Г. КУЗНЕЦОВ, В. ОСИПОВ

ФАНТАСТИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА КАК МЕТАФИЗИКА И ИНСТРУМЕНТ СОЦИАЛЬНОГО УПРАВЛЕНИЯ.

Часть I : Метафизическая

...этот мир - галлюцинация

наркомана Петрова,

Являющегося в свою очередь галлюцинацией

какого-то пьяного старшины.

В.Пелевин. Памяти Марка Аврелия

Одной из отличительных черт фантастической литературы как жанра является то, что фоном для развития действия, а часто и смыслом повествования представляются созданные автором миры, реальности, "отражения", не принадлежащие к нашему "реальному" миру. Такие миры воспринимаются как вторичные по отношению к "реальному" миру, а писатель-фантаст становится для них демиургом.

Но если в начале существования жанра сам акт творения мира в семантическом пространстве не вызывал интереса у этих демиургов, то начиная с Лема (Йон Тихий и профессор Коркоран), а в последние годы прежде всего отечественная фантастика (Пелевина и Лазарчука) пришла к рассмотрению проблематики, ранее считавшейся прерогативой теологии и метафизики.

Сегодня человечество не только научилось, но и пристрастилось различными средствами (технологическими - VR, психоделическими, лингвистическими) создавать целые самостоятельно существующие миры, которые, однако являются вторичными (во всех смыслах) по отношению к миру в котором существует человечество. Это позволило ряду авторов создавать произведения содержащие следующую гипотезу - если мы можем создавать миры, то не означает ли это, что наш мир, возможно, тоже создан неким существом условно высшего порядка, т.н. Богом, а Бог нашего мира живет во вторичном мире для некого Бога ', наши же собственные "порождения" тем временем создают миры вторичные для себя и как бы третичные для нас. Такая система взаимоподчиненных миров теоретически может развертываться в бесконечность как в одну, так и в другую сторону. Соответственно и бог, раз он порожден существом высшего порядка, тоже не всемогущ, и с ним можно взаимодействовать и даже противостоять ему. Все это было бы лишь беллетристическим перепевом старой гностической песенки на новый лад, но нет.

Современные фантасты пошли дальше. Они разрабатывают нелинейные системы взаимодействия миров. Так, Митя во "Временах негодяев" Геворкяна описывает реальности как кольцо - "Мой сон создает Бога и Дьявола, которые своей борьбой создают наш мир" - Митя говорит примерно это. Пелевинский рассказ "СССР Тайчжоу Чжуань" начинается с обращения к даосской классике "Как известно, весь наш мир находится в медном чайнике Лю Дуй Бина, торгующего всякой мелочью на базаре в Чанъани." Но ведь Чанъань давно разрушена, этот торговец умер, а археологи проводят раскопки, чтобы добраться до чайников и всякой иной мелочи на базаре. Это Пелевин объясняет просто и изящно - тот мир, в котором археологи раскапывают старую ханьскую столицу Чанъань заключен в чайник Лю Дуй Бина, торгующего всякой мелочью ... Миры в "Солдатах Вавилона" Лазарчука взаимодействуют между собой настолько причудливо, что за неимением времени я даже не буду сейчас пытаться в них разбираться.

На этом я прекращу рассмотрение глобальных метафизических проблем и опущусь уровнем ниже к проблемам социальным.

Часть II . Прагматическая

Но забыли мы, что осиянно,

Только слово средь земных тревог

И в Евангелии от Иоанна сказано,

Что слово это Бог.

Н. Гумилев

Если по поводу природы реальности физической и могут возникать споры, то ни у кого скорее всего не вызовет протеста мой тезис о том, что социальная реальность - реальность является уж точно сконструированной, а ее элементарный феномен - поведение личности может быть управляемым. В пределах одной физической реальности некто, находящийся на более высоком по отношению к личности уровне, для достижения своей цели, может управлять поведением этой личности, точно также как автор, "предвидя" развязку своего произведения, ведет к ней героев "моделируя" на страницах их поведение. Именно вера в возможность такого управления личностями, наделенными свободой воли, и порождает глубокий архетипический миф о силах, закулисно правящих миром. Эта тема в последнее время завоевывает все большую и большую популярность у фантастов, из последних книг достаточно вспомнить эпопею А.Валентинова "Око силы" и "Посмотри в глаза чудовищ" Лазарчука с Успенским. Наиболее же ярким и во всех отношениях интересным примером всего этого является вся прогрессорская тема Стругацких.

Прогрессор косвенно управляет поведением людей, стремясь до минимума совокупность возможных выборов в каждой ситуации (Переслегин) В книге "Волны гасят ветер" схема "Х управляет Y" в рассуждения Тойво Глумова переворачивается, Х сам становится объектом управления "высшей силы" "Z". Схема "Z управляет (создает поведение)Х, а X управляет Y", как легко убедиться изоморфна гностической схеме мироздания, о которой говорилось выше. Интересный пример этой проблематики содержится в "Граде Обреченном". Там, существа "высшего порядка", с одной стороны полностью моделируют физическую реальность - реальность Эксперимента, а с другой - непосредственно управляют (или пытаются управлять) поведением объектов Эксперимента через Наставников. Все это порождает "эксперимент над экспериментаторами". Но является ли эксперимент над экспериментаторами действительным "несимметричным" ответом людей "мучителям", или это еще одна фаза Эксперимента, или условный Бог экспериментаторов дал понять им, чтобы не слишком задавались ? Мы судить не можем, а поэтому не будем углубляться в эту проблему.

Если искать параллели вышеупомянутым схемам в литературоведении, то сразу же на ум приходит известный литературный прием "текст в тексте".

Борхес пишет, что литературный прием "текст в тексте" соответствует приему живописному, когда одна картина содержит в себе другую, тем самым "умножая количество сущностей" и создавая бесконечный круговорот смыслов. Форма "текста в тексте" наиболее ясно представлена в "1000 и 1 ночи" и особенно в ночи 602, когда Шахерезада начинает в качестве сказки (т.е. текста изначально интегрированного, подчиненного основному) рассказывать свою собственную историю и пересказывать сказку первой ночи. Продолжая идти по этому пути, она должна была бы дойти в повторении своих рассказов до ночи 602'бис и снова все повторить сначала. Такой момент есть и в "Гамлете", когда принц Датский смотрит в театре пьесу как бы про себя.

Если в вышеперечисленных произведениях текст в тексте употребляется только как формальный прием, то мы осмелимся утверждать, что вышеописанные произведения современной нам фантастики переводят "текст в тексте" из плана формы в план содержания. Так фантастическое произведение осознает себя "текстом в тексте" - творением вымышленных реальностей внутри уже кем-то вымышленной реальности. Автор управляет поведением своих персонажей внутри текста, подобно Прогрессору, но и сам оказывается персонажем в игре другого уровня.

Фантастическое произведение становится метатекстом по отношению к реальности. Ниже я приведу цитату исследователя Борхеса Хатлена, определяющее понятие метатекста:

"Метатекст - есть текст, который заставляет нас осознать природу и значение самого создания текста. Саморефлексивность делает проблематичной реальность текста, автора и читателя. Метатекст делает автора и читателя героями художественного произведения, выводя их на сцену именно в качестве таковых, в процессе создания или восприятия произведения искусства. Борхес и другие авторы метатекстов не позволяют нам остаться пассивными наблюдателями их художественных представлений. Вместо этого, они настаивают, чтобы мы признали случайность их миров, и когда мы смотрим на них, создающих свои миры, мы учимся пониманию способа, каким все мы, все время творим наши собственные миры. Метатексты Борхеса предлагают нам дар свободы. Нужно только иметь мужество принять его."(Hatlen,1982).

Особенная прелесть фантастической литературы состоит именно в двойной вымышленности - творении вымышленного в рамках вымышленного. Опыт управления реальностями, ставший осознанным в произведениях Пелевина и Лазарчука является первой ступенькой к выходу на иную позицию - метапозицию, позицию с которой можно и должно управлять нашим миром.

Инструментом такого управления может стать сам художественный текст. То, как книга создает полностью новый мир, Борхес показал в рассказе "Тлен, Укбар, Орбис Терциус".В этом рассказе Борхес метафорически передал реально существующий опыт человечества по изменению реальности с помощью художественной литературы. Действительно, хотя мы не можем с уверенностью утверждать, что физическая структура мира менялась в связи с фантастической литературой, но структура мира социального зависит от нее напрямую. Мы не будем здесь останавливаться на прозе Жюль Верна или Чернышевского, скажем лишь, что метафора Тлена у Борхеса отражает множество фактов, действительно имевших место в истории. В отечественной фантастике примером художественного осмысления самой литературы как инструмента управления поведением может считаться рассказ Пелевина "Бубен Нижнего Мира".

Таким образом, вопрос сегодня состоит лишь в уровне осознания авторами необходимости "магии слова" и механизмов ее применения, в смелости принять на себя ответственность за собственный мир.

Мы ему поставили пределы,

Тесные пределы естества.

И, как пчелы в улье опустелом,

Дурно пахнут мертвые слова.

Н.Гумилев

 

---

---