Николай РОМАНЕЦКИЙ

ПРОНЗАЮЩАЯ СЕРДЦА, ИЛИ К ВОПРОСУ О ПОСТ...ИЗМЕ

 

Друзья!

Идея настоящего доклада родилась у автора не случайно. На прошлом "Сидорконе" в этих самых стенах докладчик пытался в качестве одной из главных причин, объясняющих вялость рынка, предложить почтеннейшей публике такой фактор как потеря читательского интереса к новым фантастическим идеям. Дело прошлое, и теперь можно признаться, что по замыслу это была откровенная провокация с одной-единственной целью — вызвать бойкую дискуссию. К удивлению провокатора, затея не удалась. Серьезных активных возражений по содержанию практически не было, из чего докладчик сделал вывод, что, похоже, сам того не желая, попал прямо в яблочко. (А в кулуарах некоторые особо согласные дружески замечали, что ничего нового докладчик и вовсе не сказал — просто сумел разложить по полочкам то, о чем давно уже думают многие.) В общем, все это заставляло задуматься, ибо с утратой интереса к свежим идеям соглашаться как-то не хотелось...

Прошел год, и теперь мы вынуждены признать, что положение на рынке с тех пор стало еще отвратнее. Конечно, немалое значение имеет обвал рубля, случившийся в прошедшем августе, однако мне представляется, что дело не только и не столько в этом.

Но прежде — два замечания.

Во-первых, я — не критик и не литературовед, и, вероятно, профессионалам, работающим на данных фронтах, мои размышления покажутся банальными и небезошибочными. Тем не менее, позволю себе познакомить с ними почтеннейшую публику, поскольку вызваны они процессами, которые представляются мне чрезвычайно важными, а для нас, писателей, возможно, и судьбоносными. Я не буду, в качестве примера, заниматься анализом конкретных произведений конкретных авторов. Может быть, и зря, но, повторюсь, я — не критик и не литературовед. Я просто познакомлю присутствующих со своими ощущениями.

А во-вторых, все, о чем будет сказано, имеет отношение исключительно к русской фантастике. В чужих пенатах — чужие головные боли...

Что же мы наблюдаем на современном этапе развития родной нам, фантастам, литературы?.. Думаю, ни для кого не является тайной, что в сфере читательского интереса в последнее время происходят еще более значительные, чем ранее, подвижки. Я не имею в виду изменения жанровых наклонностей a la читал фантастику, а перешел к детективу; я говорю о тех, кто читал, читает и впредь будет (а будет ли?) интересоваться именно нашим жанром.

В прошлом году мы отметили, что на рынке фактически провалились попытки раскрутить киберпанк. Теперь же выявляется и вовсе удивительная тенденция: в песок начинают уходить опусы признанных мастеров генерального направления в фантастике, то есть то, что давно опробовано и давно завоевало свое место на литературной сцене.

Так, к удивлению многих, не вызвало большого читательского резонанса прекрасное произведение Евгения Лукина "Катали мы ваше солнце", которое лет десять назад наверняка бы — и не один раз! — поставило читательские массы с ног на голову. Не произвел ожидаемого всеми нами эффекта и роман безвременно ушедшего Бориса Штерна "Эфиоп". Сие не только мнение докладчика. О том же за рюмкой чая говорят многие мои собратья по клавиатуре, о том же пишет Сергей Переслегин в статье "Кризис перепотребления", опубликованной в третьем номере журнала "Если" за нынешний год. Сергей приводит и другие фамилии, образно говоря, "пострадавших" авторов. Все упомянутые литераторы входят в элиту современной российской фантастики. Сочинителей же, находящихся во втором эшелоне, читатель и вовсе не желает замечать. И соответственно не замечают издательства.

В то же время как грибы растут произведения, которые писателями старшего поколения считаются попросту безыдейными. Но ведь безыдейной литературы, всем известно, не бывает. Видимо, главная причина развивающегося на наших глазах процесса заключается в том, что в читательских массах круто изменились идейные приоритеты. И вовсе не по принципу противопоставления "знакомо-незнакомо", "первично-вторично".

В результате привычная нам старая фантастика, фантастика, украсившая многочисленными литературными жемчужинами последние десятилетия XX века, в области читательского интереса начинает сдавать свои позиции. Под старой фантастикой я имею в виду вовсе не "прозу идей" и не МГэшки, остроумно названные В. А. Ревичем "нуль-литературой", — эти направления скончались всерьез и надолго. По крайней мере, при жизни нашего поколения они возродятся вряд ли, а дальше Бог весть... Старой, в данном случае, я называю фантастику, использовавшую метод, считавшийся до последней поры самым авангардным, — метод фантастического реализма или, согласно термину, предложенному Виктором Пелевиным и до определенного времени активно пропагандируемому Андреем Столяровым, турбореализм. (См. объяснение: "Фантакрим-MEGA", (4 за 1993 г.; интервью "Иррациональное присутствует в этом мире").

Популярность фантастического реализма во второй половине нашего века не удивительна. Тому есть весьма серьезные объективные причины.

 

1. Турбореализм — как передовой метод в фантастике конца ХХ века.

Официальная совковая литература, принадлежащая к так называемому социалистическому реализму, была более чем кривым зеркалом современной читателю действительности. Она показывала реалии не такими, какие они есть, а такими, какими должны были бы оказаться, с точки зрения правящего класса (номенклатуры), если бы ей самой, номенклатуре, требовались. То есть здесь присутствует искривление даже не первого, а второго порядка. А если учесть, что немалое число людей преломляло эти фиктивные реалии в своем сознании, считая реалиями истинными, то дело идет уже к искривлению третьего порядка. Короче, реалии столь же соответствовали реальности, как нарисованная ребенком звездочка соответствует настоящей звезде, космическому телу. И в этом было главное противоречие социалистического реализма.

Всякое неразрешенное противоречие нарастает, и рано или поздно истинные реалии должны были отразиться в литературе. Вода дырочку всегда найдет, и поскольку в Большой совковой реалистической литературе, с ее кривозеркальным отражением мира, гнет цензуры был сродни железобетонной плотине, поток критического отношения к действительности устремился в проран литературы фантастической. Братья-фантасты умели отразить реальность таким образом, что цензору придраться формально не к чему (разве к прямым аналогиям), а читателю скушать — пальчики оближешь. Конечно, на самом деле цензоры давили и такие "отражения", но все же в общей массе тропочки к читательским умам проложить было можно. Дон Рэба, например, жил в литературе с середины шестидесятых, а о Лаврентии Берия стали писать лишь в конце восьмидесятых.

Такова, на мой взгляд, главная причина, почему в русской словесности на первые позиции вышел метод фантастического, или турбо-, реализма.

В последние десять-пятнадцать лет он достиг всех своих эверестов.

Как и всякий реализм, турбо объективно отображает существующие стороны жизни в сочетании с авторским идеалом и достоверно воспроизводит типичные характеры в типичных обстоятельствах, заостряя интерес на проблемах взаимоотношений личности и общества.

Отличие, в главном, одно — фантастический реализм преломляет реальность посредством введения в сюжет невозможного, делая коллизии благодаря такому приему более выпуклыми и острыми.

За последние десять лет турбо вдоволь наплясался на дерьме ушедшего мира, исследовав если не все, то подавляющую часть актуальных проблем, так или иначе затрагивавших большую часть общества. Отсюда и читательский интерес.

А далее в действие вступают законы диалектики. Эвересты достигнуты. Реалии изменились. Мир стал другим. Поменялось даже его дерьмо: были пропагандистские фекалии государственно-монополистического и колхозного феодализма, стали рекламные помои неразвитого общества потребления, которому до постиндустриального еще чесать и чесать и все пёхом. Раньше человек вынужден был жить ради светлого будущего, теперь — ради серого настоящего (то есть, попросту говоря — денег). А если учесть, что большинство потенциальных читателей воспитывалось отнюдь не в меркантильных приоритетах, то на лицо явный психологический конфликт между внутренним и внешним миром. И наконец: старый мир был плох по одним характеристикам, новый — по другим. Главное — он по-прежнему плох. Отсюда разочарованность и ощущение, что тебя, гражданина великой страны, вновь обманули.

В результате читатель упорно стремится уйти от реалий внешнего мира; в результате турбо, сделавшийся одной из этих реалий, стал вдруг для читателя менее интересным.

Тому, на мой взгляд, есть три основные причины.

Во-первых, на современном этапе развития культуры аллегории стали никому не нужны. Телевиденье и пресса дает массу возможностей для прямых высказываний — на то она и свобода слова.

Во-вторых, турбо внутренне спасовал перед теперешней действительностью. Это объясняется тем, что, с точки зрения любого автора, нынешнее время лучше прошлого, поскольку свободнее. И разоблачать его реалии — значит лить воду на мельницу политических сил, стремящихся к реваншу. Таков ныне исторический момент. Проблема лишь в том, что он может тянуться еще лет десять-пятнадцать. Пока на выборах мы не перестанем из двух зол выбирать меньшее.

И в третьих, у русского литератора — по крайней мере, современного, — не чешутся руки рассказывать о том, как зарабатывается очередной миллион баксов, потому что он, литератор, в массе своей бессребреник, деньги для него не главное. Он все еще — "поэт в России больше, чем...", а "больше чем" в настоящее время читателю не нужен: ему хватает разборок типа — развлекался ли генеральный прокурор с путанами или его подставили?.. Налицо внутренний конфликт самого автора, налицо противоречие между методом турбо и его реализацией. Результат — вырождение метода и потеря интереса к сочиняемому со стороны сочинителя. Герои становятся картонными, не способными вызвать у читателя сопереживание, а реалии вымышленного мира-отражения ограниченными, ибо ничто не усыпляет фантазию больше, чем скука. На мой взгляд, здесь еще один из резонов, почему многие авторы занимаются продолжениями собственных произведений, раз за разом повторяя самих себя в найденном однажды любопытном мире... Главное же одно: когда читатель перестает сопереживать герою — это смерть для художественного произведения!

Результат совокупности всех вышеназванных факторов неотвратим: в настоящее время читателя меньше всего стали интересовать в литературе реалии окружающего мира. Именно по этой причине на первый план выходят так называемые "вечные" проблемы. Некоторые люди уходят и вовсе в полный эскапизм, но поскольку это всего лишь реакция на действительность в ее, реакции, самом пассивном варианте, а человек по натуре — существо активное, то, думается, массового бегства все-таки не будет. Однако и без эскапизма положение сродни пшенице, посеянной в безводной пустыне. И положение, на мой взгляд, будет только ухудшаться. Ибо потребности читателя и предложение автора все дальше расходятся друг от друга.

Раньше требовалась литература пищи для ума, теперь — пищи для души, литература, так сказать, пронзающая сердца. Отсюда, собственно, и всенародная любовь к мелодрамам — при всей занудности и постоянным повторам в диалогах этот жанр отличается большой напряженностью в межличностных страстях и мало связан с окружающей реальностью...

Где же выход?

Тут докладчик вступает на зыбкую почву предположений, но такова се ля ва в гуманитарных прогностических выкладках.

Прежде всего, мне кажется, выход надо искать в том, что изменилась потребность в характере главного героя.

 

2. Предполагаемый положительный герой фантастического произведения.

В чем же отличие требующегося читателю, нового героя от героя существующего, старого?

Герой старой фантастики, как и всякий персонаж реалистического произведения, был плоть от плоти своего окружения, сосредоточие конфликтов, присущих миру и обществу, в котором он, герой, существует. Он активен в контактах, потому что эти контакты ему нравятся и ему не приходит в голову, что можно жить как-то иначе. Он — коллективист по своему менталитету, потому что коллективистом является автор и так воспитаны читатели. Он и нужен автору для того, чтобы обозначить центральный конфликт и разрешить коллизию в соответствии с его, автора, общественными и нравственными идеалами. Герой фантастического реализма блестящ и великолепен.

Одна беда — он не современен нынешнему читателю.

На теперешнем этапе положительным героем фантастического реализма может быть лишь персонаж нарождающегося мира в борьбе с веригами прошлого, иными словами — "новый русский", пытающийся облапошить родимое государство. Но ментальность наших людей такова, что удачливый обманщик никогда не может быть положительным героем (разве лишь в произведениях сатирических и близких к сатире — a la Остап Бендер): слишком велика тяга к справедливости. Неудачливый — ради бога, но тогда летит писательская сверхзадача — вериги прошлого оказываются непреодолимыми, а значит, мир идет назад. Что, как мы уже отмечали, неприемлемо для автора, ибо позади все те же экономическая стагнация, тотальная несвобода и репрессии: будь то ГУЛАГ, будь то психушки... Однако станет ли читатель любить произведение, положительный герой которого ему, читателю, неприятен? Мазохист — может быть, но массовый читатель, являющийся обладателем обычных половых наклонностей, мазохистом не является по определению.

Далее. На современном этапе социального развития коллективизм не является человеческим качеством, позволяющим добиться гарантированного жизненного успеха. При диком капитализме человек человеку — волк, и главным генератором успеха может быть лишь ярко выраженный индивидуализм. Такие качества положительному герою турбореализма в массе своей не соответствуют.

Каким же должен быть требуемый герой?

Исходя из всего вышесказанного, он должен быть антагонистичен герою турбо — не от мира сего, находящийся в постоянном нравственном конфликте с окружающим миром и обществом. Исключением из конфликта для него, в силу физиологической сущности двуполой любви, может быть лишь главная героиня, но здесь речь идет уже не только о нравственных критериях.

Разумеется, такой герой должен быть одинок. Опять же речь идет не о семейном положении, женщин (либо мужчин — для героя-женщины) может быть сколько угодно. Одиночество как таковое заключается в отношении к окружающему миру. Герой не может принять общественные либо природные законы, которым подчиняются другие, причем это непринятие должно быть активным, герой попросту отвергает эти законы.

В силу упомянутых причин он не может быть типичным для данного мира человеком: это должен быть исключительный, страстный и неукротимый, характер. Сильно чувствующий и остро реагирующий на мир, такой герой изначально должен быть поставлен выше других. Соответственно его характеру, исключительными должны быть и жизненные обстоятельства, в которые он поставлен. Иными словами острый сюжет не отвергается, а наоборот — подразумевается.

По-видимому, немалое место в развитии главного героя должны занимать не социальные проблемы действительности, в которой он существует, а собственная личность; отношения между "я" и "не я"; поиск причин, в силу которых именно такой характер явился на свет именно в таких условиях, поиск собственного предназначения.

И если мы зададимся вопросом, существовал ли уже такой герой в литературе, то ответ будет однозначен — да, существовал. Это так называемый романтический герой, массово отправившийся пастись на литературных пажитях около двух веков назад.

 

3. Новое возвращение романтизма.

Итак, мы убедились, что читателя романтизм как жанровое направление вполне устраивает.

А что же — с автором?

Тут, на мой взгляд, тоже все в порядке.

Во-первых, романтизм присущ фантастической литературе как никакой другой.

Во-вторых, писатель-романтик не ставит перед собой задачу воспроизвести реальную действительность, даже в ее преломлении через призму невозможного. Таким образом решается конфликт между реалиями и их отражением, связанный с политическими условиями современного этапа. Противопоставляя существующему миру идеальный, автор не станет невольным пособником сил реванша. Ведь идеальный мир может быть тождественен прошлому только у писателя-ретрограда, хотя, надо думать, и такие найдутся.

В третьих, автору-романтику вовсе не требуется выделять типичного героя, который на современном этапе современным авторам не симпатичен по определению и уж тем более не вызовет сопереживания у массового читателя.

Не нужны и типичные обстоятельства, что только дает волю фантазии, не ограничивая ее — пусть и опосредованно — реалиями существующего дня.

И наконец, автор по-прежнему волен заострять внимание на проблемах взаимоотношения личности и общества, только у романтического героя подобные конфликты могут быть гораздо более яркими. Что же касается пропаганды собственных идеалов, то здесь ограничений и вовсе не каких. Кроме его, писателя, совести. Так это присуще любому времени и любому литературному течению. Люди с резиновой совестью существовали раньше, существуют сейчас и будут существовать впредь, и никакая литература этого факта не изменит.

Как же назвать нарождающееся новое литературное направление? Прямая калька будет неудачной — неоромантизм уже существовал в литературе на рубеже XIX-XX веков. По временным рамкам — посттурбореализм — не слишком гладко лексически. Новый неоромантизм попахивает откровенной тавтологией. Термин "техноромантизм" представляется мне узким по масштабам жанровой сферы, которую способно охватить новое течение, — от киберпанка до фэнтези "меча и магии".

Мне показалось, что можно воспользоваться наработками недавнего прошлого и назвать будущую фантастику "турборомантической". Слово "турборомантизм" не менее звучно чем "турбореализм". И вполне возможно, что лозунгом ближайшего будущего станет: "Турбо умер, да здравствует турбо!" На смену старому королю приходит новый.

И наконец — хорошо или плохо, если турбореализм на массовом рынке будет вытеснен турборомантизмом (отдельные произведения отдельных направлений могут существовать в любых условиях)? Не хорошо и не плохо. Или, если хотите, и хорошо и плохо. Как и все в жизни. Авторы с именем снова обретут благодарного читателя и смогут жить в согласии с собственными идеалами. Авторам без имени все равно придется пробиваться сквозь ряд заполняющих переднюю шеренгу. Главное, фантастика вновь вернет себе читательское восхищение.

А так, все неизменно под луной — когда изменятся социально-политические реалии нашей страны, турборомантизм непременно зачахнет, и на смену ему, возможно, вновь вернется фантастический реализм. Или что-то другое, о чем мы сейчас не способны и догадываться.

Et cetera et cetera...

 

---

---