Когда я переродился восемью восемь раз в восьмидесяти мирах, и душа моя вновь повисла яйцом на ветви Мать-Дерева, что стоит у слияния шаманских рек на берегу покойницкого моря, я взмолился:
    - О, белые удаганки, позвольте мне родиться в России!
    Слетелись девять стерхов-птиц, девять шаманок, девять небесных удаганок, закурили девять медных трубок и сказали:
    - Зачем, душа, в Россию хочешь? Там, однако, плохо.
    А я рогом уперся:
    - Хочу претерпеть и в терпении окрепнуть. Хочу, хочу, хочу!
    - Какая душа страстная! Откуда, душа, про Россию знаешь? - спросили удаганки.
    - Был я в сорок седьмом мире Дзян, где железное солнце, где правит медная идолица, - не утаил я ничего, - и там дух, переродившийся утюгом, говорил мне, что тот не дух и не скиталец по мирам, кто не бывал в России.
    - О-о-ох! - закачали головами вечно юные небесные шаманки. - Россия - далеко-о-о-о, в бедственном Нижнем мире, в Земле Где Облизываются, в долине Чёртечох, где навыворот все живое. Ты, душа, туда не ходи! Давай мы тебя японцем в Калифорнии родим - хочешь?
    И то, и другое предлагали мне, но я не унимался, день и ночь о России бредил. Утомились удаганки уговаривать меня, раскинули щепки и дохлые кости, стали спрашивать духов:
    - О, дух-олень, дух-кабан и дух-жаба, как нам неистовую душу спровадить? Как у дитяти, не знавшего бед, утвердился в безумном решении своем упрямый разум его!
    Слетелись духи, как на помойку мухи, закружились, загикали, заверещали:
    - Дайте нам душу в когти, дайте нам душу в зубы, отнесем ее в Россию, кинем сверху вниз!
    И полетел я стремглав с тремя духами; когда миновали мы семибездное голубое небо, стала видна Россия - стояла она на своем, словно лютый мороз, в клубящейся долине Чёртечох. Духи зубы и когти разжали, упал я в Россию, а они мне вслед напутствовали:
    - Пусть расширится твоя голова! Пусть умножится печень твоя! Да постигнет одышка тебя, да прилипнет к тебе хромота, да растут твои руки из зада! Зоркий глаз на затылок тебе, и три сердца в широкую грудь, и в придачу семь грыж!
    Отягощенный грыжами, летел я плохо и все время задевал за провода. Мимо вверх пронеслась какая-то душа, еще в пылу оставленной внезапно жизни, крича и шевелясь изо всех сил; я затабанил крыльями, загреб хвостом и спросил ее:
    - Is it Russia?
    - Мать, мать! - ответила душа невнятно и умчалась к изначальному Мать-Дереву. Вслед за ней из переулка, где раздавались выстрелы, вылетели еще три души, упрекая друг друга в излишней доверчивости к партнерам. Отчаявшись объясниться с ними, я грянулся оземь и воплотился.
    - Мочи его! - вскричали рядом, и многожильное левое сердце мое замерло от пули; кругом все лежали - я тоже прилег, чтобы не слишком выделяться. Ближайшие ко мне тела еще теплились. Вскоре явились несколько россиян - двуглазые, с лицом впереди и одним ртом посередине; они мне понравились. Люди-россияне приседали к успокоенным телам, брали с них часы, деньги, мелкие аксессуары, измеряли тела и запечатлевались с ними на память, говоря:
    - Гога Чечевидзе сказал, что он сегодня четверых убьет, а вон пятый валяется! Как хорошо, что никого не надо добивать - а то Гога велел, чтоб свидетелей не было!
    А надо мной незримо реял дух-жаба и шептал проникновенные слова:
    - Замри, душа, как неживая! Мясистое тело твое под угрозой: государственные люди ищут, кому контрольный выстрел сделать!
    Но людям наскучило мертвое дело, они зевали и томились, пока не выразилась вслух идея выпить водки; закричали они от восторга, все бросили и укатили вдаль на завывающей машине.
    Я встал - а вокруг простиралась Россия. Пылали пожары, сияла реклама; множество россиян бродило всюду, словно все что-то потеряли, а над миром в темной вышине горели огненные слова - ЭРОТИКА ВОЗБУЖДЕНИЕ. Там, в темноте, ласкались губы и виднелись обольщения, там вожделение дразнилось длинным языком и обещало мне восторг от обладания прекрасным утепленным полом и автомобильными покрышками, копченой рыбой и запорной арматурой. Едва не соблазнился я! Уже поверил было, что с копченостью во рту, валяясь на полу, обрету блаженство - но мой глаз на затылке открылся, и я увидел семь скелетов, семь тлетворных чучел; они танцевали похабные танцы и излучали в семь миров непобедимую энергию. Я сразу узнал их! Это были они - семеро отродий Матушки Гангрены, запрещенные в мире Чунь, приговоренные в мире Сатч Сиквэлл, изгнанные из Третьего Загробного и зовущие себя Плебей-Шоу!
    - Граждане России! - воззвал я, встав на мусорный контейнер. - Берегитесь! Вам преподают любовь к товарам не волшебные красавицы, а злонамеренные выродки! Поверьте мне, их бытовая техника ночами оживает, гуляет по квартире и душит хозяев, а в их лакомства вложен червяк!
    - Ура! - закричали столпившиеся россияне. - А то мы не знали! Дурак! Ты что, с Луны упал?!
    - Нет, я из мира Дзян, - отвечал я, кланяясь народу на четыре стороны, - где железное солнце, где мне рассказал утюг, что в России крепнет дух!
    - И как тебе у нас понравилось? - интересовались на ближних подступах, а вдали шел рукопашный бой между моими сторонниками и моими идейными противниками. - Круто, да? Ты погоди, сейчас менты приедут, будет совсем ништяк.
    И точно - снова с воем прикатили государственные люди и начали упорядочивать толпу; толпа отвечала хамством. Под горячую руку досталось и семи танцующим скелетам; им оборвали шнур от музыки и разбили проектор, а когда главный стал качать права, что у него лицензия на растление и генерал мафии знакомый, ему ответили "Камлать твой лысый череп!" - и откамлали, и по черепу, и всяко. Пришлось ему с собратьями убраться в преисподнюю!
    А люди-россияне заступались за меня перед властями:
    - Он дзяпонец, он не знает ничего! Он пьяный! Он больной!
    Начальник пристально осмотрел меня:
    - Не похож он на дзяпонца! Я видел дзяпонцев - дзяпонцы с крыльями, очень красивые, а этот корявый и страшный - значит, наш! Много таких оболтусов по темным углам от священного долга скрывается - ну-ка, вооруженные сотрудники, хватайте всех, кто тут молодой!
    Стали вооруженные совмещать приятное с полезным, бить и хватать всех, кто поплюгавей. Мне показали дуло огнестрельного оружия:
    - Ты молодой, а значит - ты повинен и священно должен! Давай сюда свою присягу! И жизнь свою нам отдавай; мы поиграем - и вернем, честное слово.
    Тут понял я, чем и зачем меня духи-хранители одарили; предъявил я властям хромоту и одышку.
    - Эка невидаль! - плюнули хором они. - Наша армия вся - из калек и уродов, ты лишним не будешь!
    Но недаром мне духи расширили голову, словно котел. Я сказал:
    - Убежден я оружие в руки не брать, потому что из зада растут мои руки!
    Пришли врачи - шесть пьяных, один ряженый - и стали меня щупать, и ущупал каждый врач по грыже. Однако они усомнились - а правда ли то, что они ощущают? - и призвали на комиссию троих профессоров - слепого, криворукого и трясучего; пока те трое спорили, кто из них больше людей от правосудия спас, ряженый втихомолку за всех расписался и печать левой ногой поставил, что я в детстве инсульт перенес и попал под каток, а потом вытолкал меня в шею.
    - Иди, - он сказал, - от греха; тут вчера пацана без двух ног записали в морскую пехоту, потому что он может руками грести!
    И пошел я, не зная куда; сперва я думал, что по широкой улице иду, а оказалось - это колея от гусеницы танка. Тут и танк показался вдали - как гора, что идет к Магомету.
    - Да как же вам не страшно?! - спросил я россиян, торчавших в окнах. - Такой большой! Ведь он раздавит!
    - Не-е, - стойко улыбнулись россияне, - он мимо проедет, потому что мы в это верим!
    Мой дух крепчал с минуты на минуту; я чувствовал, как проникаюсь верой россиян в то, что всё по фиг, и подсознательно учился класть на всё. Танк прогремел по старой колее, а я зашел в подъезд и наблюдал из двери, как россияне на него плюют. Тут из тьмы дома вышли ужасные юноши и девушки.
    - Глядите, какой человек интересный! - шептались они. - Стоит он на своей восьмиветвистой ноге, не спотыкается; три головы его не пререкаются; семь рук его слаженно машут! Эй, человек, откуда ты? Не хочешь ли курить? Мы угостим!
    - Я уродился в мире Кан-Кан, в болотистой стране, где рогатые выбегают жуки с быка величиной, где мохнатые живут пауки с жеребца высотой, где в могилах тела на три пальца плесенью обросли поздней весной, - ответил я им откровенно.
    - Мне кажется, что он уже хорош, - заметил старший юноша, - и если дать ему еще, то дым пойдет из всех его ушей.
    - Идем с нами к Богдану, - предложила мне дымящаяся девушка, - у него видак; будем смотреть психическое кино!
    Я подумал, что это послужит креплению духа, - и пошел. Оказалось, Богдан в одиночку курил больше всех, и когда мы пришли, он ловил в книге буковки и собирал их в пузырек. Начали мы состязаться с ним, но у меня дым уходил в спасительную грыжу, и когда все уже стали стягивать узор с обоев, я по-прежнему видел Россию в натуре, однако все прозреть был не в силах: мне мешали стены, а девушки и юноши надежно видели сквозь них сверхновую реальность.
    - Пипл, это не обряд! - сказал я решительно. - Я через дым не достигаю дна сознания! Как, подскажите мне, проникнуть в суть России до конца?
    Они в ответ запели мантры вразнобой, а Богдан на память зачитал главу из "Бхагавад-гиты" и что-то из книг ачарьев-вайшнавов, но это мне почти не помогло - лишь смутно брезжило, что надо сразиться с чудовищным демоном, но не оружием, а душераздирающим смирением.
    Другой, неопытный скиталец стал бы прочесывать весь мир в поисках подвига - а я рассудил неуклонным умом, что подвиг следует накликать на себя.
    Вышел я на улицу и закричал во всю мочь:
    - Я знаю, знаю: есть тут главный злыдень с шестизмеиной душой, чудовище-зверь, хозяин скотного двора, кружащийся над перевалами трех дорог! Объявись, покажись!
    Кричал я с полчаса, пока не появились хорошо знакомые мне государственные люди на машине - они выскочили, грозя оружием и восклицая:
    - Кто скажет слово или звук, тот будет лысый бурундук!
    И стали ко мне придираться:
    - Ты зачем дискредитируешь нашего богоданного и всенародного деда? А по какому праву ты на улице стоишь? А где твой документ?
    Я же вел себя, как подобает герою, и отвечал им так:
    - Ни в каком мире, ни во сне, ни наяву я вашего деда не знаю, а зову на волшебную битву духа-всегубителя, ужас этого мира, проклинаемый людьми!
    - Как же ты его не знаешь, если ты его зовешь?! - возмутились они. - Ты ведь его имел в виду! Другого такого здесь нет! Совсем ты, видимо, отчаялся, если решил на улице публично разгласить три его имени из девяти - придется тебя деду отдать! Эх, дерзновенная твоя душа!..
    Так причитая, дедовы внуки взяли меня со всех сторон за руки и повезли, а по дороге мне рассказывали муки, которым подвергает дед отчаянных людей:
    - Настал конец твоей душе. Тебе не выдержать тех сладких искушений насмерть, которые живут у деда в логове. Ты лучше не противься! Ты всему поддайся! Душа из тебя тотчас выпорхнет, и дед ее сожрет. Без души как легко! Вот посмотри на нас!
    Я глазом на затылке поглядел - и содрогнулся: внутри их тел зияла пустота! Этот дед умеет души изымать!! Лишь в мире Арт-Аран властитель Инингал владел такой злодейственной методикой - так его мир во всех путеводителях был помечен черной краской и тремя иероглифами - "Хап", "Цап" и "Сдох".
    - Духи мои, духи-хранители! - взмолился я неслышно. - Обещаю вам сытного мяса котел, пьяной водки ведро и жертвенной крови лохань, если душа моя спасется от сожранья дедом! Я должен занести в путеводители правду об этом мире, остеречь блуждающие души!
    - Ладно, как-нибудь выкрутимся, - посулил мне дух-жаба, скакавший за машиной вслед. - Попробуй одурманить деда Сычуаньской школой Лжи!
    Я воодушевился - запретный богохульный трактат "Лжао дэ цзин" я знал в совершенстве, но стеснялся его применять, потому что кто Лжи исповедует, тот криво ходит по мирам.
    Между тем показалась и дедова крепость, околдованная по периметру мертвыми заклятьями; бронзовые пустотелые болваны на стенах единогласно возглашали деду славу и хвалу:
    - Свят, свят, свят наш мягкий набивной дед Кукуй-Бабай, слева неживой, а справа мертвый!
    А по воздуху носились пукисы хвостатые и несли на крыльях большие мешки денег. Темна была ночь вокруг нас и полна ужасов; изнутри крепость была украшена руками, головами и ногами; по стенам золотыми буквами всюду было выложено слово ВОДКА, а кое-где водка струилась, как вода из нор; из подземелий выбегали креатуры, лакали водку и закусывали друг другом; порой дорогу нам переползали существа, чей вид открыто попирал законы естества. Дед отличался тем, что он не ползал, а сидел и из него сыпались опилки.
    Я, следуя "Лжао дэ цзин", сразу же стал его безудержно хвалить:
    - Низко кланяюсь трем твоим черным теням, Кукуй-Бабай! Слух о тебе прошел по всем мирам, и я решил принять твою науку. Преподай мне ее! Из всех дедов ты самый добрый дед, ты самый мудрый дед, ты самый сексуальный дед, ты язва с ровными краями!
    От похвалы дед одурел хуже, чем был. Мы семикратно облобызали друг у друга верхнюю губу, троекратно обнюхали нижнюю губу, после чего он закричал: "Внесите водку!" - и всем налили по ведру. Вот где понадобилась мне умноженная печень! Один за другим умирали от опоя храбрые государственные люди, а мы с Кукуй-Бабаем только подливали. Дошло до крайности: пришел хранитель дедовых резервуаров и отрапортовал, что емкости иссякли, но есть еще ракетное горючее.
    - Ты кто - мужик или не мужик? - спросил серьезно дед.
    Горючее щипалось в животе и отрыгивалось огнем, но понемногу я привык и даже охмелел.
    - Ты крепок, - убедился дед, - но не вполне! Чтобы упрочиться и отвердеть, необходимо кражу совершить - лучше со взломом. Ну-ка, попробуй!
    - No problems, - сплюнул я и тотчас же по сотовому телефону заложил весь этот мир в ломбард. Мы не успели обмыть сделку и поделить выручку, как появились оценщики с этикетными пистолетами и принялись клеймить всю живность и недвижимость наклейками "ПРОДАНО". Но недолго ликовал ломбард! Разверзся пол, и из пролома вышла саранча на землю, вся в броне, крича: "Объект не подлежит перепродаже!"
    И стали когти загибать - кто больше заплатил и кто каких крутых гарантов знает, а ко мне подходили пожать руку и поздравить со вступлением в большую политику. Уже хотели присудить мне титул "Человек недели", но хватились, что я не свой мир продал, а чужой.
    - Он еще маленький, и в нем душа жива! - объяснил мою оплошность дед. - Искусим его еще раз!..
    Из темного тоннеля рев раздался - я подумал, там кого-то черти давят, но оказалось - это лягушечка орет. Начала лягушечка с хита "Жил-был один козленок, а рядом поросенок"; ей аплодировали и швыряли куски мяса. Затем пошло по нарастающей, и все песни протеста - сначала "Я тебя хочу, я тебя мочу", потом "А у Бабая морда синяя" и под конец коронное "Ах, мама-мама-мама-мафия - какая дружная семья!" - это пел уже весь зал, стоя, взявшись за руки и исполнившись гнилого ликования. Душа моя тревожно копошилась и скулила в тесном теле.
    - Уйду я от тебя, уйду, - она стонала. - А то, может, вместе уйдем? Или хоть уши заткни!..
    - Что, воротит с души? - шептал на ухо дед. - А ты сплюнь душу, сплюнь! Она бяка!
    Но я терпел. Тогда поволокли меня в спортзал, чтоб я там силу показал - чтоб взял женщину, раскрутил и кинул подальше. Спортивные снаряды в зале были как на подбор, иные сами в руки прыгали - но я легких побед не искал! Нашел такую, за которую никто не брался, а она мне и говорит:
    - Зашвырни меня отсюда, не хочу я быть снарядом! Я тут по ошибке родилась, мне в другой мир надо.
    - Ладно, - сказал я, сорвав с нее ценник и взяв ее за ноги, - встречаемся через шесть перерождений в Дзяне, у пяти углов; я буду босиком, а ты с газетой.
    Женщина свистнула и улетела в бурное облачное небо.
    - Бросок не засчитан! Разве их так бросают?! Их надо в грязь бросать! - возмутилось жюри. - Мы должны видеть ее падение!
    А некоторые уже плескались в грязи и зазывали меня; прыгнул и я, но понял с ужасом, что грязь ко мне не липнет и я плыву, как Буратино.
    - Он чистеньким быть хочет! - ужаснулся истэблишмент. - Чтоб потом разговориться! А судьи где?!
    - На этот счет у нас строжайшая свобода, - промолвил дед, багром достав меня из высших кругов. - Кто не с нами - тот козел; суд пусть пишет приговор - выбить дух из тебя вон!
    Я же и глазом не моргнул, словно и не обо мне речь шла.
    - Ну, теперь ты доволен? - спросил дух-жаба, сидя на чьей-то лысине, как на кочке. - Душа-то у тебя как окрепла!.. Ладно, до встречи у покойницкого моря!
    Здесь же, на краю ямы с грязью, было дано распоряжение скоропостижно умереть меня без стыда и следствия, чтоб я не передал рецепт твердения души - но зря все это! Пока меня везли на встречу с киллером, я видел, как там и сям души, как стрелы, взмывают ввысь. Это те, кто умел путешествовать, отправлялись в далекий круиз. Я еще встречусь с ними! Вместе мы впишем в путеводитель большую главу о России, и Россия станет популярным туристическим объектом; целыми стаями будут слетаться сюда странствующие души, и дед Кукуй-Бабай в конце концов запутается - кто его подданный, а кто приблуда со стороны; а мы оснуем тут свой бизнес и будем показывать деда за деньги, и это будет стабильный доход, потому что дед слева неживой, а справа мертвый, и износу ему нет.
    Пока я так размышлял, киллер уже вышел на позицию и нацелил убойное орудие.
    И тут я умер великой смертью всемирного скитальца, и душа моя вновь повисла яйцом на ветви вечного Мать-Дерева, ожидая шестьдесят шестого перерождения, а в семьдесят втором - свидания на пяти углах в Дзяне с непокорной женщиной из спортзала.