1
18 января 1988 г., Москва
Дорогой Виктор Сергеевич!
Я давно не писала Вам, не от лени, а
потому, что было некогда. Мы все трудимся (меньше,
чем хотелось бы) и суетимся (больше, чем хотелось
бы). К тому же осень у меня получилась неудачная.
Мама на два месяца слегла с воспалением легких,
потом свалился сын с жестоким гриппом, лучшая
подруга разводилась с мужем и вела со мной
многочасовые беседы о том, что все мужики —
сволочи (я это подозревала и раньше, но не могла
сформулировать). Так что из лаборатории я неслась
по магазинам и аптекам, затем принималась
врачевать моих болезных. А когда всех утешишь и
освободишься, возникает ощущение, что в глаза
тебе вставили спички — мечтаешь, как бы поспать
хотя бы часов шесть. Но надо садиться за работу, в
основном пустяковую — рецензию создать,
прочесть чью-то диссертацию или готовить годовой
отчет...
Меня заставил «взяться за перо»
странный феномен, который я наблюдала в
последние дни. И тут я жду Вашего просвещенного
мнения.
Сначала я решила, что у меня начались
галлюцинации... Нет, так Вы ничего не поймете.
Следует изложить предысторию проблемы.
Три года назад мой муж был в Индии. Там
он, движимый не столько прихотью, сколько
желанием не отстать от товарищей, приобрел у
охотников двух лемуров. Привез он их в черных
мешочках в карманах плаща. Лемуры смирились с
таким унижением и вели себя на таможне смирно.
Поначалу эти зверьки меня умилили.
Очевидно, природа специально сделала их такими,
лишив прочих средств защиты от хищников. Я
допускаю, что при виде тонкого лори (к этому виду
относились наши жильцы) сжимается даже задубелое
сердце тигра.
Представьте себе существо размером с
белку, без хвоста, покрытое густой короткой серой
шерстью, с тонкими, паучьими ручками и ножками
(именно ручками и ножками, потому что у лориков
совершенно человеческие пальцы с ноготками в
квадратный миллиметр). Основное место на их
курносых физиономиях занимают громадные карие
глаза, полные такой укоризны и покорного страха,
что гости, поглядев на наших пленников, тут же
понимают, что только крайне жестокий,
отвратительный человек может содержать этих
крошек в неволе. Жалкие оправдания моего мужа,
уверявшего, что купил он лориков у охотников,
которые ловят их, чтобы снимать шкурки (так
называемый мех «обезьян»), что мы их кормим,
держим в тепле и так далее, только усугубляли
неприязнь к нашему семейству.
В общежитии эти трогательные крошки
совсем не так очаровательны. День они проводят в
сладком сне, а с наступлением темноты выбираются
из клетки и начинают бродить по дому либо
повисают в фантастических позах на шторах или
люстре. Ни в какие контакты с нами, их хозяевами,
они вступать не желают. Никаких поглаживаний или
прикосновений не выносят. Зубы у них острые,
мелкие и многочисленные, к тому же на них всегда
остается пища, и укусы лориков не заживают
неделями. Не зря индусы в Майсоре считают их
ядовитыми. Никакой благодарности к людям они не
испытывают, никого не узнают — а стоило бы. Ведь
все наше свободное время мы проводили на птичьем
рынке или в кабинетах директоров зоомагазинов (с
приношениями) — эти крошки питаются лишь живыми
насекомыми, а попробуй обеспечить их живыми
насекомыми в Москве в разгар зимы. Тараканы,
правда, дома вывелись, но мучные черви
расползлись по квартире, а в укромных уголках
стрекотали разбежавшиеся сверчки. Притом лорики
патологически трусливы, и даже я, отлично изучив
их эгоистические характеры и спесь, происходящую
от сознания того, что они — самые древние
млекопитающие Земли, зачастую терялась,
встретившись с ними взглядом. Они делали вид, что
знают: я их специально откармливаю, чтобы
сожрать. Если не сегодня, то на той неделе.
Наконец, последняя беда — мы даже не могли
вечерами вместе куда-нибудь пойти. Кто-то должен
был дежурить дома, чтобы проводить вечернюю
кормежку, после которой они разбегались по
комнатам, поливая полюбившиеся им предметы едкой
мочой и посыпая пол козьими орешками. Сидишь,
читаешь вечером, а краем глаза видишь, как
беззвучно, тенью, скользит по полу паук,
приподняв шерстяную попку. И сам на тебя косит
глазом. Знает, ведь второй год вместе живем, что я
не трону, но стоит пошевелить головой, как он
замирает в диком ужасе, а затем, избрав
оптимальный вариант спасения, несется за штору...
А в прошлом году мы не выдержали. После
некоторых (до определенной степени лицемерных)
переживаний мы согласились отдать их одной милой
одинокой девушке лет пятидесяти, которая живет в
отдельной квартире с кошкой, собакой и тремя
своими лемурами. Причем живет она не в Москве, а в
Киеве.
Сначала мы даже скучали по лорикам, и я
как-то полгода назад согласилась на совершенно
ненужную и муторную командировку в Киев для того,
чтобы увидеться с лемурами. Один из них умер за
это время. Второй меня не узнал, хотя опасливо
принял из моих пальцев жирного мучного червя —
скромный дар московских друзей.
Простите, Виктор Сергеевич, что забыла о
краткости — сестре эпистолярного жанра, а
написала эссе на тему «Содержание тонких лори в
домашних условиях». Все. Перехожу к делу, то есть
к галлюцинациям.
Несколько ночей назад я сидела на
диване, читая слабую диссертацию и размышляя о
том, как бы отказаться ее оппонировать, не обидев
смертельно автора, и вдруг краем глаз, словно в
добрые старые времена, увидела медленно
бредущего через комнату лорика. Лорик заметил
мой взгляд, замер, прижав к груди сложенную в
кулачок ручку, сжался от ужаса. И исчез. Я
протерла глаза, поняла, что заработалась,
замоталась, и еще немного — придется идти к
психиатру. Я сижу на диване, а посреди комнаты (на
этот раз я почему-то глядела именно в ту точку)
возникает лорик, априори перепуганный, и хлопает
глазищами. Я вижу его совершенно явственно, до
последней шерстинки. Расстояние от силы два
метра. В ужасе, что его застукали, лорик пускает
лужицу и растворяется в воздухе. Еще одна
галлюцинация? Как бы не так! Лужица-то осталась.
Клянусь всем святым, лужица осталась! Я ее
вытерла тряпкой и только потом поняла, что это
все сверхъестественно.
Вот тогда я и решилась Вам написать. Вы
всегда были терпимы к странностям человеческого
существования и, по крайней мере, искали
рациональное объяснение иррациональным
явлениям. Вам кое-что удавалось.
Пожалуйста, дорогой Виктор Сергеевич, не
оставьте меня своими молитвами, бросьте
снисходительный профессорский взгляд на мою
жалкую судьбу и подумайте, что бы это могло быть?
Кстати, я не удержалась, позвонила в Киев
новой владелице лориков. Та мне с прискорбием
сообщила, что наш последний лемур умер за неделю
до описанных мною событий. То есть вернуться
домой, подобно заблудившейся кошке, он не мог.
Остаюсь Ваша преданная ученица
Лера.
2
19 января 1988 г., Москва
Дорогая Римма!
Все собиралась тебе написать, но ужасно
много работы. Наша зав. лабораторией, Калерия
Петровна, я тебе о ней писала, совершенно
посходила с ума. Нет, лучше работать под
руководством мужчины, современные мужчины куда
мягче и отзывчивей, а я к тому же умею с ними
обращаться. Но в других отношениях наша Калерия
не самый худший вариант. Несмотря на свой пожилой
возраст и плохую прическу, она за собой следит и
некоторым еще нравится. Но какой ужас дожить до
тридцати с лишним лет и так ничего в жизни не
увидеть! Ну ладно, хватит о работе. Ты меня
спрашивала, как складываются мои отношения с
Саней Добряком. Отвечаю: сложно. И по моей вине. Я
недостаточно к нему внимательна и даже позволяю
насмехаться, чего он не выносит. Позавчера я
разрешила ему пригласить меня в кино, а там
встретился некий В. (так, случайность моей бурной
молодости). Он со мной поздоровался, а у меня не
было причины его игнорировать. Саня взбеленился
и всю дорогу до дома дулся. Какая-то достоевщина!
Разве я виновата в моей внешней
привлекательности? Чтобы его еще позлить, я не
разрешила ему поцеловать меня на прощание.
Теперь он со мной не разговаривает. Конечно, я
могу вернуть наши отношения в норму одним
взглядом, но не собираюсь этого делать. В
принципе он должен помнить, что существует масса
претендентов на мою душу. Ты меня понимаешь?
Как твои дела? Я вчера по телеку
смотрела, что у вас жуткая погода, боюсь, как бы не
случилось снова наводнения. Хотя это, наверное,
очень интересно, когда наводнение? Мы бы с тобой
гоняли на катере по улицам и спасали женщин и
детей. У вас столько моряков, что я иногда тебе
завидую, хотя у меня больше склонности к ученым. В
них, даже в начинающих, как Саня, есть серьезность
и внутренний ум.
Прости, что кончаю писать, — пришла
Калерия, не выспалась, глаза опухли, наверное,
опять ночью трудилась — нелегко женщине в науке!
Она уже глядит на меня косо — чего я не работаю?
Сейчас, моя дорогая начальница, сейчас...
Целую, напишу скоро продолжение, твоя
верная подруга
Тамара.
3
24 января 1988 г., Ленинград
Дорогая Лера!
Порой мне трудно представить себе, как
Вы там руководите лабораторией, пишете
докторскую, делаете открытия... Вы для меня
(стойкость стереотипов родительского
восприятия) всегда девчушка, впервые накрасившая
глазки и этим начавшая новую, студенческую жизнь.
Вы сейчас возмутитесь и скажете, что и сегодня Вы
нестары, по-прежнему красивы, вернее, куда как
красивее — женщины Вашего типа расцветают к
тридцати годам.
Письмо меня Ваше обрадовало и
позабавило. Вы очень мило описали этих лемуров, я
даже залез в Брема, но тот о них знал немного. Зато
у Даррелла я нашел описание подобного зверюшки.
Даррелл пишет, что тонкие лори в настоящее время
очень редки и напоминают ему боксеров,
потерпевших вчера сокрушительное поражение на
ринге. Эффект этот достигается темным ободком
шерсти вокруг глаз и общим скорбным выражением
физиономии.
Знаете, Лерочка, я глубоко убежден в
трезвости и устойчивости Вашей психики. Так что
давайте отложим галлюцинации в сторону, тем
более, что Вы сами в это не верите, к тому же
галлюцинации не дают луж на паркете.
Разумеется, можно придумать целый ряд
внешне соблазнительных гипотез этого явления, в
основном оптического характера, однако меня
самого более иных гипотез греет собственная
давнишняя мыслишка. Она почти вымерла во мне за
неимением к ней подтверждающих фактов, но вот Вы
написали — что-то щелкнуло в мозгу, и пошли
крутиться колесики...
Когда-то, очень давно, я натолкнулся в
записках одного натуралиста, работавшего с
пресмыкающимися в Африке, на описание странного
феномена. Ему приходилось наблюдать странное
свойство одного из видов (весьма древних)
эндемичной и крайне редкой ящерицы, объяснения
которому не нашлось. В случае крайней опасности
ящерица исчезает, практически растворяется в
воздухе и возникает вновь через несколько секунд
(или минут). Никто, разумеется, не обратил
внимания на эту чушь, и прошла она незамеченной, а
сам наблюдатель, по-моему, не настаивал на своем
открытии. Да и книжку ту я давным-давно потерял
при бесконечных переездах. Но тогда я задумался:
что же случается с ящерицами при условии, если
они в самом деле исчезают? Значит, они
перемещаются. Куда? Давайте, сказал я себе,
пофантазируем. Есть два пути перемещения — в
пространстве и во времени. И еще неизвестно,
какой из путей более антинаучен. Ящерицы, помню,
исчезали из клетки или террариума, то есть
преодолевали неодолимую для них преграду, причем
мгновенно. Возникали же вновь внутри этой клетки.
И тоже мгновенно... Нигде в окрестностях клетки
они не наблюдались. И знаете, Лерочка, мне тогда
больше понравилась вот такая мысль: а что, если
эволюция когда-то, не подумавши толком, снабдила
некоторых из беззащитных своих созданий таким
механизмом спасения от опасности? Она ведь очень
изобретательна, эта эволюция! Допустим,
существует некоторая корреляция между уровнем
нервного состояния особи — степенью опасности и
физическим выражением этого эскапизма. В
мгновение смертельной угрозы особь совершает
мгновенный переход по оси времени, скажем,
перемещается в будущее. Преследователь теряет
жертву из виду, удаляется по своим делам, и тогда
она благополучно возвращается на место.
Невероятно? Да, я тоже так подумал. А подумавши,
перешел к иным, куда более вероятным проблемам.
Хотя и планировал потратить какое-то время на
проверку своей сумасшедшей гипотезы. Я даже
хотел поискать себе подопытных кроликов —
каких-то существ, давно застывших в эволюции, —
реликтов животного мира, притом не имеющих
сильных челюстей... Кстати, лемур, точнее, тонкий
лори — идеальный объект для таких опытов. Почему
он не вымер, почему он не съеден поголовно за
последние несколько миллионов лет? Бегать быстро
он не умеет, огрызнуться толком не умеет, днем
вообще плохо видит и полностью беззащитен... и так
далее.
И вот, представьте себе, проходит много
лет, и я получаю письмо от бывшей любимой ученицы,
которая, оказывается, наблюдала явление, в чем-то
схожее с тем, над которым я размышлял. Только на
другом конце «телефонной линии». У Вас лемур,
которого уже давно нет, возникает. Возникает
реально. И исчезает. Соблазнительное
подтверждение сумасшедшей гипотезы (за
неимением иных подтверждений).
Передавайте привет Вашему уважаемому
семейству. Надеюсь увидеть Вас в Питере на
биофизической конференции в марте. Найдется у
Вас неделя? Тогда уж не забудьте, посетите мою
берлогу.
Ваш В. Кострюков.
4
12 апреля 1988 г.
Римуля, здравствуй!
Ты, наверное, меня совсем забыла. И
правильно сделала. Скоро уже «яблони в цвету», а я
даже в парикмахерской не была месяц, не поверишь!
Тут у меня день рождения был, двадцать лет, дата! А
я вспомнила об этом только днем — мать звонит в
лабораторию, какие, говорит, у тебя планы на
вечер, гости к тебе придут или сама умотаешь? И
меня тогда как веником по голове трахнуло! Ты
знаешь, что мой Саня похудел на три кило? Такая
жизнь, как говорят французы.
И все из-за нашей Калерии. Она
действительно сошла с ума. Есть плановая тема,
есть задачи, стоящие перед нашей наукой, а мы
занимались чем? Мы искали по всей стране лемуров.
Ага, ты не знаешь, что такое лемур? Лемур
— это очень первобытный зверь, почти вымер,
только в очень тропических странах он еще
обитает. Похож на алкоголика и всегда спит, но
вообще-то он лапочка. Мы раскопали даже двух, но
кормить их я не буду — умру, но не буду — они
червяков жрут. Живых! К нам Калерин учитель
приезжал, такой толстый профессор Кострюков из
Ленинграда, он, по-моему, в Калерию тайно влюблен,
даже не приходит в лабораторию без цветов. Я
сказала Сане — учти, говорю, если не
воспользуешься опытом, уйдешь в отставку. Он мне
вчера букет роз приволок, рублей на десять, даже
страшно, как он теперь до получки доживет, но я
была искренне тронута его поступком, хоть и по
подсказке. Я думаю, что в Сане есть ко мне
настоящее чувство. А ты как думаешь? Кострюков
где-то достал нам денег, на нас, по-моему,
пятнадцать других институтов работают, телефон
вообще оборвали, а от этих лемуров запах, я тебе
скажу, не позавидуешь.
Хорошо еще, мне один поклонник (я тебе о
нем не писала, потому что в моей жизни он
всего-навсего «летучий голландец») в свое время
подарил флакон французских духов «Клима»
(знаешь, шестьдесят рублей за бутылочку!), и я себя
поливаю изо всех сил. А Кострюков пришел как-то с
одним химиком и говорит ему: «Это наш бездумный и
прекрасный цветок по имени Тамара, она
употребляет только духи фирмы «Клима».
Представляешь, в таком возрасте, а по запаху духи
определяет! На прошлой неделе они приволокли
откуда-то дохлого лемура — Санечку посылали,
бедненького моего. Праздник был, словно это живой
тигр. Сбежались тридцать докторов наук, и все на
него смотрели, а потом, как у нас в науке водится,
изрезали его на кусочки.
Но ничего, научный прогресс — это
движущая сила. И я не посторонний человек в науке.
Найдем в лемуре фактор-т латинское и сделаем
небольшой переворот в естествознании (и в физике,
разумеется, как понимаешь). Я тебе напишу еще,
когда будет время. Ты не собираешься в Москву? Я
бы показала тебе Кострюкова. Он бы тебе
понравился. Кстати, Саня меня к нему ревнует. Без
всяких оснований.
Обнимаю, твоя верная подруга
Тамара.
5
23 января 1989 г., Москва
Дорогой Виктор Сергеевич!
Дела наши совсем плохи, дальше некуда.
Боюсь, что мы проигрываем битву. Вчера Митрофанов
вызвал меня к себе и осторожно намекнул на то, что
нашу тему закрывают. Так что Вы мне нужны сейчас в
качестве тяжелой артиллерии. Позвоните в
президиум, а? Мне Иван Семенович сказал, что без
Вашего личного разговора с Дитятиным вряд ли что
удастся сделать.
Новостей мало. Я Вам писала о них на
прошлой неделе. Тринадцатая серия с белыми
мышами дала отличный нулевой результат, хотя
Мямлик (помните, это тот крупный серый лорик,
которого мы получили из Праги), дал три
исчезновения подряд. Ваш друг Саня Добряк
остался позавчера на ночь в лаборатории, чтобы не
упустить Мямлика, если тому захочется
возвратиться обратно. Но, по-моему, заснул, в чем
не желает признаться.
Ваша прекрасная Тамарочка принесла ему
термос с кофе, который по рассеянности посолила.
Даже любовь Сани к Тамарочке не смогла заставить
нашего героя испить этой живительной влаги. Ну
ладно, я отвлеклась, Виктор Сергеевич, помогите!
Ваша Лера.
6
6 июля 1989 г., Москва
Глубокоуважаемая Тамара!
Как там у тебя в Сухуми, загорела ли ты?
Завидую тебе страшно. Розовая мечта — лечь с
тобой рядом на пляже, слушать шум волн и смотреть
в голубое небо. К сожалению, у меня отлично
развито воображение, и я представляю себе, как ты
уходишь вечером на эстрадный концерт с
каким-нибудь мускулистым брюнетом. Ну ничего, я
тоже не один остался в Москве на жаркий сезон. Мы
с Калерией сидим в опустевшем институте и
продолжаем трудиться за всех.
Ты спрашиваешь, как у нас дела? Особенно
ничего. Фактор-т пока не срабатывает. Хотя, как
говорит Калерия, есть обнадеживающие данные с
ящерицами-гекконами. Может быть... может быть...
Но главное не в этом. Главное в том, что
вчера я собственными глазами видел появление
Мямлика. Калерия мне не поверила, а камеры я от
удивления забыл включить. Знаешь, когда долго
ждешь чего-то, уже сам в это не веришь. Значит,
сидел я в лаборатории — Калерия куда-то умчалась
— и думал, почистить ли мне клетку с лемурами или
отрегулировать центрифугу — я же парень —
золотые руки, не то что твой жгучий брюнет,
который только и может, что доставать билеты на
эстрадные концерты.
Смотрю на клетку и вижу: лемуров не два, а
три. Я даже вслух их пересчитал. Три. Шустрик на
месте, Мямлик на месте, а кто еще? Еще один Мямлик!
Клянусь тебе всем святым, клянусь моей к тебе
любовью (в которую ты не поверишь, потому что не
способна на высокие чувства), что в клетке было
два Мямлика.
Это продолжалось больше минуты. Оба
смотрели на меня обалделыми глазами и ждали,
когда я подкину им внеплановых червячков. А потом
Мямлик номер два исчез. А Калерия закатила мне
истерику, что я не зафиксировал феномен.
Сегодня мы с ней почти не разговариваем.
Я не терплю в ней этих наполеоновских замашек. Ну
ладно, я ее скоро прощу. Я великодушный. Ей тоже
нелегко — мыши в будущее не хотят, лемуры не
фиксируются, директор интригует, и я не очень
дисциплинированный.
Тома, не забудь выслать мне свою пляжную
фотографию в полный рост, я повешу ее у вытяжного
шкафа на место портрета Брижит Бардо. Брюнету
скажи, что его ждет за настойчивость от твоего
верного друга А. Добряка. Что-то мне без тебя
скучновато.
Саша.
7
21 ноября 1989 г., Москва
Дорогой Виктор Сергеевич!
Спасибо за поздравления. Понимаю, что
они носят скорее всего поощрительный характер.
Но все равно приятно было их получить. Что
касается меня (и, по-моему, не только меня, но и
тех, кто со мной работает), то основным чувством
была пустота. Словно бежали за поездом.
Прибежали, сели в вагон... а дальше что? Конечно. Вы
улыбнетесь сейчас и скажете: «Дальше что? Дальше
работать». Знаю я, что Вы скажете. К тому же из
двух наших последних достижений первое — в
общем, не наша заслуга, а Прозорова. Состав
фактора-т определил он. Мы были только на
подхвате. А вот что касается путешествия в
будущее безымянной белой мыши, которой, как Вы
уверяете, кто-то когда-то поставит памятник, то
Прозоров здесь почти ни при чем. И все было так,
как Вы себе представили. Дело оказалось в точной
дозировке и психологических стимуляторах (Ваша
догадка). Мы ввели новую модификацию фактора-т
всем двенадцати мышам, мы привлекли к работе
нашего Ваську, которому уже давно надоело пугать
этих ничтожных грызунов своим хищным видом, хотя
делает он это неподражаемо... и, в общем, одна из
двенадцати мышек исчезла. Спаслась от кота в
будущее. Вот и все, можно ставить шампанское на
стол, но не стоит продолжать — продолжение ведет
к разочарованию. С тех пор мы повторили опыт уже
шесть раз, условия соблюдались точно — а мыши не
исчезали. Так нам и надо. Нельзя было шумно
радоваться и считать себя Ньютонами. А то недолго
получить яблоком по макушке. Кстати, у нас малая
беда — Васька погнался за беззащитным Мямликом и
успел его догнать. Помял Мямлика, а Мямлик в
отчаянии искусал Ваську (но не исчез). Васька
сидит с распухшей мордой и не работает,
прекрасная Тамара жалеет Ваську, беспутный Саня
жалеет Мямлика — и это привело к глубокой ссоре в
лаборатории. Что ж, будем работать дальше.
Приезжайте, мы без Вас соскучились.
Лера.
8
27 декабря 1989 г., Москва
Дорогая Римма!
У нас столько дел, столько дел, что
просто оптимистическая трагедия! Я думала, что я
всего этого не переживу, но удивительно —
пережила. Мой Саня был на грани физического
исчезновения. Это какой-то ужас, а не человек.
Знаешь, я читала в одном стихотворении, что
некоторые врачи прививали себе чуму с
трагическим исходом. Вот такой тип, оказывается,
меня окружает.
Мне все объяснить тебе трудно, потому
что ты, прости меня, в науке профанка. Но ты,
наверное, помнишь, что мы выделяли фактор-т. Если
этот фактор правильно употреблять, то можно
отправляться в будущее. Правда, не наверняка.
Лемуры это умеют делать сами, у них фактор-т в
крови от рождения остался, а вот других существ
приходится прививать фактором, а потом еще
пугать как следует. Для мышей у нас был кот Вася,
но теперь сбежал, потому что ему скучно стало
мышей пугать, но не есть. Потом у нас обезьяны
появились, мартышки. С ними тоже не наверняка
выходило. В общем, как говорит наша Калерия, наука
— это не место для слабонервных. И она смертельно
права.
А третьего дня у нас произошло
интересное событие. В общем, наш Санечка устроил
горячий спор с Калерией по поводу перспектив.
Ему, понимаешь, в науке и в любви все хочется
сразу. Он стал уговаривать Калерию, что пора
переходить к опытам с людьми, с добровольцами.
Калерия сначала смеялась, потому что впереди еще
годы и годы упорного труда, прежде чем можно к
такому делу подступиться. Я тоже стала смеяться
над Саней, и, наверно, этого не надо было делать.
Он же такой самолюбивый. А потом мы все ушли
домой, а он еще оставался в лаборатории и,
оказывается, высчитывал дозу и, главное, искал
себе эмоциональный фон (ты этого не понимаешь, а
когда не понимаешь, пожалуйста, пропускай
некоторые слова, мне некогда здесь тебе все
объяснять). В общем, он умудрился истратить весь
запас фактора-т-12. Двенадцать — это модификация
фактора, не спрашивай, сама не все еще понимаю.
И вчера, часов в одиннадцать, когда в
лаборатории было довольно много народа, Саня
снова затеял спор с Калерией. Начал говорить, что
науку нельзя двигать вперед на одной только
осторожности. А Калерия ему отвечает: «А если ты
попадешь в будущее на сто лет вперед, а этого дома
уже нет — ты и разобьешься?» А Саня ей говорит:
«Ничего подобного, потому что природа мудрая, и
она отправляет лемуров недалеко вперед и даже в
хорошие условия, когда хищников вокруг нет». Но
тут кто-то из лаборанток сказал, что Саню ничем не
испугаешь. Как его в будущее отправлять, если его
ничем не запугаешь? Саня на это улыбнулся, как
Джоконда, и говорит мне: «Возьми у Васи для меня
коробочку». Я его пожалела. Пошла к нашему
слесарю, дяде Васе, спрашиваю, есть ли коробочка
для Сани? А он смеется и передает мне коробочку и
еще говорит: неси ее осторожно, мне за нее Саня
пять рублей заплатил. И не подумай открывать. А я
и не думала. Прибежала обратно и говорю Сане: «Вот
твоя коробочка». А Саня тогда говорит нам:
«Внимание». Потом достает из своей спортивной
сумки мотоциклетную каску. Представляешь, он все
уже рассчитал, а мы и не подозревали. Достает и
говорит: «Тамара, дорогая! (Вообще-то я этого
обращения не терплю, но был какой-то
торжественный момент, даже не передать словами.)
Открой коробочку, которую тебе передал дядя
Вася».
И я, как сомнамбула (это такое насекомое),
подошла к нему поближе и почувствовала дрожание
в его теле.
«Открывай!» — закричал Саня. Я открыла, и
из коробочки выскочили сразу три больших черных
таракана. Я страшно возмутилась. Такую гадкую
шутку совершить надо мной непростительно. Я
бросила коробку на пол и сказала: «Я тебе этого
никогда не прощу». Но никакого ответа! Сани в
комнате нет! Все кричат: «Ах! Что случилось?» А
Калерия говорит, довольно тихо: «Никогда не
думала, что мужчина может так бояться тараканов,
чтобы сбежать от них в будущее». Я ей отвечаю: «Не
говорите так про Саню! Он это сделал ради науки».
А Калерия отвечает: «Я и не хотела сказать плохо о
Сане. Если он так боится тараканов, значит, он
вдвойне мужественный человек, что пошел ради
эксперимента на такую адскую муку. Он теперь
мученик науки». Так и сказала: Саня — мученик
науки.
И тут мы очистили место посреди
лаборатории и стали ждать, когда Саня вернется. Я
тихонько плакала, потому что боялась, что с ним
что-нибудь случится, а потому он не вернется. Одна
белая мышь у нас ушла в будущее и не вернулась. Но
я не успела как следует наплакаться, а он уже
вернулся. Но в странном виде. Он вернулся мрачный
и даже не улыбался, когда его стали поздравлять.
Калерия сказала, что выговор он себе обеспечил.
Но я возмутилась, бросилась к Сане, стала его
утешать, говорить, что он мученик науки. Но Саня
не стал со мной даже разговаривать, только
поглядел на меня печально, и я тут увидела, — о
ужас! — ты представляешь, у него на щеке страшная
ссадина! «Ты ударился?» — испугалась я. «Нет, —
отвечает Саня, поворачивается к Калерии и
говорит: — Я готов понести заслуженное
наказание». Калерия позвонила Прозорову, еще
другие приехали, и теперь наш Саня сидит,
обмотанный проводами, весь в датчиках, как
космическая собака Лайка, его измеряют и
исследуют. Все обошлось, только он не хочет
рассказывать, что он там, в будущем, видел. И,
самое ужасное, совершенно не хочет со мной
разговаривать. Как будто он южноафриканский
расист, а я угнетенная негритянка. Конечно, если
бы он не был таким героем, я бы никогда не стала
из-за этого расстраиваться. У Сани совершенно
страшная ссадина, и я трепещу, что он схватит
заражение крови. Жди дальнейших писем. С
наступающим Новым годом!
Твоя убитая обстоятельствами подруга
Тамара.
9
16 июля 1990 г., Москва
Дорогой мой Виктор Сергеевич!
Я бы не стала писать Вам — никаких
экстраординарных событий в нашей науке не
произошло. Мы гоняем мартышек и мышей в будущее,
но никак не можем (а когда сможем?) регулировать
продолжительность путешествия, да и сам факт его.
То ли будет, то ли нет. Журналистов держим на
почтительном расстоянии... и надеемся.
Но у меня есть одна любопытная для Вас
новость. Может быть, улыбнетесь.
Помните, полгода назад Саня Добряк
совершил полезный для науки, но
авантюристический поступок, который стоил мне
массы нервов и объяснительных записок.
В путешествии Добряка было две тайны.
Первая — сильная ссадина на щеке, о которой
Добряк никому не сказал ни слова. Если он
ударился о шкаф, причин скрывать это не было.
Вторая тайна заключалась в резком изменении его
отношения к Тамаре. Он буквально перестал ее
замечать, даже отворачивался, когда она робко
приближалась к нему, протягивая кошачьи лапки. И
это не было трезвым расчетом соблазнителя — Саня
на расчеты не способен. Что касается Тамары, то
она тут же смертельно влюбилась в Саню, и, чем
холоднее он казался, тем горячей билось ее
сердце.
Все эти тайны разрешились вчера.
Мы поздно засиделись в лаборатории. Шел
дождь, было сумрачно, грустно, темнело. Я что-то
считала на калькуляторе, Саня кормил наших
зверей, прежде чем откатить клетку в виварий. Он
никому не доверяет лемуров. Вошла Тамара. Она
бросила на меня мимолетный взгляд, но, по-моему,
меня не заметила. Подошла к Сане твердой походкой
человека, решившегося лететь в космос. «Саня, —
сказала она, — мне нужно сказать тебе не сколько
слов». «Я вас слушаю», — сказал Саня, глядя в
клетку. «Саня, между нами возникла какая-то
трагедия, — сказала Тамара. — Я прошу
объяснения». «Не получите, — сказал Саня. — Нам
не о чем говорить». «Ты меня больше не любишь?» —
спросила Тамара. «Я хотел бы любить, — ответил
Саня, — но не терплю соперников». «У тебя нет
соперников», — сказала Тамара и вдруг зарыдала.
Девочка так долго готовилась к решающему
разговору, что, видно, нервы у нее были на пределе.
«Не верю», — сказал неприступный Саня. «Но кто
он?» — спросила Тамара. «Не знаю, — сказал Саня, —
но я его видел». «Когда? — рыдала Тамара. — Если
ты имеешь в виду того грузина в Сухуми, то это
даже нельзя назвать чувством, а если это
Иерихонский из управления кадров, то тебе просто
насплетничали». «Нет, — сказал Саня. — Это был
кто-то другой. Я видел, как вы обнимались с ним,
когда путешествовал в будущее». «Ах! —
воскликнула Тамара. — Значит, этого еще не было?»
«Неважно», — сказал Саня. «Но я клянусь тебе, что
люблю только тебя! — сказала Тамара. — Я никому
никогда не говорила таких немыслимых слов!»
«Какие у тебя доказательства?» — спросил
холодный Саня. Мне даже стало жалко девочку. Она,
наверное, в самом деле никому не признавалась в
любви — просто не успевала, за нее это слишком
быстро делали поклонники. «У меня есть
доказательства! — воскликнула наша красавица. —
Я согласна завтра же пойти с тобой в загс. Ты
хочешь на мне жениться, ну скажи, хочешь? Или
посмеешь отказаться?» Последние слова Тамары
прозвучали, как трагический монолог,
рассчитанный на то, чтобы его услышали на
галерке. Я даже обернулась к ним, чтобы попросить
снизить тон и не привлекать внимания случайных
прохожих на улице. Но ничего не сказала, потому
что вместо двух силуэтов увидела один — Тамара
бросилась в объятия Сани, и тот не устоял перед
такой фронтальной атакой.
И в тот же момент от двери раздался
страшный вопль: «Не смей! Я ее люблю!» И еще один
Саня Добряк бросился с кулаками на своего
двойника.
И все встало на свои места. Надо же было
Сане во время его путешествия в будущее
наткнуться на самого себя, целующего Тамару,
притом в полутемной лаборатории. Понятное дело —
Тамару он узнал, он привык смотреть на нее со
стороны. Себя он не узнал, потому что не привык
смотреть на себя со стороны.
Видно, все это понял и Саня. Тот Саня, что
целовался с Тамарой. Он отстранил свою
возлюбленную и выставил вперед руку. Саня —
путешественник во времени врезался скулой в
кулак Сани — счастливого возлюбленного,
схватился за щеку и исчез.
Саня ходит гоголем, улыбка не слезает с
его физиономии, и всем, кто прослышал из уст
Тамарочки о драке Сани с Саней, он говорит: «Ты бы
видел, с каким наслаждением я врезал в глаз этому
пошлому ревнивцу!»
Как бы Митрофанов не вызвал Саню к себе
прочесть ему нотацию о недопустимости
рукоприкладства в нашем передовом научном
учреждении.
Вот и все.
Мы без Вас скучаем.
Хотите слетать в будущее?
Ваша Лера. |
