По долгу службы мне, разъездному
представителю Олимпийского комитета, приходится
бывать в самых дальних уголках Галактики.
На Вапру я летел впервые. Планету
открыли меньше двух веков назад, а заселили
совсем недавно, причем заселили с тридцати
разных звездных систем. Там до сих пор нет общего
языка, все ходят с транслейтерами. Населения на
планете — не густо, да и суши на Вапре не много —
раз в десять меньше, чем на Земле. Климат
жарковатый, но без особых перепадов, жить можно.
Космограмма о моем прилете затерялась в
пути, никто меня не встречал, я выбрался из здания
космодрома и остановился на минутку, чтобы
оглядеться и подивиться разнообразию жителей
Вапры, которые ходили, бегали, ползали, прыгали,
летали и передвигались непонятным образом по
площади.
Вечерело. В зеленом небе быстро
крутились многочисленные луны, зажглись первые
огни. Громадная стрекоза, крылья в полметра,
сделала круг над моей головой. Я на всякий случай
снял шлем и помахал им над головой, чтобы
стрекоза не приставала к прохожим. Она поднялась
чуть выше. Поглядывая на стрекозу краем глаза, я
высматривал свободное такси. Наконец высмотрел.
Путь к машине лежал через группу непринужденно
расположившихся скорпионов размером с собаку.
Это меня несколько задержало.
Водитель флаера, многоногий
пульсиканец, принялся махать конечностями,
привлекая мое внимание.
— Иду, — сообщил ему я на космолингве и
сделал шаг по направлению к скорпионам.
Нерешительный шаг, вернее, шажок.
И в этот момент проклятая стрекоза
спикировала на меня.
Чтобы спастись, я сбил ее шлемом на землю
и в страхе, что она цапнет меня, наподдал ей ногой,
отчего она рассыпалась на кусочки.
Гордый своим подвигом, я уже смелее
направился к скопищу скорпионов, но тут вижу, что
шофер схватился за голову и нырнул в машину.
— Погодите! — крикнул я.
Такси взяло с места и свечой ушло в
зеленое небо.
Я бросился было за ним. Скорпионы в
панике ринулись в стороны.
Вдруг меня крепко схватили под локти две
юные девушки спортивного типа.
— Что случилось? — спросил я.
Они смотрели на меня с ужасом и
отвращением. К ним присоединился шар с глазами
наверху, который выпустил ложноножки и вцепился
мне в грудь. Стремительно собралась разномастная
толпа.
— Давайте его растерзаем, — сказал
кто-то из толпы.
— Придется растерзать, — согласилась
одна из девчушек. — Иначе последствия будут
ужасны.
— Погодите! — воскликнул я. — Я ничего
плохого не хотел! Я приезжий!
— Он приезжий! — сказал шар с
ложноножками. — А нам что, расхлебывать? Нет, я
предлагаю его растерзать!
Меня тут же начали терзать. Шлем улетел в
сторону, чемодан валялся на мостовой, костюм
трещал по швам. Скорпионы подошли поближе и,
видно, тоже хотели принять участие в действе.
— За что? — кричал я, стараясь
перекричать толпу. — Разве стрекозы охраняются
законом?
— При чем тут закон, при чем тут охрана?
— кричали мне в ответ.
— Неужели она была разумной? —
испугался я.
— Разумной? — по толпе прокатился
смешок. Я решил, что смех несовместим с насилием и
меня сейчас отпустят. Не тут-то было. Я полез в
карман, чтобы достать удостоверение, дающее
право на дипломатическую неприкосновенность.
Несмотря на удары и толчки, это мне удалось
сделать.
— Я пользуюсь дипломатической
неприкосновенностью! — прохрипел я. — Я член
Олимпийского комитета!
— Не поможет! — кричали в толпе, но
хватка шара с ложноножками, почти задушившего
меня, вдруг ослабла.
— Повторите, — сказал он, — вы — член
чего?
— Олимпийского комитета.
Ложноножки шара рванули меня в сторону.
— Помогайте мне и не шумите, — быстро
шепнул он девушкам. — Мы ошибочно терзаем
уважаемого Кима Петрова, которого отчаялись
дождаться.
И, обращаясь к толпе, шар объявил:
— Мы его утопим в пруду Последнего
Разочарования. Возвращайтесь к своим делам.
Две девчушки и шар с ложноножками
поволокли меня к олимпийскому автобусу.
Я постепенно пришел в себя настолько,
что смог задать обязательный вопрос:
— Скажите, что же я натворил? Стрекозы не
охраняются законом, не являются разумными
существами... Может быть, у вас существует система
религиозных табу?
— Системы нет, — ответил шар с
ложноножками, который оказался впоследствии
милейшим и добрейшим существом, отличным
шашистом, эрудитом, умницей и стал моим близким
другом. — Какая может быть система, если всему
городу грозила гибель?
— Клянусь, я не хотел губить город.
— Верю, — серьезно ответил шар. — Но
каждый знает, что если убить краколюру, начнется
эпидемия древесной лихорадки.
— Почему? — не понял я, — Стрекозы, то
есть краколюры, уничтожают возбудителей этой
лихорадки?
— Каких еще возбудителей! — возмутилась
прыгунья в высоту, — нет никаких возбудителей. Но
если убить краколюру, начнется ужасная эпидемия
древесной лихорадки.
— Может быть, это суеверие, — сказал шар.
— Вернее всего, суеверие.
— Но суеверие должно быть на чем-то
основано, суеверия редко возникают на пустом
месте, — глубокомысленно сказал я.
— Не знаю, не знаю, — вздохнул шар.
— Может быть, раньше возникали
опустошительные эпидемии древесной лихорадки и
в сознании...
— Не говорите глупостей, — без всякого
уважения заявила надежда легкой атлетики. —
Никто никогда не болел древесной лихорадкой.
Такой болезни даже в справочнике нет.
— Но если она начнется, это будет ужасно,
— сказала вторая девушка.
— А что надо сделать, чтобы не началась
эпидемия болезни, которой нет? — спросил я.
— Растерзать виновника, — сказал шар. —
Безжалостно.
— И уже кого-нибудь растерзали? —
спросил я.
— Ну, какой идиот будет убивать
краколюру? — удивилась надежда легкой атлетики.
— Только если приезжий, — добавила
вторая девушка. — К счастью, краколюры очень
редко залетают в город. Пока обходилось.
* * *
На следующее утро, проснувшись, я увидел,
что ночью, без моего ведома, гостиничный номер
«украсили» зеленым, в рыжую крапинку,
фантастически пыльным ковром, повесив его на
подоконник. Ковер вонял прелью, и над ним тучей
носились мухи.
В иной ситуации я бы сдержался —
все-таки на чужой планете. Но чувствовал я себя
разбитым после вчерашней потасовки, не выспался,
а тут еще эта прелесть... Я подошел к окну, которое
выходило во двор, одним усилием перевалил
тяжелый ковер через подоконник и сбросил с
третьего этажа. Ковер шумно шмякнулся об асфальт,
взвизгнул и быстро пополз на улицу. Во дворе
стояло несколько шоферов и официантов. Падение
ковра им ничем не угрожало, но они повернулись ко
мне с угрожающими физиономиями. Я на всякий
случай отошел от окна, удрученный тем, что
никогда раньше не видел рыдающих ковров.
Через две минуты в комнату вошла
делегация в составе директора гостиницы и десяти
официантов. Выражение лиц этих посетителей меня
встревожило.
— Вам придется покинуть нашу гостиницу,
— сообщил мне директор.
— Почему?
— Потому что вы чуть не убили коврового
прямоточника.
— Я решил, что это просто ковер, — сказал
я. — Мне никогда не приходилось иметь дела с
ковровым прямоточником. Примите мои извинения.
Но ковровым прямоточникам нечего делать в моей
комнате.
— Я на вас не сержусь, — сказал директор.
— Это уже третий ковровый прямоточник, который
лезет в мою гостиницу за последнюю неделю. Но
оставить вас в гостинице я не могу.
Общественность мне этого не простит.
Общественность, густо набившая комнату,
криками и угрозами подтвердила слова директора.
— Что же меня ждет? — спросил я.
— Вернее всего, вас забьют камнями, —
сказал директор, — иначе каждый нечетный дом в
нашем городе послезавтра сгорит.
— Почему? — удивился я.
— Это всем известно, — грустно сказал
директор.
— Уже горело? — спросил я.
— Разумеется, нет, — сказал директор. —
Ведь никому не приходило в голову сбрасывать с
третьего этажа коврового прямоточника.
Выручил меня любимый шар в
сопровождении двух полицейских.
Но из гостиницы пришлось съехать.
Остаток командировки я жил у шара, что
было не очень удобно, так как все в его доме было
рассчитано на шарообразных существ, включая
ванну и туалет.
Нетрудно догадаться, что после этих двух
событий, я заинтересовался местными суевериями.
Суеверия, как вы понимаете, есть везде. Но
почему-то на Вапре они приняли угрожающую форму.
Например, я узнал, что если убьешь скорпиона —
создание крупное, кусачее и агрессивное, у тебя
отнимется левая рука, а если обидишь царицу блох
(увидеть мне ее так и не пришлось), то у тебя всю
жизнь будет чесаться под левой лопаткой.
Таких суеверий я собрал десятка три,
одно страшнее другого.
Но, пораженный их некоторым
однообразием, я задумался вот над чем: планета
открыта недавно, заселена в близкое к нам время
самыми различными существами. То есть никакой
общей культуры еще сто лет назад здесь и быть не
могло. А суеверия оказались местными, общими для
всех. Правда, должен сказать, что не все они были
угрожающего свойства. К примеру, я обнаружил, что
если положить в гнездо выпавшего оттуда птенца,
то назавтра обязательно выиграешь в местную игру
переног...
* * *
Наверное, я бы так и не смог приблизиться
к разгадке этой тайны, если бы не случай.
За день до отъезда я зашел в книжный
магазин, где наткнулся на небольшую книжку,
которая называлась «Наш фольклор». Подумав, что
корни суеверий могли таиться именно в фольклоре,
которого, кстати, не должно быть на недавно
заселенной планете, я сунул книжку в карман.
Во время последней прогулки за город я
остановился у небольшого озера. Спустившись к
воде, устроился в тени кустов. Было, как всегда на
Вапре, душно. Я раскрыл книжку и с интересом
прочел первую сказку о том, как один мальчик
наступил со злым умыслом на рамокали и как за это
все рамокали из окрестностей стали преследовать
мальчика днем и ночью. Бедняжке пришлось бросить
школу и улететь с Вапры. И он сильно плакал.
Ясно, подумал я, если встречусь с
рамокали, наступать на нее не буду, особенно если
угадаю, что это именно рамокали.
Отложив книгу, я решил искупаться.
Разделся, зашел в теплую до безобразия
воду, и только проплыл метров двадцать от берега,
как увидел, что навстречу мне устремилось что-то
большое и темное.
На всякий случай я повернул к берегу,
решив, что если это какая-нибудь рамокали, то
лучше ее не трогать. А если это просто местный
крокодил, то лучше, если он не тронет меня.
Едва я выскочил на берег, как из воды
высунулась зверская оскаленная морда, щелкнула
зубами, каждый в палец длиной, и, поняв, что
промахнулась, взревела от обиды. Я отбежал
подальше. Зверь оказался крокодилом на длинных
ногах. Подхватив книгу, я побежал к дороге, где
оставил машину. Крокодил не отставал. Тут я
увидел, что навстречу мне бежит невысокий щуплый
человек с седой бородкой и взволнованно кричит:
— Только не вздумайте его ударить!
— Я и не думаю, — ответил я на бегу. — Это
он нападает.
— Если ударить псевдокракса, — закричал
человечек, пристраиваясь ко мне и семеня рядом, —
то начнется землетрясение.
— А если он меня съест?
— Тогда ничего не случится.
— Что же делать?
Человечек подбежал к развесистому
дереву, подтянулся на низком суку и ловко оседлал
его. Я еле успел последовать его примеру.
Псевдокракс начал кружить вокруг ствола, всем
своим видом показывая, что никуда отсюда не
уйдет.
Мы перевели дух. Перебрались на ветку
выше, где можно было сидеть почти уютно. Сверху
мне была видна машина — до нее оставалось метров
пятьдесят.
— Спасибо, — сказал я человечку. — Вы
меня спасли.
— Вы что, приезжий?
— Да, с Земли.
— Это и видно, — сказал человечек. —
Здесь никто не купается. Все знают, что нельзя
бить псевдокракса.
— Хоть бы табличку повесили, — сказал я.
— Раньше не требовалось, — сказал
человечек.
— А зачем вы здесь крутитесь? — спросил
я. — Вам жизнь надоела?
— Нет, не надоела, — сказал человечек. —
Но я эколог, наблюдаю здесь псевдокраксов.
Я вздохнул.
— Может, кто проедет мимо, выручит нас? —
спросил я.
— Кто же? — удивился человечек. — Голыми
руками с псевдокраксом не справишься, он тебя
съест. А если с оружием, то придется его ударить. А
тогда что?
— Землетрясение, — подсказал я.
— Правильно.
— И вы, эколог, верите в эти суеверия? —
спросил я.
— Когда как, — уклончиво ответил
человечек.
Мы немного помолчали.
— Мне надоели ваши суеверия, —
признался я. — Третий раз из-за них я чуть не
лишился жизни.
И, раз уж делать было нечего, я рассказал
экологу о своих приключениях и сомнениях.
— Меня эта проблема настолько
заинтересовала, — закончил я, что вот даже книжку
купил, решил найти корни суеверий в фольклоре.
— И как?
— Пока уяснил, что нельзя наступать на
рамакул...
— На рамокали, — улыбнулся эколог. — Это
такая бабочка, которая ползает по стульям.
Дайте-ка сюда книжку.
Эколог рассеянно листал книжку. Я
безнадежно глядел на псевдокракса. Налетела
стайка крупных комаров. Один, как бы давая сигнал
прочим, опустился мне на лоб и вонзил в него жало.
Я треснул себя по лбу.
— Не смейте! — оторвался от книжки
эколог. — Если раздавить комара...
— Если раздавить комара, — закончил я за
него, — то все девицы в городе охромеют на левую
ногу.
— Нет, — возразил эколог, — пойдет град!
— Ничего не будет! — я был в бешенстве. —
Не будет града. И никто не охромеет. И вы в это не
верите! Ну, где ваш град?
Другой комар удобно устроился на носу
эколога. Эколог помахал рукой, но комар не
обратил внимания. Очевидно, знал про град и ни
черта не боялся.
Эколог поморщился от боли, терпение его
истощилось, и он раздавил-таки комара.
— Ну вот, — сказал я. — Надо быть ученым,
надо быть человеком нашего века.
Мы в четыре руки принялись бить комаров,
а псевдокракс смотрел на нас с изумлением.
— Иногда я понимаю, — сказал вдруг
эколог, — что это слишком. Но кто мог подумать!
— Вы о чем? — спросил я.
— У вас нет с собой ручки или карандаша?
— спросил эколог.
— Не шутите, — сказал я. — За ручкой мне
надо пройти сто метров в компании псевдокракса.
— Жаль, — сказал эколог. — Я хотел
написать вам посвящение на этой книге.
— Почему?
— Потому что я ее написал.
— Вы и фольклорист?
— В какой-то степени, — сказал эколог.
— Ходите по деревням и собираете
местные сказки?
— У нас нет деревень, — сказал эколог. —
Мы же дети космического века.
— Так откуда вы берете эти сказки?
— Вы скоро уезжаете?
Я с тоской бросил взгляд в небо, по
которому неслись одна за другой многочисленные
луны.
— Завтра же, — сказал я. — Если этот
зверь нас выпустит.
— Тогда я могу вам сказать правду. —
Эколог осторожно подвинулся на суке, чтобы
приблизиться ко мне и понизил голос: — Это я все
придумал.
— Вы придумали фольклор?
— Ш-ш-ш-ш! Это страшная тайна. От этого
зависит экологический баланс на планете.
— Не понимаю, что общего между сказками
и балансом.
— Я объясню. Все равно он пока не
собирается уходить, — он показал на псевдокракса
и с наслаждением пришиб комара. — Я всю жизнь
посвятил этой планете. Работаю на Вапре
семьдесят лет и застал времена, когда на всей
планете был только один город, а некоторые
области континента вообще не были исследованы.
Это было удивительное время — романтических
походов, первых палаток и больших открытий. Вы
понимаете?
— Нетрудно, — сказал я.
— Но вскоре оказалось, что планета
богата полезными ископаемыми, что она
перспективна... — человечек задумался, как бы
переживая вновь те далекие времена, почесал
седую бородку и продолжал: — И тут началось. До
миллиона иммигрантов в год! Со всех концов
Галактики! А у нас только один небольшой
континент. Экологический баланс хрупок, уже
через несколько лет некоторым редким породам
животных стало грозить уничтожение. Что делать?
— Ну, — сказал я, — заповедники, охрана...
— Вы понимаете, как неубедительны ваши
слова? Пришельцы — чужие на этой планете, у них
свои заботы, местные животные им незнакомы и
зачастую страшны. Ведь при виде скорпиона не
подумаешь, что он — безвредное создание.
— Не подумаешь, — сказал я.
— Надо было принимать решительные меры,
— сказал эколог. — И тогда мне помог случай. Я был
на окраине города, когда увидел, что один мальчик
наступил на рамокали. Я подошел к мальчику и
сказал ему: «Мальчик, нельзя наступать на
рамокали». «Почему?» — спросил он. «Потому что
другие рамокали прилетят и будут тебя
преследовать...»
— Я читал об этом, — сказал я.
— Правильно. Тогда я забыл о случайной
встрече. И вот, представьте себе, недели через две
совсем в другом месте я слышу историю о том, как
один мальчик наступил на рамокали. И что из этого
получилось...
— Они его преследовали.
— Пока он не улетел с планеты.
— Люди склонны верить диким слухам.
— Здесь рай для слухов! Поселенцы
слетаются с разных сторон, планеты не знают и
готовы поверить всему, что говорят старожилы.
— И вы начали придумывать! «приметы»...
— Да, постепенно. Как только
какому-нибудь животному грозила опасность, я тут
же пускал в ход историю...
— Нельзя убивать альбатроса, — сказал я.
— Это принесет несчастье кораблю.
— Альбатроса? — быстро спросил эколог.
— Что это?
— Это старинное морское поверье...
— Ага, вы поняли. Но вы, наверно,
осуждаете меня?
— Побуждения у вас были благородные, но
не переборщили ли вы?
Эколог мне не ответил. Он смотрел вниз.
Псевдокракс подобрал хвост, встал на задние лапы
и старался достать нас. Мне это уже надоело. У
меня затекли ноги. Я отломил сук побольше и
метнул его в самку.
— Что вы делаете! — закричал эколог. —
Вы ударили самку псевдокракса. А это значит...
Эколог смущенно осекся.
Чудовище несколько раз обиженно
хлопнуло челюстями и вдруг, словно забыв о нас,
повернулось, махнуло хвостом и поспешило к воде.
Мы спустились с дерева, и эколог
проводил меня до машины. Там он надписал мне
книгу фольклора и сказал на прощание:
— Кое в чем вы правы. Даже в самых лучших
начинаниях бывает побочный эффект. Некоторые
твари так расплодились под охраной
общественного мнения, что их пора бы приструнить.
Но как это сделать, — он улыбнулся, — если может
начаться землетрясение? Будем терпеть... Зато нам
нет нужды заводить Красную книгу. Наша планета
завоевала первое место в секторе по охране
окружающей среды!
Когда я вернулся домой, то обнаружил, что
на кровати посапывают два небольших зеленых
ковра. Я оглянулся. Никто не видит? Потом свернул
наглецов в рулон и вынес в сад. Ковры стонали и
требовали на меня управы. А я пошел собирать
чемодан. |
