После почти десятилетнего молчания известный томский писатель Виктор Колупаев издал (в соавторстве с Юрием Марушкиным) фантастический роман “Безвременье”. Уже первая книга В.Колупаева “Случится же с человеком такое...” (1972) принесла ему имя. Последующие (“Фирменный поезд Фомич”, 1979, “Весна света”, 1986, “Волевое усилие”, 1991) закрепили его место в отечественной фантастике; не случайно в 1988 году он был удостоен престижной премии “Аэлита”. Но после 1991-го В.Колупаев надолго замолчал, выпустив за все это время тиражом в 300 экземпляров только исследование “Пространство и время для фантаста”, прошедшее практически незамеченным. “Если вам повезет, вы и этот роман не заметите”, — со своеобразным юмором заметил писатель на презентации новой книги. Разумеется, прежде всего он имел в виду ее тираж — 75 экземпляров. При весьма приличном объеме (почти 500 страниц) эта цифра обескураживает, поскольку было время, когда произведения Колупаева расходились стотысячными тиражами.
“Мое кредо: хорошо прожил тот, кто прожил незаметно”.
Возможно, оно и так, но те десять лет, в течение которых В.Колупаев упорно молчал, здорово изменили Россию. Пришло поколение, выбравшее “пепси”, поколение, полное энергии и невежества. Понятно, я говорю об отечественной фантастике и о ее питательной среде. Написать роман о похищенной принцессе и о спасителях-качках с волшебными мечами в руках — несложно, тем более что мифология, как правило, берется для таких приключений чужая. А вот попытаться разобраться в реальном мире, разобраться в реальной мифологии нашей, как ни крути, технологической цивилизации — дело гораздо более сложное. Ведь такие титаны, как, скажем, пан Станислав Лем, нынче выглядят одинокими не потому, что они действительно одиноки, а потому, что входящим в литературу гораздо легче подражать не ему, но какому-нибудь Стивену Кингу, а в науке двигаться по следам не академика Тураева, например, но по следам академика Фоменко, весело выстраивая на лживом фундаменте лживые схемы. Давно известно, что расцвету лженауки всегда соответствует расцвет лжеискусства. Десять лет молчания уберегли Виктора Колупаева от многих болезней, но само название романа говорит о том, что лично ему это удовлетворения не принесло.
“Виртуальный человек проснулся внезапно и рывком сел на кровати, проданно-купленной по случаю у соседа, а может быть, и подаренно-украденной из торгового центра... Из не законопаченного на зиму окна неслась волна горячего, пронизывающего, леденящего воздуха. Виртуальный человек натянул одеяло до подбородка и, раскачиваясь как фарфоровый болванчик, угрюмо подумал, что следующей осенью щели в рамах, пожалуй, надо будет законопатить, организовав на этот подвиг сына-внука и выпросив у жены узел старых ненужно-нужных тряпок, лоскутков и обрезков. А может быть, и не сына-внука, а прабабушку-внучку, это уж как получится. Подумал и сообразил, что никаких лоскутков-обрезков ему не дадут, ведь этот мир и есть обрезок, являющий собой все целое, неделимое единое”.
Так начинается роман В.Колупаева и Ю.Марушкина, насквозь пронизанный железной необязательностью мира, в котором живут и действуют герои Пров и Мар и где приключения со столь же железной необязательностью перемежаются отступлениями, определяющими философию этого мира — страшно знакомую, но в то же время уже и далекую.
“...И Маркс, и Энгельс, и сам Иванов-Ульянов, - продолжил взволнованный философ, - придают огромное значение войне как самому благоприятному моменту для производства опыта коммунистической революции. В этом отношении у коммунистов есть поражающая двойственность, которая может произвести впечатление лицемерия, цинизма и которая ими самими утверждается как диалектическое отношение к действительности. Кто больше всего протестует против войны и в то же время призывает к тотальному Вторжению? Коммунисты...”
Сюжет книги сложен и бесконечен, пересказывать его бессмысленно, это как пересказывать сюжеты Марселя Пруста. Весь роман — это глубокая тоска по культуре, которая никак не может получить достойной устойчивости, а если получает ее, то тут же рушится, становится иной. Движение романа выражено похождениями “человеко-людей” Прова и Мара и рассуждениями “виртуального человека”. Надо только помнить, что “виртуальный человек” отличается от “человеко-людей” тем, что на все заданные им самим вопросы дает абсолютно исчерпывающие ответы, а “человеко-люди” отличаются от “виртуального человека” тем, что их больше всего интересует: хорошо ли им в этом мире?
А хорошо ли нам в этом мире?
Я начинаю ловить себя на мысли, что незаконно упорядочиваю сейчас ряды своих ощущений, потому замечу, что есть смысл прочесть этот роман, смело утверждающий, что “нет никаких прекрасных миров, если невозможен путь назад, если нельзя показать их другим” и что “ничего неожиданного во Вселенной быть не может — таков основной диалектический закон природы”.
“Я не знаю, каким образом Вселенная может выйти из сингулярного состояния, — писал В.Колупаев в исследовании “Пространство и время для фантаста”. — Скорее всего это проблема не просто физическая. Но предположим, что скорость фундаментального воздействия начинает уменьшаться и Вселенная выходит из сингулярного состояния. Это происходит не в шуме и грохоте Большого взрыва... а в тихом Сиянии и Славе”. Так вот, более пронзительных и загадочных слов, чем эти — в тихом Сиянии и Славе, — в отечественной фантастике я не знаю. Ну, а что касается самого мира, описанного в романе, то Пров и Мар путешествуют по Вторчермету — законсервированному кладбищу прогоревшей цивилизации XX века. “Прогоревшей когда-то в буквальном смысле этого слова, ибо наши предки сожгли все, что могло гореть — лес, уголь, нефть, газ, и создали атмосферу, в которой не могли уже существовать ни люди, ни растительность, за что им и следует наша глубокая благодарность”.
Написать виртуальный роман трудно, написать такой роман в соавторстве еще труднее. Об этом (в газетном интервью) говорил В.Колупаев задолго до выхода книги в свет: “Я нечетные слова пишу, а он четные... Шучу, конечно. На самом деле мы собираемся, обсуждаем, часто не понимаем друг друга. Юра приносит черновики, и порой мне кажется, что это не подходит сейчас к сюжету, но оказывается, все очень нужно, но... в сороковой главе... Главных героев он придумал, я больше занимаюсь идеей, сюжетом...”
Посвящено “Безвременье” томскому поэту Борису Целинскому, который при жизни не опубликовал ни одной строчки — случай не исключительный, но вызывающий сожаление. Наверное, не каждый читатель сумеет залпом прочесть до конца такой большой роман (собственно, это всего лишь первая книга романа), но ни замысел, ни тираж этого, видимо, и не предполагают. Когда вся трилогия (“Безвременье”, “Времена” и “Вечность”) будет закончена, можно будет дать какую-то оценку сделанному; пока же скажем, что большой писатель после большого молчания издал, наконец, большую книгу.
