Желтые бабочки
– Лезь сюда, – сказал он Гайке.
– Лучше ты выбирайся. Мне трудно...
Лесь выскочил в окно. Еще светило закатное небо, и Лесь увидел, что у Гайки забинтованы оба колена. Гайка тоже посмотрела на них.
– Еле сгибаются... Мама целый день не выпускала из дома, а я просилась к тебе. Сейчас пришел папа и отпустил...
– Я и не знал, что ты тоже была там. В балке...
– Была. Не успела...
– Никто не успел. И Вязников...
Они помолчали.
– Лесь, я даже не догадывалась, что ты умеешь так играть, – сказала Гайка.
– Я не умел. Это само собой получилось.
– Разве так бывает?
– Излучатель помог. Вязников его исправил, а я зарядил...
– Вязников – он все-таки молодец... Да?
– Только Вельку уже не спасти. Поздно...
Гайка отвернулась и сопела.
Лесь тихо спросил:
– Ты не знаешь, его увезли? Ну... то, что от него осталось? Или бросили там?
Гайка молчала.
– Если бросили... надо похоронить, – совсем уже шепотом сказал Лесь. В горле защекотало.
Гайка не отвечала. И Лесь вдруг понял, что молчание ее – удивленное.
Наконец Гайка сказала нерешительно:
– А ты... значит, не видел, что с ним случилось?
– Что? – Лесь вспомнил желтые клочья.
– И тебе не говорили?
Лесь мотнул головой.
– Он ведь... превратился в бабочек. В желтых...
– В бабочек? – выдохнул Лесь. И поперхнулся.
– В целую тысячу. Нет, в миллион... И они тучей стали кружиться над кустами... И с ними ведь ничего не сделаешь, в бабочек бесполезно стрелять из автомата, – в голосе Гайки мелькнуло горькое торжество. – А над "лиловыми беретами" все теперь смеются, говорят: приняли большую стаю бабочек за чудовище, устроили охоту. Чуть не постреляли ребят, которые там играли. То есть нас...
– А потом? Эти бабочки... они улетели?
– Не все. Их там еще много над тем местом. И вообще в балке. Так рассказывают.
Лесь, конечно же, вспомнил желтых бабочек, что недавно садились ему на плечо и на локоть.
И задохнулся от догадки!
Догадка была острая, как боль, и сладкая, как слезы облегчения. Лесь теперь знал, что делать. Он опять прыгнул через подоконник – в комнату. Схватил излучатель и флейту. Из ящика стола выдернул длинный трубчатый фонарик. Излучатель – на плечо, флейту – под резинку на шортах, фонарик – в руку. И – снова на улицу.
– Гайка, идем!
– Куда?
– Туда! В Мельничную балку... Ой, тебе нельзя на таких ногах. Ладно, шагай домой, я потом к тебе забегу...
– Я с тобой!
– Ты же еле ноги сгибаешь!
– Хорошо сгибаю! Одного тебя я не пущу!
– Тогда держи фонарь!..
На улицах фонарик был пока не нужен: закатное небо еще не совсем погасло, сумерки были редкие, прозрачные. В них ярко белели Гайкины бинты. Впрочем, ноги она сгибала нормально и от Леся не отставала, хотя шел он торопливо.
А несколько бабочек – светлых, словно клочки желтого заката, – трепетали над Лесем и Гайкой. Кружились, улетали вперед.
Казалось, зовут за собой.
До Мельничной балки добрались за пятнадцать минут.
На склоне, среди мохнатой чащи, было уже темно, Гайка включила фонарик. Она охала и кряхтела, но храбро держалась рядом с Лесем.
А бабочек становилось все больше. Они роились над головами, щекотали крыльями лица и голые руки. Солнечными зайчиками вспыхивали в широком луче. А когда Лесь и Гайка поднялись до того места, вокруг металась живая желтая метель. Лесь встал на проплешине среди орешника, прочно расставил ноги.
– Гайка, свети, не выключай!
И он заиграл. Это был всплеск светлой печали и радости – одновременно. Музыка "анданте модерато", которая свободно полилась из бамбуковой флейты, пела голосом грустной победы. Грустной – потому что на свете оставалось много несчастий и слез. Но все-таки – победы, потому что на этот раз Лесь одержал над бедою верх.
Он был в этом уверен. Он точно представлял, что сейчас произойдет.
И это произошло.
Громадный рой светлых бабочек спиральным столбом взвихрился перед Лесем и Гайкой. Потом принял четкие, знакомые контуры... И живой невредимый Велька встал над кустами на своих великанских суставчатых ногах. Заблестел желтой пластмассой. По-человечески мигнул. Потянулся к Лесю и Гайке широким, пахнущим травой и медом языком...
– Нечего лизаться, дурень. И больше никогда не отзывайся на трещотки... – Это Лесь проговорил, чтобы не разреветься от счастья. А Гайка – та и правда заплакала. В голос. И щекой прижалась к Велькиной твердой морде с улыбчивым ртом.
Лесь по Велькиной ноге забрался до коленного сустава, привычно скользнул кузнечику на спину, съехал на загривок.
– Гайка! Здесь даже и ремни! Те самые!.. Гай... ну не реви, хватит. Иди сюда... – Он протянул с высоты руки. – Вот так... Выключи фонарик, а то заметят.
Гайка выключила. Всхлипнула:
– А куда теперь?
– В заповедник... Дай пристегну.
– Лесь, зачем в Заповедник?!
– Надо. Не бойся... Вельчик, вперед. Вон туда, вверх! И к морю!
– Лесь! Ведь опять заметят!
– Не успеют! Держись!
Гайка вцепилась в передний край "седла". Лесь – в Гайку. И Велька – живой веселый Велька! – взметнул их в высоту.
Они достигли береговых обрывов тремя громадными скачками. Велька сел на плиты среди редких мраморных колонн, которые белели в загустевших сумерках. Над головами уже дрожали звезды. А в море мигали похожие на звезды сигнальные огоньки. Резко пахло полынью. Стеклянно звенели цикады. И не было никого вокруг.
– Будто в Безлюдных Пространствах, – шепнула Гайка.
– Да... Они ведь рядом. Я думаю, Велька там не соскучится. Мы будем к нему приходить...
– Лесь, как он туда попадет-то?!
– Спускайся... – Лесь помог спрыгнуть Гайке (она охнула), соскочил сам. Выдернул из-за пояса флейту. – Велька! Слушай...
Велька со вниманием наклонил круглую башку. Умница.
– Ты должен сейчас опять... Ну, как тогда... снова превратиться в бабочек. Это обязательно надо, Велька! Бабочки пролетят за нами в проход, а потом ты превратишься опять... Понял?
Велька кивнул.
– Я заиграю, а ты... разлетайся. Давай! – И Лесь заиграл.
Он хорошо играл. И эта музыка, видимо, нравилась Вельке. Он даже в такт ей стал переступать передними ногами. Но в бабочек не превращался. То ли не мог, то ли все-таки не понимал, чего от него ждут.
– Ну что же ты! Это ведь обязательно! Иначе – никакого выхода! Скорее!
И Лесь заиграл опять!
Велька, видимо, решил, что его дрессируют. Начал пританцовывать и даже крутнулся на месте.
Лесь чуть не заревел от досады.
– Балда пластмассовая! Тебе что говорят! Рассыпайся немедленно! Ну!.. – И Лесь в отчаянье поступил беспощадно. Сунул флейту под резинку, а с плеча рванул излучатель и вскинул, как автомат. – Та-та-та! Огонь! Ды-ды-ды-ды...
Что и говорить, жестоко это было. Но правильно. Велька то ли понял, то ли просто испугался. Вскрикнул, как ребенок, и мигом превратился в тучу бабочек. Теперь они не казались светлыми. Заметалась среди колонн темная пурга.
– Не разлетайтесь! – изо всех сил закричала Гайка. – Не смейте! Летите за нами!
– За нами! – крикнул и Лесь.
Бабочки не разлетелись. Шелестящей тучей собрались над головами.
Вход в Бухту, о Которой Никто Не Знает, был недалеко. Вообще-то в него можно было попадать лишь в полдень. Однако Лесь направил на камни излучатель, и щель открылась.
Гайка включила фонарик.
– Летите за нами! – опять крикнул Лесь.
Они с Гайкой, цепляясь плечами и локтями за камни, стали протискиваться среди тесноты. В ней резко пахло морской влагой и водорослями.
Бабочки не отставали. Тянулись позади, как плотный шелестящий шлейф.
Сперва выбрались на берег бухты. И без задержки устремились в другой проход среди скал – такой же тесный, извилистый, но ведущий круто вверх.
И в конце прохода в лицо Лесю и Гайке ударил оранжево-золотистый свет.
Солнце над Безлюдными Пространствами еще не зашло. Оно висело у морского горизонта, раскатав до берега огненную дорогу. Видимо, здесь, как в аппарате "СКОО" на телескопе Леся, была смещена оптическая ось.
На Пространствах лежал особый вечерний свет – в нем растворялся ласковый покой, память о многих сказках и легкая печаль.
Бабочки сделались золотыми. Стояли в воздухе сверкающим шелестящим облаком.
– Сейчас! – пообещал им Лесь. – Все сейчас будет в порядке... – И потянулся за флейтой.
Флейты за поясом не было.
Не было!
Видимо, она выскользнула из-под резинки, когда пробирались среди тесных камней. Как он мог это не заметить?! Что же теперь? Опять лезть в черные коридоры? Искать? А если ее там нет? И если бабочки не станут ждать, разлетятся по бескрайним пространствам?
–Иди ищи, – прошептала Гайка. – А я побуду здесь, чтобы они не разлетелись.
В голосе ее не было уверенности. Ой как не хотелось ей оставаться без Леся.
– Ладно, – потерянно сказал Лесь. Но медлил. Он вдруг почувствовал, как отчаянно устал. Сесть бы в траву и не двигаться... Он не сел. Он собрал силы и шагнул. И в этот миг услышал музыку. Ту самую. Вдалеке. Только играла не флейта, а целый оркестр.
Лесь замер. Гайка замерла. Даже бабочки замерли в воздухе.
А старинный марш быстро приближался. С пологого холма каскадом спускалась полуразрушенная лестница с широкими площадками. Там-то и появились ребята-музыканты.
Они шли дружно и легко, словно по воздуху. Исчезающее солнце успело загореться на трубах и громадном геликоне пунцовыми огнями. По желтым рубашкам, по загару, по волосам пролетали бронзовые отсветы. Ровно ухал турецкий барабан, за которым видны были только ноги маленького-оркестранта. Трубы пели негромко и упруго. А голос флейты переливчато вплетался в эту музыку, был в ней главным. Вязников с флейтой шел на левом фланге и смотрел прямо на Леся...
Лесь краем глаза увидел, как в бабочках произошло стремительное движение. И когда он оглянулся, Велька – живой, невредимый, с дурашливой улыбкой – сидел в пяти шагах. Сильно блестели его большущие, с лохматыми ресницами глаза.
Оркестр замолчал. Музыканты опустили инструменты. Три девочки и семеро мальчишек в желтых рубашках с серебристыми аксельбантами смотрели на Вельку. И на Леся. Молчали и улыбались.
Лесю они казались знакомыми. Откуда? Из того сна?
Вязников подошел, протянул флейту.
– Возьми, это та самая, что ты потерял...
– Непохожа... – неуверенно отозвался Лесь. Флейта была настоящая – черная, с серебряными клапанами.
– Та самая, – повторил Вязников. – Бери.
– А как же ты?
– У меня есть еще. А эта – твоя. Ведь недаром ее послушались бабочки...
Все это было.
Правда, у взрослых есть другое объяснение. Мама, дядя Сима и Це-це рассказывают, что вечером они вошли в комнату и увидели: Лесь без памяти лежит на своей постели. Горячий, шепчущий беспрерывно: "Велька, к берегу. Велька, вперед... Бабочки, за мной..."
Сбегали за дядей Андреем, тот, к счастью, оказался дома. Пришел, сделал Лесю укол. Сказал:
– Случаются такие рецидивы. Ничего, пройдет... Лесь затих. Не бредил уже, уснул. Все стояли у постели, мама тихонько всхлипывала. Це-це тоже, погромче. Дядя Андрей успокоил их опять:
– К утру будет в порядке. А пока пусть поспит в тишине. Выключите радио...
Радио в комнате не было. Однако откуда-то доносилась музыка – негромкая, неотчетливая. Все заоглядывались. Дядя Андрей поднял с пола самодельный деревянный приклад с примотанной к нему банкой из-под пива. Поднес банку к уху, пожал плечами. В жестяной пустоте звучал старинный марш – сдержанный, слегка печальный – его средняя часть, которая называется "анданте модерато".
... Это говорили взрослые.
Но Лесь, Гайка и Вязников знали, что все было не так. Или по крайней мере не всё так.
Тем более что никто из взрослых не мог объяснить: откуда в руке у Леся взялась настоящая флейта?
