Имперский вектор в книгах
современных российских фантастов
В литературе не бывает ничего случайного. Жизнь еще только задумалась о собственных грядущих метаморфозах, еще только невнятно и едва слышно лепечет о них, и этот шепот расслышать почти невозможно, а литература уже вещает во весь голос: на вас надвигается то-то и то-то. Я не имею в виду традиционный футурологический вектор научной фантастики. Дело в ином. Возможно, сильный литератор оказывается в роли экзотического эмпата, способного воспринимать сильнейшие массовые эмоции из послезавтрашнего дня человечества...
Во второй половине 90-х в российской словесности наблюдается удивительный феномен: из одного фантастического романа в другой перелетает образ “бюро”, “ведомства”, “организации” и т.п. Иными словами, образ мощной и разветвленной спецслужбы. “Бюро” бывает представлено либо со знаком плюс, либо через сложный баланс добра и зла, не позволяющий присвоить простенький ярлычок “дурно” или “хорошо”.
Ближе прочих к жанру утопии, а значит, к реальности романы Олега Дивова и Владимира Михайлова. Их “бюро” живее всех живых, и пребывают они на самых приземленных ступенях виртуала, всего за шаг до бытия.
У Михайлова в романе “Вариант “И” (1998) это могучая тайная организация, стремящаяся возродить мощь России за счет союза с исламским миром. На виду суперлидер “бюро” и операции охранно-диверсионных подразделений. Книга предлагает не прогноз, а план действий на ближайшее будущее. Ударная спецслужба заговорщиков играет в этом плане роль совершенно необходимого инструмента, своего рода скальпеля, которым вырезают недоброкачественную опухоль из тела отечественной политической реальности.
Дивов долго шел к идее “бюро”. Его прежние романы “Стальное сердце”, “Мастер собак”, “Братья по разуму”, “Закон Фронтира”, “Лучший экипаж Солнечной” до отказа наполнены неприятием этой идеи. “Бюро” ломает самых отважных и сильных мужчин, беспощадно экспериментирует на массах и легко жертвует своими сотрудниками. Что в нем может быть хорошего? Правда, в “Братьях по разуму” (1997) появляется некая Федеральная контрольная служба с относительно человеческим лицом, но и она к концу повествования запутывается в собственных хитромудрых планах. А вот в последнем романе О.Дивова “Выбраковка” (1999) “бюро”, как это ни парадоксально, “дружит” с бойцом - тем самым отважным и сильным мужчиной, которого прежние версии Ведомства гноили миллионом способов. Агентство социальной безопасности (так именуется это новое “бюро”) объединяет “судей Дреддов” - оперативников с лицензией на убийство, призванных быстро и безжалостно очистить Россию от уголовников, коррупционеров, олигархов, а заодно и от умственно отсталых и физически неполноценных... Солдаты АСБ мстят за униженных и оскорбленных, судят справедливо, расправляются с виновными споро. Крови -- по грудь. Но при всем обилии оговорок видно одобрительное отношение автора к работе Агентства. Фантазия Дивова и его писательская эмпатия привели к созданию “правильного”, “нужного бюро”…
Александр Громов дважды рисовал полноценный портрет Организации: в романах “Год Лемминга” (1997) и “Шаг влево, шаг вправо” (1999). В обоих случаях читатель без труда узнает слегка модернизированные версии Комитета государственной безопасности. Пожалуй, А.Громов демонстрирует самое жесткое отношение к “бюро”. Мощи такому ведомству не занимать, порой только оно и способно всерьез заниматься глобальными проблемами. Волевому, энергичному, талантливому человеку “бюро” дает интересную, рискованную работу, блестящих коллег и ощущение огромных возможностей. Но нельзя забывать о плате. Однажды “хозяин” прикажет: “К ноге!” - и надо будет моментально выполнить эту команду; а может приказать что-нибудь похлеще, например: “Взять!” - и надо будет прыгать, вцепляться, рвать зубами, иначе лишишься миски, конуры, а то и жизни. Хотя и за пределами “бюро” жизнь заставит ровно с тем же остервенением пускать в ход клыки, но о миске уже не будет речи... Громов очень хорошо чувствует, что “бюро” предлагает служильцу некий торг: кое-что можно приобрести, кое-чем поступившись.
В романе Михаила Тырина “Дети ржавчины” (1999) “бюро” предстает в двух ипостасях. Поначалу оно кажется вполне узнаваемой и вполне земной спецслужбой. Разница между Ведомством Тырина и какой-нибудь классической разведкой-контрразведкой на первый взгляд состоит только в том, что его “бюро” занимается необъяснимыми явлениями, а не тайными операциями. Главный герой, один из офицеров Ведомства, дорожит своей службой, любит ее, но не видит высшего смысла в жизни. Провалившись - в силу необычайных обстоятельств - в другой мир, он вроде бы отрывается от “бюро”, но впоследствии оказывается, что вторая ипостась Ведомства правит всей галактикой. Земная “контора” - скромный офис, маленькое щупальце вселенского спрута. Когда бывший скромный оперативник Ведомства узнает, что его родное “бюро” - автор и генеральный корректор миропорядка, он пытается возмущаться: нельзя, дескать, ставить опыты на людях, как на плесени или насекомых! Но все-таки остается на службе, поскольку “бюро” способно открыть ворота бессмертию и даровать великую судьбу. Если мироздание управляемо, что может быть соблазнительнее участия в управлении?..
Сергей Лукьяненко предложил свой вариант “бюро” в виде “ночного дозора” - спецслужбы паранормалов, стоящих за свет, добро и милосердие (“Ночной дозор”, 1999). Размах его деятельности впечатляет: это всеземное “хозяйство”, уступающее по масштабам лишь тыринскому Ведомству. Иногда названная спецслужба чрезмерно жестока к собственным сотрудникам, зато у них есть величественная цель: бороться за людей против темных сил. В свою очередь, “нечисть” собралась под крышей симметричного учреждения - “дневного дозора”, вставшего по иную сторону баррикад. Вариант Лукьяненко - самый сказочный, самый размытый из всех.
Очень по-разному предстает религиозный, сакральный вектор в деятельности “бюро”. Михайлов много и с какой-то политологической серьезностью рассуждает об исламе, православии и возможности их сотрудничества. Дивова и Громова эти вопросы не занимают: оба не чувствуют Бога над головой, но и не оскорбляют его. Тырин и Лукьяненко поставили на место Творца творцов; верующий читатель не раз передернется и от тыринских “геометров вселенной”, и от демиургов из “ночного дозора”.
Когда я заметил, что у очень разных авторов выглядывает из кармана один и тот же домашний зверь, то поначалу подумал: происходит возрождение интереса к сюжетным находкам Стругацких. Есть определенное сходство с “Жуком в муравейнике”. Если рассматривать КОМКОН-2 как протограф, то образы мудрого шефа с опасными секретами в голове и “думающего” независимого оперативника, которыми С.Лукьяненко, М.Тырин и А.Громов декорировали “ведомственную” фабулу, легко накладываются на Рудольфа Сикорски и Максима Каммерера. У Дивова, правда, все это выполнено в совершенно иных, “вестерновских” тонах, а Михайлов вовсе отказался от фигуры каммереровского ранга, поставив в центр сюжета фигуру шефа (и шеф неплохо справился в одиночку). Но, вглядевшись в ландшафт “бюро” повнимательнее, я понял, что и в первых трех случаях сходство - кажущееся. У Стругацких Сикорски и Каммерер сделаны, с некоторыми оговорками, из одного материала. И оба они представляют собой чисто книжные конструкции. У Громова босс и его офицер в конечном итоге оказываются антагонистами - и в романе “Год Лемминга”, и в романе “Шаг влево, шаг вправо”. Тесто, из которого они состоят, поднялось на разных дрожжах. У Лукьяненко примерно то же самое: начальник и подчиненный не ладят по очень большому счету. Тырин - совсем иное дело. Полное впечатление, что человек рисует с натуры. По стилю изложения ясно, что он должен был видеть таких старших и таких младших. Вообще, некоторые детали трудно выдумать, легче взять их из действительности: например, особой формы урны для отработанной секретной документации... Какие уж тут книжные конструкции!
Полагаю, художественное наследие Стругацких здесь не при чем. Ситуация “бюро и его солдат” возникает из общего неуюта нашего времени. Слишком долго в умах господствовал разрушительный вектор. Слишком много усилий затрачено на развенчание и разграбление. Демонтаж надоел. Чертовски некомфортно подолгу сидеть на развалинах собственного дома, дрожать от холодного ветра и с нездоровым остервенением наслаждаться свободой неустроенного одиночества. Из-под двери будущего тянет теплым сквозняком: надо думать, миллионы, если не десятки миллионов желают ощутить за своей спиной мощь Организации, рядом - локоть Товарища, а самого себя - частью общей Силы. И готовы за это “держать равнение, даже целуясь”. В умеренных, конечно, дозах… А называется все это предчувствием империи. К чему лукавить? Неосознанно, не называя явление по имени, боясь, быть может, проговориться самим себе, колоссальные массы людей ищут империи...
Впрочем, наиболее чуткие эмпаты уже сумели перевести подсознательное стремление на интеллектуальный уровень.
Позиция Эдуарда Геворкяна четко высказана в двух последних его романах – “Времена негодяев” (1994) и “Темная гора” (1999). Первое произведение представляет собой полигон, на котором обкатываются модели общественного устройства для эпохи, когда цивилизация проходит через экстремальный, катастрофический отрезок своей биографии. Специально с целью “озвучивания” плюсов империи как способа человеческого общежития в ткань повествования введен особый персонаж второго плана - обрусевший немец Мартын. Очевидно теплое отношение автора к нему. В “Темной горе” присутствуют две империи: одна виртуальная, в которой люди сосуществуют с разумными пауками; другая вполне реальная - древнеримская держава у своих истоков. Паучье сверхгосударство несет многослойную философскую нагрузку и по некоторым позициям играет роль антиутопии. Но вот в его рамках возникает мелкий удел мятежников. И что же? Там людям приходится еще хуже: кровь льется рекой, весь придворный этикет и все обычаи службы при особе князька унизительны, жестоки, полны бессмысленного идиотизма. Жутковатая империя насекомых - и та комфортнее. Что же касается Рима (на страницах романа великий город еще не основан), то Геворкяну, надо полагать, эта империя по душе, поскольку он заставляет своих героев спасти от неминуемой гибели ее основателей.
Еще яснее и однозначнее звучит одобрение империи в последних романах Льва Вершинина. То, что у других едва осознано, едва прочувствовано, у него выражено громово. То, что у других - шорох, у него - выстрел.
В блестящем скандальном романе “Великий Сатанг” (1996) показательно завершение одной из сюжетных линий: на планете Дархай, которая вся перепахана войной и вдосталь полита человеческой кровью, взошел необыкновенный урожай. Сталью и огнем восстановлена единая централизованная империя. И эта империя - процветает. Жизнь подданных дархайского императора достойна, комфортна. А галактическая цивилизация землян - в руинах. Мечта о свободе, равенстве, братстве и счастливом “золотом веке” сделала человеческое общество подобием хилого организма, который то и дело сокрушают непобедимые болезни. В этом вечно хвором теле наблюдается также явный недостаток инстинкта самосохранения. Оно раз за разом чуть ли не по собственной воле “нарывается” на смертельно опасные вирусы. Империя же в трактовке Вершинина - как общеукрепляющее лекарство. Бодрит и лишает тяги к самоубийственным экспериментам.
Сакральный вектор цивилизации всерьез занимает автора: сквозь множество слоев “реальной политики” просматривается великое противостояние сверхъестественных сил. Но расшифровать их нелегко. Я, пожалуй, не смогу со всей определенностью сказать, кто они, что они в вершининской трактовке - настоящий Бог и его главный оппонент или нечто иное…
Так что же, империя - это рай? О, не знаю. Возможно. Не в этом дело. Просто ближайшее будущее, как видно, дает вилку, раздваивается на потоки, один из которых историки когда-нибудь станут изучать в качестве так и не сбывшейся альтернативы. Оба посылают нам сгустки эмоций. Судя по ощущениям пишущих эмпатов, имперский поток дает себя почувствовать очень основательно. Значит, у него имеются приличные шансы на осуществление.
