Давай твою лапу...
1
Ну, по правде говоря, утюг упал не совсем на Игу. Если бы точно на него, дальше и рассказывать было бы не о ком. Увесистый снаряд свистнул чуть впереди и врезался в лопухи прямо перед Игиными кедами. Ига замер. Он сразу увидел, что это утюг. Литой, чугунный, старинный. Ига побыл в замершем состоянии три секунды, потом вскинул голову.
Над ним на козырьке крыши стоял... стояла... стояло существо лет восьми-девяти. С прямыми, торчащими, как лучинки, волосами. В просторных шортах из полинялого трикотажа, в желтой, как у Иги футболке, только изрядно замызганной. Лицо на фоне яркого неба было не разглядеть.
— Ты что? Того, да? — Ига крутнул пальцем у виска.
— Я не нарочно, — отозвалось сверху существо. Тонко и в меру виновато, однако без большого испуга.
— А ну иди сюда, — велел Ига. Он был уверен, что виновник покушения тут же слиняет с крыши, только его и видели. Но тот послушно перебрался с сарая на верх забора и оттуда прыгнул в лопухи. И встал перед Игой. Вот, мол, я, делай что хочешь.
А что с ним было делать? Если бы настигнуть убегающего, то можно и пинка дать вдогонку. А с виноватым и беззащитным как быть...
— От меня ведь мокрое место могло остаться, — все еще звонким от перепуга голосом сказал Ига (и понял, что все время помнит крохотного кнама с пушистой головой). — Я тебе что сделал-то?
— Я не нарочно, — опять объяснило существо. Смотрело исподлобья и дергало на себе перекошенные шорты. — Я тебя не видела...
Ага, все-таки не видела. Хотя лицо вполне мальчишечье — скуластое, нос сапожком, губы в трещинах. И в коричневых глазах не только виноватость, но и хмурое, не девчоночье упрямство.
— Не видела она... — буркнул Ига. — А зачем вообще с крыши утюги кидать? Вон какой тяжеленный! — Ига поднял утюг из лопухов. Прочитал на нем выпуклую надпись: "Чугунолитейный заводъ бр. Алексеевыхъ. 1877 г." (Вот старина-то!) Покачал и уронил. — Пять кило, не меньше. Тренируешься, что ли?
— Не тренируюсь, а... разве не видишь? — Она сердито поднесла ко рту большой палец. Из под верхней губы спускался обрывок суровой нитки.
К ручке утюга тоже была привязана нитка, длинная.
Ига догадался сразу:
— А! Зубодерством занимаешься!
— Ну да... — Она шмыгнула сморщенным носом.
— Другого способа, что ли нету? На Кирилловской улице детский зубной врач, бесплатный.
— Зубных врачей я боюсь пуще смерти, — сумрачно сообщила девчонка. — Забавно, да?
— А вот так, утюгом, не боишься?
— Тоже боюсь. Но это хоть быстро... Только нитка оказалась слабая. Забавно, да?
— Уж куда как забавно, — хмыкнул Ига. — А что, сильно болит, да?
— Не очень. Надоел сильно. Качается и ноет...
— Ну-ка, открой...
— Что? — Она округлила глаза.
— Открой пасть! — приказал Ига.
Она тут же широко развела толстые обветренные губы.
Ига выдернул из-под ремешка футболку, подолом вытер пальцы и решил, что этого достаточно для гигиены. Два пальца сунул в девчонкин рот, ухватился за зуб с ниткой. Потянул без рывка, но решительно. Зуб не стал сопротивляться...
— Вот и все дела. На... — Ига протянул зуб девчонке.
— Ой... Как это ты? — В глазах ее было боязливое восхищение.
— Обыкновенно. Просто надо знать, как тянуть. Я у себя так несколько штук выдернул... Он ведь у тебя молочный. Наверно, последний, засиделся. Тебе сколько лет?
— Скоро девять... Забавно, да?
— Чего забавного? Всем когда-то было девять. Или будет...
— Ага...
"Ну и всё", — подумал Ига. Надо было сказать "ладно, пока" и отправляться по своим делам. Добывать антибредин. Ига не ушел. Поглядел, как она качает на коротенькой нитке зуб и спросил:
— Тебя как звать-то?
Она перестала качать.
— Степка...
— Че-го... Слушай, ты в конце концов кто? Мальчик или девочка?
— Конечно, девочка! Не видишь, что ли?
"В том-то и дело, что не вижу". — Ига пожал плечами.
— Смотри, у меня сережки, — она зубом качнула рядом с ухом, в котором блестел зеленый камешек.
— Ну и что? Пацаны тоже иногда носят сережки.
— Да, но у них простые колечки, без украшений.
— Ну... ладно. А тогда почему ты Степка?
— Потому что полное имя Степанида. Так мою прабабушку звали, которую я никогда не видала. Вот и меня. Забавно, да?
Ига уже не откликнулся на это "забавно, да", понял, что у Степки такая привычка. А она вдруг сказала:
— Степкой меня папа всегда называл...
Это "называл" тревожно царапнуло Игу. И он быстро спросил:
— А еще тебя как-нибудь называют?
— Бабушка и дедушка говорят "Стеша". Но "Степка", по-моему, лучше.
"По-моему, тоже", — усмехнулся про себя Ига. И подумал опять, что пора идти. А вместо этого стоял и смотрел на Степкины уши с сережками.
— Ты, наверно, не здешняя?
— Я недавно приехала к бабушке и дедушке, из Ново-Груздева. А как ты узнал, что не здешняя?
— По ушам. Они у тебя прижатые. А у здешних ребят у всех уши оттопыренные, лопухастые. Потому что мы живем на Лопуховом острове. Такая примета. Если будешь здесь долго жить, у тебя тоже оттопырятся.
— Я, наверно, долго... А это обязательно, чтобы оттопырились?
— Совершенно обязательно. Да ты не бойся. Когда подрастешь, это пройдет. У взрослых уши делаются обыкновенные.
— А у девочек и мальчиков у всех-всех такие, как...
— Как что?
— Ну... как у тебя?
—. У всех, — с удовольствием сказал Ига. — Мы же не кнамы и не квамы. Это у них ушей почти незаметно...
— У к... кого незаметно?
— Ох, сразу видно, что ты здесь недавно... Это здешние жители такие. Ростом с палец. Живут в зарослях и у воды. Те, что в траве, называются кнамы, а те, что в норах по берегам —квамы. Кнамы бывают одуванчиковые, ежевичные, лютиковые и всякие другие. А квамы — ручейковые, камышовые, озерные... А еще бывают книмы, но они живут далеко в болотах и под землей, их почти никто не видит. Говорят, они похожи на гномов, с бородищами и большие, мне до пояса...
Степка опять округлила коричневые глаза.
— Это ты по правде или... просто так?
— Просто так по правде. А что?
— Это же сказка...
Ига пожал плечами со снисходительностью старожила.
— Конечно, сказка. Здесь сказок с давних пор полным полно... Вот у моего знакомого, Генки Репьёва, говорящий ёжик живет. Многие тоже не верят: сказка, мол. А он все равно есть... Посторонних он стесняется, а при своих болтает не хуже нас с тобой...
Степка посопела.
— Жалко, что я посторонняя. А то послушала бы тоже.
Ну вот, теперь и не отвяжешься так сразу.
— Может и познакомишься... когда-нибудь.
— Хорошо бы. А когда?
— Не знаю. Сейчас Ёжик болеет, с температурой лежит...
"Ох, надо ведь добывать антибредин!" Лучше было поспешить, пока легкость в ногах и теле не растаяла совсем. Но... как его достать, надо еще придумать. А думать-то можно в любом месте, куда бы ни шагал.
— Степка, а есть еще сказка! Могу хоть сейчас показать. Сразу поверишь!
— Что за сказка?
— Иногда в сумерках по городу бегают белые ноги. Большущие, вот такие. Говорят, лет двадцать назад перед стадионом стоял на возвышении гипсовый дядька со штангой. Его все звали "атлет Жора". А потом такие статуи из гипса начали везде ломать и его тоже сломали. А ступни от кирпичной подставки никак не могли отломать. Они там долго оставались, а потом им надоело, они ушли сами и стали бегать по темным улицам... — Ига передохнул и добавил: — Забавно, да?
Степка не заметила ехидства.
— А ты сам их видел?
— Сам не видел. Но видел следы. Ноги вроде бы тяжелые, а бегают совсем бесшумно и невесомо. Будто в них... антигравитация какая-то. И в следах она есть. Потопчешься в них и сам делаешься, как невесомый. Я вот совсем недавно... А след до сих пор там, на берегу...
— Ой.. правда, можно посмотреть?
Ига быстро прошелся по ней глазами — от растрепанной макушки до растоптанных сандалет. Вздохнул, но не вслух, а про себя. Сбросил рюкзак и затолкал его в чащу у забора. Туда же бросил (с натугой) и утюг.
— Ладно. Давай твою лапу.
Она дала без задержки.
И так, держась за руки, они пошли к оврагу.
2
Конечно, прежде всего Ига думал о лекарстве.
"Может, попросить в аптеке взаймы? Сказать, что мама сильно заболела... Нельзя, накаркаешь еще. А про говорящего ежика кто поверит..."
"А что, если забежать домой к Анне Львовне и рассказать все как есть. И попросить двести рублей до родительской получки! Она-то наверняка поверит и даст. Хотя сроду такого не было, чтобы школьники занимали деньги у своих учительниц. Ужасно неловко... Наверно, это можно только в самом крайнем случае..."
А позади таких мыслей прыгали другие. Про Степку. И про него, про Игу.
Вот, полчаса назад они совсем не знали друг о друге, а теперь топают рядышком, сцепившись ладонями. "Забавно, да?" Что же такое с ним, с Игой, случилось? Ну, помог бедняге избавится от зуба. А дальше?
Почему не ушел сразу? "Давай твою лапу..." Смех да и только! Зачем ему эта замурзанная малявка?.. Хотя не такая уж малявка, во втором классе, наверно, как Генка Репьёв, но все равно... Что в ней такого? Нос, как у настоящего Степки, дырка от зуба, да пыльно-желтые волосы, торчащие вниз от макушки, будто у Страшилы из "Волшебника Изумрудного города"...
Чувство у Иги к Степке было сейчас такое же, как при мыслях о маленьком кнаме — смесь жалости и тревоги. Хотя, казалось бы, что похожего? Ведь не он чуть не прихлопнул Степку, а наоборот...
А она, небось, думает, что подружилась с мальчишкой всерьез (хотя даже имени его еще не знает). Ха! Вот это была бы дружба!
По правде говоря, о настоящем, крепком-крепком друге Ига мечтал часто. Но такого пока не было. Хороших приятелей полным полно — и в классе, и на улице. А вот самого верного, чтобы всё пополам и чтобы никаких тайн друг от друга... Ну не каждому в жизни так везет. Хотя есть счастливчики. Например, у них в пятом "Б" три друга по прозвищу Пузырь, Соломинка и Лапоть. Вот уж кого водой не разольешь! Ига им тайно завидовал и даже думал: не приклеиться ли как-нибудь к их компании? Но... не каждой тройке мушкетеров нужен свой д’Артаньян. А если и нужен, то не всякий. А навязываться Ига не привык.
А Степка — что за личность? Интересно, какие у нее дед и бабка? Хотя бы умыться как следует заставили внучку...
Он покосился на нее и сказал:
— Меня зовут Игорь. Или Ига...
Степка благодарно подышала у его плеча. И вдруг предложила:
— Ига, хочешь, я подарю тебе свой зуб?
— Зачем?
— Так просто. Или... бывает, что он для чего-нибудь нужен. Помнишь, Том Сойер на свой зуб выменял у Гека Финна клеща.
— Ты читала про Тома Сойера?
Она удивилась бесхитростно:
— А ты разве не читал?
"Я-то читал! А от тебя не ожидал..." Но ведь не скажешь так. И он отозвался дипломатично:
— А про кого ты еще читала? Какие книжки?
— Ну, разве я все вспомню! Про страну Оз, про Мюнхгаузена, Каштанку. Робинзона, царя Салтана, Королевство Кривых Зеркал... Это которые недавно... А, еще вспомнила! Про Гарри Поттера! Четыре книги!
— Ну и как? Про Гарри...
— Интересно. Только... как-то уж много там всего. Волшебные дела в голове перепутываются. А ты читал?
— Угу...
— Нравится?
— Ну... в общем да. Хотя иногда думаешь: чего уж они так своими чудесами хвастаются. У нас здесь тоже бывают...
Степка кивнула:
— Ну да! В той книжке ни кнамов, ни квамов нет. И гипсовых ног тоже... .
Ига опять покосился на нее. Да, Степка была умнее и симпатичнее, чем на первый взгляд. Он даже подумал: не сказать ли ей это? Но сказал другое:
— Ладно, Степка. Давай мне твой зуб. А я тебе тоже что-нибудь потом подарю. Например кнамий шарик.
— А это что?
— Кнамы их из утренней росы делают. Трогают капли волшебными волосками, и те твердеют, как стекло. Или как лед, только не тающий... Такой шарик знаешь как полезен! Если он в кармане, тебя комары не кусают, колючки не жалят и даже дома почти не ругают, если загулялся на улице...
Ига спрятал Степкин зуб в глубокий карман и снова взял ее за руку. А Степка вдруг подпрыгнула:
— Ига, смотри! Будто змея-анаконда свернулась!
Посреди заросшей дороги лежала в лебеде могучая шина. То ли от "КАМАЗа", то ли от колесного трактора. В общем, великанская. Ига подбежал, вскочил, попрыгал на круглой пружинистой резине. Легкость все еще сидела в нем. Степка тоже вскочила. Тоже попрыгала. Сначала они скакали каждый сам по себе, потом посмотрели друг на дружку и... протянули руки. Длины вытянутых рук хватило как раз, чтобы, стоя напротив друг друга, сцепиться кончиками пальцев. Сцепились и со смехом запрыгали вместе.
Если бы совсем недавно кто-то пообещал Иге, что он, как резвый дошколенок, будет плясать на брошенной шине — посреди улицы, с малолетней девчонкой! — он бы... да, он бы только пальцем покрутил у виска. А теперь — вот! И главное, совсем не стеснялся!
Наконец они спрыгнули внутрь шины. Степка сказала, весело дыша:
— Откуда тут эта штука? Здесь и машин-то не бывает.
— Наверно, кто-то где-то нашел и покатил к себе. А потом бросил, потому что надоело...
— А зачем она нужна?
— Иногда большие парни такие шины зажигают на лужайках вместо костра. Одной хватает на всю ночь. Сидят вокруг и голосят под гитару. Или танцуют под магнитофон...
— А еще она, что бы прыгать вот так! Да?
— Да!
— А сейчас она ничья?
— Конечно! Раз валяется...
— Давай тогда укатим ее в наш двор, чтобы не сожгли. А потом еще попрыгаем!
— Думаешь, справимся?
— Ну, попробуем! А?
Не очень-то нужна была Иге эта резиновая громадина. Но огорчать Степку не хотелось. После того, как только что дружно плясали вдвоем... "Назвался груздем..."
3
Самое трудное было поставить шину на ребро. Ига отыскал в репейниках оторванную от забора доску. Подтолкнул один конец под тугой резиновый бок "анаконды". Другой конец поднял до пояса.
— Степка присядь, подержи плечом. Это не тяжело, потому что рычаг...
Степка — молодец, все сделала как надо. А Ига упал рядом с шиной, сунул плечо под приподнявшийся край. Уперся в травянистую землю ладонями, поднатужился, встал на четвереньки. Степка бросила бесполезную теперь доску, сунула свое плечико рядом с Игой.
— Уйди, тебя раздавит! — (И опять вспомнился кнам-одуванчик).
— Не, я сильная...
Вдвоем они подняли чудовище. В стоячем положении удерживать его было нетрудно. А вот катить... В переулке был небольшой уклон — оврагу, — а толкать шину полагалось в другую сторону, к Степкиному двору.
— Ну, взяли, — скомандовал Ига. И подналег. Шина была ростом выше, чем он. Степка пристроилась рядом. Но вдруг отчаянно завопила! Отпрыгнула! Ига с перепугу отпустил шину. Степка, согнувшись, прыгала на правой ноге, а за левую держалась двумя ладонями под коленкой. И подвывала.
— Что с тобой?!
— Ужалил кто-то! Ы-ы-ы... Ой, держи! — Она вытянула руку.
Оказалось, что шине надоело стоять без поддержки. Но она решила не падать, а не спеша двинулась вниз по переулку. Ига секунды две смотрел обалдело. Что делать? Чудовище ловить или Степке помогать?
— Лови! — заголосила Степка. Но было поздно. Могучее резиновое колесо поднабрало ход. Сзади хватать — бесполезно, не удержишь. Спереди — себе дороже, сомнет в лепешку. И свободная от ловцов шина резво (несмотря на вес!) запрыгала по Земляничному проходу.
Ну и прыгала бы, леший с ней! Но ведь неприятности всегда одна к одной. Из калитки в заборе выдвинулась в проход тетя необъятных размеров. Неторопливая и уверенная в себе. Сделала несколько шагов на дорогу. Шину она не видела.
— Берегись! — в два голоса взвыли Ига и Степка.
Тетя наконец заметила опасность. И вот ведь ненормальная! Ей бы сделать два шага назад — время еще было, — так нет же! Остановилась, подняла руки к щекам и завизжала так, что прогнулись ближние заборы. "Капут", — с ужасом понял Ига.
Но шина оказалась умнее толстой тети. Или просто не вынесла сирены. Она вильнула, пронеслась в полуметре от раздутого визгом бока и помчалась дальше.
Но сворачивать еще раз шина не хотела. А Земляничный проезд не очень-то прямой. Шине взять бы левее, и тогда открытый путь к оврагу. Но она неслась по прямой, пока не грянулась о изогнутый дугою забор. За этим забором стояла приземистая банька. Шина с маху повалила доски забора на баньку, взлетела по ним, как по горке, на двускатную крышу, а с нее, будто с трамплина, сиганула в огород.
В баньке мылся ее хозяин — ветеран и член союза "Наши силы" Капитон Климентьевич Калашный. Услыхав могучий удар и ощутив сотрясение, как от бомбы, он решил, что — наконец-то! — и в этом тихом краю началась война. Теперь можно будет свести счеты с внешними и внутренними врагами. Натянув бязевые кальсоны пехотного образца, Капитон Климентьевич выскочил наружу. Но в безоблачной синеве не было никаких летательных аппаратов, не пахло ни тротилом, ни гексагеном.
— Провокация! — громко сказал в пространство оскорбленный ветеран.
Шину он не заметил. Потому что ее уже и не было. Прыгнув с крыши, она аккуратно прокатилась между помидорными грядками, не задев ни одного растения, затем в дальнем конце огорода сшибла плетень и ухнула в овраг. Там она домчалась до Говорлинки и наконец улеглась, решив отдохнуть в прохладных струях.
Там она и лежит до сих пор.
В первый день ее не было видно под водой, но скоро квамы разобрали плотину, уровень понизился и черное тугое колесо заблестело на солнце. Квамы сразу приспособили его к делу. Внутри, где застаивалась теплая вода, оборудовали купальный бассейн для малышей. А снаружи устраивали на резиновом кольце круговые гонки на самокатах. Конечно, это делалось по ночам, когда рядом не было никого из великанского человечьего племени...
Впрочем, все это Ига и Степка узнали гораздо позже. А в тот момент, когда шина вильнула на дороге, Ига скомандовал: "Ноги!" — и они вдвоем рванули вдоль по Земляничному проезду, а потом за угол, в Утиный переулок. Отдышались только через два квартала, у киоска, где принимают пустые бутылки (называтся он "Стекляшкина будка")
— Эта тетка — известная во всем Заовражье скандалистка, — выдохнул Ига. — И, наверно, она меня узнала...
— Попадет?
— Не исключено, — буркнул Ига. Хотя знал, что сильно не попадет.
Степка вдруг опять ойкнула, всхлипнула, ухватила поджатую ногу.
— Что случилось-то? — вспомнил Степка.
— Пчела, наверно...
— Покажи, — он присел..
У Степки под коленкой был черный игольчатый прокол, а вокруг набухала розовая опухоль.
— Похоже, что не пчела, а оса... — Ига озабоченно свел брови. Среди ос попадались "га-гадостные", как выражался Казимир Гансович. Они были не местные, а прилетали иногда издалека, от Ново-Груздева. С такими шутки плохи, если нет в кармане кнамьего шарика.
— Сильно болит?
— Ага...
— Пойдем! Тут недалеко одна бабка живет, она поможет...
Бабка Анастасия Ниловна жила в сотне шагов от Стекляшкиной будки. Занималась тем, что собирала и сдавала пустые бутылки да еще помогала хворым соседям всякими снадобьями и ворожбой. Был у бабки сострадательный характер, никому не отказывала. Пенсионерам смягчала радикулитные страдания и денег не брала. Ребятам охотно лечила шишки и ссадины. При этом, правда, говорила: "Уж не знаю, что получится. Я ведь не то, что моя знакомая Ядвига Шишковна, у нее высшее образование, а я самоучка..."
Три окна вросшего в землю домика нижними краями прятались в траве. Ига постучал в левое. За стеклом отдернулась занавеска. Створки разошлись.
— Кого Бог послал?
— Баба Настя, добрый день! Девочку оса клюнула. Нога распухает...
— Ох вы, сердешные. Ну-кось, лезьте сюда, — бабка растворила окошко пошире.
Ига, цепляясь за цветастую занавеску, проворно перебрался через подоконник, помог Степке (она похныкивала, но сдержанно).
Комнатка после яркого света улицы казалась полутемной. Поблескивали в углу иконы. Пахло пустырником и полынью. По всем стенам висели гирлянды из сухих трав и ягод, на полках громоздились бутылки. Хозяйка по виду была добродушная толстенькая бабушка. И голос добрый. Она включила яркую лампу с рефлектором, направила свет на Степкину ногу, нагнулась с кряхтеньем.
— Ишь ты как впилась злыдня окаянная... Ладно, сейчас мы это мигом... Конечно, лучше бы, если бы Шишковна лечила, до где она теперь...
Бабка выпрямилась, отыскала на дощатом столе плоскую склянку, плеснула из нее на ладонь. Потерла припухшее место. Степка ойкнула.
— Неужто больно? Потерпи, сейчас пройдет.
— Уже не больно. Щекотно только...
— Потерпи, потерпи. Сейчас... — Анастасия Ниловна опять шагнула к столу. На досках лежала большущая пухлая книга, придавленная чугунным утюгом. Бабка убрала утюг, достала из книги сушеный травяной лист, приложила к смазанному месту.
— Ну-ка, придержи, голубушка. — Из кармана клетчатого фартука вынула моток бинта, ловко примотала лист к Степкиной ноге.
— Погуляй так до вечера, и все забудется...
Ига, как увидел, сразу вспомнил Генку Репьева с повязкой на колене. И все остальное! Ох, балда! Пляшет, развлекается, а Ёжику-то каково!
— Баба Настя! У вас не найдется антибредина? Или другого похожего лекарства. У Генки Репьева, ну, у того, который стихи сочиняет, Ёжик заболел, в жару лежит.
Анастасия Ниловна сокрушенно развела руками.
— Нету, голубчик. И как ежиков лечить, я не обучена. Его бы к ветеринару. Да я даже и не знаю, есть ли он у нас в Репейниках. Надо, наверно, в Ново-Груздев...
Ига только головой мотнул. При чем здесь ветеринар! Ёжик-то не простой, говорящий.
— Ладно, спасибо, баба Настя. Мы пойдем...
Степка тоже сказала спасибо. И покачалась на забинтованной ноге. Боль, видно, совсем прошла.
— На здоровье, голубчики. Заходите, ежели чего...
— Обязательно. Мы вам бутылок принесем, — пообещал Ига.
— Добрая ты душа, Игорек, — сказала бабка. Надо же! Оказывается, помнит, как его зовут.
Анастасия Ниловна, поднатужившись, подняла утюг и опять придавила им книгу. А Степка шепнула Иге:
— Смотри, такой же, как тот.
Анастасия Ниловна уловила, что речь об утюге. Покивала, погладила чугунную ручку.
— Славный утюжок, для здоровья полезный. Я им спины грею, у кого позвоночная болезнь остеохондроз. Всегда помогает. Долго такой искала, а потом смотрю: продается в лавке, где железный мальчонка в окошке. У Валентина Валентиныча. Ну, наскребла деньжат, и вот...
Степка приоткрыла было рот. Ига толкнул ее локтем. Степка понятливо хлопнула губами.
На улице Ига сказал:
— Я знаю, ты хотела спросить: не нужен ли бабе Насте еще один утюг?
— Ага. А что? Мне-то он совсем ни к чему, зуба уже нету. А она меня вон как за одну минутку вылечила! — И Степка опять подскочила на ужаленной ноге. — Забавно, да?
— Забавно. Только у нее утюг уже есть, а этот... если он тебе по правде не нужен, давай отнесем в лавку, где торгуют старинными вещами. Называется — антикварный магазин "Два рыцаря". Может, утюг там купят, и будут деньги на лекарство для Ёжика.
Степка подпрыгнула вновь:
— Давай!
