясь на берегу озера, -- увидят, подберут...

Нет уж. Он знал: это протестует тело. Телу хочется отдыха и неги. В ближайшие дни оно не получит ни того, ни другого, и пусть пока заткнется. Он не позволит телу управлять мыслями -- ими будет управлять воля.

Задолго до рассвета плавсредство было готово. Виссарион спустил его на воду, взгромоздился сверху и, отпихнув веслом берег, порвал контакт с землей. Если ему повезет, он достигнет противоположного берега через сутки. Если будет дуть устойчивый попутный ветер. Если не поднимется шторм. Почему бы Фортуне не улыбнуться ему еще раз? Она ведь уже улыбалась. Правда, ее улыбки были кривоваты...

-- Поплаваем, -- мужественно произнес дипкурьер, не умеющий плавать и сроду не пробовавший грести.

Первого от него не требовалось, надо было лишь побороть в себе страх перед водой, а второму приходилось учиться на ходу.

Он уже довольно уверенно ориентировался по местному звездному небу. Созвездие, навязчиво похожее на большой стол, обходя небосклон по дуге, под утро маячило на западе. Виссарион решил править немного правее.

Пробный гребок заставил закружиться в вальсе горошину-луну и все до единой звезды -- плот вращался. Виссарион компенсировал вращение мощным гребком с противоположной стороны, добился обратного вращения и едва не выпал в озеро. Стол закачался, через низкий борт плеснула волна. Виссарион выругался.

...Когда рассвело, он обнаружил, что удалился от берега на какие-нибудь две сотни шагов, и причиной тому был скорее слабый попутный ветерок, нежели гребля. Виссарион осатанел. Круглое судно очень любило вращаться в вальсе и терпеть не могло двигаться прямо.

-- Поучимся, -- проскрипел Виссарион, оставив ругань как занятие непродуктивное.

Часа через два-три, когда, позолотив ледники, из-за хребта высунулось солнце, он уже мог заставить стол продвигаться вперед, правда, в черепашьем темпе. И все же это было уже кое-что.

Медленно тянулся день. Ветер совсем стих и не собирался помогать инопланетным дипкурьерам. Мертвая зыбь колыхала воду. А вечером поднялся встречный ветер и развел волну. На закате Виссарионово плавсредство было выброшено на берег почти в том же месте, откуда вышло в плавание.

Мокрый и неистовый, Виссарион оснастил судно иначе: прикрутил дубовые ножки на законные места, примотал к двум соседним тонкие шесты и с помощью веревки натянул меж них маленький лоскутный парус из обрывков своих одежд и распоротого зубами рюкзака. Остался нагишом, но обрел движитель. Он поймает ветер, стекающий с гор, и заставит его служить себе!

Когда солнце вновь выглянуло из-за хребта, плот уплыл уже далеко, и Виссарион, напрягая зрение, видел далеко-далеко впереди не то полоску противоположного берега, не то прижавшуюся к воде дымку. Наверное, все-таки берег, потому что раньше зыбкой полоски не было видно. Трепетал лоскутный парус. Свежий ветер сносил плот немного к югу, но в целом плавание шло успешно.

Сидя в залитом водой "трюме", как в тазу, голый Виссарион подруливал веслом, держа по ветру. Он немного отдохнул, поел и испытывал скорее нравственные, чем физические страдания. Ну почему он не выучился плавать?! Он бы плыл за столом, подталкивая его, и плот двигался бы вдвое быстрее. Плевать, что вода холодна. Вперед, только вперед! Скорее! Скорее!

В проливе меж двух больших островов его атаковали.

Сначала Виссарион решил, что из зарослей поднялась стая крупных птиц. Потом он изменил свое мнение: перепончатыми крыльями твари походили на летучих мышей, только очень крупных. Летучих собак. Когда стая приблизилась, он разглядел полосатые хвосты, а крики тварей пренеприятно напоминали ночные кошачьи вопли.

-- Только летучих котов мне и не хватало, -- пробормотал Виссарион, на всякий случай прикрываясь рукой -- не нагадили бы на голову...

Головной кот -- наверное, вожак -- вдруг исступленно заорал, перекрыв общий хор, после чего свалился на крыло и вошел в пике. Виссарион спасся только тем, что отпрянул, едва не перевернув плавсредство. От зубов он увернулся, а от когтей -- нет. Тварь как ни в чем не бывало взмыла ввысь, оставив на плече Виссариона кровоточащие борозды и болтающийся клочок кожи. А сверху с леденящим душу воплем уже валился новый кот...

Окровавленный и яростный, Виссарион отбивался веслом. На шестом или седьмом коте ему повезло: шест сбил крылатую бестию в воду. Кот заорал было совсем истерически и замолотил крыльями, поднимая фонтаны брызг и явно пытаясь взлететь, но тут из глубины бесшумно всплыла кошмарных размеров разверстая пасть, усеянная рядами кинжальных зубов, и сглотнула кота. Мелькнул и исчез полосатый хвост. Сейчас же в небо ударил мощный фонтан, но стая, как видно, хорошо знакомая с охотничьими повадками озерного монстра, моментально расеялась с паническими воплями, и под водяную зенитку попала только одна особь. Пасть поймала ее на лету, после чего без всплеска ушла под воду. А еще через мгновение стол закачался -- монстр пытался схватить его снизу.

Виссарион задрожал от страха. Не за себя -- за груз. Он сам -- только придаток, снабженный мускулами и мозгами для выполнения профессиональных обязанностей. Без этого придатка стол не прибудет по назначению. Придаток тоже надо беречь, но груз важнее.

Виссарион снял с предохранителя плазменник. Последний заряд надо было выпустить так, чтобы у зубастого чудовища пропал всякий аппетит. Лучше всего -- прямо в глотку.

Он ждал. Чудовище оказалось раздражающе тупым и все пыталось схватить стол снизу, однако даже оно не могло столь широко раздвинуть челюсти. В примитивной животной злобе оно бодало стол, и тот на мгновение выпрыгивал из воды и рушился в туче брызг, а Виссарион едва удерживался на нем. И все же он дождался момента, когда пасть вынырнула рядом со столом и не опоздал с выстрелом.

Монстр затонул и больше не всплывал. Осталось чудовище живо или сдохло, Виссариона нисколько не заботило. Его заботило то, что ветер с гор усилился, налетал злыми шквалами и нещадно трепал парус. Конечно, стол так двигался быстрее, но могла начаться и буря...

Его носило по водам почти двое суток. Вздымались волны, сверкали молнии, выло и грохотало, и часто свинцовые тучи прочерчивал метеоритный след. Буря еще не унялась, когда плавсредство с закоченевшим и обессиленным Виссарионом прибило волнами к западному берегу. Гасла в рваных тучах вечерняя заря. До миссии оставалось по меньшей мере сто семьдесят километров пути. Правда, по равнине. До предельного срока -- два дня и три ночи.

От паруса, а значит, и от одежды не осталось ничего; от рюкзака тоже. Голый Виссарион подпоясался веревкой, заткнул за нее плазменник, проглотил последнюю таблетку "АнтиМорфея", заел размокшим брикетом пищевого концентрата, запил водой из озера и, рыча от ненависти, начал переоборудовать плавсредство в предмет, удобный для качения.

...Он шел по выжженным солончакам. Он шел по песчаной пустыне, и раскалившийся песок поджаривал его ступни, а стол предательски вяз, и нечеловеческих усилий стоило втащить его на бархан. Он шел по каменистой пустыне, и это было еще хуже. Он шел по бесконечной степи, и крылатые коты иного вида -- наверное, стервятники -- кружили над ним с хриплым мявом. Он шел, и шел, и шел...

На запад. Только на запад. По компасу и звездам. Раня ноги о колючки. Катя стол.

Он не мог сильно промахнуться. Степь ровна, как стол, как этот огромный дурацкий стол, и постройки миссии должны быть видны с большого расстояния. Он увидит их. Он дойдет.

...и тогда, получается, кто он такой, дипкурьер Виссарион Шпынь? Придаток? Все-таки придаток и не звучит гордо? Нет, так не пойдет... Он -- стольник, вот кто. Или столоначальник. Черт знает, что означают эти древние слова... Но начальник ли он столу? Кто кому служит? Кто для чего предназначен? И зачем вообще все это...

Пить... Жара... Пить. Воды. Только вчера было озеро -- где оно? Кто украл? Солнце печет. Смочить бы голову. И горло. Воды. Летучие коты в небе. Ждут. Что там -- река?.. Нет, это мираж. Я знаю, что мираж... Пожалуйста, воды. Я что угодно для вас сделаю, хоть незапланированную остановку, только дайте глоток воды...

...Он встретился с туземцами, когда нашел русло полупересохшего ручья, вкатил в него стол, чтобы слегка запрудить, и жадно напился илистой воды. Туземцы, в свою очередь, встретили его гудящим градом булыжников из ременных пращей. Сипло проорав: "Именем Лиги!", Виссарион укрылся за столешницей, как за надежным щитом, и, улучив момент, навел на аборигенов разряженный плазменник. Вероятно, местные гопники были уже знакомы с этим оружием, поскольку мгновенно разбежались с воплями ужаса. Впрочем, испуг туземцев мог быть вызван и иной причиной: изображая, будто целится, Виссарион волей-неволей высунул из-за укрытия лицо...

...На закате двенадцатого дня он лежал ничком без сил и плакал. Иногда в его затуманенном мозгу образовывался просвет и вгонял его в отчаяние. Тридцать километров! Еще целых тридцать. И нет ни одной таблетки. Да если бы и была -- организм, наверное, отказал бы, не выдержав хронической перегрузки. Можно долго гнуть сук, но в конце концов он ломается...

Виссарион плакал.

Он одолел все, но его доконала усталость. Он сохранил груз и прошел с ним двести семьдесят километров, а теперь, когда их осталось только тридцать, он не может шевельнуть ни рукой, ни ногой...

ТОЛЬКО тридцать? Не "целых тридцать", а "только тридцать"?!

Именно так. И в этом огромная разница. Особенно когда впереди еще целая ночь -- до самого рассвета...

Медленно-медленно, как во сне, Виссарион по очереди подтянул под себя ноги и, стараясь не завалиться на бок, поднялся на четвереньки. Цепляясь за стол, взгромоздился на ноги, почти потеряв при этом движении сознание, но все-таки не потерял. Перед глазами плыло -- ну и пусть. У него есть опора. У него есть цель. У него есть долг. Пока он жив, он будет двигаться...

Посланник Лиги на планете Бета Скунса был разбужен в несусветную рань. Правда, представившаяся ему картина того стоила. Посланник перестал позевывать и вытаращился.

-- Прошу расписаться в том, что груз доставлен вовремя, -- просипела назвавшаяся дипкурьером Шпынем голая образина, стараясь принять достойную позу и делая нечеловеческие усилия, чтобы устоять на сбитых в кровь ногах.

-- Постойте, постойте... Какой груз? Круглый стол, что ли? Вот этот?

-- С доставкой были проблемы, -- пояснил Виссарион, из последних сил удерживая равновесие.

-- Н-да... -- произнес посланник, критическим взором осматривая царапины, выбоины и отщепы. -- Усушка и утруска, так сказать... Вы катили его, что ли?

-- Катил. Тащил. Плыл. Дрался. Триста километров... Но все это неважно -- я доставил его вовремя! -- Виссариона шатнуло, как пьяного. -- И он худо-бедно остался столом...

Посланник пожал плечами:

-- Мне жаль, но переговоры состоялись вчера. Вожди племен собрались раньше, чем ожидалось, так что не было смысла откладывать церемонию... Чего доброго, их свиты передрались бы между собой, и я не уверен, что нам удалось бы их разнять. А так все прошло великолепно. Вожди поклялись в вечном мире, сидя за тем столом, который стоял у нас в гостиной... Кстати, вон его тащат обратно.

Несколько мгновений Виссарион оторопело молчал. Затем из его груди вырвался вопль, исполненный предельной боли и невероятного страдания -- как физического, так и нравственного. Такой вопль вряд ли мог бы издать даже пациент, осознавший, что врач вырвал ему без наркоза здоровый зуб вместо больного.

-- Так он же квадратный!!!

Рабочие, боком заносящие квадратный стол в дверь, перестали пыхтеть и разом вздрогнули. В ближайших зданиях миссии задребезжали стекла. Круживший высоко в небе летучий кот с пронзительным мявом сорвался в штопор. Посланник же усмехнулся чуть снисходительно, не обратив внимания на нарушение тишины и субординации.

-- У нас с вами немного разные специальности, коллега. Дипкурьер возит почту, дипломат трансформирует реальность в желательном направлении. Хотя бы только на словах. Я сказал вождям, что этот стол круглый, вот и все. Они ведь все равно не знают, что такое круг.

Виссарион лишь хватал ртом воздух, как сорвавшийся с веревки висельник.

-- Конечно, можно было обрезать и скруглить углы квадратного стола, но вышла бы халтура, -- доброжелательным тоном продолжал посланник. -- У нас ведь нет краснодеревщика. Пришлось выходить из щекотливого положения своими силами, вот мы из него и вышли, не так ли? Постойте, не падайте!.. Зачем вы... Эй, люди!..

На следующий день чисто вымытый, облепленный пластырями, обложенный подушками и промытый изнутри всевозможными растворами Виссарион окреп настолько, что сумел привстать навстречу посетившему медпункт посланнику и задать мучивший его вопрос:

-- Послушайте, но как же вы потом объясните туземцам, что такое круг на самом деле? Ведь с ними будут развиваться какие-то отношения, налаживаться взаимопонимание?..

-- Несомненно.

-- Но тогда, черт возьми, как??!

Лицо посланника излучало снисходительность и дружелюбие.

-- Оставьте будущее аналитикам, а геометрию математикам, коллега. Политика -- искусство реального, а будущее не является реальностью, данной нам в ощущениях. Проблема решается тогда, когда она возникает. И уж будьте уверены -- данная чепуховая проблемка будет легко решена политическими средствами. В свое время.

-- Внесением раскола между туземцами по поводу формы сакрального предмета? -- горько предположил Виссарион. -- Религиозными войнами между кругло-кругликами и кругло-квадратниками? Местные племена, конечно, все равно передерутся рано или поздно, а нам лучше иметь дело с двумя воюющими стороны, чем с двадцатью. И прогресс какой-никакой, и легче оказывать влияние...

Не окончив, он застонал, а посланник, задумавшись на несколько секунд, вдруг улыбнулся широко и обаятельно:

-- Послушайте, коллега, а вы никогда не думали о том, чтобы сменить специальность? Могу оказать содействие. Я вижу, вы схватываете на лету, а мне здесь очень нужен толковый помощник...

-- Наймите лучше для миссии краснодеревщика, -- ответил Виссарион, тщетно пытаясь разглядеть, есть ли что-нибудь под маской дружелюбия, и неожиданно добавил: -- И ветеринара -- для себя!

На следующий день он самовольно встал на ноги. Сутки он ходил потерянный, не находя себе места. Не мылся, не брился, ни с кем ни разговаривал. Забрел на кухню поесть -- и только. Послал подальше приставучего врача, вздумавшего было настаивать на соблюдении постельного режима и всех назначенных процедур. А утром, заприметив шестерых дюжих рабочих, тащивших доставленный им стол в направлении свалки, Виссарион издал яростный боевой клич, заставивший рабочих уронить несомое, и в полминуты разогнал кулаками всех шестерых, пригрозив напоследок выпустить кишки из каждого, кто вздумает ему мешать. После чего счастливо засмеялся, крякнул и сноровисто покатил стол по гладкой равнине. Все дальше и дальше от миссии. За горизонт.

Больше его не видели.

Врач, правда, настаивал на том, чтобы догнать явно помешавшегося дипкурьера и вернуть его назад запакованным в смирительную рубашку, однако охотников догонять и запаковывать не нашлось. Посланник, поразмыслив, заявил, что никакой проблемы нет, так как безумный дипкурьер, несомненно, вернется сам, чуть только проголодается.

Он ошибся. Осталось неизвестным, насколько Виссарион проголодался, но то, что он никогда не вернулся, установлено вполне достоверно.

Второй факт, столь же достоверный, но куда более удивительный, был установлен лет через сто пятьдесят после описанных событий, когда на вторую планету Беты Скунса прибыла этнографическая экспедиция. В довольно-таки скучном фольклоре аборигенов была обнаружена истинная жемчужина: легенда о рыцаре Круглого Стола. Почему-то только об одном-единственном рыцаре, без упоминания о его коллегах и сюзерене. Тем не менее эта легенда послужила основой для капитальной монографии доктора истории Арчибальда Поппельбаума, в которой старая, как мир, проблема палеоконтактов трактуется с совершенно неожиданной стороны.

2003 г.

К О Н Е Ц