Зорич А. Карл, герцог: Роман. — М.: Центрполиграф, 2001. — 458 с. 10 000 экз. (п) ISBN 5-227-01361-6
Зорич А. Первый меч Бургундии: Роман, рассказы. — М.: Центрполиграф, 2001. — 477 с. 10 000 экз. (п) ISBN 5-227-01425-6
Два новых романа Александра Зорича (творческий псевдоним Яны Боцман и Дмитрия Гордевского) представляют собой единый текст, разбитый на две части — видимо, в силу чисто полиграфических причин.
Дилогия Зорича глубоко театральна. Это настоящий текст-театр, который — по законам постмодернизма — содержит внутри еще один театрик, и меньший театрик бургундских фаблио экзотическим обратным сцеплением заставляет играть основной текст. А весь смысл текста заключен в его эстетике — эстетике неистовства, буйства, роскошества, избытка во всем. Действо сфокусировано на роли (биографии) примы, герцога Бургундского.
Сюжет перетекает от одной мизансцены к другой, порой актеры застывают в причудливых позах, позволяя зрителю насладиться изяществом статики. Зорич с наслаждением пишет статику. Например, эпизод с утоплением первой жены герцога Карла в преогромной луже разбит на несколько главок, и каждая из них — это описание одежд персонажей, их взаимного расположения на сцене, их эмоций, общего акустического ряда… ну, и для порядка — банальный общий план издалека. Наконец Зорич позволяет фигурам “отмереть”. Девица летит в воду. Это — необходимый минимум действия. Действие скорее рассказано, чем показано, а вот состояния даются с необыкновенной подробностью и даже утонченностью.
Прима Карл собирает вокруг себя сценическую группу, которая играет очередную вариацию на тему земного рая. Столица рая — Дижон, причем не какой-нибудь пошлый исторический Дижон в духе “Квентина Дорварда”, а совершенно современная по духу медитация эскаписта на бургундскую тему. Реальная история Франции бледна чуть не до полного истончения, незамысловато скромна и в целом нужна Зоричу только в качестве повода для серии мизансцен. Бургундия Зорича — своего рода аналог Лангедока в интеллектуальном пространстве ролевых игр. Там (в ролевом Лангедоке) — рай чувственной святости, изящества, куртуазии, ереси и трубадурства. Здесь (в Дижоне) — рай для натур, обожающих сильные эмоции, все чрезмерно цветастое, громкое и бесстрашное. Любят здесь много и с недюжинной интенсивностью. Одна из ключевых характеристик, взятая со знаком плюс: “Животворные флюиды распутства, которые расточает бургундская столица”... Новый литературный паттерн земного рая по сути своей — соединение силы и благородства под какими угодно знаменами. Поэтому, скажем, религии (христианство в том числе) перемешаны с магическими практиками до нераздельного состояния.
“Наши” в авторской расстановке сил — те, кто нерасчетливо благороден, силен в драке, неутомим в постели, перепьет черта и никогда не предаст. “Не наши” представлены фигурой французского короля Людовика XI с окружающей его сворой людей мелкодушных и прагматичных. Париж, противостоящий Дижону, наделен клеймом серого и постылого настоящего нашей цивилизации, убившей и с редким остервенением искромсавшей труп блистательного средневековья. Причем убитая эпоха вряд ли адекватна средневековью историческому. Категории “Париж—настоящее” и “Дижон—средневековье” противопоставлены по критерию власти. Если Париж и Новое время со всеми нами в самом финале суть Царство слабых, то Дижон и последний отблеск героической эпохи, пришедшей к закату в конце XV столетия, суть Царство сильных. Сила и слабость могут проявляться в любви, в творчестве, в вооруженной борьбе, да в чем угодно. В какой-то момент свора шавок, не умеющих жить по-дижонски, завидующая дижонцам и ненавидящая роскошь Дижона, выбирает оказию и набрасывается всем скопом, чтобы перегрызть глотку великолепию, залить карту мира бездарным одноцветьем… Такова начинка текста.
Технически Зорич выиграл, доведя языковую ткань до такой степени изощренности, которую в нашей фантастике сыскать трудно. Низкий поклон ему и всем тем функционирующим фантастам, которые не желают быть безъязыкими. Мало вас, но и то — хлеб.
Но в той же степени проигрышным можно назвать иной элемент художественной тактики Зорича, а именно — постоянное апеллирование к понятиям и выражениям нашего времени. В одном из интервью соавторы признались, что роман был начат семь лет назад. В те былинные времена фраза “Тело струило почти уже печной жар, миндалины были как блокпосты на шоссе Грозный—Краснодар” проходила по номинации “приятная новинка”; сейчас такого рода прелести в количестве по штуке на страницу вызывают только досаду: ну вот, опя-ять…
В целом, полагаю, успех дилогии будет зависеть не от того, сколько найдется читателей, способных считать себя дижонцами, а от того, сколько из них смогут вспомнить, читая, что есть вещи поважнее парижей и дижонов.
