Исполнилось 60 лет Геннадию Мартовичу Прашкевичу, новосибирскому писателю-фантасту, автору цикла "Записки промышленного шпиона", повестей и романов "Только человек", "Школа гениев" (в соавторстве с В.Свиньиным), "Костры миров", "Кот на дереве", "Анграв-VI", "Царь-Ужас", работ "Возьми меня в Калькутте", "Адское пламя", лауреату премии "Аэлита". "Как, уже 60? – изумится любой поклонник фантастики, которому довелось повстречаться с Геннадием Мартовичем на конвенте. – Этому энергичному, подтянутому, остроумному человеку, непревзойденному рассказчику, – 60?!" "Как, всего лишь 60?" – поразится исследователь НФ-литературы, обнаруживший, что первый фантастический рассказ Прашкевича был напечатан в 1957 году – за несколько исторических эпох до XXI века. Да, и "уже", и "всего лишь" – на то Г.М. и писатель-фантаст, чтобы жить в разных измерениях...
– Вы участвовали в геологических и палеонтологических экспедициях, работали на Сахалине в лаборатории вулканологии. Все это довольно далеко от художественной словесности. Как же вы пришли в литературу? Последовали примеру Ефремова?
– Да, все это впрямую связано с Иваном Антоновичем. Еще в школьные годы я завязал с ним переписку, побывал благодаря ему в экспедициях на озере Очер (под Пермью раскапывали фауну дейноцефалов) и на реке Кие (под Мариинском искали окаменелые останки птицетазовых динозавров – пситтакозавров). Позже работал в Отделе палеонтологии и стратиграфии палеозоя Института геологии и геофизики Сибирского отделения Академии наук СССР, еще позже – в лаборатории вулканологии Сахалинского комплексного НИИ. Звучит несколько суховато, а на самом деле это были годы больших путешествий. Это огромные пространства, изъезженные на автомобилях, исхоженные пешком. Это любимые Курильские острова, где я помню каждую тропку. Это Камчатка и Сахалин. И вся Сибирь, и Урал, и Дальний Восток, и Алтай, и Горная Шория. Это, наконец, старый палеонтологический музей на Большой Калужской, где я бросал спальный мешок под скелет диплодока и спокойно засыпал, зная, что моя связь с окружающим миром конкретна, а мир этот чрезвычайно велик и интересен – как во времени, так и в пространстве. И в этом мире чрезвычайно много самых разных, порой – просто великолепных людей.
– А почему именно фантастика? Ведь вы занялись ею еще в 50-е, когда состояние отечественной НФ было, мягко скажем, незавидным...
– Но тогда работали Ефремов и Платов, Плавильщиков и Гуревич, Лагин и еще не выдохшийся Казанцев, издавались книги Обручева, Сергея Беляева и Александра Беляева, наконец, Долгушина и Алексея Толстого. Так что положение не было катастрофическим, не стоит преувеличивать. Вообще уверен, что интереснее и полезнее прочесть одну "Аэлиту", чем десяток современных космических опер. Отделить все это от фальшивой романтики Немцова и ему подобных было, в общем, несложно. К тому же у меня были прекрасные наставники – те же Платов, Ефремов, Гуревич, Плавильщиков, очень вдумчиво корректировавшие мой вкус (я писал об этом в исследовании, посвященном советской фантастике 20–50-х годов, – "Адское пламя"). Интерес к науке и интерес к литературе сошлись в указанном фокусе, на что, несомненно, повлияла моя ранняя и непреходящая любовь к двум самым великим фантастам XX века – Герберту Джорджу Уэллсу и Станиславу Лему. Я ведь сам держал в руках кости, возраст которых превышал миллионы лет, поднимался на вулканы, наблюдал в самодельный телескоп каналы на Марсе. Сейчас я, правда, склонен думать, что больше воображал эти каналы, как Лоуэлл или Скиапарелли. Но для меня уже в школьные годы имена Тихова или Шмальгаузена, Берга или Щербакова, Обручева или Козо-Полянского были своими именами. Когда я услышал от Ефремова, что только фантастика оперирует невероятными на обычный взгляд временами и пространствами, меня это уже нисколько не удивило. Ефремов прочел несколько первых моих рассказов, написанных еще в школе, и задумчиво хмыкнул: "Ну, может, особая гениальность..." Это все, что я от него слышал по поводу своих вещей, но, видимо, тогда большего они и не заслуживали. Тем не менее через много лет именно из тех детских рассказиков вышли повести "Разворованное чудо" и "Мир, в котором я дома", составившие мне имя. К тому же я всегда относил фантастику к литературе, а занятия литературой требуют серьезного подхода. Однажды Аркадий Натанович Стругацкий дал мне совет, которому я с тех пор и следую. После того как в Новосибирске был уничтожен тираж моей повести "Великий Краббен" (1984), я прилетел в Москву. Разливая коньяк, Аркадий Натанович сказал: "Ну ты чего? Ты не вешай нос. Ну, подумаешь, книгу сожгли. Ты возвращайся домой и пиши новую. Пока пишешь, одного чиновника выгонят, другой сам уйдет, сама система сменится. Твое дело писать. Когда крикнут: где рукописи? – ты новую рукопись и покажешь". Аркадий Натанович знал что говорил. Его советы помогали мне в самое трудное время. Так же, как и долгая (со школьных лет) дружба с Георгием Иосифовичем Гуревичем, писателем, несомненно, недооцененным.
– Ваша литературная карьера протекала вдали от обеих столиц. Как чувствовал и чувствует себя писатель-фантаст за Уралом?
– Естественно, сложнее, чем любой столичный писатель. Прежде всего из-за отсутствия издательств. Но зато из провинции мир виднее. Он ярче и привлекательнее, отсюда мой всегдашний оптимизм, поскольку я хорошо, на собственном опыте знаю, что жизнь меняется быстрее, чем мы думаем. И центр фантастики тогда был не в столицах, он, скорее, находился в знаменитой старой редакции журнала "Уральский следопыт", с которым связана в моей жизни целая эпоха...
– Одно время вы сами возглавляли толстый литературный журнал "Проза Сибири". Расскажите об этом периоде вашей жизни.
– Журнал издавали два смелых галериста-предпринимателя Аркадий Пасман и Леонид Шувалов. Они вкладывали в него собственные деньги. Попытки докричаться до людей, отвечающих за культуру, не удались. Но в течение нескольких лет, пока выходил журнал, мы познакомили читателей со многими авторами, тогда только еще входившими в литературу, напечатали новые вещи таких превосходных писателей, как Рубан, Штерн, Кузменко, Шкаликов, Крапивин, Войскунский... То есть мы представляли всю российскую литературу в Сибири. Я ничуть не удивлялся, встречая позже подборки журнала в университетах Нью-Йорка и Сан-Франциско.
– Поздние ваши произведения – "Бык", "Секретный дьяк", "Человек Ч" (эта книга вот-вот выйдет в издательстве "ВАГРИУС") – не фантастика. НФ вам больше не интересна? У ваших поклонников уже нет шанса прочитать новую историю о промышленном шпионе?
– Шансы есть. Ведь цикл о промышленном шпионе никогда не выходил одной книгой. Самая крупная подборка – екатеринбургское издание 1994 года, подготовленное Виталием Бугровым. Такие повести, как "Бэрдокское дело" и "Слепень", не печатались в России ни разу, хотя переводились за рубежом. Лежат пока роман-утопия "Кормчая книга" и последняя по времени написания (прошлый год) НФ-повесть "Царь-Ужас", которую я отношу к лучшим своим вещам. Издателей на эти вещи искать пока некогда, надеюсь, сами откликнутся. Осенью в новосибирском издательстве "Мангазея" выйдет том фантастики, в который вошло два еще не публиковавшихся текста. Но моя работа в фантастике – вовсе не пресловутое умножение миров. Мне неинтересно множить так называемые фантастические миры, занятие само по себе бессмысленное, повторяю, я занимаюсь литературой. Надеюсь, это подтверждают мои исторические романы "Пес Господень" и "Секретный дьяк"; такие фантастические вещи, как "Демон Сократа", "Костры миров" и "Анграв-VI"; наконец, романы о сегодняшнем дне – "Человек Ч", "Противогазы для Саддама" и "Пятый сон Веры Павловны", написанные в соавторстве с томским писателем и бизнесменом Александром Богданом.
– Многие оценили ваши просветительские книжки ("Самые знаменитые ученые России", "Самые знаменитые поэты России", издательство "Вече"). Намерены ли вы и дальше идти по этой стезе?
– Только что с известным палеонтологом Евгением Александровичем Елкиным мы закончили книгу "Берега Ангариды" – о палеозойском прошлом Сибири, о тех странных весьма древних формах жизни, которым не повезло на внимание в популярной литературе. Мое отношение к миру просто. Он – мой, я в нем дома. Я страшно люблю копаться в самых темных его уголках. Понять новое всегда интереснее, чем спасти сказочную принцессу на сказочной планете. Тайна Большого взрыва интереснее порнухи, которой завалены лотки. Это мы все знаем и умеем, а вот был ли выбор у Бога, когда он создавал Вселенную?..
– Какой читатель нужен вашим книгам? Таких читателей становится больше или меньше? Что, вообще говоря, ждет Книгу в XXI столетии?
– Мне нужен читатель любознательный и чувствующий слово. Такой, чтобы ему было интересно не только описание событий, но и интонация, стиль, движение фразы. Таких читателей всегда было много. И уж в любом случае достаточно, чтобы издание моих книг себя оправдывало. Что же касается вообще Книги, то в ней заключена Тайна. Вот передо мной томик Сергея Беляева, изданный в 1928 году. Я уже никогда не буду его перечитывать, но он всегда будет стоять у меня на полке, потому что, повторяю, в Книге есть Тайна, и каждое новое поколение разгадывает ее по-своему. Поэтому Книга жива. Она, наверное, уступит Сети некоторые информативные позиции, но навсегда останется носителем Тайны и Поэтичности.
