Отпустили его только утром. Гремя ключами, Глен отпер решетчатую дверь камеры, в которой коротал ночь Мартин, буркнул:
— Пошли...
Уже по тому, как шериф себя вел и как спокойно повернулся спиной, Мартин понял — обвинения с него сняты.
Они вышли из короткого коридорчика, решеткой разгороженного на четыре камеры — все пустовали, преступность на Прерии-2 явно была невысокой. В своем кабинете Глен шумно сопя снял с Мартина наручники, спросил:
— Претензии есть?
— Честно или по совести? — спросил Мартин.
— Вы, русские, все психи, — искренне удивился Глен. — В чем разница-то?
Мартин улыбнулся:
— Честно — претензии есть. А по совести — нет. Я на вашем месте вел бы себя точно так же.
Шериф некоторое время пытался понять, потом покачал головой:
— Ладно, нет и нет. Жалобы писать будешь?
— Нет, — покачал головой Мартин. — Я же говорю — по совести претензий не имею.
Глен махнул рукой:
— Садись... сыщик.
Они вновь расположились за столом шерифа, Глен включил кофеварку, но клавиша с щелчком выскочила обратно. Шериф ругнулся, позвонил по телефону и потребовал воды. Зашла некрасивая молодая женщина, налила в кофеварку воды из графина.
Мартин терпеливо ждал.
— Ты не стрелял, мои ребята стволы проверили, — сообщил Глен то, что Мартин ему безрезультатно доказывал накануне. — И вроде никакого отношения к этим козлам не имеешь... так что народ Прерии-2 тоже не имеет к тебе претензий.
— Кто они такие? — спросил Мартин.
Глен набычился было — полночи он требовал от Мартина ответа именно на этот вопрос. Потом неохотно признал:
— Профессиональные охотники за наградой. Жили на Земле, действовали большей частью в интересах колоний... обычное дело. Они вначале заявились ко мне, предъявили ордер... все честь по чести...
— Вы не смогли их остановить? — спросил Мартин. — Пятеро хорошо вооруженных профессионалов... нагрянули под вечер, в участке никого....
Глен начал багроветь.
— Я вас не осуждаю, — мягко сказал Мартин. — И в итоге вы оказались правы — ситуация разрешилась с наименьшим кровопролитием.
Шериф как-то сразу обмяк. Налил кофе Мартину и себе, потом достал подаренную накануне сигару, закурил. Сказал:
— Кто знает, как оно могло повернуться... Ковбой... дьявол с ним, с ковбоем. И знать не хочу, чего он натворил! Странный тип, два года на Прерии жил, так ни с кем толком не сошелся. Девчонку вот жалко. А уж какой пример для населения... не дай Господь, начнется у нас вся ковбойская экзотика в полном объеме! Проклятый Голливуд!
Мартин кивнул.
— Так что же, с девочкой ты ошибся? — спросил шериф. — Говорил, что она погибла на Библиотеке...
Мартин насторожился и потому ответил очень эмоционально и раздраженно:
— Да нет, не ошибся! Ее отец пятнадцать лет назад развелся с женой, а дочек-близняшек они поделили. Одна дочка папе, другая — маме.
— Твою мать! — с чувством сказал шериф.
— И даже не говорили девчонкам, что они двойняшки, — продолжал Мартин, воодушевляясь. — Дождались... они узнали друг про друга, встретились, подружились... и решили родителей наказать. Девочки умные, ну и планов громадье... решили раскрыть все тайны мироздания. Одна отправилась на Библиотеку, тайны обелисков расшифровывать, другая — на Прерию, в руинах копаться. Встретиться собирались в каком-то третьем мире через неделю.
— Какие мы оптимисты... — заметил шериф.
— То-то и оно, — кивнул Мартин. — Такое ощущение, что над девчонками злой рок повис. Одну убило взбесившееся животное, другую — шальная пуля.
— Некоторым Землю покидать нельзя, — согласился шериф. — Господи Иисусе... не завидую я тебе, парень.
— Я как представлю, что мне придется им рассказывать, сам себе не завидую, — вздохнул Мартин.
Несколько минут они в молчании пили кофе, потом шериф достал фляжку и разлил по глотку виски в маленькие серебряные стаканчики. Не без гордости пояснил:
— Собственное производство...
В общем, расстались они почти друзьями. Мартин не вспоминал пары полученных за ночь зуботычин, Глен не припоминал высказанных Мартином в пылу допроса обещаний. Мартину вернули все вещи и шериф даже предложил вместе сходить в гостиницу, чтобы Мартину без споров вернули деньги за оплаченный вперед номер. Мартин махнул рукой и от предложения отказался.
Уже в дверях шериф словно бы невзначай предложил Мартину транспорт до Станции — совершенно случайно его помощник собирался ехать в том направлении. Мартин с благодарностью согласился. Они обменялись рукопожатиями и расстались вполне довольными друг другом.
Доставить на Землю письма Мартина не попросили. Здесь доверяли только своей почтовой службе. Зато травы, из которых заваривали местный аналог чая, продали с удовольствием и никаких пошлин на вывоз налагать не стали. Все-таки свобода торговли здесь была свята.
Конечно, Мартину было очень любопытно, в каком звании на самом деле состоит шериф, в каком ведомстве служит — за право контролировать американские колонии боролись между собой ЦРУ, АНБ и ФБР. Но задавать такой вопрос было по меньшей мере неразумно, тем более — для частного сыщика, провалившего простейшее задание.
Пусть уж американцы, раз им втемяшилось такое в голову, продолжают делать вид, что колония на Прерии-2 полностью независима и существует на свой страх и риск. В конце концов есть парочка колоний, где преобладает русское население. И пусть дела там идут не Бог весть как хорошо, но и там изрядная часть местного населения успела поносить погоны.
Крепкий “Лендровер” доставил Мартина к Станции за полчаса. По-прежнему паслось невдалеке стадо, только подросток-пастушок, проводивший их бдительным взглядом, теперь был другой. Интересно, это неофициальные помощники, или что-то вроде кружка “Юный друг Шерифа”?
— Если родители девушки захотят навестить могилу, — сказал крепкий парень, отряженный шерифом на проводы Мартина, — то мы будем рады их видеть.
Фраза прозвучала цинично, но Мартин не стал придираться. Парень явно переживал о смерти красивой молодой девушки.
— Я передам, — сказал Мартин.
— У нас, вообще-то, очень редко случаются такие неприятности, — продолжал парень. — Порой забредает идиот, который хочет скакать по степи и палить во все стороны. Но мы таких быстро вразумляем.
— Это у вас еще будет, не волнуйтесь, — сказал Мартин. — И стрельба на скаку, и ограбление почтовых дилижансов, и набеги индейцев. Вот перевалит население за сотню тысяч — и начнется.
Парень немного обиделся и буркнул:
— Индейцы мирные, мы с ними хорошо ладим...
Подхватив рюкзак Мартин выбрался из машины. В голове вертелись самые разные планы, но мечта о горячей ванне превалировала.
— Домой? — спросил Мартина вслед помощник шерифа.
— Конечно, — бодро соврал Мартин.
И пошел к крыльцу.
Этот ключник явно был трезвенником. Или же на Прерии-2 ключники ввели сухой закон. Если вчера он пил лимонад, то сегодня — свежевыжатый апельсиновый сок.
Мартин от вежливо предложенного напитка не отказался, выпил сок, закурил, посидел, собираясь с мыслями. Ключник доброжелательно смотрел на него, развалившись в плетеном кресле и готов был, казалось, ждать рассказа до вечера.
— Очень интересно смотреть в чужие окна, — сказал Мартин.
Ключник завозился, устраиваясь поудобнее. Налил себе новый стакан сока, бросил пару кубиков льда из термоса.
— Не заглядывать, — продолжил Мартин, — а именно смотреть. Люди привыкли считать, что их дом — их крепость. Люди не любят бесцеремонных гостей. Может быть потому мы и вас недолюбливаем — явились без спроса, не позаботились спросить разрешение на то, что мы охотно бы разрешили... Но у каждой крепости есть свой флаг. И пусть наши флаги — лишь занавески в наших окнах. Все равно, это флаги. Для прохожего, что поднимет глаза, проходя мимо по улице. Для живущих в доме напротив. Да пусть даже для извращенца, что сидит у своего окна, выставив бинокль между занавесками! Флагом может быть все, что угодно. Кружевная тюль и изящные шторы, стеклопакеты и жалюзи. Елочка, нарисованная на стекле зубной пастой перед Новым Годом. Цветы в горшках или мягкая игрушка на подоконнике. Аквариум с рыбками или вазочка с засушенной розой. Даже грязные окна, за которыми оборванные обои и голая лампочка на шнуре — тоже флаг. Пусть и белый флаг капитуляции перед жизнью... Мне нравятся города, в которых не боятся поднимать флаги. Обычно это чужие города... в России нас слишком долго отучали иметь свое знамя. А мне нравится, когда люди не боятся гордиться собой. Мне нравится приветствовать чужие флаги.
Он замолчал, переводя дыхание. И продолжил, глядя на ключника:
— Мне интересно, каким люди видят мой флаг. Иногда я ставлю на подоконник старую красивую лампу с матовым абажуром и включаю ее на всю ночь. Просто так. Пусть кто-нибудь, проходя мимо, увидит свет и решит, что здесь читают хорошую книгу или бьются над упрямой теоремой, занимаются любовью или сидят над постелью больного ребенка. Пусть подумают что угодно. Главное, чтобы никто не догадался, что у меня нет своего знамени.
Мартин замолчал, налил себе сок.
Ключник пошевелился в кресле, сонно пробормотал:
— Ты развеял мою грусть и одиночество, путник. Входи во Врата и продолжай свой путь.
Мартин, вовсе не собиравшийся заканчивать историю так быстро, поперхнулся соком. Но постарался смущение скрыть, кивнул и сказал:
— Спасибо, ключник. Мне кажется, что меня ждет долгий путь. Я не уверен, что он закончится на планете аранков.
— Флаги... замки... крепостные стены и глубокие рвы... — пробормотал ключник. — Вовсе не страшно, что флага еще нет. Важнее, что ты его ищешь.
Мартин подождал немного, но ключник молчал. Он кивнул и направился к двери.
— Нам известна одна-единственная раса в галактике, которая не имеет нужды в знаменах, — неожиданно продолжил ключник. — Аранки — высокоразумные и во всех отношениях приятные существа. Но они не понимают выражения “смысл жизни”. У них нет религии и даже понятия Бога. Они наделены инстинктом самосохранения, но не боятся смерти. Они обладают прекрасным чувством юмора, гуманны, любопытны и обаятельны. Но ни один представитель этой расы не задается вопросом “в чем смысл жизни”. Никогда. Они рассматривают само это понятие как любопытный феномен, свойственный иным разумным формам жизни, но не испытывают комплекса по поводу своей ущербности... или уникальности.
Ключник помолчал миг, потом добавил:
— И в окнах их домов нет занавесок.
Мартин простоял у двери еще минут пять, но больше ключник не проронил ни слова.
Ванна — великое изобретение.
Мартин пролежал в каменном бассейне почти час, то делая воду погорячее, то включая гидромассаж, то пуская через форсунки холодные струи, приятно щекочущие распаренное тело. В номере он нашел пару книжек, оставленных какой-то доброй душой — томик Стивенсона на французском и “Темные аллеи” на английском. Подивившись такому интересному сочетанию, Мартин взялся за Бунина. На английском Бунин шел плохо, но изголодавшиеся по буквам глаза все равно радовались.
Сказанное ключником насторожило Мартина, даже отчасти — смутило. Он слышал и раньше про уникальные особенности психологии аранков, но небольшой опыт общения с этой расой вовсе не наводил на мысли о какой-то ущербности. Задаваться вопросом о смысле жизни свойственно любому разумному существу. В той или иной мере свойственно разумным и религиозное чувство. Как же можно жить, не имея цели? Не видя в жизни какого-то глобального, вселенского смысла?
Мартин размышлял на эту тему довольно долго. Попробовал даже поискать смысл жизни для себя, но немедленно подвергся приступу депрессии. Ну не в кулинарных изысках же этот смысл! И не в путешествиях по галактике, посредством любезно предоставленных ключниками Врат! Может быть, в любви? Но на данный момент Мартин не был влюблен и это его вполне устраивало. Может быть, смысл жизни в тщеславии, в желании прославиться в веках? Так это надо быть либо подлинным гением, либо самовлюбленным болваном, уверенным в своей гениальности. В жизни вечной, обещанной религией? Но Мартин, хоть и причислял себя к людям верующим, эту перспективу оценивал весьма скептически. И на счет собственной праведности он испытывал глубочайшие сомнения и на сохранение собственной личности в загробном мире особых надежд не испытывал — все религии, если отбросить сладенькие средневековые картины рая, обещали лишь ту или иную форму растворения в абсолюте.
Так что сформулировать смысл собственного существования Мартин не смог, а напротив, почувствовал жгучую зависть к аранкам, вообще не испытывающим подобных терзаний. Хорошо устроились! Может быть, потому и считаются самой высокоразвитой расой после ключников?
В конце концов, отбросив бесплодные философствования, Мартин выбрался из ванны, промокнул полотенцем кожу и нагишом, чтобы тело отдохнуло и обсохло, уселся за стол. Листок бумаги, ручка — что еще нужно человеку, чтобы вдумчиво оценить ситуацию?
Первым делом Мартин нарисовал два кружочка и подписал их “Ирина-1” и “Ирина-2”. Потом перечеркнул кружки. Рядом нарисовал третий кружок, “Ирина-3”, и поставил жирный вопросительный знак.
На этом этапе Мартин глубоко задумался.
Библиотека. Прерия. Аранк.
Три планеты. Две первые хранили в себе те или иные древние артефакты, которые Ирина Полушкина собиралась исследовать. Но мир аранков был древним сам по себе, и уж конечно аранки изучили загадки своей планеты. Зачем же было Ирине туда отправляться?
Главный вопрос — каким же образом “Ирина Полушкина, одна штука” превратилась в трех взбалмошных девиц, Мартин решил пока не трогать. Версию с сестрами-близнецами, изложенную шерифу, он, конечно, всерьез не воспринимал. Скорее это было делом рук ключников... с них станется клонировать девчонку. Вот только зачем?
И очень, очень сильно напрягали Мартина две случившиеся смерти. Пока их можно было отнести к досадным совпадениям, но начинала уже угадываться в происходящем какая-то система — неприятная, мрачная и, возможно, вовсе не подвластная человеческому разуму.
Вздохнув, Мартин пририсовал на схему квадратик, которым по какой-то прихоти восприятия решил обозначить себя, любимого. Выбора у квадратика особого не было. Либо отправиться на Землю — Мартин провел жирную черту внизу листа и отчитаться перед Эрнесто Полушкиным. Либо посетить планету аранков, отыскать там гипотетическую третью Ирину и постараться оградить от всех возможных опасностей... уговорить вернуться домой... заставить подписать бумагу с твердым отказом от возвращения.
Подумав о бумаге, Мартин сразу же вспомнил про письмо Ирины, написанное в баре за десять минут до смерти. Шериф изучал письмо очень пристально, но потом согласился отдать его Мартину — для родителей Ирины. Сейчас Мартин достал письмо и перечитал, морщась и борясь с ощущением, что над ним откровенно издеваются.
Дорогие мама и папа! — писала Ирина. У меня все хорошо, чего и вам желаю. Милый молодой человек, — ну не наглость ли со стороны семнадцатилетней девчонки! — передал от Вас приветы и спросил, не собираюсь ли я вернуться. Нет, не собираюсь. Все идет слишком хорошо, чтобы отвлекаться. Как там Гомер, не скучает ли? Поцелуйте его от меня, скоро он получит вкусную косточку. На этом письмо заканчиваю, ваша любимая Иринка.
Мартин не считал себя экспертом по семейным отношениям, но просьба поцеловать собаку в сочетании с насмешливым тоном письма и подписью “ваша любимая Иринка” его смутила. Похоже, девчонка родителей ни в грош ни ставила, считала, что ей все сойдет с рук и вообще была душевно черствой особой.
Вот только не слишком вязался этот образ с криком “не стреляйте” и отчаянным броском под пули, в попытке остановить перестрелку. Может быть, это письмо — отголосок семейных ссор? Выдрал Эрнесто любимую дочку, или еще как-то проявил власть, ну а в семнадцать лет это вполне серьезный повод для обиды...
Мартин с кряхтеньем запечатал письмо в конверт, спрятал в рюкзак — вместе с жетоном Ирины. Нательный крестик он в этот раз брать не стал, Ирину обещали похоронить по-христиански.
— Нет, мало тебя в детстве пороли, — сказал Мартин задумчиво. И поймал себя на том, что разговаривает с Ириной не как с умершей, а в полном и глубочайшем убеждении — им предстоит встретиться снова.
Что ж, тогда и медлить не стоило.
Мартин оделся, грязные носки и белье выбросил — не таскать же их с собой в ожидании прачечной. Подумал, не подремать ли пару часов, компенсируя ночной недосып, но, видимо, адреналина в крови было достаточно — спать не хотелось.
