Однажды я летал в космос. Нашей общине принадлежала маленькая, старая яхта, переделанная из какого-то военного корабля времен Смутной войны. Говорят, на ней даже можно долететь до ближайшего обитаемого мира.
Лет десять мне тогда было... я как раз отказался от поездки на Терру. Может быть поэтому, чтобы не грустил слишком, дядя и взял меня на борт. Полет был суборбитальный, положено раз в несколько лет проверять яхту в работе. Помню я мало что, меня очень сильно мутило, вначале от перегрузок, потом от невесомости. Но повод для гордости остался — мало кто из моих ровесников мог похвастаться хоть таким полетом...
Но сейчас, когда мы с Огариным остановились перед яхтой — матово-синей, лоснящейся, будто и не прорывавшейся только что сквозь атмосферу, я еще раз понял, какой смешной повод имел для гордости...
Шлюзовой люк был открыт, на плиты космодрома спускалась аккуратная, ажурная лесенка. На последней ступеньке, держа в руке пистолет, стояла девочка лет десяти.
Самая обычная девочка. Миленькое лицо, светлые кудряшки. Одета она была не в полетный скафандр, а в джинсовый комбинезончик с лямками на груди и какой-то смешной переливающейся аппликацией на кармашке. На нее как-то так странно падал свет, что она казалась окруженной мерцающим облаком. Если пистолет убрать, и дорисовать крылышки, то получился бы ангелок для рождественской открытки.
— Стоять, — сказала девочка. — Документы.
Голос у нее оказался неожиданно хрипловатый, а тон — более чем убедительный.
— Капитан Денис Огарин, Имперские военные силы, — мой товарищ не казался удивленным. — Я исполняю обязанности коменданта порта.
— Документы.
Денис неторопливо достал удостоверение, раскрыл, показал, не трогаясь с места. Да что она сможет увидеть, мы стоим в полутьме, до нас десять метров...
— Звание капитана получили вчера? — глянув на удостоверение спросила девочка.
— Да.
— Почему именно вчера?
— Знаешь, детка, я уже пять лет задавался вопросом — почему я лейтенант? — ответил Огарин. Очень дружелюбно, но такая сталь в голосе прорезалась... — И вот вчера, наконец, получил капитана. Формальности закончены?
Девочка молчала.
— Вначале сними щит, — сказал Денис. — Потом я хотел бы выслушать рапорт. Кто командует кораблем?
— Я, — девочка хлопнула себя по кармашку. Рисованная мордочка лисенка перестала светиться. Погасло и мерцание вокруг девочки. — Эн Эйко, второй пилот крейсерской яхты “Палладин” класса “Рикша”. Выполняю обязанности командира корабля.
— Что произошло с Анастасисом Эйко? — Огарин явно знал о яхте и ее экипаже больше, чем сказал мне.
— Несчастный случай, — девочка мимолетно покосилась на светящееся отверстие люка. — Во время сборки и разборки табельного бластера он не проверил остаточный заряд аккумулятора.
— Ясно. Как я понимаю, все доказательства несчастного случая собраны?
— Да, — в голосе девочки мелькнула насмешка. — При желании можете проводить расследование.
Огарин подошел к ней, взял за подбородок, заглянул в глаза. Мне показалось, что девочка напряглась.
— Ты очень хорошо держишься. Можно неофициально полюбопытствовать, откуда такая подготовка?
— Школа “Дочери Кали”, — поколебавшись ответила девочка.
Я не понял. А вот капитан, кажется, да...
— Так... И ты можешь так спокойно говорить о гибели отца?
— У него аТан, — презрительно бросила девочка.
А вот тут и меня проняло! У нас в общине многие считают, что аТан — сплошная выдумка и надувательство. Правда, Огарин мне говорил, что бессмертие реально существует. Вот только стоит огромных денег. Так что — можно смело не брать его в расчет. Не для нашего нищего, окраинного мира эта роскошь — аТан.
— А у тебя? — поинтересовался Огарин.
— Может быть вы захотите узнать и подробности моей интимной жизни? — поинтересовалась девочка. Личико при этом осталось столь серьезным, что я вдруг поверил — у малявки и впрямь могут быть “подробности”.
— Прошу прощения, — Огарин сменил тон. — Сейчас прибудет карантинная команда, сдадите официальный рапорт старшему.
— А вы?
— Не люблю читать хорошо подготовленных бумаг, — Огарин вынул изо рта погасшую трубку, досадливо посмотрел на нее. — Вам требуется заправка?
— Нет. У “Палладина” технология Алкарисов, мы можем закончить регату на одной заправке реактора.
— Это хорошо. Наши запасы ограничены, а следом за вами идут другие яхты. Вряд ли все пользуются столь совершенной технологией.
Он очень серьезно говорил с девочкой. Кажется, этот тон у Огарина появился, едва она упомянула о школе “Дочери Кали”. Надо не забыть спросить, что же это значит.
— Все наши просьбы я изложила в просьбе о посадке, — девочка откинула со лба светлую прядку. Вздохнула. — Что-нибудь получится?
— Возможно.
— Я буду очень благодарна, капитан.
— Это мои обязанности по отношению к любому гражданину Империи, — легкая сухая нотка будто давала понять — “не вздумай предложить взятку”.
Девочка кивнула.
— Что вы собираетесь делать с телом? — спросил Огарин.
— Выгрузим. Холодильник у нас небольшой. Вы можете похоронить Анастасиса на местном кладбище?
— Вероятно. Здесь православная община... но они довольно терпимы к иноверцам. Тебя не смущает, что тело будет покоиться вдали от Терры?
— Это только прах, — презрительно бросила девочка. — Что еще с ним делать? Минутку...
Она легко взбежала по лесенке, исчезла в корабле — и вход сразу заволокло туманной дымкой.
— Хорошая яхта, — сказал Огарин. — Если проживу лет пятьсот без особых расходов, так обязательно такую куплю.
— Через пятьсот лет — это будет дешевое старье, — встрял я.
— Ага, — согласился капитан, раскуривая трубку. — Как раз подешевеет настолько, что у меня хватит сбережений...
— Регата — дорогая забава, — рискнул заметить я.
— Мудро ты сказал, Лешка... мудро.
Я понял, что он снова насмехается, и замолчал.
— Не дуйся, — бросил Огарин. — Знаешь, что такое “школа Дочерей Кали”?
— Нет.
— Элитный колледж для девочек. Расположен на Терре, где-то в Гималаях... ну, есть такие горы, высокие... Туда отдают девочек в возрасте около полугода. И забирают в десять лет.
— А зачем так рано отдают? — удивился я. Обида вылетела из головы.
— С ними проводят серию возвышающих операций, процесс довольно долгий... Это не вмешательство в генотип, как у суперов, по наследству не передается, поэтому и не запрещено. Плюс своеобразное воспитание... очень разностороннее. В итоге...
Огарин помолчал.
— В итоге получаются такие вот милые девчушки. Их возвращают родителям — и те могут не заботиться о телохранителях.
— Их учат защищать?
— Убивать их учат. Эта девочка способна положить весь наш гарнизон... при некоторой толике удачи. Никакой эмоциональной слабости, никаких колебаний — она не воспринимает чужую боль. При этом привязанность к родителям и членам семьи — чудовищная, закрепленная на рефлекторном уровне. Мир четко разделен на своих и чужих. Реакции превосходят человеческие, боевая подготовка превосходит ту, что дают любые военные колледжи. В основном — рукопашный бой, террор, подавление психики... Такие девочки дорого стоят, Лешка. Это вложение капитала, и очень прибыльное.
— Ей же в куклы играть! — запротестовал я. Конечно, у нас, например, приняты ранние браки, лет в тринадцать-четырнадцать, но девочке же всего десять!
— Она может имитировать игру в куклы, — спокойно ответил Огарин. — Очень правдоподобно, ты никогда не поймешь подвоха, пока оторванная рука куклы не окажется просунутой в твое дыхательное горло. Это очень любопытный колледж. Нас туда возили, на бал. Нам... нам не понравилось то, что мы увидели. Даже нам.
— Врешь ты все, — не выдержал я. — Не верю.
— Я над тобой частенько подсмеивался, — сказал Огарин. — Но не так. Император одно время хотел прикрыть “Дочерей Кали”, но на него надавили... Кончилось тем, что в программу обучения ввели верность Императору и человеческой расе.
Я смотрел на яхту, пытаясь соотнести услышанное, и кудрявую девочку в комбинезончике.
— А если она слышит то, что ты говорил?
— Ну и что? Они прекрасно знают, что из них сделали. Другой вопрос, как к этому относятся.
— Не верю, — упрямо повторил я.
— Как угодно.
Огарин выпустил облачко ароматного дыма. Вздохнул:
— Вселенная огромна, Лешка. Чудовищно огромна, человеческого разума не хватит, чтобы представить все разнообразие заселенных миров. Есть планеты, где само понятие войны и насилия практически забыто. Они поступились значительной частью своего суверенитета ради благоденствия под крылом имперских сил. Есть маленькие колонии, вроде вашей, где удаленность от цивилизации и малочисленность населения приводят к пасторали бытия. Но большинство миров пропитано агрессией — в той или иной мере.
— Ты все о том, стоит ли мне уезжать? — сообразил я.
— Конечно. Я понимаю, ты киснешь здесь, но... Лешка, лучше быть кислым, но живым.
— Да нет у меня никакого шанса отсюда убраться! — выкрикнул я.
— Есть, — отрезал Огарин. — Теперь есть.
В этот миг в люке яхты показались два маленьких силуэта, тащивших что-то длинное, затянутое в блестящую синтетическую ткань. Первой шла девочка, пятилась, без особого напряжения тащила свой груз... нетрудно было догадаться, какой.
Вторым шел мальчишка, немного постарше ее. Темноволосый, худощавый, глаза большие, настороженные. В отличии от девочки он был в пилотажном костюме, причем сшитом аккуратно, по размеру. В полной тишине дети спустились по лесенке, опустили зашитое в ткань тело на плиты.
— Артем Эйко? — спросил Огарин.
Мальчик кивнул.
— Что в мешке?
— Анастасис Эйко, бывший капитан корабля, — мальчик ответил почти так же спокойно, как и его сестра. Очень-очень тихо, глядя себе под ноги. То ли застенчивый, то ли переживает больше сестры.
— Причина его смерти?
— Неосторожное обращение с оружием, — мальчишка поднял голову, чуть прищурил глаза. Девочка усмехнулась.
— Эн, прошу прощения, но я обязан выполнять предписанные формальности, — сухо сказал Огарин. — Я думаю, вам стоит порадоваться, что я свел их к минимуму?
Девочка сразу посерьезнела.
— Да, господин комендант. Конечно. Когда мы можем продолжить путь?
— Как только найдете желающего принять участие в регате, — Огарин усмехнулся. — Если я правильно понял, правила требуют, чтобы экипаж состоял из трех человек?
Он улыбался все шире и шире, ситуация явно доставляла ему удовольствие.
— Да... — девочка нахмурилась.
— Вся беда в том, что это маленький и патриархальный мир, — Денис развел руками. — Найти здесь человека, который решит отправиться в путешествие через полгалактики — достаточно сложно. А чтобы он еще согласился лететь под командованием десятилетней девочки-убийцы...
Эн вздрогнула:
— Капитан, вы забываетесь!
— Ничуть. В мои обязанности входит безопасность колонии и ее граждан. Поэтому я считаю нужным предупредить всех колонистов о том, что представляет из себя ваш экипаж.
— Я вовсе не настаиваю на командовании кораблем! — выпалила девочка. Скорость, с которой она принимала решения и впрямь была поразительной для ребенка. — Пусть командует кто-то другой! А мы с Артемом готовы лететь пассажирами. Правда?
Артем послушно кивнул. В этой паре он играл не первую роль, хоть был и старше, и мальчишкой.
— Малышка, повторяю, это тихий патриархальный мир... — Денис покосился на меня. — Здесь никто не умеет управлять подобными кораблями. И мало кто отсюда рвется. Вот разве что Лешка хотел...
Я, наконец-то, был удостоен внимания. Да еще какого!
Через мгновение Эн Эйко почти висела на мне, обняв, и заглядывая в глаза. На ее ресницах дрожали слезы.
— Помогите нам! Пожалуйста! Папа все деньги вбухал в этот корабль, он так хотел выиграть регату! И мы выиграем, у нас лучший корабль, нас никто не догонит, честное слово! Мы с Артемом все сделаем сами, мы умеем пилотировать. А вы просто с нами летите, ладно? И четверть приза — ваши!
— Это большие деньги, — согласился Денис. — Очень-очень. Хватит на такую же яхту, аТан, да еще и останется.
Только что она была холодной, сдержанной, уверенной в себе. А сейчас — обычный ребенок, подпрыгивающий на месте от нетерпения, с мокрыми от слез щеками.
— Вы полетите с нами? — спросила девочка.
Я глянул на Огарина.
Вечно у меня что-то не так с удачей. Вроде бы и поймал ее за хвост, да еще там, где ждать ничего не приходилось. Но тут же — облом.
— Я еще с ума не сошел, — сказал я, осторожно отлепляя от себя руки девочки. Ощущение было странное — словно она позволила мне отцепить себя, а вовсе не уступила силе. — Извини, детка, но я с вами не полечу.
И тогда капитан Денис Огарин расхохотался:
— Лешка... малыш... а ты все-таки делаешь успехи! Я боялся, что ты согласишься.
Когда подъехала карантинная команда, Огарин отдал несколько коротких распоряжений, и мы ушли. Мальчик снова скрылся в корабле, девочка стала договариваться о похоронах отца.
— Будем встречать другие корабли? — спросил я.
Денис пожал плечами:
— Не знаю. Вряд ли это окажется столь занятно. “Палладин” был лидером гонки, когда он изменил курс и пошел к вашей планете, за ним ринулись остальные. Они воспользуются случаем, чтобы заправиться и передохнуть — регата длится уже месяц. Кто-то, наверное, наплевал на отдых и продолжил гонку.
— А их теперь снимут с трассы?
— Этих милых деток? Да, вероятно. Законы Империи позволяют детям управлять космическими кораблями. Но присутствие взрослого на борту все же обязательно. По совести говоря, я даже не имею права их отпускать, если они вздумают улететь вдвоем.
— Надо было сказать.
— Надо было. Но я боюсь неприятностей в последние дни службы.
— Каких неприятностей?
Денис покосился на меня:
— Лешка, я не шутил, когда говорил о боевых возможностях девочки. Что, если у нее приказ продолжить гонку любой ценой? Она ведь не будет колебаться ни перед чем. Мы для нее — не люди. Знаешь, я предпочту немного поступиться принципами, но сохранить своих ребят... и вас тоже. Пусть улетают. И если найдут добровольца, что полетит с ними — противиться не буду.
От остановился, раскуривая гаснущую трубку. Тоже мне, космический волк...
— А вот что ты не согласился лететь с ними — меня радует.
— Спасибо, Денис, — мне вдруг стало тепло от его похвалы. — Ну я же не совсем дурак. Лететь в команде аутичного мальчика и психованной девочки... Далеко не улететь.
— Я не сомневаюсь в ее способностях управлять яхтой, — ответил Денис. — Я сомневаюсь в ее возможности существовать в замкнутом пространстве с чужими людьми. Брат, конечно, входит в ее понятие “своих”. А вот любой чужой человек... Лешка, если бы ты полетел с ними, и за обедом слишком резко потянулся за ножом для масла — умер бы с вилкой в глазу.
Он хмыкнул:
— А на следующей планете тебя сгрузили бы в нейлоновом мешке, как жертву неосторожного обращения со столовыми приборами...
Я даже остановился — от страшной догадки перехватило дыхание.
— Ты... ты что, хочешь сказать... их отец?..
— Нет, — отрезал Денис. — Не хочу. “Дочери Кали” из повиновения не выходят. Своих она убивать не способна. Разве что конфликт приоритетов... нет...
Он постучал трубкой о телефон, вытрясая пепел. Буркнул:
— Что-то ты меня заморочил. Лешка, в любом случае по факту смерти будет проведено дознание. Да и нет ведь тут никакой смерти! У Анастасиса — аТан! И не порти мне последние дни на вашей планете. Свалились тут эти яхты на голову... сейчас еще штабную крысу черт принесет...
— Слушаюсь, не портить настроения...
— Ты чего? А... да брось. Считай, что я тебя демобилизовал. Я ведь к яхте тебя тащил, чтобы ты выбор свой сделал. Честно говоря, и не подозревал, что все так серьезно, думал, что тебе выпал шанс убраться с планеты.
— Спасибо, Денис.
— Было бы за что. Домой пойдешь? Или со мной пошатаешься? Мне надо еще курьера встречать.
Я подумал.
— А помощь тебе нужна?
— Нет.
— Тогда — домой. Спать хочу.
— Удачи тебе, — помолчав, сказал Денис.
— Угу. Завтра можно подойти? Расскажешь что и как?
— Если это не будет государственной тайной первой степени, — ухмыльнулся Денис. — Давай, счастливо...
Легко сказать — пойду спать. Куда труднее прийти и уснуть — если до рассвета всего ничего, день вместил больше событий, чем иной год, а в пустом доме — тихо, мертвенно тихо...
Дом у меня самый обычный, деревянный, двухэтажный, в таком хорошо жить большой семье, а вот одному — тяжко. Весь верхний этаж пустует, а я живу на первом, в своей старой детской. Только кровать сюда перетащил нормальную, вот и все изменения.
Когда я понял, что зря глазами хлопаю, уже рассвело настолько, что стало все видно. Подвешенная к лампе — давным-давно перегоревшей, кстати, не люблю верхний свет, модель имперского эсминца. Я ее сам склеил, когда мне было лет десять, по чертежам из детского журнала “Имперский соколенок”. А вот картинка на стене — это рисовала мама. Рисовать она не умела совершенно, если у меня и были художественные способности, то никак не от нее. Все картины где-то наверху, на чердаке. Только эту я не стал снимать, хотя однажды из любопытства насчитал на ней семь только фактических неточностей. Ну не мог Император Грей в разгар Смутной Войны носить боевой костюм модели “Викинг”, его еще не придумали, и на фоне пылающего гнездовья Алкари его изображать смешно, он там не был, и уж никак не мог Император трогательно прижимать к груди свежевылупившегося птенца Алкари, спасенного из огня. Алкари — не цыплята, у них генетическая память, и даже самый мелкий птенец понимает, кто друг, а кто враг. Хватанул бы Императора клювом в открытый гермошлем, и все, нет у человечества вождя... Ну и еще, по мелочи, всякие неточности...
Все здесь было знакомо, все привычно, я с закрытыми глазами могу каждую мелочь найти, а в туалет ночью сходить не просыпаясь вообще, и книжку на стол швыряю не глядя, зная, что упадет точнехонько на единственное свободное место. У нас в общине считают, что так вот и надо жить — храня преемственность поколений, дух, народность и моральные ценности. Когда-то эту комнату занимал отец. Вон, в шкафу на полочке стоит пластиковая модель боевого робота. Это он собрал. А перед ним здесь жил дед. Подоконник сделан из доски, которую дедушка сам украсил выжиганием — там изображен огромный город, который будет стоять на месте нашего поселка в будущем.
Цепочка. Преемственность. Помни дела своих предков, передай их своим потомкам. Главный наш завет.
Я тоже так думаю, конечно. Только не применительно к себе. Не хочу! Не хочу и все! Вот только представлю... появятся у меня дети, старший сын будет жить в этой комнате, зная, что выжигание — от прадедушки, робот — от деда, модель эсминца — от папы... И когда он соорудит что-нибудь достойное духа семьи, так сразу этому найдется свое место — на полочке, или на гвоздике.
Когда я понял, что точно не усну, то свесил ноги с кровати, рукой не глядя щелкнул по клавише кофеварки, и посидел немного с закрытыми глазами, слушая тихое бульканье кофе. Интересно... улетело уже с планеты семейство Эйко?
Конечно, хочется. Очень хочется такой шанс за хвост схватить. Выиграют они регату, или не выиграют, все равно можно будет домой не возвращаться. Устроиться где-то работать, ведь обязательный имперский образовательный курс я закончил на отлично, может быть в армию пойти — рядовым, или техником в космопорт. Все равно — здорово. Но не зря же Денис, который меня вечно ругает за нерешительность, этот отказ одобрил? Как вспомню глаза девочки... страшные у нее глаза. И не потому, что в них злость, или жажда убивать. Просто слишком легко они меняются — то внимательные, серьезные, а то наивные и просительные. Не верь людям, у которых глаза так быстро меняются. Никогда не верь.
Кофеварка проиграла побудку, я протянул руку и взял чашку кофе. Втянул аромат. Не очень, конечно... есть где-то мешочек настоящего, терранского кофе, не нашему чета. Тетя Лиза и дядя Павел хоть и стараются, селекцией занимаются, специальные удобрения выписывают, а все равно кофе не такой.
И откуда я знаю, что именно наш — не такой? Если разобраться, так наоборот, терранский должен неправильным казаться, его я пил раз десять в жизни, а наш — постоянно. Вот только все равно — чувствую. Будто где-то в глубине, в клеточках, как у Алкари, сидит память и нашептывает “не так”, “неправильно”, “подделка”... Отец Виталий говорит, что это пережитки, что хоть Терра и родной мир человечества, но в колыбели вечно жить нельзя. Значит и небо должно быть нам родным, и земля, и безмозглые абори, и джунгли... и этот кофе.
Выхлебал я две чашки, забрался в душ, переоделся в чистое. Потом вдруг принялся за уборку, хоть обычно по пятницам наводил порядок, а сегодня только четверг. Наверное, хотелось что-то делать. Пол пропылесосил и протер старый робот-черепашка, он барахлит, но если его запускать два раза подряд в режиме генеральной уборки, то становится вполне прилично. А я вытер пыль, особое внимание уделив дедушкиному подоконнику — в выжженные линии вечно набивался мусор, и город становился пыльным и ненастоящим, как макеты в нашем музее, потом протер стекла — для окон тоже есть маленький робот, но его замаешься пересаживать со стекла на стекло, проще походить с тряпкой и аэрозолью.
Хорошо бы, если гонщики уже заправились, отдохнули и улетели...
А еще лучше, если военный курьер попутно забрал Огарина. Не хочу я с ним прощаться. Лучше прийти в бункер, и забрать у ребят конверт с какой-нибудь запиской, что он обязательно оставит. Прочитаю... и пойду к священнику просить благословения на брак с Ноновой...
Весь первый этаж я отдраил и отчистил до полудня. Сделал все, что только можно, даже ковер в гостиной почистил пеной, а фамильный хрусталь в буфете сполоснул от пыли и высушил. И только тогда понял, что специально себе занятия придумывал — чтобы не выходить из дома.
Это что же, я боюсь, что передумаю, и в экипаж к сумасшедшей девочке попрошусь?
Нет уж!
На улицах было очень тихо, и у меня зародилось подозрение, что и впрямь все закончилось — гонщики разлетелись, никто и не узнал про неожиданный визит, кроме меня...
Но подойдя к трактиру я понял, что все еще далеко не закончилось.
У входа стояли два незнакомца, высокие, стройные, излишне хрупкие, наверное, с планеты низкой гравитации. Лица у обоих тонкие, прозрачные, нечеловеческие... на эльфов из детских сказок похожи. Когда я подошел поближе, то понял, что один из них — женского пола, едва-едва были заметны под комбинезоном груди, да и бедра пошире.
— Доброго дня вам, — слаженно приветствовала меня парочка. Улыбнулись. Но больше никаких попыток к общению не предприняли — то ли ждали они кого-то еще, то ли собирались со всем поселком перездороваться.
— День добрый, — прошептал я, проскальзывая мимо.
Ой, что внутри творилось!
Здесь было еще шесть иномирцев. Разделить их на две тройки труда не составляло — один экипаж выглядел совсем как наши люди, только одет во все темное, со странными прическами, длинными прядями волос над ушами и с маленькими круглыми шапочками, будто приклеенными к головам. Сидела эта троица на высоких стульях у бара, и пила вино, причем, почему-то, из своей бутылки, я такой раньше не видел. То ли метаболизм у них иной, то ли обычаи не позволяют чужого пить?
Вторая тройка была куда забавнее. Вначале мне показалось, что это тоже экипаж из детей, потом я понял, что люди-то взрослые, только очень низкорослые и хрупкие, с кожей голубоватого оттенка и светлыми, почти белыми волосами. Я попытался понять, что их такими сформировало, но ничего умного не придумалось. Планета с высокой гравитацией — так были бы кряжистыми. Планета с низкой гравитацией — были бы длинными и тощими. А так — словно подростки, только глаза недетские, настороженно-серьезные, и хлещут водку безостановочно.
А наш народ вокруг как с ума посходил...
Все — в лучших одеждах. Подаставали и праздничное, и дедушкины-бабушкины сундуки порастрясли. Лица у всех важные и равнодушные, будто каждый день у нас подобное паломничество иномирцев, причем не туристов, что только под охраной корабельных пушек веселятся, а по городу лишь с охраной ходят, а именно таких вот, свойских ребят. Говорят все об умных вещах — о внутренней политике, об отношениях с чужими, о достижениях науки, о перспективах внутреннего развития, о премьере фильма “Атлантис”, где на выбор целых десять сюжетных линий — и где “Атлантис” гибнет, и где благополучно на Эндорию прилетает, и где Мак-Уильяма обвиняют в краже сокровищ трона, и где оправдывают, и где он гибнет от нехватки кислорода, и где отбирает у своей любимой запасной баллон и в живых остается...
Ужас какой!
Нет, я понимаю, мне и самому хочется сейчас чем-то блеснуть перед заезжими знаменитостями, о которых каждый день в новостях говорят. И приди я пораньше, может стоял бы сейчас рядышком с инфантильными астронавтами, громко споря с Ромкой Цоем, что лучше — два разогнанных реаджекс-привода, или один интерфазник с кварковой подкачкой...
Как иномирцам, наверное, смешно нас слушать...
А может быть, и не смешно. Может быть — все равно. И это еще обиднее.
С Ромкой я поздоровался за руку, мы чуть смущенно переглянулись.
— Не обижайся, — шепотом сказал Цой.
— Да ладно, проехали, — так же тихо ответил я.
Мы улыбнулись друг другу, и я подобрался к стойке. Григорий глянул на меня, был он весь замотан и задерган, даже у него, многое повидавшего, улыбка стала ненатуральной.
— Выпить? Пива? — быстро спросил он.
— Да все равно... давай водки.
Дядька глянул неодобрительно, но рюмку мне налил, и положенную закуску выдал. Я отошел в сторонку, специально встал так, чтобы ни с кем общаться не пришлось. Вертел в руке рюмку, смотрел на ненатурально-шумный бар. Интересно, а где же семейство Эйко?
И тут я их увидел. Конечно, чего бы они пить пошли? Они резвились за стеклянной стеной, в бассейне. Мальчик, Артем, как раз стоял на вышке, готовясь прыгнуть. Рядом замерла наша детвора. Внизу, в ярком купальнике, стояла Эн Эйко, облепленная девочками так же, как ее брат — мальчишками. Выглядели они совсем мирно, и я с легким смущением вспомнил свой ночной страх.
— Алексей...
Я повернулся. За спиной стоял отец Виталий. Тоже с рюмкой и огурчиком.
— Ты слышал что-нибудь об этих несчастных детях?
— Ну... мне говорил капитан... Огарин...
— Да, он всем сказал, — отец Виталий вздохнул. — Они уже объявили, что им нужен третий член экипажа. Потому я к тебе и подошел, Алексей.
— Я все знаю. Эта девочка — убийца.
Священник перекрестился.
— Не в этом грех, многим в нашем несовершенном мире приходится держать в руках оружие. Кто обвинит человека, честно работающего телохранителем или киллером? Меня другое тревожит, Алексей. Я поговорил с малышкой, у нее совсем нет понятия греха...
На всякий случай я кивнул.
— Знаю, тебя переполняют мечты покинуть нашу общину... — с легкой укоризной сказал отец Виталий. Опустив глаза я кивнул. — Это не грех, — строго сказал священник. — Я тебя сам благословлю в дорогу, если судьба так повернется. Но — не с ними! Хорошо?
— Хорошо, — и все-таки я не удержался от вопроса: — А почему не с ними? Это опасно для меня?
— Конечно, — отец Виталий укоризненно покачал головой. — Неужели ты не понимаешь? Ты незнаком с бурным человеческим миром Империи. И начинать путь в таком обществе...
Он вздохнул, залпом выпил. Крякнул, заел огурчиком.
— Даже не думай! — наставительно добавил он. — Хорошо?
Так он и отошел, смутив меня до чрезвычайности. Вся община обо мне печется... Я еще раз глянул на бассейн — но девочки там уже не было. Только ее брат что-то рассказывал нашей детворе.
Ушла куда-то?
В этот миг дверь трактира отворилась, и Эн Эйко вошла собственной персоной. Поверх купальника она набросила халат. Кивком поздоровалась с иномирцами в темном, а вот экипаж из инфантильных даже взглядом не удостоила. Прошла к стойке и сказала дяде Григорию:
— Квас-водку, двойную.
Дядька поморщился:
— У нас не принято наливать спиртное детям.
— У меня гражданство Культхоса, я имею все гражданские права.
С очень неодобрительным видом дядька смешал в высоком стакане сто грамм лучшей водки с шипучим, темным квасом, кинул туда кубик льда и ломтик соленого огурчика, как положено, воткнул тонкую соломинку.
Эн выгребла из кармана халатика пригоршню мелочи, расплатилась. Забралась на крутящийся стул, оглядела трактир. Я заметил, как люди отводят взгляды.
— Да, у меня права взрослого человека, — тихо сказала Эн. Потянула напиток через трубочку. — Да, я училась в специальном учебном заведении. Умею убивать. Так ведь многие умеют. Даже среди вас, верно?
Никто ей не ответил.
— Так почему вы не хотите с нами лететь? — воскликнула девочка. — Это совершенно безопасно, честное слово! И я, и Артем умеем управлять яхтой. У нас все шансы выиграть, все!
Гонщики в темном остались невозмутимы. А вот похожие на подростков — заулыбались. Видимо, они свои шансы тоже ставили достаточно высоко.
— Даже если не победим, — девочка сделала еще глоток. — Все равно, разве никто из вас не хочет путешествовать? Увидеть другие миры? Потом вернуться, если нигде не понравится... Слово чести, мы доставим обратно того, кто полетит с нами!
Отец Виталий оглядел притихшую паству, вздохнул, и твердым шагом направился к девочке.
— Вы хотите предложить свою кандидатуру? — с самым невинным видом осведомилась Эн. Но мне вдруг показалось, что под ее тоном прячется глухая тоска.
— Милая девочка, — хорошо поставленным голосом произнес наш священник. — Я хочу лишь объяснить, почему никто не сможет вам помочь.
— И почему же?
— У нас тихая и мирная планета, — сказал отец Виталий. — Мы христиане, православные. И даже в рамках церкви Единой Воли мы немножко особенные... понимаешь?
— Не совсем, — отчеканила девочка.
— Это надо заглядывать далеко-далеко в историю, милая, — священник покачал головой. — Наш народ очень многое пережил. Очень долго он истреблял сам себя. Триста лет назад мы лишились даже собственной страны... да так, что и не заметили того. Мы забыли свои корни, мы потеряли веру. И все наше возрождение связано было с верой. Не просто с верой — с верой отцов, дедов, с верностью традициям, с отказом от насилия...
— Я историю знаю, — Эн встряхнула мокрыми волосами. Вытащила из бокала соломинку, сделала крупный глоток. — Короче, пастырь.
— Девочка, трусов среди нас нет, — тихо произнес отец Виталий. — И никто не боится с вами лететь, даже если ты и впрямь столь совершенный киллер, как говорит капитан Огарин. А уж помочь ближнему, помочь слабому — прямой наш долг...
— Что же тогда?
То ли она опьянела, от немалой для ее возраста и сложения дозы. То ли просто завелась.
— Милый ребенок, — столь же мягко продолжил отец Виталий. — Твое существование — прямой вызов нашим обычаям и традициям. Не принято у нас, чтобы маленькая девочка умела убивать. И потому быть с тобой рядом — значит не помочь вам, а навредить себе. Понимаешь?
— Брезгуете? — резко спросила девочка.
— Скорбим, — отец Виталий склонил голову. — Прости, но здесь ты не найдешь попутчика.
— Ваши дети куда разумнее вас, — девочка прищурилась.
— Даже если кто-то из них по молодости и наивности захочет с вами лететь, — в голосе Виталия прорезались жесткие нотки, — его не отпустят. У нас не Культхос. Совершеннолетие наступает в шестнадцать лет. А никто из взрослых с вами не отправится.
Секунду девочка размышляла. Потом посмотрела на Григория:
— Вы тут единственный, кто служил в имперских силах, воевал, повидал Вселенную, — сказала она. Быстро же Эн собрала информацию... — Вы немолодой человек, но неужели вам не хочется еще раз повидать иные миры? Да и заработать... на омоложение, на аТан, в конце концов!
Может быть, отец Виталий и испугался за ответ Кононова. Я — нет. Я дядьку хорошо знал.
— Повидал, повоевал, — Григорий перегнулся через стойку, посмотрел Эн глаза в глаза. — Потому и вернулся. Потому и не полечу с вами. На омоложение, даст Бог, еще успею заработать. Ну а аТан мне не нужен. У нас тихий мир.
Эн как-то сразу сникла. Наверное, до сих пор она еще надеялась, что найдет себе попутчика... Допила коктейль, поморщилась, отставила бокал с ломтиком огурца на дне. Глянула на меня, пробормотала:
— Какая гадость эта ваша квас-кола...
— Конечно, — сказал Кононов. — А ты не заметила, что никто вокруг ее не пьет?
— Гадость, — со вздохом подтвердил отец Виталий. — Исключительно для туристов.
Нет, все-таки они молодцы! Трактирщик и священник — вот кто, на самом деле, душа нашей общины, а не совет старейшин, или городничий. Только что перед гражданами сидела странная, опасная девочка, не то выпрашивающая, не то требующая чего-то непонятного. А теперь — обычная глупая туристочка, ко всему еще малолетняя и с гонором... Все сразу заулыбались, снисходительно, по-доброму. Ромка Цой, подходя к Григорию за добавкой, даже потрепал ее по мокрой голове. Эн дернулась, но выглядело это совсем уж жалко и смешно. Ребенок, притворяющийся взрослым...
Инфантильные голубокожие иномирцы со звоном сдвинули рюмки. Другой экипаж о чем-то оживленно заговорил на непонятном наречии.
Видимо, они обсуждали изменившиеся шансы на победу.
Эн спрыгнула со стула и пошла к двери в спортивный комплекс. То ли одеться, то ли рассказать брату о неудаче. Перед ней расступались, будто боялись задеть ненароком...
И в этот миг наружные двери распахнулись, и в трактир вошел Огарин. Лицо его было помятое, видно всю ночь не спал, и очень-очень напряженное.
— Капитан, это ваша вина! — звонко и зло закричала девочка. — Вы разгласили информацию обо мне и сорвали полет! Вы за это ответите!
Денис глянул на нее совершенно мимолетно:
— Успокойся. Это абсолютно неважно.
— Неважно? — девчонка рванулась к нему, и я вдруг вспомнил про то, что она может убивать голыми руками. — Неважно?
Огарин не шелохнулся. На миг их взгляды скрестились в коротком противостоянии, и девочка остановилась.
— Неважно, — повторил капитан. — Я уполномочен сообщить всем участникам регаты, что гонка остановлена.
Голубокожие вскочили. Как это произошло, я не заметил, но в их тонких детских руках блеснули короткие кинжалы. Люди в темном оказались выдержаннее. Переглянулись, и один из троицы задал вопрос:
— Основания, капитан?
— Лейтенант Тораки даст вам все объяснения, — Денис шагнул от двери. И в трактир вошел военный, которого я прежде не видел.
