Александр Громов

За ночь Дом передвинулся основательно: преодолел обширную пустошь, пересек вброд обмелевшую речку, объехал стороной чахлый лесок, побуксовал на глинистом подъеме, пытаясь взять холм "в лоб", и, сберегая ходовую часть, разумно избрал путь в объезд. Под утро он съехал в глубокую балку и здесь замер, задав внешним рецепторам максимальную чувствительность. Так и есть, он верно выбрал место: на глубине пятидесяти метров локаторы нащупали нефтеносный горизонт. Сейчас же в мягкий грунт вгрызся бур и работал на пониженных оборотах не менее часа -- Дом не хотел сотрясаться от натуги, беспокоя опекуемого. Ночью человеку нужен глубокий и здоровый сон. Лишь для Дома ночь, как и день, -- время радостного служения.

Нефтеносная линза оказалась тощей -- Дом высосал ее еще до рассвета. Он знал, что не меньше половины нефти осталось в земле, но это его не трогало. Тем скорее линза наполнится вновь. Разбросанные по холмистой равнине мелкие месторождения, не раз выхлебанные, казалось бы, досуха, имеют привычку спустя годы возрождаться. Добыча, конечно, уже не та, но все же удается плеснуть кое-что в баки. Достаточно знать сотню-другую линз и неторопливо кочевать между ними по раз и навсегда рассчитанному оптимальному маршруту, чтобы не бедствовать. И так будет еще долго-долго. Дом понимал, что когда-нибудь нефть совсем иссякнет. Это его не беспокоило: по его подсчетам, тяжелые времена наступят еще очень нескоро. Дома столько не живут, а опекуемые тем более.

Сотни, если не тысячи домов находили для себя нефть и воду на холмистой равнине, ограниченной с запада большой рекой, а с востока -- поясом невысоких гор. Нередко из дальних земель, богатых разве что древесиной, торфом, углем и битуминозными песками, в благодатный край заползали чужие дома. Пришлых выдавало незнание местности, полное незнакомство с установленным порядком, а главное, алчность, с которой они немедленно начинали бурение. Многие из них были трусливы и, встретив отпор аборигенов, сейчас же убирались восвояси, но попадались и упорствующие в намерении остаться здесь навсегда. Дом презирал трусливых и ненавидел настырных -- быть может, именно потому, что много-много лет назад сам был настырным и удачливым пришельцем, твердо решившим обосноваться в нефтеносном районе и добившемся своего.

Нефть! Для самого Дома в ней не было большой нужды. Удобство, но не необходимость. Как тысячи подобных ему, он питался всем, с чем соприкасался, -- солнце, ветер, разница температур почвы и воздуха давали ему достаточно энергии для функционирования, а на крайний случай оставался еще реактор с запасом топлива по меньшей мере на сотню лет, -- нефть прежде всего была нужна опекуемому. Только на ней хорошо росли плесневые грибки, столь пригодные для переработки в разнообразную, но неизменно вкусную витаминизированную пищу. Потому-то по равнинным нефтеносным районам всегда кочует много домов -- раза в три больше, чем вне их. Куда проще добыть нефть, чем синтезировать питательный субстрат из чего придется.

С восходом солнца Дом двинулся в путь. Впереди, сколько он помнил, пологие, поросшие жесткой выгоревшей травой склоны не представляли препятствия для выезда из балки -- если только за последние десять лет эрозия и другие дома не изменили до неузнаваемости здешний рельеф. Попытка вскарабкаться по крутому склону легко могла вызвать оползень. Разумеется, можно было двинуться дном балки назад по проложенной колее, но Дом оставил этот вариант на крайний случай. Конкуренты-собратья любят оставлять в свежих колеях фугасы-сюрпризы; он и сам так делал. Было время, когда мины-ловушки -- противогусеничные, противоднищевые, противобортовые и особо коварные противокрышевые -- во множестве разбрасывали бездомные двуногие, но теперь эта эпоха осталась в прошлом. То ли у бездомных кончилась взрывчатка, то ли они окончательно одичали и прячутся по лесам да глубоким оврагам. Дом не упускал случая подстрелить дикого, опрометчиво вылезшего на открытое место, хотя, по правде сказать, находил все меньше удовольствия в истреблении жалких и вряд ли опасных ныне существ. Удовольствие достигается служением, служение подразумевает целесообразность действий. Устранение реальной опасности всегда целесообразно, уничтожение никому не угрожающей формы живой материи -- нет.

Удобный когда-то выезд из балки оказался приемлемым и сейчас, но зарос густым кустарником. Дом произвел прикидочный расчет -- ломиться или нет? Получилось, что выгоднее сжечь лишнюю толику горючего не в двигателе, а вовне.

Хватило одной огнеметной струи. Минут пятнадцать Дом ждал, когда прогорит кустарник, затем пришли в движение восемь гусениц, сблокированных по четыре в двух поворотных тележках -- Дом развернулся на месте. Он учел и то, что грунт на месте пожарища частично спекся и стал надежнее, а значит, не было нужды тратить время и энергию, наращивая на траках гусениц дополнительные ребра.

Но прежде чем выбраться из балки, он запросил со спутника снимок прилегающей местности. Других домов поблизости не обнаружилось, и все же Дом посчитал нелишним выпустить разведчика -- легкий геликоптер с трехметровым размахом лопастей. Дома умеют маскироваться, а пожар кустарника -- напротив, демаскирующий фактор. Выползешь из балки наобум -- тут тебе и влепят гостинец в фасад. Устранят конкурента с большим удовольствием и светлой радостью служения СВОЕМУ опекуемому. Любое действие производятся в границах расчетного риска. Домов много, а нерастраченных природных ресурсов меньше, чем хотелось бы.

Разведчик вернулся, не найдя причин для тревоги. Принимая его в ангар, Дом уже карабкался вверх по склону, радуясь своей удаче. Степные балки хороши как укрытия только для больных и немощных -- может, повезет остаться незамеченным. Здоровому дому, не имеющему срочной нужды в регенерации или самоперестройке, претит ограничение свободы маневра -- ему нужен простор.

Пробуждение было, как всегда, светлым и радостным. Приторно-надоевшим.

-- Заткнись, заткнись, -- забормотал человек в ответ на ласковое воркование Дома. -- Уже встаю.

Брюзжа, он встал и оправился, брюзжа, проследил, как Дом сглотнул постель, отправив ее на дезинфекцию, брюзжа, присел на подбежавший на гнутых ножках табурет и принялся за еду. В его брюзжании не было настоящего раздражения; оно придет позже, если окажется, что лечебные снадобья, подмешанные в пищу, плохо подействовали и суставы сегодня снова ломит. Человек брюзжал просто по привычке. На самом деле он чувствовал подъем сил и ничуть не удивлялся этому. Дом оценивал текущее состояние спящего, сканировал его сны и всегда выбирал для пробуждения оптимальную гамму звука, цвета и запаха. Сейчас пахло земляникой, по стенам спальни бегали желтые и алые блики, звучала тихая музыка, и мягкий голос уговаривал принимать пищу неторопливо, ибо человека ждут сегодня великие дела, так что спешить негоже.

-- Замолкни, -- велел человек и сейчас же нелогично поинтересовался: -- Какие такие великие дела? Говори.

-- Жизнь -- великое дело, -- ответил Дом.

-- Ага, -- сказал человек. -- Жизнь. Ну-ну. Великое, значит. В девяносто лет -- оно да, пожалуй... Вот что, сделай-ка мне кружку хорошего кофе. С кофеином. Надоело это молоко.

-- Нехорошо, -- укорил Дом.

-- Хорошо, -- возразил человек. -- Выполняй, и побыстрее. А пока дай полный обзор.

Стены исчезли -- разумеется, только в человеческом восприятии. На самом деле никакой дом не сумел бы так быстро перестроить себя. Да и не захотел бы. Надо страдать сильным функциональным расстройством, чтобы хоть на секунду лишиться брони.

Человек оглядел окружающий ландшафт. Кивнул:

-- Оставь так. Прокрути ночную запись.

Балка с нефтяным месторожденьицем заинтересовала его. Он сейчас же запросил материалы десятилетней давности и долго сравнивал. Поинтересовался добытым объемом. Достал шуршащую помятую схему и внес изменения. Нанес новую точку на одном из графиков.

-- Недурно, недурно...

Человек работал, и Дом благоговейно молчал. Привыкший улавливать настроение опекуемого, он отлично знал, что сейчас любое вмешательство вызовет вспышку ярости. Иногда у человека ничего не получалось, и он мучился, но Дом знал, что чем сильнее мучения, тем большая радость ждет опекуемого потом, когда препятствие будет сломлено или обойдено. Без страданий нет настоящего счастья, и Дом был счастлив, когда был счастлив человек. Правда, за это приходилось и страдать вместе с ним. Молча.

-- Гм, гм... Лучше, чем можно было ожидать... А вот это, пожалуй, аномально... -- бормотал опекуемый.

Только перед обедом Дом посмел напомнить ему о необходимом моционе. "Массаж", -- буркнул человек, не пожелав сегодня прогуляться в оранжерею, спуститься в тренажерный зал и погонять шары в биллиардной. Всего комнат было восемь, включая гостиную с настоящим камином и настоящими дровами, изысканную столовую, библиотеку, домашний музей, и в памяти Дома имелось втрое больше типовых проектов и программ, позволяющих сравнительно быстро переоборудовать, скажем, кладовку в плавательный бассейн, детскую, площадку для игры в сквош или астрономическую обсерваторию, -- однако опекуемый сердился, когда Дом перекраивал внутренние помещения самовольно. Бассейн и обсерватория еще так-сяк, но детская ни разу не востребовалась -- опекуемый был одинок. Вдобавок он был стар, и Дом уже много лет не предлагал ему интимных услуг, хотя был бы только рад отпочковать от какой-либо стены квазиживую куклу, покорную и умелую.

Пришлось ограничиться массажем. Чувствительные гибкие щупальца знали свое дело, человек блаженно покряхтывал. Разумеется, основная масса рецепторов обеспечивала внешний обзор, локацию почвы на предмет нефтяных линз и фугасов и готовность мгновенно защититься или ударить. Сколько Дом себя помнил, безопасность опекуемого всегда требовала намного больших затрат ресурсов, нежели будничные запросы его тела.

Пулеметная очередь прозвучала глухо, словно издалека. Человек встрепенулся:

-- Что такое?

-- Чужой разведчик, -- пояснил Дом. Он чувствовал себя виноватым. -- Сейчас приближу.

-- Это он стрелял?

-- Стрелял я. Прошу прощения.

-- Сбил?

-- К сожалению, только отогнал.

-- Выпускай своего разведчика!

-- Уже в воздухе.

Оба понимали, что выпустить разведчика следовало раньше: Дом приближался к обширному, очень пологому холму, и за холмом могло прятаться что угодно. Вернее всего -- конкурент. Теперь Дом был обнаружен, еще не видя противника.

Он замер. Попятился назад. Разведчик, стрекоча мотором, поднимался все выше. На одной из стен появилась транслируемая им картинка.

-- Ого! -- не выдержал человек.

На противоположный склон холма монотонно и неостановимо, как стихийное бедствие, лез дом раза в два крупнее. Он не сбавлял хода -- что крейсеру какой-то эсминец?

-- Ничего себе бронтозавр, -- пробормотал человек и не удержался от крепкого словца. Ему показалось, что Дом в ответ укоризненно крякнул. Хотя, конечно, теперь Дом оставил опекуемому самый минимум своего внимания.

Крыша Дома раздвинулась. Шесть ракет выехали по направляющим и уставились на холм. Туда же развернулись пулеметные и орудийные башенки, локаторы, постановщики помех, батареи мелких противоракет. Дом сотрясала мелкая дрожь -- спешно наращивалась броня.

Очень вероятно, что чужак, пусть даже более могучий, предпочтет избежать столкновения, встретив готового к бою противника. Настойчиво и безжалостно преследуют других -- слабых, поврежденных и регенерирующих, истощивших энергоресурс, загнанных в неудобную для маневра местность. Дому не поздоровилось бы, застигни его чужак ночью в балке...

Сейчас -- два к одному за то, что все окончится простой демонстрацией силы.

Плохо, что придется менять привычный маршрут. Там, где проползла этакая громадина, найдешь разве что минную россыпь, но не нефть.

-- Смотри! -- крикнул человек. -- Что он делает?

Ощетиненная целым арсеналом крыша чужака только-только показалась над вершиной холма. Но человек имел в виду чужого разведчика. Крошечный геликоптер то взмывал свечкой, то падал, чтобы тотчас взмыть снова. Со стороны это напоминало безостановочное "вверх-вниз" бабочки-поденки.

-- Пусть наш разведчик сделает так же, -- велел человек.

-- Прошу прощения...

-- Делай, я сказал! Иначе заберу у тебя управление.

Дом повиновался. Он был недоволен.

Чужак вполз на вершину холма и остановился. Одна за другой закрывались створки его пусковых установок. Стволы скорострельных орудий демонстративно уставились в зенит.

-- Можно атаковать, -- сообщил Дом.

-- Попробуй только! Все средства нападения -- убрать! Искать связь с чужаком! Не с домом, а с человеком!

Дом немного помедлил, прежде чем повиноваться абсурдному приказу. Ну почему ему достался столь неразумный опекуемый! Он не знал наверняка, но догадывался: другие дома имеют куда меньше проблем.

-- Дай связь! -- настойчиво требовал человек.

Дом занимался непривычным делом. Прошло несколько секунд, прежде чем возникло изображение.

-- Привет, -- сказал чужак.

-- И тебе, -- сказал человек, стараясь быть спокойным и чувствуя, как бешено колотится сердце. Не хватало воздуха. Тут же последовал укол в мягкое место, и сразу стало легче. -- Хорошее слово "привет". Я его не слышал уже лет двадцать, в смысле, от человека.

-- Полагаю, убивать друг друга мы не станем? -- Полувопрос-полуутверждение.

-- Ни в коем случае.

-- Тогда пришли картинку, а то ты меня видишь -- я тебя нет.

Спохватившись, человек отдал приказ.

-- Ты так и выглядишь? -- спросил чужак.

-- Да, а что? Стар? Мне девяносто.

-- А мне сорок два. Ты не рассердишься, если я кое о чем тебя попрошу? Покажись мне живьем. Выйди из дома.

-- Зачем?

-- Я тоже выйду, -- сказал чужак. -- Ты должен убедиться, что я -- это я, а не ловушка для доверчивых. И я тоже должен убедиться...

Бывают очень умные дома. Иные великолепно умеют управлять поведением опекуемых -- разумеется для их же пользы. Но никакой дом не рискнет жизнью опекуемого, побудив его выйти из-под защиты.

-- Само собой, -- согласился человек. -- Через пять минут.

-- Нужно оставить кое-какие инструкции? -- подмигнул чужак. -- Понимаю. Ладно, через пять минут. Выйдем одновременно. Кстати, как ты добиваешься послушания своей хибары?

-- Шантажом. Время от времени угрожаю убить себя. В Доме это трудно, но возможно, и он знает, что я не шучу... Чему ты улыбаешься?

-- Иногда умным людям приходят в голову схожие мысли. Я тоже чего только не перепробовал, пока...

-- Ну ясно. Без опекуемого Дому жить незачем.

-- Это точно, -- согласился чужак. -- Кстати, как ты ухитрился не сделаться дебилом? Не секрет?

-- Какой там секрет, -- сказал человек. -- Занимался делом, вот и все. Я географ-любитель. Веду записи, собираю образцы, отслеживаю изменения рельефа, определяю дебит водных источников... А ты?

-- А я математик. И еще немного поэт. Плохой, наверное, но других сейчас нет. Все-таки занятие для ума.

-- Прочтешь мне что-нибудь? Не сейчас, потом?

-- Может быть. Ну что, ты готов выйти? Давай по счету три. Раз, два...

Два дома -- большой и поменьше -- двигались бок о бок, по-прежнему выставив друг против друга средства защиты. Но средства нападения были убраны.

Одинокий дом-бродяга вовсю пылил вдали, удирая от двух противников. Стоящие столбиками степные суслики подпускали ползущие дома шагов на сто, прежде чем юркнуть в нору. Высоко в небе кружил беркут, нимало не похожий на чужого разведчика и потому игнорируемый.

-- И сколько кругов по степи ты уже намотал? -- с интересом спрашивал чужак.

-- Шесть. По десять лет на круг, от линзе к линзе. Потом снова по тому же маршруту. Я был примерно в твоем возрасте, когда это началось. Теперь дико и вспомнить, что существовали когда-то такие понятия: недвижимость, собственность на землю, дома на каменных фундаментах и еще с подвалами... Недвижимость хороша, когда к ней бесперебойно поступает электричество, газ, чистая вода, а поблизости находится супермаркет... Когда начался кризис, у меня были кое-какие сбережения, и я проапгрейдил свой дом. На третий день он отрастил гусеницы и пополз искать источники энергии и пищи. С тех пор я с ним и ползаю. Вернее, в нем.

-- Один?

Старик помолчал.

-- Дети... не знаю, где они. Два мальчика... ковыль на ветру. Без стержня. Если живы -- ползают где-нибудь, пускают слюни и счастливы, а их дома ведут борьбу за их и свое существование... Извини, не хочу об этом.

-- А жена?

-- Жена погибла. Давно. Она поливала цветы в оранжерее, когда... Словом, броня пропустила снаряд. Дом тогда был еще неопытен. Он самоучка.

-- Все они самоучки, -- вздохнул чужак. -- И те, что едут за нами, -- такие же самоучки. Тебе повезло, что ты встретил меня и не наткнулся на них. Стая, штук сто домов. Видел картинку? Натуральный ползучий поселок, я от него едва ноги унес. Теперь вторую неделю ползу перед ним, снимаю сливки и разбрасываю мины, это его немного задерживает... Есть, оказывается, дома, которые терпимо относятся друг к другу. Дома, а не люди.

-- Знаю, видел. Ну и что?

-- Для нас -- ничего хорошего. Уж если в биоценозе начались такие изменения, нам рано или поздно придется уходить из кормных мест. Что мы еще можем -- собрать в противовес свою собственную стаю? Поселок с разумной начинкой против поселка с неразумной? А сколько нас, разумных, -- ты да я?

Старик не ответил, и чужак не настаивал. Вопрос, понятно, был риторическим. Вскрой, если сумеешь, сотню встретившихся на пути домов -- вряд ли хоть в одном найдешь человеческое существо, еще не опустившееся до состояния блаженного идиотизма. Захотел -- получил. Много и вкусно. Можешь хоть гадить в постель -- дом тебе слова поперек не скажет. Ему же проще: не надо выращивать санузел. Дома не виноваты в том, что животное в человеке почти всегда хочет больше, чем сам человек, еще больше, еще... И человек перестает хотеть. Но почему? Когда дома уже умели почти все, что они умеют сегодня, но еще прочно стояли на своих местах, количество блаженных идиотов не превышало определенной, сравнительно малой величины. В чем же дело? Быть может, в том, что в те времена каждый человек мог выйти из дома, не преодолевая его бешеное сопротивление, и насладиться отдушиной? Посудачить с соседями, погулять по лесу, пробежать по пляжу прямо в воду, расплескивая лунную дорожку?

Поди выйди теперь...

А чужак прав: родился новый биоценоз. Была бы конкуренция -- жизнь найдет свои формы. Это ведь тоже жизнь -- пока еще с рудиментами в виде опекуемых.

Пока.

Бездомные, скрывающиеся по лесам? На них нет надежды. Их становится все меньше, и они, вероятно, совсем одичали. Кто еще?

Только двое?

-- Что будем делать? -- спросил чужак, не дождавшись ответа. -- Может, двинем вместе? Поселок, похоже, ползет круговым маршрутом, будем держаться перед ним, ладно?

-- Наматывать круги, -- согласился старик. -- Карусель. Вдвоем веселее.

-- До тех пор, пока поселок не поймет, что мы грабим его угодья и не вырастит на нашу голову баллистическую ракету. Хорошо бы улизнуть до того, как она на нас свалится. Когда ты появился, я как раз собирался подсчитать, в какой момент лучше свернуть с маршрута.

-- Задай эту задачку дому, через две секунды будешь знать ответ.

Чужак рассмеялся:

-- Извини, я сам. Привык. Пусть не через две секунды, а через два часа, но сам. Потерпи. А потом я почитаю тебе стихи. Подождешь?

-- Конечно.

Никогда еще старик не ждал с таким нетерпением. Хотя главного в своей жизни он уже дождался.

Июнь 2002 г.

К О Н Е Ц