Кладезь мудрости |
Явился Корнелию Удалову во сне пришелец. — Корнелий, послушай, — сказал пришелец. — Мы, в Галактике, знаем, что ты очень расположен к космической дружбе. — Да, — согласился Корнелий. — Верю в возможность контактов и по мере сил... — Погоди, — перебил его пришелец. — Времени у меня в обрез. Пришелец был окружен чем-то голубым, и за сиянием трудно было различить его формы. Корнелий понимал, что встреча происходит во сне, но просыпаться не торопился, любил поговорить с новым человеком. — Мы в Галактике посоветовались, — продолжал пришелец, подлетая ближе и заключая Удалова в пределы своего сияния, — и решили, что ты нам подходишь. Сам понимаешь. — Понимаю, — сказал Удалов. — И вот в благодарность за твои прошлые и будущие заслуги мы тебе даем дар. Космического масштаба. Одновременно должен тебя предупредить, дар этот — испытание всей планете, всему человечеству. Сможешь подарком распорядиться — значит, человечество доросло. Нет — придется подождать. — А почему ваш выбор пал на меня? — спросил Удалов из скромности. — Я же сказал — за заслуги. И к тому же ты самый что ни на есть средний и обычный человек в Гусляре. — Я-то? — спросил Удалов с некоторой обидой. — Неважно, — ответил пришелец. — Спешу я. Энергия на исходе. За то время, пока я с тобой нахожусь в телепатической связи, пришлось выключить свет на двадцати трех планетах. Так что принимай дар — и до свидания. В случае если не справишься, только скажи вслух: «Игра закончена». И все вернется на свои места. Не успел Удалов ничего ответить, не успел даже руки протянуть за даром, как сверкнула молния и Удалов проснулся. Было раннее утро. За окном шел дождь. Рядом спала Ксения и вздыхала во сне. «Интересно, — подумал Удалов, — она наш разговор слышала?» Где-то за тремя стенами зазвонил будильник. Пять тридцать, старик Ложкин встает делать зарядку и кормить птичек. А может, сон как сон? Может, и не было пришельца? Удалов выпростал из-под одеяла руки. Руки были пусты. Никакого дара. — Чепуха, — сказал Удалов и снова заснул. Вторично он раскрыл глаза в половине восьмого. Сын Максим собирался в школу. Ксения хлопотала на кухне. — Уроки выучил? — спросила она сына. — Опять вчера с Сашкой мяч гонял до темноты? — А нам ничего не задали, — ответил Максим Удалов, очень похожий на своего отца курносым носом, цветом пшеничных волос и склонностью к излишнему фантазированию. — Как так не задали? — сердилась Ксения. — Я в дневник смотрела. По истории про бунт стрельцов кому задавали? — Я про бунт знаю, — сказал Максим. — Господи, если бы я проверить могла, — говорила Ксения. — Я бы тебя по урокам гоняла как сидорову козу. Все дела, хозяйство. — Ксения, разбудила ты меня, — сказал Удалов. — Мне сегодня только к одиннадцати в контору. Вчера говорил. — Все равно вставай, — ответила Ксения, которая легко переносила свое раздражение с одного члена семейства на другого. — Сколько раз просила — почини замок в прихожей. В один прекрасный день всех нас унесут, ты даже не заметишь. Сын опять уроков не выучил. Опять двойку принесет. Про стрелецкий бунт ничего не знает. — Ничего не знаю, да больше вас, — ответил грубо Максимка. — Если вам сказать, что Суворов его подавлял, даже не удивитесь. — Историю я крепко подзабыл, — сознался Удалов. И тут что-то щелкнуло у него в мозгу. Будто открытая страница учебника возникла перед глазами. Удалов просмотрел страницу и сказал совершенно спокойно: — Плохо вас учат, сынок, если Суворов стрелецкое восстание подавлял. Особенно если учесть, что за спинами стрельцов стояла царица Софья, старшая сестра Петра Первого, и князь Голицын, ее основной полководец. Суворов, кстати, родившийся лишь в 1730 году, никакою участия в этом принимать не мог. Сказав так, Удалов спустил ноги с постели, нащупал шлепанцы и поднялся во весь рост. Сын Максимка как стоял у двери, так и замер. Ксения выглянула из кухни с крышкой от кастрюли в руке и спросила: — Ты это сам или заглянул куда? — Сам, — сказал Удалов. — Спеши, Максимка, в школу и в будущем не обманывай папу. Скажет тоже, Суворов... — Иди к столу, — сказала Ксения, подобрев. — Каша остынет. — Сон я удивительный видел, — сказал Удалов, запивая кашу молоком. — Будто явился ко мне космический пришелец и говорит: «Получай, товарищ Корнелий Удалов, за твои передовые дела необыкновенный подарок». — Рехнешься ты со своими пришельцами, Корнюша, — пожалела его Ксения. — А подарок какой? — Вот в том и беда, что не знаю. Проснулся я, а подарка нет. — То-то и оно. Мне вчера, например, танк приснился. А на нем соседское белье висит. Тоже, наверно, чего-нибудь значит. — Наверно, — сказал Удалов разочарованно. Ему было жалко такого редкого сна. — Между прочим, — продолжала Ксения, — вчера нам счета принесли. Опять за электричество два сорок два. Это надо только подумать, сколько энергии холодильник жрет! — Два сорок три, — автоматически поправил ее Удалов. — А пришельцу для того, чтобы к моему разуму проникнуть, пришлось без света несколько планет оставить. — Два сорок два, — сказал Ксения. — Я смотрела. — Ну да, два сорок три. — Ты что, шутить со мной вздумал? Ведь я, как счет получила, сразу его в шкатулку спрятала. Когда залезть успел? — Не видел я твоем счета, — искренне обиделся Удалов. — Просто так показалось мне, что два сорок три. — Ну уж погоди. Ксения вынула из комода под зеркалом расписную шкатулку федоскинской работы с изображением тачанки, подаренную к свадьбе удаловскими соучениками по школе, раскрыла ее и сверху достала голубой листок — счет за электроэнергию. — Вот, — сказала она. — Полюбуйся... Но листок мужу не отдала, потому что увидела, что на нем написано: «Два рубля сорок три копейки». — Лазил, — сказала она убежденно. — Не лазил, а догадался, — ответил Удалов. — Лазил. Ревнуешь. Проверяешь, где письма храню. — Нужна ты кому-то, — ответил Удалов. — Вот-вот, была нужна, Семенской мне какие предложения делал! — Так этот Семенской тебя двадцать лет как забыл. — А почему забыл? Потому что я лучшие годы на тебя потратила. Все тебе отдала, что было во мне свежего, нераспустившегося. Как березка в весеннем наряде... Ксения провела руками по широким бедрам и заплакала. — Ну-ну, — сказал Удалов, собираясь на службу. — Ну не надо, чего уж там... Удалов шел на работу не спеша. Пришлось покинуть дом раньше, чем рассчитывал, и он выбрал дальний путь — по набережной, мимо собора, мимо дома купцов Анучиных восемнадцатого века, через рынок, сентябрьский, разнообразный, По пути Удалов думал о событиях, приведших к власти Петра Первого. Раньше ему об этом думать не приходилось, все недосуг. А сейчас он понял, что, к сожалению, знает мало, крайне мало, в объеме школьного учебника. И очень хотелось разобраться в роли боярина Шакловитого, но учебник об этой роли сообщал крайне мало. Впереди Удалова спешили в школу дети. Корнелий догнал одну девочку, поглядел на ее тонкий блестящий портфельчик из искусственной кожи и произнес вслух: — Афта морнинг ти ай гоу ту скул. Причем произнес с более-менее правильным произношением. — Что? — спросила девочка, обернувшись. — Вы тоже этот урок проходите? — Прохожу, — признался Удалов. И покраснел от нечаянной лжи. В школе он учил немецкий, а потом языками не занимался. И странно было не то, что он сказал английскую фразу и знал притом, что она английская. Фразу можно было случайно подслушать и запомнить. Беда заключалась в другом: Удалов знал весь учебник английского языка для пятого класса средней школы. Весь, целиком и мог по первому требованию процитировать любую страницу, включая выходные данные книги, помещенные на последней странице, — тираж, имя корректора и дату сдачи учебника в печать. Потом, думая о событиях, Удалов даже удивлялся, как он не догадался к тому времени, что это и есть космический дар. Но он не догадался. Удивился и пошел дальше. На скамейке у техникума сидели будущие речники и зубрили тригонометрию. В голову Удалова хлынули тангенсы и прочие функции и тут же перемешались с исчерпывающими сведениями о приготовлении мучных блюд, потому что из соседнего дома вышла крайне толстая женщина с поваренной книгой в руке. «Дела, — подумал Удалов. — Чего только не взбредет на ум». У входа на рынок на шатком столике лежала стопка белых книжек. Рядом — мелочь в розовой мыльнице. На белой книжке была изображена древняя царица и имелась надпись: «Тайна золотого гроба». Многие люди, выходя с рынка, останавливались у столика и приобретали книжку, надеясь, что она просто про шпионов. Знакомый Удалову работник местной газеты Миша Стендаль тоже купил книжку про золотой гроб и, поздоровавшись с Корнелием, спросил: — А вы чего же? — Я археологией не интересуюсь, — громко ответил Удалов. — Скучновато изложено. — Граждане! — перебила Удалова продавщица. — Покупайте новый роман о тайнах Египта! Кто убил Нефертити? Загадка старого дома на берегу африканской реки Нил! — Вот, — сказал поучительно Стендаль. — Мало читаете, Корнелий Иваныч. — Читаю, сколько могу, — ответил Удалов с достоинством. — Не меньше других. А этот труд имеет специальный характер. Для специалистов. — Он знать не может, — сказала продавщица. — Мы эту книгу сегодня в ночь получили. Да и стою я здесь всего минут пятнадцать. Бывают же люди, придумывают что угодно, только чтобы настроение испортить. — Ах так! — возмутился Удалов, теряя контроль над собой. — Откройте вашу тайну на странице... допустим, на странице сто тридцать. Открыли? Начинаю с одиннадцатой строчки сверху. Стендаль шелестел страницами. Вокруг останавливались любопытные. «Тут же, на севере столицы, — полуприкрыв глаза, барабанил Удалов, — были найдены украшения с именами других царей и цариц: в ограниченном количестве Амен-хотпе IV, в большом количестве Семнох-кере, далее его жены Ми-йот, Тут-анх-йо-та, его жены Анес-эмийот. Однако вместе с щитками Нефр-эт...» — Стой! — вскричал Стендаль. — Вы фокусник? — Миша, — ответил Удалов укоризненно. — Вы же меня знаете. Меня каждая собака в городе знает. Удалов обернулся за поддержкой к населению. Многочисленные люди стояли вокруг, держа в руках раскрытые на сто тридцатой странице белые книжки, и шевелили губами, проверяя Удалова. — А ну-ка, — сказал лысый дядя в гимнастерке. — Ты читай нам со страницы сто двадцатой. И с самого верха. Может, ты сто тридцатую специально заучил. — Сколько угодно, — сказал Удалов. — Только дело не в том... — Читай-читай. — Люди принялись искать сто двадцатую страницу. — Вы бы за книжки платили, а то обложка белая, хватают все, кто потом купит? — говорила продавщица, но ее не слушали. — «Го», — сказал Удалов. — Это перенос со страницы сто девятнадцать. «Го для Рэ. Кийа» с добавлением многолетия «жива она!». — Правильно, так тебе перетак! — пришел в восторг человек в гимнастерке, достал из кармана галифе большое красное яблоко джонатан и протянул Удалову. — Ешь, не стесняйся. С твоими талантами учиться надо. — Спасибо, — сказал Удалов, застеснявшись. Ему вдруг представился собственный вид со стороны. Стоит начальник ремстройконторы у входа на рынок и бормочет про древний Египет. Стало стыдно. — Корнелий Иваныч, — сказал Стендаль, догоняя кинувшегося наутек Удалова. — Мне с вами надо поговорить. Вслед несся голос опомнившейся продавщицы: — Покупайте новый детектив о тайнах саркофагов! Кто убил Нефертити и ее мужа? Сегодня получено из Москвы! Стендаль не успел схватить Удалова за локоть, как новые события отвлекли его внимание. По улице, задрав единодушно головы к маковкам церкви Параскевы Пятницы, шла группа иностранных туристов, довольно редких в Великом Гусляре. Группа состояла по большей части из пожилых дам с хорошо завитыми седыми буклями, в шляпках, украшенных бумажными и нейлоновыми цветами. Мужья этих женщин, заокеанские пенсионеры, были увешаны фотоаппаратами «поляроид» и «кэнон» и имели бодрый вид. Туристы оживленно переговаривались друг с другом. Удалов ел красное яблоко и не мог сдвинуться с места, потому что все понимал. До последнего слова. И даже знал слово в слово содержание англо-русских разговорников в руках интуристов. Туристы говорили между собой с восклицательными знаками: — Это же черт знает что за порядки! — Великолепная варварская архитектура! — Боже мой, какая сырость в этом городишке! — Это похоже на Тадж Махал! — Миссис Генри, вы только посмотрите на этого туземца с яблоком во рту. Как он уморителен! Какая славянская непосредственность! — Черт знает что за порядки! Пора завтракать, а переводчица куда-то делась! — Эта церковь изумительно бы гляделась на фоне Нотр-Дам де Пари! — Что за безобразие! Мы платим полнокровную валюту, а переводчица куда-то делась! — Вы только посмотрите на этого туземца с яблоком во рту! Тут Удалов понял, что туземец — это он. Тогда его охватило негодование, смешанное с жалостью к этим далеко оторвавшимся от родины людям, потерявшим переводчицу и завтрак. Он сделал шаг вперед и сказал с приятным бруклинским акцентом: — Извините необразованного туземца, но, очевидно, вам следует сейчас повернуть налево, и вы выйдете непосредственно к гостинице «Великий Гусляр». — Ах! — сказала миссис Генри. — Простите, что вы сказали? — Джентльмен выразился ясно, — сказал ее муж. — Послушаемся его и пойдем налево. Простите, сэр. Вся группа туристов послушно повернулась за мужем миссис Генри, и лишь небольшого роста турист с напомаженными курчавыми волосами остался на месте. — А вы чего стоите? — спросил его по-английски Удалов. — Ах да, конечно, вы пуэрториканец и не все поняли. Удалов небрежно перешел на испанский язык и повторил инструкции на родном языке пуэрториканца. — О спасибо, сеньор! — воскликнул турист. — Я не всегда понимаю, когда говорят по-английски так быстро, как вы. И, взмахнув фалдами длинного песочного пиджачка, турист бросился догонять спутников. Миссис Генри, сворачивая за угол, сказала мужу, в надежде, что Удалов не услышит: — Здесь прохода нет от агентов ГПУ. По-моему, я видела его около «Националя» в форме генерал-лейтенанта. Удалов услышал и улыбнулся горькой, снисходительной улыбкой. Наконец Стендаль пришел в себя настолько, что смог открыть рот и спросить: — Корнелий Иванович, почему вы никогда не говорили... — А что тут говорить, — сказал Удалов. Он махнул рукой и быстро зашагал к конторе, чтобы в пути обдумать события и принять решение. Быстрое воображение уже представило его, Корнелия, главным интуристским переводчиком. Вот он встречает самолет на Шереметьевском аэродроме, и оттуда выходят высокие негры. «Здравствуйте», — говорит им Удалов на языке суахили. За неграми следуют жители республики Мальвидских островов. «Добро пожаловать», — говорит им Удалов на родном языке островов. Сбегают по трапу японские дети с белыми журавликами в ручках. «С прибытием вас», — говорит им Удалов на языке Страны Восходящего Солнца. А сзади уже бежит большой начальник из международного отдела. «Товарищ Удалов! — кричит он не своим голосом. — Товарищ Удалов. Вот ваш дипломатический паспорт. Срочно садитесь на самолет. Вы нужны в Аддис-Абебе. Там найдена надпись на непонятном науке языке. Организация Объединенных Наций настаивает на вашей кандидатуре». Летит Удалов к Аддис-Абебе. Черная Африка разворачивается под крылом. Слоны, носороги поднимают любопытные взоры и провожают самолет мычанием и дружественными криками. А на аэродроме ждут эфиопские академики. «Как долетели?» — спрашивают они Корнелия. «Спасибо», — отвечает он на безукоризненном эфиопском языке. А там назначение послом или даже советником в одну африканскую страну, национального языка которой не знает никто, креме Удалова... «Диметилфталат — восемь граммов, — появилась мысль в мозгу Удалова, — водный раствор аммиака...» Нет, при чем здесь водный раствор аммиака? Удалов поднял глаза и увидел в открытом окне аптеки провизора Савича, писавшего что-то в толстом провизорском блокноте. — Лекарства изобретаете? — спросил Удалов. — Да, вспоминаю кое-что. — А водный раствор аммиака, — пошутил Удалов. — Это как по-нашему? — Нашатырный спирт, — сказал Савич, и глаза его стали круглыми от удивления. — Я что, вслух разговаривал? — Как сказать, — ответил Удалов и поспешил дальше. К тому времени голова его была полна знаниями, приобретенными походя, за два часа. И Корнелий уже начал понимать, что его личная память здесь совершенно ни при чем. Ситуация складывалась куда более сложная. По какой-то причине он обрел способность моментально впитывать как губка любую письменную информацию, возле которой он оказывался. И для этого ему совсем не надо было раскрывать книгу или заглядывать в чужие блокноты. Можно было, к примеру, положить возле себя несколько учебников или справочников, и через секунду Удалов знал, что в них написано, до последней запятой. — Любопытная чертовщина, — сказал Удалов. — А если голова лопнет? К счастью, в этот момент Удалов прошел мимо киоска Союзпечати. Он вобрал в себя содержание всех газет и журналов, даже старых, что лежали на прилавке и были развешаны по бокам. В том числе и того самого номера журнала «Здоровье», где говорилось, что нормальный человек использует свой мозг, дай бог, на один процент. Остальные клетки лежат без движения и дармоедствуют, зря потребляют пищу и витамины. — Ага, — сказал Удалов и остановился посреди улицы. — Все понятно. Это и есть дар. Значит, был не сон, а фантастическая очевидность. Как же я с моими новыми способностями до такой очевидной штуки не догадался? Это стыд и позор. А если сияющий пришелец сказал правду, то подарком надо уметь распорядиться. Его надо направить на пользу человечеству и способствовать таким образом межзвездной дружбе и взаимопониманию. Какой следующий шаг должен предпринять разумный человек, который, если захочет, завтра станет академиком или, по крайней мере, член-корреспондентом Академии наук? Пойти в библиотеку? Нет, не стоит. Там нечаянно впитаешь столько всякой чепухи, что даже девяносто девять процентов мозга не справятся. Отдать себя в руки медицины? Жалко свободы. А ноги между тем независимо от мыслей несли и несли Удалова вперед и привели к дверям стройконторы. Руки сами собой открыли дверь, а язык сам по себе поздоровался с присутствующими сотрудниками. А так как голова Удалова была занята посторонними мыслями, то в ответ на вопрос бухгалтера, закрывать ли ведомости третьему участку, Удалов ответил туманно: «Академии наук виднее» — и проследовал за перегородку, в кабинет. Там он опустился на стул, погрузил локти в кипу сводок и, все еще не сознавая, где находится, продолжал размышлять. Прельщала дипломатическая карьера. Черная машина «Волга» у подъезда резиденции, уважительные иностранцы с коктейлями из виски в холеных пальцах и их секретарши в платьях декольте. Хотелось также попробовать себя в космической программе. «Только вы, профессор Удалов, можете подсказать нам, стоит ли подключить к этой ракете третью ступень». А вокруг стоят герои-космонавты и ждут ответа. Ведь от решения Удалова зависит, лететь им на Марс или погодить. Или еще можно разгадать тайны древних цивилизаций и знать, была ли Атлантида или только померещилось. Такой путь вел к тихому академическому кабинету и бесплатным путевкам в дом отдыха для ведущих мыслителей. Ну и конечно, к международным конгрессам... «Нет, — решил наконец Удалов. — Спешить с опубликованием не будем. Не исключено, что завтра все пройдет и окажешься в дураках. В обеденный перерыв зайду в техникум и впитаю в себя высшую математику. Никогда не помешает. Потом в музей, узнаю, что там есть про Петра Первого. Вот так-то». — Вы ко мне? — спросил он, поднимая голову. — Мы уж пятнадцать минут стараемся добиться вашего внимания, Корнелий Иванович, — сказал мужчина с шоколадными глазами, боксерским носом и желтым импортным портфелем. — Даже больше, — поддержал его маленький старичок. Старичок был в очках, и линзы очков были такими толстыми и сильными, что в них помещался лишь вдесятеро увеличенный зрачок голубого цвета с прожилками. Старичок тоже держал в руках желтый импортный портфель. — Ага, явились, — сказал Удалов. И в тот же момент он знал до последней строчки содержимое толстых портфелей. Там лежали в основном ведомости, справки, накладные и чистые бланки артели, поставлявшей стройконторе скобянку, замки, ключи и всякую мелочь. Гости уселись напротив Удалова, и мужчина с боксерским носом сказал: — День сегодня хороший, Корнелий Иванович. День был плохой, ветреный, сумрачный, пасмурный. Слава богу, что хоть дождь перестал. Удалов молча согласился с гостем и изучил между тем все бумаги, лежавшие у того в карманах. И понял, что может стать величайшим ревизором современности, исключительным ревизором, которого ввиду знания языков будут приглашать в командировки в союзные республики, страны социалистического содружества, может, даже на Запад. И на двери его кабинета будет скромная табличка: «Комиссар милиции первого ранга, заведующий специальным отделом по особо важным ревизиям К. И. Удалов». — Да, день неплохой, — сказал старичок, и увеличенные жилки под очками заметно покраснели. — А вы на нас, говорят, в претензии. Незаслуженно и обидно. — Так, — сказал Удалов загадочно и постучал пальцами по столу. — Нет, Корнелий Иванович, так дальше не пойдет, — сказал мужчина с боксерским носом и повел широкими плечами. — Артель старается, выполняет и превышает план, бесперебойно снабжает вашу контору высококачественным товаром, а в ответ никакой благодарности. Я дойду до горсовета. — А хоть до Вологды, — сказал Удалов. Содержание одной из бумажек в правом верхнем кармане пиджака Порфирьича его очень заинтересовало. Подчистка на накладной была сделана грубо, невооруженным глазом видно. — Зачем так, товарищ Удалов, — сказал старичок. — У нас все документы с собой. Лучший металл мы пустили на те задвижки. Опытных мастеров привлекли. Дней и ночей не спали. И все, получается, впустую? — Погоди, — прервал его спутник. — Если чем недоволен — зачем по официальным каналам? Скажи мне, я скажу Порфирьичу, Порфирьич сделает. — Сделаю, — сказал старичок. — Всегда полюбовно. — А задвижки от ветра гнутся, — сказал Удалов. — Замки вилкой вскрыть нетрудно. Строительство дома отдыха сорвано. А товар налево пустили. Разве не так? — Не так, — убежденно сказал Порфирьич. — А три тысячи восемьсот нечестных рублей поделили между собой? — Какие деньги? — возмутился старичок. А у спутника неожиданно выступил пот на лбу. — Сколько? — спросил он. — Три тысячи восемьсот как одна копеечка. Ведь до сих пор все ваши преступные расчеты в кармане лежат. Карандашом написано. «Порфирьичу выделить семьсот двадцать. Шурову — триста. Удалову, если будет артачиться, сто в зубы». Разве не правда? Человек с шоколадными глазами потерял присутствие духа. Он вскочил со стула, схватился толстыми дрожащими пальцами за карман. — Предали! — сказал он. Порфирьич со стула не встал. Порфирьич побледнел. Даже глаза побледнели. — Три тысячи восемьсот? А мне семьсот двадцать? Так... Не будет тебе, бесчестный жулик, никакой пощады от народа ни на этом, ни на том свете, — сказал он тонким суровым голоском. — И заявление в милицию напишем сейчас же, — сказал Удалов, куя железо, пока горячо. — Я ничего не знаю, — сказал человек с боксерским носом, пытаясь сжевать вытащенную из кармана записку. Записка была на хорошей, толстой бумаге и не жевалась. — Не поможет, — сказал Удалов. — В правом верхнем кармане пиджака Порфирьича лежит подчищенная накладная на листовую сталь. — Лежит, — сказал Порфирьич. — Лучше я сам сяду как невинный сообщник, но эту змею на много лет укатаю. — Правильно, — сказал Удалов. — Он вас и раньше за нос водил. — Фи не шмеете! — прокричал с набитым ртом директор артели. — Я путу шалофаться! — Жалуйся, жалуйся, — сказал мстительно Порфирьич. — Некуда ему деваться, — согласился Удалов. — У вас же в портфеле неотразимая бухгалтерия. И видя, что надо нанести последний удар и повергнуть противника в нокаут, Удалов постарался вспомнить, что говорят в таких случаях следователи в кино. Недавно слышанные слова крутились в голове... «Ваша ставка бита!». Нет, не то... «Руки вверх»... Нет. Близко, совсем близко. Ага! И Удалов произнес страшным голосом, так что у самого встали дыбом на затылке редкие золотистые волосы: — Игра закончена! Садитесь и пишите заявление. Чистосердечное покаяние — вот единственное, что может облегчить вашу участь! Сверкнула молния, запахло озоном, бледный как полотно директор артели опустился на стул, достал шариковую ручку и с помощью Порфирьича стал писать признания. А Удалов вдруг ощутил страшную пустоту в голове. Первозданную, нелепую пустоту. Он не помнил содержание ни единой из бумажек, лежавших в портфелях у артельщиков. Он забыл английский и испанский языки, он не мог вспомнить ни одной тригонометрической функции. Он даже запамятовал чеканные рифмы поэмы, напечатанной в последнем номере журнала «Огонек». — Но почему? — воскликнул он. — За что? Артельщики метнули на него перепуганные взоры и еще быстрее стали писать признание. — Сами отнесите в милицию, — приказал им Удалов и, более не сознавая ничего, бросился к выходу. Снова крапал дождик по пожелтевшим листьям. Было тихо и обыкновенно. И с ясностью отдаленного ночного грома прозвучали в ушах Удалова слова пришельца: «В случае, если не справишься, скажи вслух: «Игра закончена», — и все вернется на свои места». — Я же не хотел! — взмолился, простирая к небу руки, Корнелий Удалов. — Это ошибка. Я могу воспользоваться! Это случайная ошибка! ... Удалов вернулся домой и до вечера не промолвил ни слова. Он отказался говорить с Мишей Стендалем, который поджидал его у ворот, он не стал есть любимого супа с клецками. Он лежал на диване в брюках и переживал свою оплошность, не только закрывшую перед ним путь к дипломатическому будущему, но и лишившую все человечество немедленной дружбы с развитой Галактикой. И лишь вечером, выпив для успокоения сто граммов перцовки и сказав непонятные домашним слова: «Может разберутся, отменят решение», — Удалов подошел к столику сына и спросил его: — Где у тебя учебник истории? — А что, папа? У нас завтра истории нет. Не задавали. — Глупый, — ответил отец. — Я просто хочу почитать про Петра Первого. И тригонометрию не прячь... Век живи, век учись... В Галактике с нашей серостью появляться стыдно. |
Кир Булычев ->
[Библиография] [Книги] [Критика] [Интервью]
[Иллюстрации] [Фотографии] [Фильмы]
Кладезь мудрости -> [Библиографическая справка] [Текст] [Иллюстрации]
|
(с) "Русская фантастика", 1998-2007. Гл. редактор Дмитрий Ватолин (с) Кир Булычев, текст, 1970 (с) Дмитрий Ватолин, Михаил Манаков, дизайн, 1998 |
Редактор Михаил Манаков Оформление: Екатерина Мальцева Набор текста, верстка: Михаил Манаков Корректор Сергей Рабин |
Последнее обновление страницы: 25.04.2003 |
Ваши замечания и предложения оставляйте в Гостевой книге |
Тексты произведений, статей,
интервью, библиографии, рисунки и другие
материалы НЕ МОГУТ БЫТЬ ИСПОЛЬЗОВАНЫ без согласия авторов и издателей |