Глава вторая. ИНСТИТУТ МАРКОНИ
Капу снилась родная планета. Влажные проблески Лау-ццоло. Радуги среди лиловых туч, вспышки мокрой зелени далеко внизу... И как он с ипу-ннани и с ипу-ддули весело мчится по прямой магнитной линии, чтобы зажечь и свою искорку в новой многоцветной дуге. И смеётся, смеётся...
А когда сон уже начал таять, смех этот перешёл в горькое безутешное вздрагивание. Потому что нет своей планеты и радуг, нет рядом ипу-ддули и ипу-ннани...
Но проснувшись окончательно, Кап решительным толчком прогнал от себя тоску. Потому что вспомнил: есть друзья. И есть надежда.
Кап уже десять суток обитал в прозрачном круглом жилище, которое на здешнем языке называется “поллитровая банка”. Жилище стояло не под открытым небом. Оно располагалось в другом помещении, которое больше пол-литровой банки во много-много-много раз. Это был “Институт Маркони”. Иначе он именовался “чердак”.
Кап удивлялся свойствам здешнего языка. Одно и то же слово могло означать совсем разные понятия. Например, чердаком называлось не только верхнее пространство жилища, но и то место, где у человеков (то есть у “лю-дей”) располагался аппарат разума. Если аппарат работал хорошо, про человека говорили: “Чердак у него варит”...
Без сомнения, лучше всех чердак варил у Маркони. И это — несмотря на юный возраст. Маркони существовал в этом мире всего двенадцать оборотов, которые планета делает вокруг здешнего Лау-ццоло. По местным понятиями—совсем немного. Если бы можно было сравнивать лю-дей с капельками, директор чердачного института оказался бы лишь чуть постарше Капа.
Кап уже знал, что полное имя директора института — Марк Афанасьевич Шило. А сокращённое — Марик. Но все звали Марика не иначе как Маркони, потому что такое же имя в давние времена носил известный учёный муж. Он был один из тех, кто придумал для планеты Земля способ электромагнитных переговоров. Марик Шило разбирался в электромагнитных делах не хуже того Маркони. А может, и получше, потому что времена теперь были другие: научных знаний накопилась уйма.
Впрочем, нельзя сказать, что нынешний Маркони впитал в себя знания всех наук. Зато смелых идей у него рождалось множество. А способы, как осуществлять эти идеи, он придумывал такие, что академики попадали бы в обморок, если бы узнали. Но они про Маркони не знали. А он чаще всего не знал про них. И работал самостоятельно, на свой страх и риск. И порой помогало ему именно незнание. Судите сами. Если бы дошкольнику Марику было в своё время известно, что вечный двигатель невозможен, никогда бы он и не взялся за его строительство. Но Марик по малолетству в законах механики не разбирался и соорудил нехитрый механизм из колеса от детского велосипеда, нескольких шарикоподшипников и маятника. Не исключено, конечно, что этот двигатель не совсем вечный, но построен он был семь лет назад, маятник плавно качается и колесо потихоньку вертится до сих пор...
Если бы наш Маркони, по примеру других учёных, верил, что скорость света преодолеть нельзя, он, конечно, не придумал бы МПП-транслятор (МПП — мгновенный прокалыватель пространства). Но Маркони отмахнулся от формул Эйнштейна, как от надоедливых замечаний классной руководительницы, и соорудил модель транслятора за две недели. Причем главная трудность была в том, чтобы достать хорошие, с очень гладкими стёклами зеркала... С помощью этой модели Маркони молниеносно переправил в открытый космос дневник второклассника Пеки Тонколука. Дело в том, что Пеке ужасно не хотелось показывать этот дневник своей тётушке. А на расстоянии ближе трёх парсеков тётушка дневник всё равно отыскала бы...
Но нельзя сказать, что Маркони совсем не признавал научные законы и открытия. Наоборот. Он отлично разбирался в радиотехнике, астрономии и во многих других областях знаний. Кстати, Капу казалось даже, что многие проблемы Маркони понимает лучше, чем профессор Телега, у которого он, Кап, жил до того дня, когда приятель Маркони по имени Абрикос (иначе — Сеня Персиков) переселил его сюда, в институт.
Кап ничего не имел против профессора Телеги. Даже наоборот, он к нему привязался. Профессор многому научил Капа и дал ему массу знаний про планету Земля и про всю здешнюю звёздную систему. Но одного Егор Николаевич дать не мог — надежды, что Кап когда-нибудь возвратится домой. Он горестно разводил руками: “Увы, малыш, но наша цивилизация пока не достигла нужного уровня. И едва ли достигнет скоро...”
А с теми землянами, которые назывались “ребята”, было гораздо проще. Во-первых, Кап сам был “ребята” (на капельном языке — “лито-длиндо”). Во-вторых, насчёт возвращения домой Маркони сразу сказал: “Раз плюнуть”. И объяснил, что самое сложное — это определить точные координаты звёзды Лау-ццоло и той планеты, откуда явился Кап.
Кап координат не знал и виновато печалился.
Маркони решил:
— Тогда нужны звёздные карты нашего трёхмерного Космоса.
Эти карты Маркони и составлял до нынешнего дня. Он работал добросовестно и вдохновенно.
Ребята иногда переговаривались шёпотом:
— Пусть вкалывает. Может, забудет эту дуру...
— И что он в ней нашёл? Такая лошадь...
— Да ну, “лошадь”. Она красивая, ничего не скажешь.
— Но она же старуха! Семнадцатый год...
— Сердцу не прикажешь, — понимающе вздыхала курносая белобрысая девочка Варя.
О безнадёжной любви Маркони знали все. Даже Кап. Хотя понять полностью, что такое земная любовь, он ещё не мог. Здесь выявлялось противоречие: с одной стороны, это вроде бы радость, а с другой — страдание. В любви Маркони страдания было гораздо больше. Впрочем, была и польза. Душевную боль Маркони старался глушить неистовой работой, а это приближало возвращение Капа домой.
Клочковатые тёмные волосы Маркони стояли торчком. Круглые очки на остром носу сверкали и, кажется, даже раскалялись. Большой компьютер “Проныра” (собственной Маркониной конструкции) тоже раскалялся и несколько раз даже дымил. Потому что Маркони заставлял его тайными путями подключаться к магнитным архивам разных обсерваторий, а потом решать задачи по созданию пространственных межзвёздных структур.
Капу же был выделен маленький компьютер “Сверчок”. С его помощью Кап и беседовал с ребятами. Банку ставили в фокусе специальной вогнуто-решётчатой антенны. Кап садился на стеклянный край и старательно излучал мысли, которые буквами печатались на экране. Это сначала. Вскоре же Маркони научил “Сверчок” произносить мысли Капа тонким кукольным голоском. И всем уже казалось, что это разговаривает сам Кап.
А речь собеседников Кап быстро научился воспринимать на слух.
Компания собеседников всегда была одна и та же. Во-первых, сам Маркони. Но его можно было назвать собеседником лишь с натяжкой. Чаще всего он молча сопел над своим гудящим и дымящим “Пронырой”. Потом — Сеня Абрикос, Матвей-с-гитарой, Варя Ромашкина и три второклассника — Пека, Андрюша и Олик. (Что такое “второклассник”, было Капу уже понятно; он даже уточнил про себя, что правильнее называть их “третьеклассники”, ведь во втором-то они уже кончили учиться.)
Матвей-с-гитарой был старший, его все слушались (кроме Маркони, разумеется). Он был спокойный, рассудительиый и умел извлекать из гитарных струн такую вибрацию, которую можно назвать звуковой радугой. Варя тоже была сдержанным и рассудительным человеком. Второклассники — они все разные, но в общем-то одинаково непоседливые: то прибегут, то умчатся. Они вели свою беспокойную жизнь.
А Сеня Абрикос... Он был непонятный. То весёлый и любопытный, то вдруг сядет неподвижно и отключится, как перегруженный компьютер. И глаза странные. Словно он, Абрикос, вдруг оказался где-то далеко и потерялся так же, как маленький Кап...
Иногда к этой компании прибавлялся совсем юный представитель человечества — Никита Персиков, Сенин брат. От роду ему было - год и восемь месяцев. В ясли Никита не ходил, воспитывали его дома. Этим занималась бабушка. Но она уехала на неделю в деревню, и все воспитательные задачи перешли на эти дни к Сене. Родители-то на работе. Вот Сеня и таскал братца с собой.
Братец не был чересчур капризным, но по малолетству требовал постоянного внимания. Он всё время чего-нибудь хотел: “Хочу пить... Хочу на учки” (на ручки то есть; а тяжеленный ведь, потаскай такого!), “Хочу писать...” Хорошо ещё, если это “хочу” вовремя, а чаще бывало, когда уже штаны мокрые.
— Наказанье ты моё, — постанывал Сеня. Но сильно брата не ругал: что возьмешь с малыша? Хоть и бестолковый, а родной.
В “институте” Никите нравилось. То и дело он требовал:
— Хочу гхушку... — игрушку то есть.
“Гхушек” было полным-полно. На полках и столах всякие приборы, блестящие штучки, катушки с проволокой, трансформаторы, конденсаторы, генераторы... Сеня, спросив предварительно Маркони, давал брату какую-нибудь безопасную штучку, и тот на время притихал.
Но однажды Никита самостоятельно стянул с полки заряженный электролит. Этакую серебристую баночку с двумя штырьками. Все тихо беседовали, а Матвей звякал струнами и покачивал ступней в отвисшей босоножке. Никита с “гхушкой” подобрался к музыканту и коснулся штырьками его голой пятки. Матвей уронил гитару и с воплем взлетел под крышу.
Минут пять все, даже Маркони, вповалку лежали от хохота. А Матвей по-обезьяньи висел на верхней балке и плачущим голосом рассказывал, каким уголовником станет Никита, когда вырастет.
Кап ничего не понял в этой истории. Когда успокоились, он спросил через “Сверчок”:
— Матвей, тебе неприятно?
— Ещё бы!
— “Ещё бы” это значит “да”?
— Вот именно!
— Тогда почему все обрадовались?
Народ на чердаке притих. Как объяснить инопланетянину странности человеческой психики? Наконец Матвей хмуро растолковал:
— Потому что могло быть ещё хуже: если бы это чучело ткнуло не меня, а себя...
Сеня виновато засопел и запоздало дал Никите воспитательного шлепка.
— Хочу гхушку, — сказал неисправимый Никита.
Сеня сунул брату бобину от магнитофона, а сам задумался. Присел на чурбак и стал смотреть перед собой — словно в какое-то ему одному видное пространство.
“Может быть, у него тоже любовь? — подумал Кап. — Ему грустно”.
Кап уже умел читать человеческие настроения по глазам, хотя у него самого глаз не было.
Порой, чтобы хоть немного походить на здешних жителей, Кап вытягивал из себя пять отростков: круглый — голову и четыре длинных — ручки и ножки. И в таком виде сидел на краю банки. Но этого не замечали. Как им, людям, разглядеть в подробностях такую кроху? Искорка горит — вот и всё...
А Кап настолько привык жить среди ребят, что иногда у него в сознании менялись масштабы. Казалось, что чердак не так уж велик, а ребята — почти одного роста с ним, с Капом. Особенно когда завязывалась беспорядочная, прыгучая такая беседа, которая называлась “трёп”. Вот как сегодня, например:
— Кап, а вам двойки ставят, если урок не знаете?
Капу было известно, что такое “двойка”.
— Не-а, не ставят. В угол могут поставить...
— Откуда у вас там углы, в тучах-то?
— Ну, не в такой угол, как здесь, а в магнитный. Из него никуда не денешься, пока не выучишь... Торчишь там, а тули-ббуба висит над душой и долбит: “Учи, учи, а то вырастешь и никакой пользы от тебя...”
— А много предметов в вашей школе?
— Ага. Куча.
— А какой самый главный?
— Главный... Я не знаю, как одним словом сказать.
— Ну, скажи несколькими.
— Это... взаимодействие сбалансированной системы живой капли с магнитно-силовой структурой планетарного и космического пространства...
— Ну-у, Кап, ты даёшь!
— Помудрёней, чем Маркони...
— Не урок, а диссертация...
— Ой, подождите!. — Кап взбрыкнул прозрачными ножками. — Можно проще: “Как жить в окружающем мире”!
— Кап, а в дальний космос вы часто летаете на экскурсии?
— Каждый год. Это по программе... Такого понятия “дальний космос” у нас нет. Что дальний, что ближний — это всё равно. Пространство прокалывается в один миг...
— Вашей тули-ббубе, наверно, здорово попадёт за то, что ты потерялся...
Кап сразу начал печалиться:
— Дело не в том, что попадёт. Она ведь переживает ужасно... Видимо, хватились меня слишком поздно, а координаты Земли тули-ббуба не отметила в памяти. Мы ведь залетели сюда на минутку, случайно... Теперь, небось, ищут по всей Галактике...
— Ты, Кап, не унывай, — сказал Матвей. — Скоро Маркони отыщет ваше Лау-ццоло, и полетишь домой. Только нас там не забывай...
— Нет, я никогда... Матвей... А ты уже сочинил песенку про мою планету?
— Не совсем...
— Ну, спой хоть “не совсем”.
Матвей начал наигрывать, потом запел тихонько:
Почему-то этим летом
Я грущу невыразимо.
Снится, снится мне планета
Под названьем Ллиму-зина
(Вы не путайте с машиной).
К небу подниму лицо я —
Вижу радуги и тучи.
Светит, светит Лау-ццоло
Среди дождиков летучих
(И они там все живые)...
Он был вообще-то даже хмуроватый на вид, семиклассник Матвей Шапников. Но песни умел сочинять хорошие, улыбчивые...
Матвей прихлопнул струны, слегка насупился.
— Вот... А дальше ещё не придумал... Маркони, сколько ты ещё будешь возиться со своими картами? Кап уже извёлся от нетерпения, да и мы тоже.
Маркони буднично сказал:
— Всё готово. Остальное от тебя зависит, Кап. Ближайшие-то окрестности вокруг Лау-ццоло помнишь? Я буду участок за участком показывать, а ты смотри внимательно, узнавай...
“Участков” в нашей Галактике великое множество. Все понимали, что скорого открытия ждать не приходится. Надежда разве что на счастливый случай да на великое везение, которое не оставляло Маркони в его научных делах.
На экране в густой черноте появились искры звёзд. Медленно поплыли. Замигали, изменили свой рисунок. Ещё, ещё... Все молча сопели. Даже “Сверчок” сопел, отражая волнение Капа. Потом подал голос Никита:
— Хочу какать...
— О-о, несчастье ты моё! — Сеня поволок братца на двор...
А когда он вернулся, в институте Маркони царило бурное ликование.
— Вот оно, Лау-ццоло! — верещал “Сверчок”. — Вот она, моя планета! Ллиму-зина!
Везение не оставило Маркони и на этот раз.
На экране алмазным шариком переливалась крупная звезда, по сторонам от неё светились капельки-планеты. Одна из них сияла изумрудным светом. В нижнем углу дисплея громоздились значки и цифры галактических координат.
Маркони, однако, поубавил веселье:
— Хорошо, конечно, что нашлась она, эта Ллиму-зина. Только поглядите. Она теперь на обратной стороне, Лау-ццоло закрывает её от Земли. Луч транслятора через звезду не пойдёт. А если и пойдёт, Кап там испарится, как простая капля на сковородке... Можно стартовать, когда Ллиму-зина окажется сбоку от своего солнца. А это через два месяца, не раньше...
— Ну так и что? — беззаботно отозвался Пека. — Кап на каникулах с нами поживёт! Верно, Кап?
— Ещё шестьдесят суток, — вздохнул Кап почти по-человечески. — С ума сойти...
— Ну, потерпи уж, — виновато сказала Варя. — Зато у тебя сейчас полная уверенность, что вернёшься.
— А это обязательно-обязательно, что вернусь?
— Само собой, — успокоил Маркони. — За это время мы транслятор так отладим, что двести процентов гарантии.
— Ты путаешь. Двести процентов не бывает, — опасливо, сказал Кап.
— Это юмор, — объяснил Матвей. — Чисто земное понятие. Вроде как с электролитом... — Он пошевелил пяткой. — Поживёшь с нами и сам поймёшь.
— А юмор делу не мешает? — неуверенно спросил Кап. Его заверили, что юмор всячески способствует любому успеху.
— Тогда ладно... — утешился Кап. — Только пусть мультики по телевизору будут каждый день.
Капу наперебой пообещали, что программа его пребывания на Земле будет насыщена интересными делами и зрелищами до предела.
— И чтобы взрослые про меня не узнали. Кроме Егора Николаевича, конечно... А то замучают исследованиями.
— Да что ты! Ни одна живая душа! — воскликнула Варя.
Сеня сказал:
— Взрослым сейчас не до того. Даже ученые политикой занялись, до космических пришельцев никому дела нет. В Старо-Каменке три тарелки садились, зелёные человечки, вроде гномов, из них вылезали. Ну и что? Написали про это в районной газете и забыли через день...
— Егор Николаевич вчера меня повстречал, про Капа интересовался, — вспомнил Сеня. — Спрашивал: можно ли зайти навестить.
— Кто ему не даёт... — грустно отозвался Маркони. Отыскав Ллиму-зину, он, кажется, опять вспомнил о своей безответной любви.
Кап весело сказал:
— Конечно, пусть приходит! Я его недавно во сне видел!
— Разве вы видите сны, Кап? — вежливо удивился второклассник Олик.
— Разумеется! Каждую ночь. Чаще всего мультики снятся. А иногда, как я дома... — Он опять пригорюнился, но тут же встряхнулся. Вспомнил: — А ещё я знаете что видел? Будто я — как вы! Вместе с вами. Бегаю и катаюсь на этом... на ве-ло-си-пе-де...
Все как-то странно примолкли. Второклассник Андрюша неосторожно спросил:
— А тебе хотелось бы так?
Транзисторный “Сверчок” опять по-человечески вздохнул. И отозвался:
— Это же за пределами реальных возможностей...
Сеня Абрикос грустно пошутил:
— А может, у Егора Николаевича найдётся заклинание, чтобы Капа превратить в человека? Не во взрослого, а вроде нас...
Или... не совсем пошутил?
Маркони отвлекся от любовных страданий.
— Зачем тут профессор-то? Десять метров экранированного кабеля — и никаких проблем.
Второклассники Пека, Андрюша и Олик выжидательно приоткрыли рты (у Олика он был как красная буква О).
Матвей спросил:
— По правде, что ли?
— А чего! Преобразователь — это самая простая система. Перестройка структуры биополя, вот и всё.
— Ой, Маркошенька! — обрадовалась Варя. — Сделай такой подарок Капу!.. Кап, ты представляешь? Проведёшь каникулы в виде земного жителя! Будешь потом всю жизнь у себя на Ллиму-зине рассказывать!.. — Она очень радовалась. Во-первых, за Капа. Во-вторых, потому, что новая работа отвлечет Маркони от мыслей о красавице Глории, которую Варя в душе терпеть не могла. Она тайно мечтала, что когда-нибудь Маркони поймёт всю пустоту и сердечную жестокость Глории. И тогда он, может быть, взглянет на неё, на Варю, повнимательнее. Не как на давнего приятеля из мальчишечьей компании, а чуточку иначе...
Кап запрыгал ни краю банки:
— Я и не знал, что ваша наука может такое!
— Это смотря какая наука, — сказал Сеня с гордостью. — Маркони всё может. Он работает на творческом вдохновении.
Маркони сосредоточенно заметил, что вдохновения мало. Главное — кабель.
— Это условие номер один. А где его взять? На свалку теперь не сунешься, там с весны сторожа завели. С берданкой...
— Может, через Пим-Копытыча попробовать? — посоветовал Матвей.
Маркони согласился, что это, пожалуй, самый верный путь.
— К Пим-Копытычу пойдём мы! — заявил Пека. Если что-то разведать или раздобыть, он был всегда готов. Андрюша же — всегда с Пекой. А Олик — следом за ними.
— Отнесите Пим-Копытычу молока и хлеба, — сказала Варя. — Ох и бессовестные мы, столько времени не навещали старика... Подождите, я соберу пакет.
