Беседа была опубликована в газете "Книжное обозрение".
— Поскольку 99,99 % читателей "Книжного обозрения" о писателе Вершинине знают крайне мало, хотелось бы, чтобы он поделился, так сказать, анкетными сведениями.
— Писатель Вершинин родился 14 августа 1957 года во 2-м Заливном переулке города Одессы, в роддоме N 1. По гороскопу я Лев и Петух — отсюда понятно, что я собой представляю. После школы очень хотел стать историком, поэтому с четвертого раза поступил на исторический факультет Казанского университета. Почему именно Казанского? Так как там имелась специальная кафедра истории Древнего мира... В 1979-м по легонькому, даже не диссидентскому, но все-таки политическому делу был отчислен...
— И в какой крамоле вас обвиняли?
— Суть вот в чем. До нескольких студентов (в том числе и до меня) вдруг дошло, что Сталин был плохой, а Брежнев стар. И начали мы это обсуждать, причем на совершенно невинном уровне, без всякой "борьбы с режимом" и подпольных кружков. А если добавить, допустим, эпиграммы товарища Вершинина на членов Политбюро и рефераты, в которых им противопоставлялся Ленин... Словом, выгнали после второго курса.
— А потом?
— Отработав два года на заводе, учился на вечернем в Одессе. Затем удалось поступить в аспирантуру МГПИ и защитить кандидатскую диссертацию по Древней Греции. В 1982-1989 годах был школьным учителем, причем ухитрился (чем горжусь до сих пор) ни разу детям не соврать. Предпочитал на уроках читать свои рассказы, нежели рассуждать про то, какая хорошая партия. С другой стороны, партию плохой и не считал.
— Все казалось как бы естественным?
— Была жизнь с какими-то, пусть выморочными, неправильными, а все-таки идеалами. Да, теперь я знаю, что Эрнесто Че Гевара — бандит, но он же не "три толстяка"...
— Нет, совсем нет.
— Дальше. Защитив кандидатскую, начал готовиться к докторской и вдруг, абсолютно неожиданно получил степень "доктора истории". Это, конечно, не то же самое, что доктор исторических наук, но... У меня ведь вышло 11 статей в европейских журналах: восемь — во французских, три — в бельгийских. И однажды достаточно престижный Центр социальных, политических и исторических исследований прислал мне диплом, где сказано, что по совокупности работ Льву Вершинину присвоена эта степень. Короче, полный атас!
— А что входило в круг чтения профессионального историка? Исторические романы?
— Разумеется. Благодаря им я и начал понимать, что люди во все времена одинаковые, а меняются только одежки.
— Фантастику-то читали?
— Читал и фантастику. Первым был Уэллс, затем — повесть, которая называлась "Захвати с собой улыбку в дорогу" (не помню даже, кто ее написал). Ну, и Стругацкие... "Попытку к бегству" я прочел совсем маленьким и, конечно же, ни черта не понял. Тем не менее начал искать их книжки по библиотекам... Помню, какая-то библиотекарша говорила мне, что да, есть такие авторы, но они не Стругацкие, а Стригуцкие. Осело вот в памяти...
— А когда вы сами попробовали писать? И, кстати, в каком жанре?
— У меня странная история вышла. В 17 лет я сочинил роман про царя Пирра, того самого, у которого была пиррова победа. Сочинил и отнес писательнице, являвшейся тогда серьезным авторитетом для меня, — Любови Воронковой, автору "Сына Зевса" и "В глуби веков". И так получилось, что она взяла посмотреть мою рукопись и умерла. А через некоторое время мне позвонила Светлана Николаевна Пономарева из издательства "Детская литература" — оказывается, Любовь Федоровна прислала ей записку: "Света, почитай роман, молодой перспективный мальчик". И с 1977-го по 1979 год мою книгу на полном серьезе готовили к печати. Если бы не та история в Казани, очень может быть, что она бы и вышла. Хотя на сегодняшний день я понимаю: роман был школярский, неумелый... Кстати, сейчас на базе первых сорока страниц этой рукописи я написал книгу "Приговоренные к власти" — о том, что произошло после смерти Александра Македонского. Распад империи, попытка ее удержать, неизбежные параллели с нашей нынешней ситуацией...
— Благосклонное отношение к дебютному произведению, вероятно, вдохновило вас на продолжение литературной работы?
— Как ни удивительно, нет. Дальше не было ничего, кроме стихов, которые я всегда писал достаточно обильно. Хотя, когда в 1994 году выдалась возможность издать сборник и мне пришлось сделать очень жесткий отбор, выяснилось, что из 500 стихотворений, сделанных за 20 лет, мне не стыдно за 54... В общем, ничто, как говорится, не предвещало, но... Я даже помню, как это случилось. Однажды ночью я постирал пеленки (у меня тогда как раз родилась дочка), сел за машинку и почему-то сочинил рассказ под названием "Перекресток" — такую полукосмическую, полусоциальную фантастику. Почему фантастику, видит Бог, не знаю, как-то само вышло.
— Может быть, вас привлекла высокая степень творческой свободы?
— Вероятно... За короткое время написалось пять рассказов. И я уж не знаю, какими путями, но один из них попал к Виталию Бабенко, который пригласил меня на семинар в Дубулты. Это было в конце 1987 года. Приехал я в Дубулты, посмотрел на некоторых заочно уважаемых людей — например, на Эдуарда Геворкяна, чья повесть "Правила игры без правил" во многом сформировала меня как писателя. И я понял, что я не один такой! В 1989-м работа вдруг пошла интенсивнее. Тогда у меня был очень тяжелый, болезненный развод, и тогда же я познакомился с Сашкой Лурье, который стал для меня и другом, и братом, и — в какой-то момент — нянькой. Он внук "еврейского Горького" Натана Лурье и, на мой вкус, блестящий редактор, тонкий критик, автор прекрасных рассказов. Сейчас он ушел в публицистику, но несколько вещей мы с ним написали вместе. В частности, самый первый, еще двухлистовой вариант "Хроник неправильного завтра" (впоследствии это произведение "выросло" в роман "Великий Сатанг". — Прим. ред.) был сделан в соавторстве; больше того, сам термин "сатанг" придумал Лурье... Так вот, я был в беспросветном кризисе, а Сашка приходил, садился, брал ручку и говорил: "Ты, чем ныть на жизнь, диктуй что-нибудь, а я буду записывать". Да чего там — везло мне на хороших людей...
— Вы имеете в виду своих друзей?
— Не только. Например, сейчас активно переиздаются книги Сергея Александровича Снегова. Он был по происхождению одессит и стал как бы дедушкой одесского КЛФ "Протей". Возможно, его нельзя назвать большим писателем, зато... мудрец! философ! человек уникальной судьбы! Мне очень повезло, что я познакомился с ним. Второе, в чем мне дико повезло... Я попросил, чтобы мои рассказы и повесть "Возвращение короля" передали Аркадию Натановичу Стругацкому. И вдруг — письмо: "Лев Рэмович, я прочитал вашу повесть, там есть энное количество огрехов, но если вы будете в Москве, вот мой телефон, позвоните". Я позвонил. Последние два года жизни Аркадия Натановича я с его позволения бывал у него часто. Мне было не зазорно сбегать за кефиром или еще за чем. Я, пожалуй, не стану говорить о его достоинствах, потому что уйду в какую-то пошлую патоку. Но он был действительно очень хороший, чистый человек, мужик в полном смысле слова!
— Не могу удержаться от вопроса: как вас, поклонника Стругацких, занесло во Всесоюзное творческое объединение молодых писателей-фантастов при ЦК ВЛКСМ?
— Очень просто. Тогда, на рубеже 80-90-х, шла такая ненужная, неправильная война: с одной стороны ВТО, с другой — "фантасты-демократы". И я оказался в ВТО, потому что там был Виталий Пищенко, которого я считал и считаю своим другом. Надежный сибирский мужик, весьма посредственный писатель, но великолепный администратор... Как к нему ни относись, благодаря ему люди получили возможность печататься. В том числе и те, кто писал плохо, поскольку Виталий придерживался принципа: шанс должен быть у каждого, а жизнь рассудит. У меня выходило практически все, что я писал. И мне начали платить гонорары! А я-то работал учителем и, учитывая классное руководство и все на свете, получал 150 рублей в месяц... Никогда не забуду, как мамочка моя покойная сидит во дворе и ее трясет. Я не понимаю, что случилось. Она говорит: "Ты связался с бандитами". — "О чем речь?" И тут она вручает мне перевод на девять тысяч.
— Очевидно, гонорар за несколько публикаций?
— Конечно. В ВТО на тот момент была несусветная ставка — тысяча рублей за авторский лист. И я ушел на вольные хлеба. До 1991 года писал и печатался, писал и печатался... А потом у меня вдруг украли родину. Когда всеобщий кумир Борис Николаевич объявил, что у России нет никаких территориальных претензий к Украине, я понял: дело идет к развалу. А я как-то любил эту страну... Помню, в декабре 1991-го резко ударился в политику. Я наивно думал, что могу что-то изменить. Одно время очень плотно функционировал в партии "Гражданский конгресс Украины". В 1994 году на выборах в парламент опередил всех своих соперников. Я шел под интересными лозунгами: "Лучше жить хорошо, чем умирать самостийно" и "Бандеровцев — в зоопарк!". Мне не хватило каких-то 15 голосов. Если бы я баллотировался от кого-то, то мне эти 15 голосов приписали бы... Тем не менее стал депутатом горсовета, заместителем мэра. За три года немножко разобрался в происходящем и утратил все иллюзии. Часто говорят, что политика — грязная штука, но немногие представляют себе, до какой степени грязная.
— Значит, разговоры о том, что Лев Вершинин переезжает в Москву, имеют под собой основания?
— Имеют. К сожалению, Одесса перестала быть моим домом. Когда меня очень здорово обидели, мне и нескольким друзьям пришлось драться, а город тупо смотрел... И еще: я хочу выпрыгнуть из политики. А оставаясь в Одессе, я просто не смогу этого сделать. Думаю, в марте будущего года переберусь в Москву окончательно. Почему в марте? Потому что у нас скоро будут новые выборы городского главы, а я чувствую себя обязанным помочь нынешнему мэру (он достойный человек) остаться на второй срок. А затем — в Москву, у меня ведь дочь здесь живет. Буду себе спокойно писать...
— Есть задумки?
— На ближайшее время проблем с этим нет. Если ничего такого не случится, в "ЭКСМО" выйдет новый фантастический роман. Его условное название — "Сельва не любит чужих". Не нарушая своих обязательств перед "ЭКСМО", вероятно, отдам в "Азбуку" полный вариант "Двоих у подножия вечности" и полный вариант "Короля". Что дальше? Наполовину готова книга, которую мы пишем вместе с Лурье. Это крутой боевик о пацанах, получивших в эпоху перестройки абсолютное всемогущество: их никто не может убить, а они способны уничтожить любого, просто взявшись за руки. Наконец, мне очень хочется сделать продолжение "Приговоренных к власти". Довести повествование до смерти последнего из наследников Александра, то есть до 272 года до н.э. Правда, за исторические романы платят ровно вдвое меньше, чем за фантастику...
— Ваше намерение уйти из политики и полностью переключиться на литературу наверняка обрадует любителей НФ (и огорчит тех, кто голосовал за вас). Но что будет с фестивалем "Фанкон", который существует благодаря вашему деятельному участию?
— Этот фестиваль проводился еще в конце 80-х. В 1995 году я его возобновил, но получился он тогда не очень хорошо: у меня, к сожалению, не было возможности заниматься им самому, а люди, которые взялись за его организацию, со своей работой не справились. Нынешний фестиваль (спасибо одесской мэрии, спасибо некоторым восточноукраинским банкам) удался. Приехало много хороших людей, они общались, получали премии, побывали на Дне города... Увы, если я выпрыгну из политики, впредь я этого обеспечить не смогу. Будем надеяться, что мою эстафетную палочку кто-нибудь подхватит.
