Закукливание началось ровно в полночь, будто организм Ким сверялся по часам. Девочка вскрикнула, вытянулась, сбрасывая одеяло. Застыла на кровати, медленно выгибаясь дугой.
Алекс повертел в руках ампулу обезболивающего, но спешить не стал.
Метаморфоз — процесс неприятный, даже если перестройка организма минимальна. А уж в случае бойца-спец, да еще и с нарушенным графиком…
Вначале ее вырвало, одной желчью. Алекс принес девочке воды, помог напиться — она вряд ли понимала, что происходит, но жадно приникла к стакану. Потом начались кровотечения. Женщинам, в силу физиологии, труднее переносить закукливание, чем мужчинам — на взгляд Алекса она потеряла не меньше полулитра крови. Он ввел Ким два стограммовых флакона кровезаменителя, третий попросту не успел — вены стали ускользать из-под пальцев. Тело девочки сотрясала мелкая дрожь, кое-где проступал кровавый пот. Алекс молча сидел у кровати, временами обтирая ее бактерицидными салфетками. На полу уже валялась маленькая грязная горка. Бес на его плече брезгливо морщился.
— Ничего, потерпишь, — сказал ему Алекс. — За мной тоже убирали кровь и дерьмо.
Возможно, Бес уточнил бы, что это делали санитарки из натуралок, привычные к такой работе и получающие за нее деньги. Но коллоидные татуировки не умеют говорить.
В два часа ночи тело девочки окостенело. Пульс почти не прощупывался, сердце билось редко, хотя и сильно. Алекс подключился к медицинской базе данных, просмотрел рекомендации, после чего поднял Ким с кровати, отнес в ванную, и уложил в теплую воду. Разумеется, инвалидный набор в ванной комнате был, и Алекс пристегнул девочку к ремням так, чтобы она не могла захлебнуться. Четверть часа передышки, которую ему обещал компьютер, он потратил на проветривание комнаты. Грязное белье и салфетки упаковал в пластиковый пакет. Вышел в коридор и выпил чашку кофе из автомата.
Когда он вернулся, Ким уже порвала один страховочный ремень, и пыталась дотянуться губами до мутной теплой воды.
— Вот дурочка, — вытаскивая ее из ванны сказал Алекс. — Дура ведь, а?
Девочка не отвечала. У нее сейчас оставались лишь простейшие животные инстинкты. Но в его руках она неожиданно успокоилась, позволила уложить себя на матрас, с жадностью выпила два стакана минеральной воды и затихла.
Алекс постоял, глядя на нее, недоуменно пожал плечами. Судя по всему, первичная перестройка организма закончилась, внутренние органы видоизменились. Но внешне Ким ничем не напоминала обычного бойца-спец, с их плотной сероватой кожей, расширенными глазами, рельефной мускулатурой, укрупненными пальцами рук...
Следующим этапом метаморфоза была стабилизация тела. Но девочка преподнесла ему сюрприз.
Перестройка пошла заново. Вторая волна перестройки тела — это программировалось, но редко, очень редко.
На этот раз Ким стала кричать от боли. Очень слабо, у нее не оставалось сил на такую мелочь как крик, но настолько жалобно, что услышь ее кто-нибудь — через пять минут в номер ворвалась бы полицейская спецбригада.
Алекс ввел ей две ампулы наркотика. Спустя четверть часа не выдержал, вколол кардиостимулятор и добавил еще одну дозу обезболивающего.
Бес на его плече возмущенно приставил палец к виску.
— Да, если умрет — все повесят на меня, — согласился Алекс. — Понимаю.
Когда он вновь стал прослушивать сердца, то услышал лишь тишину.
Но девочка размеренно дышала.
Ему потребовалось несколько минут, прежде чем он догадался прослушать всю грудную клетку.
Сердце переместилось на центр груди.
— Зараза, — только и сказал Алекс, выпрямляясь. Как будто девочка знала заранее все, что с ней произойдет. Как будто у нее было время сообщить ему детали метаморфоза.
В общем-то — логичная трансформация для бойца-спец. Может спасти жизнь, если кто-то станет прицельно стрелять в сердце.
К четырем утра Ким притихла. Дыхание стало ровнее и глубже, сердце, обосновавшееся посередине груди, стучало ритмично и спокойно. Другое дело, что щеки у девочки ввалились, проступили ребра и тазовые кости, будто она неделю голодала. Карман на животе раскрылся — кожа воронкой втянулась внутрь, четко обозначив мышечное кольцо. Приобретение для спеца не столь бесполезное, сколь странное. Скорее, оно пригодилось бы контрабандисту, но кому нужен контрабандист-спец?
— Затейники были твои родители, — сказал Алекс. Вытер покрытое потом лицо девочки. Трудно было поверить, что несколько часов назад она тремя ударами вырубила крепкого мужика.
Пожалуй, увидев Алекса с такой подружкой, портье мог бы и отказать им в номере.
Зато стабилизация шла ровно, будто все происходило по графику, в больничной палате, под присмотром опытных медиков. Салфетки кончились, Алекс обтер девочку мокрым полотенцем и присел у окна покурить. Похоже, с перестройкой тела она справилась. Но любой спец состоит не только из мускулов, нервов и внутренних органов. Есть еще мозг.
И это, в общем-то, главное.
Ким застонала.
Алекс загасил сигарету, сел рядом, взял ее за руку. Его товарищ, навигатор-спец из “Третьей грузопассажирской”, утверждал, что спец, выходящий из стадии куколки фиксируется на находящихся рядом людях, переживает своеобразный импритинг. В пример он приводил себя, женившегося на медсестре, опекавшей его во время закукливания. Теория была красивая, Алекс с ним не спорил, но сам не испытывал ни малейших чувств к медсестрам и врачам, бывшим с ним при метаморфозе. Уж если у него и произошел импритинг, так, наверное, на крепкий сладкий кофе, которым его поили в ходе закукливания.
Девочка стала что-то бормотать. Явственно, но на незнакомом языке. Не лингва, не английский, не китайский, не немецкий, не русский… Алекс хотел было включить экран и потребовать синхронный перевод, но передумал. В этом было бы что-то от подглядывания в замочную скважину.
— Не хочу! — резко сказала Ким. Голос ее почти не изменился, и это Алекса порадовало. Не хватало только девчонке сохранить прежнее тело, но обрести резкий командный тон.
— Хочешь, или не хочешь, что уж теперь, — сказал он. — Терпи.
— Не надо… пожалуйста… не надо… — очень жалобно попросила Ким.
Алекс погладил ее по щеке. Разум девочки блуждал сейчас в мире грез и фантазий. Одно дело — изменить тело. Другое — изменить душу. Самая тонкая часть метаморфоза. Сейчас Ким переживает запрограммированные еще до ее рождения ситуации. Привыкает к ним. Учится любить свою будущую профессию.
Алекс прекрасно помнил свой метаморфоз. Пьянящее чувство полета. Глубины космоса. Россыпи звезд. Пилотирование — в фотосфере звезд, в астероидных поясах, в бушующей атмосфере планет-гигантов, в рвущемся пространстве сражающихся эскадр.
Честно говоря, он даже не знал, требовалась ли ему эта эмоциональная накачка, Алекс и так мечтал стать пилотом, с самого детства. Это счастье, когда знаешь, что твоя мечта неизбежно осуществится…
Вот только грезы бойца должны быть другими.
И барьер между фантазией и реальностью, неизбежно слабый, может быть нарушен в любую секунду. А боец-спец способен убить человека одним ударом.
Очень интересно получится, если утром девочка очнется, и увидит рядом с кроватью бездыханный труп того, кто вытаскивал ее всю ночь…
Алекс подумал было о том, чтобы связать Ким. Но это могло лишь навредить. Если помраченный разум воспримет происходящее как агрессию, ему конец.
— Терпи, девочка, — сказал он. — Немножко уже осталось. Самое трудное позади.
Он врал, но это была необходимая ложь.
— Ты знаешь… — голос Ким прозвучал тихо, но… что-то было в нем. Какая-то немыслимая, невероятная честность, робкая отвага, откровенность, признательность… душа. — Ты знаешь, увидев тебя, я поняла — это навсегда…
Алекс поперхнулся. Глаза Ким были по-прежнему закрыты. Она витала в своих фантазиях.
Словно в поисках поддержки Алекс посмотрел на Беса. У чертенка отвисла челюсть.
— Да, — согласился Алекс. — Хотел бы я услышать такое в свой адрес. Глупо, конечно, но хотел бы.
Ким улыбалась, не открывая глаз. Он снова вытер ей потное лицо. Подумал, и сообщил Бесу:
— А может быть, и нет. После этого трудно быть сволочью, а все равно бы пришлось.
Алекс пожал плечами. Подошел к окну, включил прозрачность. Над городом уже поднимался рассвет — мутный, дымный, как и положено на Ртутном Донце. Вчерашний день кончился, канул в прошлое.
Алекс уселся в кресло, закрыл глаза, вытянул ноги. Он все-таки изрядно устал. А девочка все говорила и говорила, проносясь по земной истории с непринужденностью и точностью шрапнели. Некоторый перекос все-таки остался в сторону поэзии и музыки, но ни политика, ни живопись, ни архитектура, ни наука не остались незатронутыми.
Похоже, Ким и впрямь шла путем своего метаморфоза. Вложенные в перинатальном периоде знания взрывались сейчас в ее мозгу маленькими бомбами. За каждым названным именем для нее вставал целый образ — даты рождения и смерти, события, картины и стихи, строки из воззваний, сплетни, может быть даже инсценировки и архивные видеозаписи.
Все очень мило. Только совершенно ни к чему для бойца-спец.
Алекс задремал.
Несколько раз он просыпался от тишины — Ким замолкала, потом начинала говорить на немецком, который Алекс почти не знал, на японском, на английском, на русском, на китайском. Имена давно уже кончились. Теперь она просто вела беседы с несуществующими собеседниками. Беседы ни о чем.
— Это слишком лестное предложение, мсье…
Алекс снова погружался в дремоту. Он умел отдыхать в рваном ритме, проваливаясь в сон на несколько минут, мгновенно пробуждаясь, оценивая обстановку, и засыпая снова. Полезный навык в его работе, и он получил эту способность. Но никто не учил его мировой истории. Это не нужно ни одному спецу.
— Да, ваша светлость…
Пилот спал.
— Алекс…
Он открыл глаза.
Девочка сидела на кровати, закутавшись в простыню. Щеки ввалились, глаза горели лихорадочным блеском. Но она была в полном сознании.
И ничуть не изменилась.
— Где кристалл?
Алекс взглядом указал на стол. Ким вскочила, придерживая простыню, подошла к столу, взяла стакан.
— Тут?
Пилот молча кивнул.
Пальцы Ким скользнули в воду. Нащупали невидимые грани — и лицо девочки сразу расслабилось.
— Отвернись… пожалуйста.
Он отвернулся. Когда посмотрел снова, в полупустом стакане уже не было кристалла.
— Я прошла метаморфоз? — спросила девочка.
Алекс кивнул.
— Правда?
— Да.
Ким тихо засмеялась:
— Я… я боялась. При сбитом метаморфозе ведь можно умереть?
— Ты пыталась это сделать. Но я не согласился.
— Алекс… — она мигом посерьезнела. — Друг-спец, признательна тебе за помощь. Я отвечу добром на добро.
— Верю, — Алекс с неохотой выбрался из кресла. Ночные впечатления уже сглаживались, теряли яркость. Оставалась только усталость. — Прими душ, я пока закажу завтрак в номер. Хочешь есть?
— Очень.
— Значит, все в порядке.
Он искал в ее лице хоть тень изменений. Вот если бы зрачки приняли вертикальную форму, а уши заострились… Или изменились цвет и плотность кожи…
Алекс протянул руку, потрепал Ким по щеке. Девочка улыбнулась, воспринимая ласку без малейшего смущения.
Кожа как кожа…
— А почему у Беса такая растерянная мордочка?
Алекс хмуро глянул на татуировку.
— Потому, что он тупой. Почти как я. Иди, умывайся.
— Спасибо… — она чуть потянулась, привставая на цыпочки, чтобы чмокнуть его в щеку. И со смехом скрылась в ванной.
— Ничего не понимаю, — честно сказал Алекс.
Неужели метаморфоз все-таки сбился?
Удалась психологическая фаза, но не изменилось тело? Однако ведь сердце сместилось… и еще этот карман под ребрами… Впрочем, карман был у девочки и раньше.
Он подошел к экрану, заказал в кафе при отеле плотный завтрак на троих. Никаких сомнений в том, что Ким осилит две порции, у Алекса не было.
Когда Ким вышла, одетая в дешевый гостиничный халатик, посвежевшая, завтрак уже принесли. Жаренные яйца с грибами, отварная телятина, обилие сока и тостов, кофе — у Алекса было особое мнение по поводу завтрака для юных девушек-спец.
— Ой, я столько не съем, — глянув на стол сказала Ким.
— Это тебе только кажется. Иди сюда.
Он расстегнул ей халат, и девочка чуть напряглась. Алекс на это внимания обращать не стал. Прикоснулся к груди.
Все верно. Сердце под грудиной. Легкие, вероятно, стали одинакового размера. Куда сместились пищевод и трахея — можно только гадать.
— Ким, в кого ты должна была трансформироваться?
— Что-то не так? — быстро спросила она.
— Я должен знать, что “так”, чтобы ответить, что “не так”. Кем ты должна была стать?
— Бойцом-спец… кажется.
— Кажется?
— Мне никогда об этом не говорили, — Ким не отводила глаз от его руки. — Я думаю, что бойцом-спец… у меня есть… был дружок. Его программировали на бойца, так вот, у нас оказались общие программы обучения.
— Странно. Ты знаешь, что кожа бойцов, к примеру, меняет свой состав и приобретает легкий сероватый оттенок?
Ким нахмурилась:
— По-моему, даже красиво!
— Не спорю. Но с тобой этого не произошло. И всех остальных признаков нет.
— Что-то пошло неправильно? У меня не закончился метаморфоз?
Она действительно испугалась.
— Может быть и нет. В рамках каждой специализации есть свои группы. Я не знаток боевых трансформаций… тебе придется показаться врачу. Садись, ешь.
Ким ела быстро, и в этом не было ничего удивительного. Скорее поражало, что она ухитрялась есть изящно, даже красиво.
Алекс доел яичницу, выпил кофе и подошел к экрану. Лист с документацией на корабль дожидался его в лотке принтера.
Он начал читать в полной уверенности, что его ожидают неприятные сюрпризы.
Читал — и впадал все в большую и большую растерянность.
“Зеркало” было многофункциональным кораблем звездного класса. Чем-то средним между прогулочной яхтой и пассажирским кораблем, с биокорпусом, хорошим оснащением, приличным вооружением, более чем удачными двигателями. Мечта, а не корабль. Экипаж до шести человек, количество пассажиров в два раза больше. Пожалуй, Алекс не отказался бы от этого контракта, даже будь у него время хорошенько подумать. Капитан, да еще с правом на собственный подбор экипажа…
— Ну не бывает такой удачи… — пробормотал он.
— Алекс, а откуда у тебя деньги? Ты вчера был на нуле…
— Нашел работу, — Алекс сложил лист, спрятал в карман куртки. — Ким, откуда ты родом?
— Издалека.
— Понятно. У тебя есть куда пойти в этом городе? Где жить, чем зарабатывать на хлеб?
В ее глазах вновь появился легкий испуг.
— Нет. То есть да… но я бы не хотела.
— Понятно, — повторил Алекс. — Мне надо сейчас уйти. Ты можешь остаться здесь. Дождаться меня, или просто отдохнуть и исчезнуть.
— Я… дождусь, — девочка опустила глаза.
— Ладно. Давай кредитку, я перекину немного денег. Тебе стоит переодеться.
— У меня нет кредитки.
— А идентификатор? Хотя бы детский?
— У меня нет никаких документов.
Одной нелепостью больше — одной меньше… Алекс подошел к экрану, и перевел часть денег на счет гостиницы, открыв кредит. Сказал:
— Все-таки закажи себе одежду. И постарайся есть чаще. Не слишком помногу, но часто.
— Я знаю.
Алекс кивнул, и больше ничего говорить не стал. Ни о необходимости интенсивной физической нагрузки в первые дни после метаморфоза, ни о возможности головокружения и потери сознания, ни о пользе сауны, которая есть в отеле.
— Заблокируй за мной дверь, — попросил он.
Ртутное Донце колонизировали двести лет назад, кажется, с самой первой гиперканальной станции, построенной на Луне в середине двадцать первого века. В информационной сети наверняка можно было получить подробную информацию, но она, в общем-то, Алекса не интересовала. Какая разница, что за станция, вслепую шаря в океане гиперпространства, вывела канал от Земли к Ртутному Донцу?
В любом случае планета не избежала судьбы, общей для всех первых земных колоний. Она была форпостом, где посреди бескрайних джунглей закладывались поселки, гарнизоны, заводы. Вначале — осторожно, потом, когда выяснилось, что местная природа беззащитна перед человеком — все более активно. Поток эмигрантов, хлынувший с перенаселенной Земли, массовое клонирование младенцев, увеличившее прирост населения в десятки раз выше нормального — все это было обычным делом.
Вот разве что колонии никак не удавалось сбросить с себя ярмо промышленного гиганта. Слишком много полезных ископаемых, слишком развитая инфраструктура. Планета задыхалась в отходах, но алчность пока перевешивала. По мнению Алекса это могло продолжаться еще лет двадцать-тридцать.
Он вышел из “Хилтона”, избежав взглядов любопытного портье — тот успел смениться. На улочке чуть в стороне от отеля, скучали в своих колымагах несколько таксистов.
— В порт, — садясь рядом с водителем сказал Алекс.
— Космопорт? — зачем-то уточнил водитель, благообразный натурал средних лет.
— А что, есть другие?
— Аэропорт… к северу — речной порт… — выруливая с обочины начал перечислять водитель. — Да и космопортов у нас вокруг города три.
— Центральный гражданский.
— Угу, — водитель вогнал машину в жиденький транспортный поток, пробежался по сенсорам маршрутизатора, и убрал руки с руля. На взгляд Алекса — слишком самонадеянный поступок, старая система автоуправления машины не вызывала ни малейшего доверия. Но он не стал протестовать.
Несколько минут они ехали молча. Против ожиданий, машина шла ровно, выдерживая дистанции и не дергаясь попусту.
— Издалека? — поинтересовался водитель.
— Да. С Земли.
— Был там, — с заметной гордостью сообщил водитель. — Хорошая планета, опять же — прародина... Но у нас лучше.
— Дома всегда лучше, — дипломатично ответил Алекс.
Он хорошо знал нравы колоний. Либо полное самоуничижение и преклонение перед Землей, либо гордо выпяченные подбородки и старательная слепота.
— Я в армии служил, — сообщил водитель. — Четыре года. Сержантом вышел… вот. У нас были учения на Земле. Три недели.
— Правда?
Алекса абсолютно не занимали ратные подвиги водители, заключавшиеся, наверняка, в паре миротворческих акций. И обстоятельства, при которых тот побывал на Земле — тоже.
Но вежливость требовала поддерживать разговор.
— Ну да. Целых три недели. Мы были в этой… как ее… Америке.
— В Северной или Южной?
— А их две? — водитель засмеялся, чистосердечно признавая свое невежество. — Там холодно было. В Северной, наверное? Мы еще летали охотиться на этих… пингвинов. Недалеко, через пролив махнешь на боте — и оттягивайся. Только не подумайте, все честно, по лицензии.
— Не люблю охоту.
— Вот и зря. Самая мужская забава. Война и охота… но война — это опасно.
Алекс с трудом сдержал улыбку. Очень героический и мужской подход.
— Кстати… а можно оплату вперед… — водитель еще раз окинул его взглядом, и, видимо, усомнился в кредитоспособности. Тоже забавно. Либо требуй денег сразу, либо терпи…
Достав кредитку, Алекс активировал ее. Глянул на мелькнувшие на счетчике цифры. Вполне разумная цена.
— Спасибо, — ничуть не смутился водитель. — А что в космопорте интересует?
— Хватает. Вот если мы сейчас врежемся во встречный грузовик, — при этих словах Алекса водитель торопливо глянул на дорогу, и даже коснулся руля, — …то тебя размажет в лепешку. Слишком сильная перегрузка. А я, скорее всего, уцелею. И выберусь из машины на собственных ногах.
— Веселый ты парень… — водитель все-таки оставил руки на руле. — Одежонка у тебя… не пилотская.
— Так случилось. Ничего, переоденусь.
— Да еще татуировка твоя… Вот, глянь, как мне в армии накололи!
Алекс задумчиво посмотрел на руку водителя. Каждый палец украшало изображение обнаженной девицы. На мизинце — кокетливая нимфетка, на безымянном — пышная негритянка, на среднем — длинноногая белокурая модель, на указательном — обвившаяся вокруг столба стриптизерка, на большом — присевшая в странной позе азиатка. На самой ладони возлежал бравый вояка в силовой броне, и при этом, почему-то, в парадном берете. Даже спина вояки выражала пресыщенность и задумчивость.
— Хорошо накололи, — согласился Алекс.
— Придется выводить, — вздохнул водитель. — Память, конечно, но… Дочка растет… нехорошо. Глянет папке на руку — а у того там не пальцы, а целый гарем…
— Обычное армейское дело, — сказал Алекс. — Не пальцы, а целый гарем.
Водитель настороженно посмотрел на него, но лицо пилота оставалось непроницаемым.
— Шутишь? — уточнил он.
— Да нет, как можно. А ты сотри только девиц. Воина оставь. Вот и память будет.
Лицо водителя просветлело.
— Слушай… а ведь верно! Голова! Мне как-то и на ум не пришло…
— Это ничего. Бывает.
Машина уже проезжала где-то в районе госпиталя, мимо редких столбов монора. Движение оставалось на удивление редким.
— Для грузов тут подземная трасса, — угадал удивления Алекса водитель. — Ну… и пассажирские капсулы там гоняют. Охота кому-то под землю лезть…
Видимо, это было его больным местом — подземка, оттянувшая на себя часть выгодных пассажиров. Несколько минут водитель пересказывал Алексу историю строительства подземки. По его словам выходило так, что она не нужна никому, кроме коррумпированных чиновников из мэрии.
Алекс прикрыл глаза. Зря он, все-таки, завязал разговор. Надо было расплатиться и поспать. Полчаса сна — немало.
— У тебя тоже татуировочка милая, — сделал комплимент водитель. — Вроде ничего особенного, плюнуть и растереть… А лицо у чертика хорошо сделано! И усталость видно, и скуку, и… это… снисхождение, что ли. Будто плевать он на всех хотел.
— Это плохо, — пробормотал Алекс. — Я такую не заказывал…
— Брось, хорошо вышло! — водитель уже полностью оправился от смущения. — А ты славный парень, хоть и спец. Не подумай… сам я совершенно нормально к вам отношусь. Но ведь есть у спецов такое… пренебрежение к натуралам, что ли. Да?
— Встречается.
— Я даже дочурке хотел сделать спецификацию, как узнал, что жена понесла. У нас, в общем-то, недорого. Правительство помогает, можно оплатить в кредит, на десять лет. И что ты думаешь?
— Что?
— Не сошлись мы с женой. Я как думал? Лучше всего дочке быть хорошим техником. Всегда есть потребность, заработки высокие, опять же — стоит недорого. У нас в армии, на базе, была вольнонаемная девица-спец, сантехник. Ты бы видел, как она пальцами приржавелые гайки отворачивала! Утечки на слух с двадцати метров брала! А как она фановые трубы продувала! При всем том — красавица. Ну, предложил своей… она чуть не в слезы. “Не хочу, чтобы у дочки вся жизнь по колодцам и подвалам прошла!” При чем тут жизнь? Одно дело — работа, другое — жизнь. Говорю ей, чего же ты хочешь? “Пусть моделью будет…” Нет, ну ты признай, бред?
— Бред.
— Такие спецификации государством не поддерживаются… они столько стоят… Да и что за работа — вилять задницей на подиуме? Опять же, сегодня в моде худые, как щепки, завтра все за пышными гоняются. Как угадаешь?
Алекс молчал.
— Спишь что ли, спец?
Он не ответил, и водитель замолчал. Кажется, даже немного обидевшись. И затормозил на стоянке порта слишком резко, будто хотел, чтобы Алекса бросило лицом на стекло.
— Спасибо, — сказал Алекс, открывая глаза. Он действительно задремал, но тело отреагировало само, перераспределило нагрузку и намертво зафиксировалось в кресле, едва началось торможение. — Удачи тебе.
Чаевых, сверх того, что было включено в счет, он не оставил.
Центральный гражданский космопорт Ртутного Донца свое название не оправдывал.
Когда-то он и впрямь был главной перевалочной точкой между планетой и орбитой. Но лет двадцать назад был построен Новый гражданский космопорт, более удаленный от столицы, способный принимать большие современные корабли. Титула Центрального де-юре он не получил, но де-факто им стал.
Алекс курил, стоя у стеклянных раздвижных дверей. Конечно, людей было много, но это скорее проистекало из малых размеров корпусов. Лишь периодически из дверей выплескивались похожие, будто клонированные толпы, отмечая приход очередного шаттла. Смены на орбитальных заводах и верфях длились по трое суток, но заводов вокруг Ртутного Донца вращалось очень, очень много.
Отбросив сигарету Алекс вошел в здание. Он вдруг понял, что просто оттягивает, насколько возможно, последние шаги к кораблю.
Сновали работники портовых служб, толпились у регистрационных стоек работяги в униформе и гражданские пассажиры. Прохаживались секьюрити, все как один спецы, обманчиво невысокие и узкоплечие.
Алекс прошел к одной из дверей, ведущих в служебные ярусы порта. Отметил, что несколько секьюрити остановились поодаль, контролируя ситуацию. Произнес, глядя на пластину телекамеры:
— Александр Романов, спец, капитан и мастер-пилот корабля “Зеркало”, компания “Небо”, Земля.
Под ключицей едва ощутимо запульсировал идентификатор, вживленный под кожу два десятка лет назад. Проверка шла по полной программе, с экспресс-анализом генотипа.
Алекс терпеливо ждал, пока молекулярные детекторы отловят в капиллярной сети действительно молодой, только что попавший в кровь лимфоцит, расщепят его, сравнят с эталонным образцом. Идентификатор, работающий в режиме максимальной бдительности обмануть невозможно. Даже если вырезать его из тела, и поместить в пробирку со свежей кровью владельца, это ничего не даст. Проверка могла занять несколько минут, но безопасность стоила больше.
— Идентификация успешна, доступ разрешен, — отозвался терминал. Голос был человеческий, похоже, что его проверял оператор, а не программа. Перегораживающее проход поле сменило полярность, позволяя пройти. — Требуется помощь?
— Расположение стандартное? Паучатник на месте?
— На месте, — отозвался оператор. — Входите.
Ранг позволял Алексу воспользоваться транспортными платформами. Но идти было недалеко, и он предпочел отправиться в паучатник пешком. В этом было легкое, трудно объяснимое наслаждение — идти широкими, полупустыми туннелями, тянущимися под зданиями космопорта, кивать встречным — здесь уже не было пассажиров, торговцев, мелких жуликов, всей той публики, что нарастает со временем на транспортных артериях, неизбежно, как холестериновые бляшки в сосудах. Здесь оставались только свои. Пусть даже не спецы.
Паучатником в портах называли отдел бухгалтерии и оформления контрактов. Отчасти по внешним признакам, а отчасти из вечного антагонизма между техническими и бумажными работниками. “Пауки”, впрочем, платили сторицей — порой Алексу казалось, что будь их воля, ни один корабль никогда не покинул бы порта.
— По делу? — полюбопытствовал охранник у входа в царство бюрократии. Вопрос был почти ритуальным, Алекс слышал его в десятках портов.
— Нет, из мазохизма, — привычно ответил Алекс.
Охранник ухмыльнулся, тронул сенсор, открывая проход. Пожалуй, он бы с удовольствием запустил в паучатник террориста, но почему-то никогда не находилось террористов, покушающихся на жизнь бухгалтеров.
Алекс вошел.
В паучатнике властвовала тишина. Во многих отделах любили работать под музыку. Здесь — нет. Впрочем, может быть музыка и играла, но для каждого — своя.
Два десятка “пауков”, точнее “паучих”, синхронно повернулись и посмотрели на Алекса. Почти все пользовалась простейшими нервными шунтами, и из височных костей тянулись к персоналкам тонкие пучки проводов. Лишь несколько бухгалтеров-спецов были лишены этого украшения. Нейротерминалы были встроены в подголовники их кресел.
— Добрый день, — сказал Алекс.
Он всегда чувствовал себя неуютно, входя в паучатник. Не страх, не неприязнь… скорее томительное стыдливое ощущение, что он пришел с каким-то мелким, никому не нужным делом и отвлекает людей, занятых действительно важными проблемами.
Паучихи молчали, занятые своим беззвучным сетевым диалогом. Лишь у одной девчонки, самой молоденькой и, кстати, самой симпатичной, шевелились губы — она еще не избавилась от этой ненужной привычки. Алекс не собирался пользоваться ее слабостью, но артикуляция была уж слишком сильной, и он прочитал по губам “…хорошенький… можно я… ну девочки…”
Только не это! Симпатия девушки выразится лишь в том, что она провозится с ним в три раза дольше, чем нужно.
Одна из бухгалтерш-спец сделала жест, подзывая Алекса к себе. Это хорошо. Можно надеяться, что погруженная в виртуальный мир специалистка не станет слишком тянуть.
— Имя? — спросила паучиха. Глаза ее были закрыты, она даже не постаралась соблюсти вежливость и лично посмотреть на пилота. Ей хватало информации от компьютерных детекторов… хорошо еще, что говорит не через динамик и синтезированным голосом. Бледное, синеватое лицо, тонкие губы, набухшие веки в красных прожилках, гладко зачесанные короткие волосы.
— Алекс Романов, спец, мастер-пилот… — начал он. Паучиха опять взмахнула рукой, показывая, что информации достаточно.
Алекс замолчал. Стоял, глядя на персоналку перед паучихой. Экран был отключен, и чем сейчас занята женщина он не знал. Может быть, готовит чей-то контракт. Может быть, ищет способы уклониться от налогов. Может быть, сортирует товары на складах. А может быть, занимается любовью с партнером на другом конце галактики. Маленькая машина с гордой наклейкой “Gel-Crystal inside” позволяет ей очень многое. Неважно, что гель-кристалл размером со спичечную головку…
— Корабль “Зеркало”, компания “Небо”, — сказала паучиха. И открыла глаза.
Это было так неожиданно, что Алекс вздрогнул.
Словно могучий волшебник прошептал заклинание, превращая живой придаток машины в человека.
Паучиха оказалась довольно молодой. Даже симпатичной. Ей бы причесаться, сходить к косметологу, и сменить рабочий комбинезон на платье…
— Ваши документы, — сказала она.
Алекс не понял. Даже потянулся к карману, где лежала копия контракта. Но паучиха уже протягивала ему выскочившую из принтера доверенность на корабль.
— Корабль к старту готов. Документы вы получили. Я могу чем-то еще вам помочь?
Сказать было нечего. Паучихи и впрямь выполнили свою работу. Именно так, как должны были выполнить... в идеале. Вот только почему обошлось без долгого копания в биографии Алекса, вопросов “Вы действительно страдали энурезом в возрасте пяти лет? С чем была связана ваша глубокая эмоциональная привязанность к парализованной бабушке? А много вы выпили, когда вас избили в баре на Засаде?”
— Спасибо, — сказал Алекс. — Извините…
— Да?
— Нет… ничего.
Он повернулся и пошел к двери, чувствуя спиной взгляды всех паучих.
Да в чем же дело?
У них сегодня день культурного обслуживания?
Идет проверка, и за происходящим в паучатнике наблюдают инспекторы?
Лицо Алекса напомнило паучихе ее школьную любовь?
Слишком хорошо — это тоже плохо.
Охранник посмотрел на выходящего Алекса с удивлением. Спросил:
— Совсем погано?
— Да… видимо.
— Рано утром одного спеца… тоже. Едва зашел — выскочил весь красный, руки трясутся. У него оказались неполные данные о родственниках по материнской линии. Велели собирать. Дня на три беготни, говорит. Никогда и никого эти родственники не интересовали, а тут потребовалось. Для льготного страхования, представляешь? Для его же пользы. А корабль, куда он нанялся, уходит сегодня вечером.
Охранник рассмеялся, беззлобно, даже с сочувствием. Ему и самому приходилось обращаться к паучихам.
— Страхование — вещь полезная, — сказал Алекс. Кивнул охраннику, и пошел к транспортной платформе, оставленной кем-то неподалеку. Может быть, ее забыл тот самый бедолага-спец, воюющий сейчас с паучихами из имперских архивов.
Судя по документам, корабль ждал не в ангаре, а прямо на взлетном поле. Видимо, недавно на планете. Алекс стоял на платформе, придерживаясь за поручни — вбитая специализацией привычка иметь три точки фиксации в движущемся объекте. Платформа выплыла на магистральный туннель и поперла под взлетным полем с полной скоростью.
Алекс вдруг понял, что насторожило его с самого начала.
Право на полный подбор экипажа!
Так не делается. Точнее делается, но лишь когда корабль построен на этой планете. А “Зеркало” — земной сборки.
Кто-то должен был управлять кораблем на пути к Ртутному Донцу. Пусть не полный экипаж, пусть минимальная группа — пилот, навигатор и энергетик. Но нанимать людей на разовый рейс в одну сторону, чтобы начинать поиск экипажа на другой планете — абсурд. Земля предоставляла куда больший выбор специалистов, чем колониальный мир, пусть даже развитый. Тем более, существовала полезная традиция оставлять в экипаже хотя бы одного человека из прежнего состава. У каждого корабля своя неповторимая индивидуальность, и опытный человек порой может сохранить не только время и деньги, но и саму жизнь корабля.
Странно…
Платформа затормозила, стабилизировалась под выпускной шахтой, и начала медленно подниматься. Двадцать метров вверх, сквозь скальный грунт и бетонную подушку взлетного поля… Алекс посмотрел на Беса — тот казался задумчивым и настороженным.
Все верно. Неправильность есть, но какая… Как в старом анекдоте о спецах, уже лет сто, наверное, блуждающем среди натуралов — “чую подвох, а вот в чем он?”
— Но мы ведь не могли позволить девочке умереть? — спросил Алекс Беса.
Судя по лицу чертенка — очень даже могли.
В чем же подвох?
Экспериментальная модель корабля? Что-то опасное и непроверенное, куда нужно заманить экипаж, и пронаблюдать за дальнейшим? Вряд ли. Судя по документам, корабль очень хороший, но без неожиданных модернизаций. Все оборудование типовое.
Опасный рейс? Тоже чушь. На опасные рейсы заманивают деньгами, страховками, льготами. Чем угодно, но не обманом. Себе дороже выйдет, для любой компании. Всегда найдутся желающие сунуть голову в львиную пасть, зачем принуждать тех, кто не хочет.
Работа на грани закона? Те же возражения.
Дело не в корабле. Дело всегда в людях, а не в железках.
Алекс покачал головой, и постарался выбросить сомнения из головы. Не насовсем… так, отложить их в дальний уголок памяти.
Платформа выплыла сквозь разошедшуюся диафрагму люка, качнулась, меняя плоскость опоры, и поплыла над взлетным полем. Через пару секунд Алекс действительно забыл о своих подозрениях.
Он был дома…
Космопорт, пусть и утратив былое значение, жил полноценной жизнью. Садились одновременно два челнока, с расстояния Алекс определил их как старенькие “Манты” не то третьей, не то четвертой модели. Определил даже не по силуэту, по рисунку пилотирования и посадочным скоростям. В центре поля стоял, растопырив три кольца опор, тяжелый грузовой “Кашалот”, предельного, пожалуй, для космодрома тоннажа. От него ползла череда автопогрузчиков, сжимающих в манипуляторах контейнеры и цистерны. Трудились над изящной прогулочной “Выдрой” маленькие роботы, ползали по плоскостям, проверяя и залечивая корпус.
Только здесь и стоило жить. Здесь и в полете.
Алекс улыбался.
Ему больше не портило настроение тусклое серое небо, где смешались в вонючем коктейле смог и дождевые тучи. Над этим небом есть другое, чистое и бесконечное, созданное для свободы, для полета… для него лично.
А потом платформа обогнула “Выдру”, и Алекс увидел свой корабль.
“Зеркало” стояло в стартовой позиции. Будто исполин-дискобол выпустил из рук снаряд, и тот повис над землей, не спеша взмыть в небо. Двадцатиметрового диаметра диск из биокерамики, шесть опор, три маршевых двигателя… немного непривычная компоновка, “букетом” в кормовой части… впрочем, это может быть удобно… выпуклость пилотажной рубки чуть больше стандартной для такого корпуса… видимо, возможно парное пилотирование…
Алекс сглотнул вставший в горле ком.
“Зеркало” было ослепительно прекрасно. Совершенно — в своей увеличенной рубке, нестандартной компоновке двигателей, нежно-зеленой броне…
Эта была любовь с первого взгляда. По одной лишь внешности.
Так человек, способный любить, вздрагивает при взгляде на лицо в толпе. Вокруг еще есть десятки, сотни, тысячи лиц — но они уже не нужны.
Иногда Алекс жалел о том, что не умеет любить людей. Но лишь до тех пор, пока не влюблялся в корабль.
— Здравствуй… — прошептал он, глядя на “Зеркало”.
Платформа затормозила, Алекс спрыгнул на бетон и подошел к кораблю. Протянул руку, осторожно, кончиками пальцев касаясь брони. Биокерамика была теплой и упругой. Живой.
— Ты знаешь, кто я… — негромко сказал Алекс. — Да? Ты меня видишь… Привет…
Он пошел вокруг корабля, касаясь брони рукой — пока хватало роста. Корабль молчал, корабль изучал его в ответ.
— Я тебе нравлюсь?
Сейчас он был рад, что на корабле никого нет. Это был только его миг. Нет, общий для него и корабля.
— Принять капитана.
Идентификатор под ключицей остался неподвижным. Запрос, наверняка, был. Но не по полной программе. И это было хорошо. Это было ответным знаком. Доверием.
Над головой открылся люк, выскользнула лесенка, оканчивающаяся маленькой платформой. Алекс шагнул на нее, и позволил кораблю поднять себя внутрь.
Шлюзовая оказалась стандартной. Три скоростных скафандровых блока, скутер в креплениях. Алекс подождал, пока обшивка под его ногами срослась, сошел с платформы, ставшей частью пола, и вышел в центральный коридор корабля.
Пока все было привычно. Корпус диктовал компоновку помещений, единственное отличие — вместо убранных в корму боковых двигателей размещались боевые посты. Инспекцию следовало начинать именно с них, затем — вскрыть пакет с инструкциями в капитанской каюте, и лишь потом отправиться в главную рубку. Но сейчас Алексу было плевать на положенный распорядок. Он пошел к рубке. Корабль погнал перед ним по коридору неяркую волну света, скорее приноравливаясь к его скорости, чем задавая темп.
— Капитанский доступ, — остановившись перед люком сказал Алекс.
На этот раз идентификатор запульсировал. Корабль не мог предоставить ему всей свободы управления, не удостоверившись в личности.
Потом люк втянулся в стену.
Рубка и впрямь была парная. Алекс постоял, оценивая небольшое овальное помещение: стенные экраны светились матовой белизной, ложементы были раскрыты, резервные пульты запитаны.
Нормально. Он боялся, что парная рубка на столь маленьком корабле окажется неуютной. Но пока такого ощущения не возникало. Капитанский ложемент был немного вынесен вперед — уместный символ. Может быть, вдвоем будет даже хорошо.
Хотя многое зависит от того, кто именно станет вторым пилотом…
Алекс прошел к ложементу. Лег, вручную зафиксировал крепления.
Корабль терпеливо ждал.
Алекс прикрыл глаза.
Страх? Нет… не страх. Скорее, волнение, как у подростка перед первым поцелуем, уже неминуемым, когда губы тянутся друг к другу… но все еще остается неизведанным, чудесным, не случавшимся ни с кем и никогда.
Алекс был мастер-пилотом на кораблях, куда больших, чем “Зеркало”. Но капитанский доступ получал лишь на старой тренировочной “Цапле”, одним из трех кораблей в пилотной школе.
Если продолжать аналогию — “Цапля” была шлюхой. Опытной, умелой, доброжелательной проституткой, каждый день обучавшей очередного неопытного парнишку-курсанта искусству летать. Алекс вспоминал свой первый корабль, вспоминал с теплом и благодарностью, но сейчас все было по другому.
Или — должно было стать…
— Контакт… — сказал он, откидываясь в ложементе.
И почувствовал, как теплая волна родилась в затылке и, разгораясь, понеслась по телу. Перестроенные нейроны затылочных долей мозга вошли в резонанс с нейротерминалом.
Мир исчез. Умер в короткой ослепительной вспышке — и родился вновь.
Алекс стал кораблем.
Он потянулся — всем своим дисковидным телом, качнулся на опорах. Почувствовал биение глюонового реактора корабля. Включил сенсоры, и вобрал в себя пространство над космопортом. Только что приземлившиеся “Манты”, входящий в стратосферу “Кайман”, острые иглы флаеров, порхающих над городом, за пределами запретной зоны…
Но это еще не было полным слиянием.
Где-то рядом, уже почти переплетаясь с его сознанием, жил корабль. Уступивший ему свое тело, ставший продолжением разума — и наблюдающий со стороны. Алекс отключил сенсоры и остался в темноте и тишине внутреннего пространства.
Космические корабли не являются полноценной личностью. Так же как суперкомпьютеры, автоматические заводы, океанские корабли и прочие полуживые создания. Людям не нужны конкуренты. Некоторые считают, что искусственный разум кораблей остановлен на уровне собаки, другие приводят в пример крыс. Впрочем неизвестно, что является большим комплиментом.
Вот только сейчас это было неважно.
Теперь они стали единым целым — человек, со всей его памятью, опытом, навыками, и корабль — набор специализированных программ, соединенных общей морально-этической матрицей. Корабль мог грустить, мог радоваться, ему был знаком страх и неприязнь, симпатия и отвращение. Да… да. Наверное, на уровне собаки или крысы, свиньи или кошки. Те, кто никогда не испытывал слияния, могли соревноваться в остроумии до бесконечности.
Алекс знал простую тайну. У любого корабля была душа.
И лишь тот, кто становился капитаном, постигал эту душу до конца.
— Я не обижу тебя…
Корабль не мог ответить. Словами отвечали лишь сервисные программы: искусные, натренированные, способные поддержать беседу — и абсолютно безмозглые.
Для того, что составляло душу корабля, было доступно лишь бессловесное общение в краткий миг единения с капитаном.
— Я люблю тебя…
Корабль не имел ни внешности, ни возраста, ни пола, ни голоса.
Только радужная паутина эмоций, навечно застывшая на грани осознания себя.
Любить корабль было смешнее, чем заниматься сексом с животным. Официально никто и никогда не употреблял слово “любовь”, описывая отношения капитана и корабля. Говорилось “эмпатия”, говорилось “эмоциональный контакт”.
Неофициальную правду знали все.
В этом была и притягательная сила, и едкая горечь капитанской должности. Покинуть свой корабль — все равно, что бросить любимую. Да, отношения могли ослабнуть, могла стереться их яркость. Капитан мог пожелать покинуть корабль, так же, как корабль мог не принять капитана. Были такие, кто менял корабли с легкостью Дон Жуана. Были и корабли, не принимающие никого, не идущие на “эмоциональный контакт”.
И все-таки быть капитаном — это значило слишком многое. Рано или поздно, понимание настигало любого, кто командовал “контакт”, откинувшись в капитанском ложементе.
Сейчас этот миг пришел для Алекса.
Радужная паутина коснулась его — робко, трепетно, осторожно…
Алекс ждал, столь же бесплотный сейчас, распростертый в черной пустоте, открытый настежь.
