Николай РОМАНЕЦКИЙ

"ВПЕРЕД, В ПРОШЛОЕ!",
или
Нужна ли нам свежая и оригинальная идея?

 

Господа!

Желая предвосхитить еще не заданный вопрос, я с самого начала хочу уточнить, что при подготовке данного доклада не пользовался какимилибо статистическими материалами. Во-первых, потому что не являюсь специалистом по рынку. Вовторых, потому что "есть ложь, есть беспардонная ложь, а есть статистика". И втретьих, потому что сама по себе статистика реализации как правило отражает не столько художественный уровень рассматриваемого произведения — что в первую очередь и должно волновать автора, — сколько уровень рекламных усилий, предпринимаемых конкретным издательством для раскручивания данной конкретной книги или данного конкретного проекта. В общем, вниманию почтеннейшей публики предлагается чисто субъективная и чисто умозрительная попытка осмыслить определенные и, на мой взгляд, достаточно ярко выраженные явления, происходящие в настоящее время на рынке фантастической литературы. Возможно, в отсутствие связи со статистическими материалами, выводы, пришедшие на ум автору, покажутся комуто излишне дерзкими, но тем не менее, полагаю, что тема заслуживает самого пристального внимания, ибо затрагивает один из краеугольных камней, на которых зиждется современная фантастика.

Должен признаться, что еще два года назад мне бы и в голову не пришло задуматься над вопросом, составляющим вторую половину названия данного доклада.

Однако последнее время показало, что рынок претерпевает, на первый взгляд, довольно странные изменения. Нет, речь пойдет вовсе не о пресловутом откате в номенклатуре издаваемой русской фантастики. Здесь все достаточно просто и было достаточно предсказуемо. Издатели открыли для себя эту нишу несколько лет назад; они же, как положено при диком капитализме, перенасытили рынок массовым выбросом разнокачественной продукции; им же в результате пришлось шагать на попятную, когда спрос естественным образом снизился. Все это касается финансовой сферы издательского дела. Изменения же, заставившие меня задуматься над происходящим, связаны не с нею.

Проявились странности следующим образом. Вдруг обнаружилось, что многие мои знакомые и друзья по литературному цеху стали говорить об одном и том же: очень крепкие и чуть ли не выдающиеся произведения, явившись на свет, как будто уходят в песок, не вызывая ожидаемого резонанса в широкой массе читателей. Под читательской массой в данном случае я подразумеваю ни фэнов, а именно широкого неорганизованного читателя, во все времена и представлявшего собой основную массу почитателей и потребителей фантастики.

Да, я ясно представляю себе сегодняшнее материальное состояние социальных групп, к которым принадлежат эти люди. Это в первую очередь инженеры и ученые, преподаватели ВУЗов и учителя средних школ — т.е. те самые социальные группы, по которым в основном ударили происходящие в экономике изменения. Существует объяснение, что именно с материальным фактором и связано снижение потребительского интереса. Однако мне кажется, что причины этого снижения лежат в несколько иной плоскости, а именно в идеологии фантастической прозы, из которой проистекает интеллектуальный интерес читательской аудитории.

Чтобы понять природу происходящего, нам придется вернуться на несколько десятилетий назад.

 

1. Шкала Альтова-Амнуэля как показатель приоритетов, существовавших в фантастике 60х — 70х годов.

 

Думаю, многим в этом зале известен метод оценки научнофантастических идей, разработанный в свое время Альтовым и Амнуэлем и известный ныне как "Шкала "Фантазия-2"" (во всяком случае, именно под таким названием я обнаружил данный материал на пиратском компактдиске "Text Collection, версия 1").

Метод базируется на расстановке экспертных оценок по пяти различным критериям: четырем так называемым "объективизированным"

— новизна идеи;

— ее убедительность;

— человековедческая ценность;

— художественная ценность;

и пятому, чисто субъективному.

По каждому из критериев выставляется оценка от 1 до 4, после чего оценки перемножаются, и по полученному баллу базовая идея произведения относится к определенному классу.

На мой взгляд, шкала "Фантазия2" является прямым отражением приоритетов, существовавших в фантастике 60х70х и доживших до нашего времени.

Мне могут возразить, что шкала предназначена для оценки научно-фантастических идей. Это было бы так, если бы оценка выставлялась лишь по первым двум критериям. Однако человековедческая ценность, художественная ценность и субъективная оценка говорят, что классифицируются не столько идеи, сколько основанные на них произведения.

Что же показывает эта классификация?

 

Для упрощения анализа отбросим пятый критерий — субъективную оценку, — который является чисто вкусовым и вполне может быть подвержен даже обычным изменениям моды либо воздействию рекламы. В результате получается весьма красноречивая картина.

Если сопоставить различные комбинации оценок, то, согласно шкале, произведение с абсолютно вторичной идеей, отнесенной к низшему, первому уровню убедительности, но идеальное с точки зрения человековедческой и художественной ценности (иными словами добротное художественное реалистическое произведение) принадлежит к тому же классу, что и произведение с совершенно новой, научно обоснованной прогностической идеей, обладающее нулевой человековедческой и художественной ценностью (иными словами, не имеющее к художественной литературе никакого отношения). Добротные рассказ, повесть или роман могут быть отнесены к тому же классу, что и прогностический либо футурологический очерк.

И после этого мы еще хотим, чтобы большое литературоведение занималось фантастической литературой!..

 

Большое литературоведение при анализе произведений рассматривает идею в гармонии со всеми прочими оценками. Для большого литературоведения, к примеру, глубина проработки характеров героев не менее важна, чем идея произведения.

У нас же с шестидесятых годов идея выпячена на первый план. Новизна ее превратилась в абсолют, и нет большего недостатка для фантастического произведения, чем вторичность. Результат — идеология шагает впереди художественности. И естественный отбор все это время велся в направлении, которое просто невозможно в свободной художественной литературе. Под свободной я понимаю литературу, противоположную той, что в свое время называлась партийной, идеологически выдержанной. И фантастика, всю жизнь боровшаяся с партийной литературой, сама, в свою очередь, оказалась литературой партийной. Разница лишь в том, что там выпячивались идеи политические, а здесь — научные и технические. Стоит ли удивляться, что идейность стала выше художественности. Такова плата за приоритет новизны идеи!

Впрочем, все это вполне вписывается в законы диалектики. Помните, наверное, "отрицание отрицания"?..

Ктото может решить, что именно изобретатели шкалы "Фантазия2" виновны в том, что наша фантастика пошла по такому пути.

Я, однако, полагаю, что, изобретая свою шкалу, Г. Альтов и П. Амнуэль всего лишь выполняли социальный заказ. Социальным заказом в данном случае называются не те идеологически выдержанные произведения соцреализма, коих было не счесть тогда, а исключительно настроения, существовавшие в те годы в обществе.

Каковы же были эти настроения?

 

2. Эмоциональное состояние общества 60х годов и возникновение "прозы идей"

 

Днем рождения современной русской фантастики можно считать вторую половину пятидесятых годов. Именно тогда появились базовые произведения, проложившие кардинальный путь жанру и определявшие этот путь до последнего времени. Я имею в виду в первую очередь "Туманность Андромеды" Ивана Ефремова, воспевшую романтику космических путешествий и веру в справедливое общество коммунистического будущего.

Семена упали в хорошо подготовленную почву.

Толькотолько начали рушиться бастионы сталинизма. Из паутины ГУЛАГа потянулись в родные места первые реабилитированные враги народа, а изза кордона в Союз стали залетать первые голуби мира. Самое массовое их нашествие пришлось на Московский фестиваль молодежи и студентов. Никита Хрущев вовсю заигрывал с будущими "шестидесятниками".

Политические изменения не могли сказаться на эмоциональном состоянии общества. Свежий ветер перемен взорвал душную атмосферу замурованности в четырех стенах родного отечества. Выражаясь понятиями Льва Гумилева, страна получила чтото похожее на пассионарный толчок. И многие энтузиасты тут же отодвинули думы о насущных проблемах в сторону и усиленно принялись "желать странного".

Вновь возродилась несколько поблекшая за годы сталинского террора вера в светлое и справедливое коммунистическое послезавтра, изза которой такие же энтузиасты — что бы там ни говорили о германских деньгах! весь народ не подкупишь! — свернули шею собственной стране за сорок лет до этого. В общественной атмосфере воцарилась романтика новизны и успехов в покорении природы. А тут еще прогремело "бипбипбип" первого искусственного спутника Земли. Нашего спутника!..

Как тут было не возликовать! Как не устремиться мыслью через века!

Тупорылая "фантастика ближнего прицела" — единственный жанр фантастической литературы, который коекак терпели партийные идеологи и который, собственно говоря, был единственным существующим жанром, — стала никому не интересной. На смену разного рода арктическим мостам, бороздящим бескрайние хлебные моря тракторам с электрическим управлением и самозабивающим гвозди молоткам пришли великие космические путешествия и лозунг "от каждого по способностям каждому по потребностям". Это было интересно, это было привлекательно, это было ново. И этой новизне отдали должное едва ли не все фантасты того времени — от Мартынова до Бердника, включая и будущих лидеров братьев Стругацких.

Иными словами, популярностью стали пользовались произведения, отвечающие в первую очередь эмоциональным потребностям читающей публики. Скрытыми пружинами читательского интереса к такого рода литературе стали, как я уже сказал, вера в светлое коммунистическое послезавтра и романтика новизны. Чуть позже, по окончании "хрущевской оттепели", добавилась третья пружина — скрытая оппозиция существующему политическому режиму. Однако в общей массе носителей этого интереса было несравненно меньше, чем первых двух.

Мысли читателей, не желающих задумываться над обыденным, были попрежнему устремлены в будущее. Это был своего рода эскапизм, бегство от действительности, но эскапизм, в основе которого лежало не безверие, а напротив — безграничная вера во всемогущество науки; это был эскапизм инженеров и ученых, которым требовалась эмоциональная подпитка в виде все новых и новых фантастических идей. Характеры героев, их конфликты и взаимоотношения волновали читателей в гораздо меньшей степени, чем фантастические идеи и устройство нереальных миров, созданных желанием авторадемиурга. Возможность разрезать Уран на землеподобные планеты ставилась выше, чем вечная тема — взаимоотношения между мужчиной и женщиной.

Именно в то время и сформировался тезис, на котором основана вся современная русская фантастика — "Любое хорошее произведение непременно должно содержать абсолютно новую фантастическую идею или, на худой конец, хотя бы неожиданный поворот старой". Все прочее вторично и уже поэтому не имеет права на существование. Сколько раз и от скольких людей я слышал эту фразу!

Конечно, сыграла свою роль и цензура. Пусть уж читатель лучше разбирается в вариантах развития будущего, чем задумывается о происходящем вокруг. К тому же, как просто перекрыть кислород произведению, вскрывающему недостатки нынешнего общества, обвинив автора во вторичности. Чиновники всегда ищут пути облегчения собственной работы.

Тем не менее, полагаю, что главной причиной развития русской фантастики именно в направлении новизны идей было всетаки эмоциональное состояние тогдашнего общества.

Сыграл свою роль и железный занавес. Мы почитали за новые — идеи, давно уже одряхлевшие в западной фантастике. Если бы занавеса не было, русская фантастика уже лет тридцать назад прошла бы нынешнюю точку. Ибо вал западной фантастики напитал бы умы, и мы бы уже тогда оказались бы в нынешнем состоянии. И за тридцать лет шагнули бы далеко вперед.

Увы, история не знает сослагательного наклонения. И потому новизна идей сделалась главной магистралью нашей фантастики.

 

Но законы диалектики нельзя отменить. Всякий процесс, являющийся поначалу акселератором, в конце концов вырождается и превращается в тормоз развития. Так научная фантастика, рожденная в конце 50х — начале 60х, в 70е и к середине 80х выродилась в столь любимую МГ "прозу идей", паразитирующую исключительно на идеях и окончательно забывшую о людях.

Между тем, за минувшие годы вера в светлое будущее и романтика новизны угасли. В обществе все больше брала верх оппозиция существующему политическому режиму.

В жизни появились кухонные диспуты и диссиденты, а в фантастической литературе произведения, за нереалистическим фасадом которых скрывалась критика существующих политических реалий. Рождалась новая фантастика — в первую очередь усилиями братьев Стругацких.

Пик ее пришелся на вторую половину 80х — рубеж 90х.

 

Потом старый режим рухнул. Изменилось и эмоциональное состояние общества. На смену светлому коммунистическому пришло светлое капиталистическое завтра. Повторилось то, что произошло в конце пятидесятых. Вновь вера, вновь романтика новизны.

Вспышку возродившихся потребностей удовлетворил вал ФЛПэшек, когда вместе со старым режимом рухнул и железный занавес.

Этот вал, при всей некачественности переводов, окончательно похоронил приоритет новизны фантастической идеи. Оказалось, что на одной и той же идее вполне могут базироваться десятки произведений, и на первый план, как и в Большой литературе, выступило — наконецто! — художественное мастерство автора. А сама по себе идея наконецто приобрела ее изначальное литературоведческое значение. Иными словами фантастика сделала главный шаг к возвращению в лоно своей матери — Большой литературы, о которой она, фантастика, под действием обстоятельств, давнымдавно и думать забыла, с удовольствием замкнувшись в окольцованное собственными заборами гетто.

А потом пришло сегодня.

 

3. Эмоциональное состояние современного общества. Утрата интереса к новым фантастическим идеям.

 

Годы, прошедшие с последней революции, в очередной раз показали, что светлое будущее не строится за пятьсот дней. И даже за две пятилетки не строится — как сталинский социализм.

Эмоциональное состояние общества в очередной раз поменялось на противоположное. На смену вере в светлое будущее пришло безверие во что бы то ни было. Большинству читателей неинтересно жизнь класть на то, чтобы заработать лишний бакс, тысячу, миллион. К тому же, для достижения подобного успеха так же нужен талант — немалый и ничем не хуже литературного. Религия в нашем обществе не тождественна вере в бога, церковь воспринимается как один из государственных институтов. Исчезла романтика новизны. Новизны теперь с лихвой хватает в обычной жизни. И на смену ей пришла усталость от изменчивости мира, тяга хоть к какойто стабильности, а то и вообще назад, к прошлому. Не случайно так много людей готово голосовать за коммунистов.

В такой обстановке мало кого могут привлечь новые идеи, в том числе и в фантастике.

Свято место пусто не бывает. Читатели вновь "желают странного", но это уже совсем другое "странное", чем то, что было в шестидесятых.

Вновь возродился эскапизм — желание сбежать от реальности в выдуманные миры. Только эти миры расположены уже не в грядущем. На этом желании буйным цветом расцвели фэнтези и альтернативная история.

А в последнее время возникло и новое направление в фантастике. Я бы охарактеризовал его лозунгом "Вперед, в прошлое!"

Читателя неумолимо тянет к старым, привычным, любимым героям; к старым, привычным, любимым мирам, к знакомым конфликтам.

Именно этим фактором, на мой взгляд, объясняется столь обширный интерес к проекту Андрея Черткова "Время учеников" и к "Возвращению в Мир смерти" Антона Молчанова и Гарри Гаррисона. Полагаю, русская фантастика в ближайшее время еще отдаст немалую дань этой тяге.

"Провалитесь вы со своими новыми идеями о будущем!" — говорит читатель.

И возникает парадокс. По стране гигантскими шагами топает всеобщая компьютеризация, развиваются компьютерные сети, а проект того же Андрея Черткова "Виртуальный мир" практически проваливается на рынке. Широкому читателю, уже хорошо знакомому с клавиатурой, оказывается, не интересны Гибсон и Стерлинг, его не трогает киберпанк. Нам, воспитанным на классической русской фантастике, на "Полудне" Стругацких и "Туманности Андромеды" Ефремова, такое отношение к литературе о новом грядущем кажется удивительным. Но это факт, и с этим фактом придется считаться. Область читательского интереса явно изменилась.

Более того, я не удивлюсь, если на рынке пойдут произведения, впрямую воспевающие прошлое или пытающиеся перенести его в ближайшее будущее. Другое дело, что, как и любая политическая конъюнктура, такие произведения обречены на короткую жизнь. Но на них вполне можно сделать имя. Кто сейчас вспоминает "Невозвращенца"? Однако Кабакова знают многие.

В общем, как мне представляется, в ближайшее время, пока не изменится эмоциональное состояние общества, произведения, базирующиеся на новых идеях — т.е. классическая фантастика, — вряд ли смогут иметь коммерческий успех.

Впрочем, те, кто успел сделать себе имя, в прогаре не останутся. У них есть свой читатель и он будет читать их до тех пор, пока они не начнут гнать откровенное фуфло. Всем же прочим, повидимому, придется подзатянуть пояса. И писать в стол, надеясь дожить до изменения читательского интереса.

 

Или же не писать вовсе.

 

---

---