Две палочки
Я проснулся и несколько секунд чувствовал, будто в моей руке рука Сережки.
Другое ощущение держалось дольше — гудящая усталость в ногах. Я не сразу понял, что уже не сон. А понял — и обмер от радости: раз гудят, чувствуют, значит... И шевельнул ногами. Вернее, попробовал шевельнут. И тут пропало все — и усталость, и сами ноги. То есть стало привычно казаться, что их нет.
"Сейчас разревусь!" Я уткнулся лицом в подушку... А какой смысл плакать-то? Мало, что ли, я уже слез пролил на больничных койках и дома?
Я полежал, подышал тихонько и почувствовал, как горе уходит. Что ни говорите, а все-таки мне повезло! Ведь во сне-то я стал здоровым! И снова будет ночь, и снова мы с Сережкой пойдем по Туманным лугам и, может быть, опять окажемся в Заоблачном городе — таком красивом, таком загадочном...
Вошла мама. С этого дня она была в отпуске и собиралась в профилакторий. А перед отъездом, как известно, масса хлопот.
— Вставай и завтракай без меня, я стираю... Дай-ка и рубашку твою выстираю. Почему она у тебя такая мятая и в мусоре? Трава какая-то прилипла... — (В самом деле, почему?) — в кармане сор... — Мама вытряхнула на одеяло плоскую желтую палочку. С мелкими черными буквами!
Белый свет поплыл вокруг меня.
— Мама, не выбрасывай!! Дай!..
Палочка — длиной с мизинец. Один конец закругленный, другой обломан. И отпечаток на свежем дереве: "...бр. Сидоровыхъ".
— Собираешь всякую дрянь, — вздохнула мама.
А я стиснул плоскую лучинку в кулаке. Кулак прижал к груди. А сердце там: бух!.. бух!.. бух!.. Словно эхо Гулких барабанов Космоса...
После этого я все утро жил как во сне. Вернее, в полуобмороке. Вроде бы все делал как надо: отвечал на мамины вопросы, умывался, разогревал гречневую кашу, жевал ее... но мысли были об одном: скорее бы пришел Сережка!
И он пришел! Веселый такой, чуть запыхавшийся.
— Здрасте, Ирина Григорьевна! Ромка, привет...
Мама заулыбалась — Сережка явно ей нравился, хотя сегодня явился он не в "парадном виде", а обычный, слегка растрепанный.
Я молча потянул его в свою комнату.
— Садись...
Он послушно сел на край моей постели, понял что-то. Я разжал кулак. Палочка лежала на ладони буквами вверх.
Сережка с полминуты смотрел на палочку, и лицо его делалось все строже, тоньше как-то. Даже красивее.
Потом он запустил два пальца в свой нагрудный карман и достал такую же плоскую лучинку.
Мы не сговариваясь соединили обе палочки. "Компанiя бр.Сидоровыхъ" было написано на них.
Сережка чуть улыбнулся, поскреб своей щепочкой подбородок и глянул мне в глаза: "Ну, вот видишь! Теперь ты все знаешь..."
Гулкие барабаны Космоса снова зазвучали во мне.
— Значит, не сон? — шепотом сказал я.
— Значит...
— А почему ты сразу не объяснил?
— Ну... — Он опять заскреб подбородок. — Я думал, вдруг ты не поверишь, если узнаешь раньше срока... Да я ведь намекал!
— Когда?
— Да тыщу раз! Объяснял, что сон бывает не просто сон, а переход в другое пространство...
Да, правда. Но тогда... Однако спросить о себе сразу я не решился. Спросил про другое — и с легкой опаской:
— Сережка, ты кто?.. Инопланетянин?
Он округлил глаза, белесые ресницы растопырились.
— Я?.. Ты с какой печки упал? Я — Сережка Сидоров с улицы Партизанской. И больше никто... Просто мне повезло: забрался однажды на эстакаду и нашел дорогу в Заоблачный город...
— Я не про Город. Ты умеешь превращаться в самолет!
Сережка пфыкнул губами. Скинул кроссовки, сел на моей тахте по-турецки. С подчеркнуто небрежным видом.
— Подумаешь! Да это каждый пацан сможет, если приспичит... Ну, не каждый, но многие... Я же объяснял — это с перепугу!
— Не ври, что с перепугу... Разве ты каждый раз пугаешься перед тем, как превратиться?
— Теперь-то нет, конечно! Теперь это просто... Ты тоже сможешь научиться, если захочешь.
Горькая печаль накатила на меня. И я спросил наконец и о том, что мучило:
— Но если это не сон, если все по правде... тогда почему там я хожу, а здесь не могу?
Сережка сразу затуманился. Спустил с тахты ноги.
— Я не знаю... Наверно, это зависит от Старика. Там он решил тебе помочь, а про тут не подумал. Что ему до наших забот? Они ведь просто капелька среди всех его космических проблем... А может быть, есть и другая причина...
— Какая?
— Может быть, Старик не всесилен. В том пространстве сумел тебя вылечить, а до нашего его сила не достает...
— Сережка... а он и кто?
— Не знаю, — сказал Сережка неохотно. — Он изучает Безлюдные Пространства и, кажется, даже управляет ими. То есть не совсем управляет, но пытается там что-то переделать... какие-то структуры... Он сам такая же загадка, как эти пространства.
— А они... Пространства эти... Сережка, они зачем?
Сережка опять сел по-турецки — ноги калачом. Но уже не с дурашливым видом, а серьезный такой, будто маленький мудрец.
— Это, наверно, неправильно спрашивать: зачем?.. А зачем Земля, звезды? И все на свете?.. Оно есть, вот и все. И эти Пространства — тоже... Старик говорил, что сейчас они отдыхают. Как поля...
— Какие поля?
— Ну, когда идет весенний сев, не все поля засевают, некоторые оставляют, чтобы земля отдохнула! Называется — пар... Старик объяснял, что и пространства в разных измерениях должны отдыхать от людей. Тем более, что люди постоянно делают глупости: воюют, природу портят. Второй раз пустынные пространства вредных людей на себя не пустят. Знаешь почему? Потому что каждое Безлюдное Пространство сделалось живым. Люди ушли, а оно как бы сохранило человеческую душу...
— Да, ты говорил...
— Ну вот! Злых людей Пространство будет отталкивать!
— Сережка! А нас-то почему башни не пускают в проход между собой? Ведь от тебя и от меня — никакого зла...
— Дело не в нас. Просто главный вход заперт для всех. Чтобы люди там раньше срока не разгадали тайны.
— Какие?
— Кабы знать...
Мне отчаянно захотелось опять туда, на заброшенную заводскую территорию — с ее дремлющими нераскрытыми тайнами.
И как раз мама заглянула в комнату.
— Милостивые государи! Я не буду возражать, если вы отправитесь на прогулку. Сейчас придет Надежда Михайловна и мы займемся генеральной уборкой.
— Мы можем помочь! — героически предложил Сережка (вот уж усердие не по разуму!).
— Конечно, можете! Самая лучшая помощь, если вы исчезнете из дома до обеда и не будете путаться под ногами.
Сначала мы отправились к Сойке — я взял для нее "Остров погибших кораблей" (она ведь любит про море).
На крыльце бревенчатого, осевшего в землю Сойкиного дома стояла седая старуха в засаленном бархатном халате. Она была похожа на актрису-пенсионерку, которая на старости лет приохотилась к выпивке. Сразу ясно — Сойкина бабушка.
Сережка бесстрашно сказал:
— Здрасте! Сойка дома?
Старуха глянула на нас с горделивой скорбью.
— Да, молодые люди, да! Моя девочка дома. Но общение с ней, к сожалению, невозможно. Врач признал у нее корь. Моя кормилица схватила инфекцию, когда пыталась добыть для меня кусок насущного хлеба... А теперь нам не на что даже купить лекарство...
Она явно врала. Но Сережка деловито сказал:
— Давайте рецепт.
Мы лихо смотались в аптеку. У Сережки и у меня нашлись кое-какие деньги, на таблетки и порошки хватило. Мало того, мы у лотошницы на углу Сварщиков и Паровозной купили желтый банан. И отдали его Сойкиной бабке вместе с книгой и лекарствами.
Отставная театральная контролерша благодарила нас величественная, как народная артистка. Мы обещали заглянуть завтра и наконец отправились туда, куда так стремились моя душа...
По правде говоря, я был даже доволен, Что Сойки нет с нами. Жаль, конечно, что она заболела, но... зато никто не помешает нам с Сережкой быть вдвоем и говорить о самом главном — о тайнах Безлюдных Пространств и о полетах в заоблачных мирах.
Чтобы успокоить совесть, я сказал:
— Корь — это ведь не очень опасно. Только красная сыпь появляется, и надо, чтобы в комнате не было много света. Я болел, знаю...
Сережка промолчал. Он, кажется, читал все мои мысли.
Мы прошли на заброшенную территорию в обход башен и опять оказались в стране уснувших механизмов, замерших локомотивов, пустых цехов и ржавых эстакад. Опять — звенящая тишина, бабочки, чертополох и розовый кипрей выше головы.
Мы находили удивительные вещи.
В каменной будке тихо качался большущий — от пола до потолка — маятник с чугунным, изъеденным оспинами диском. Качался сам собой, без всякого механизма и гирь.
— Не трогай, — прошептал Сережка, когда я хотел коснуться толстого стержня. Я отдернул руку.
Потом мы увидели бетонную трубу — с метр в поперечнике и метров пять длиной. Труба наклонно лежала на подпорках с поржавевшими роликами и была похожа на громадный, нацеленный в небо телескоп. Мы заглянули в трубу снизу... и разом ойкнули. Небо, которое виднелось в трубе, было темно-синим и звездным! Среди звезд неспешно проплыл светящийся диск. Летающая тарелка?
Мы говорили вполголоса, и ощущение, что, что всюду с нами ходит кто-то третий — молчаливый хозяин — не оставляло нас...
В просторных цехах с пробитыми крышами и сводчатых ангарах чуткое эхо повторяло наш самый тихий шепот. А рупор-динамик на решетчатой мачте сварливо сказал:
— Московское время четырнадцать часов. Передаем последние известия... Обедать не пора, а?
Мы даже присели.
По знакомому телефону в кирпичной будке я позвонил маме, что мы гуляем по окрестным переулкам, немного увлеклись и поэтому опоздаем к обеду. Мама не рассердилась.
Мы выбрались на просторную, в белых зонтичных цветах лужайку, Сережка закатил меня с креслом в тень пробитой цистерны, а сам сел напротив — на вросшее в землю вагонное колесо.
И тогда я сказал то, что раньше никак не решался. Потому что, если Сережка откажется, значит, никаких Туманных лугов и Заоблачного города, и Старика — ничего нет, Сломанная палочка — разве доказательство?
— Ты можешь прямо сейчас... вот здесь... превратиться в самолет?
Сережка совсем обыкновенно:
— Превратиться-то — пожалуйста. Только взлететь нельзя, мало места. Да и опасно — увидят...
— Не взлетай, просто превратись! Хоть на секунду!
Он вскочил, отбежал... И появился над соцветиями-зонтиками бело-голубой самолет с блестящими лобовым стеклом, с надписью "L-5" и белой морской звездой на борту. И с такой же звездой на стабилизаторе — голубой в белом круге. И все это — в один миг, бесшумно, только воздух качнулся, пригнул траву.
А потом — опять настоящий Сережка. Бежит ко мне, смеется:
— Ну как?
— Чудо!.. Сережка, но если это были не сны... Тогда, в те ночи... то...
— Что?
— Значит, когда мы летали, меня в постели не было?
— Не было.
— А если бы мама вошла ночью в комнату?
Сережка сдвинула бейсбольную кепку на лоб, заскреб затылок.
— Вообще-то я кой-какие меры принял. Чтоб она спала покрепче. Сказал одно заклинание, которое в школе у Старика выучил...
— Какое там заклинание, если мама почует, что со мной что-то не так!
— Да-а... Это я дал маху. Вот бестолочь...
— Ну, ничего, — утешил я Сережку. — Мама скоро уедет. А тетя Надя по ночам спит как убитая...
