9. Генератор
Надо было проскользнуть в жилое крыло лицея. Пробраться на второй этаж, к себе в комнату...
Внизу, в вестибюле, светилась дверь дежурной комнаты. В ней беседовали молодой воспитатель Янц и кто-то еще, спиной сидел... Слава маленькому Хранителю Итану — не услышали осторожных шагов мальчишки. А на лестнице совсем хорошо — ковровая дорожка... В коридоре второго этажа мягкий ночной свет. И вот удача — опять никого! Да и кому ходить? Лицеисты — маленькие и большие — видят в своих комнатах полуночные сны. Тишина за шеренгой прикрытых одинаковых дверей...
Комната оказалась заперта. Ежики, отчаянно спеша, набрал на замке любимый код: 333. Замок не сработал. Наверно, Кантор запер его по-своему.
Так, да?.. В старинном лицейском доме и двери старинные — из прочного дерева с резьбой. Но замки хлипкие, просто для порядка. Мол, каждый лицеист — хозяин в своей комнате...
А если разбежаться и грянуть плечом?
О том, что получится опасный шум, Ежики от злости забыл. Разбежался и... влетел в комнату, едва коснувшись двери. Словно дверь сама поспешно распахнулась перед полным сердитой решимости мальчишкой. Автоматически включился дежурный светильник.
Ежики бросился к шкафу. Разворошил, раздергал на вешалке рубашки, куртки, спортивные фуфайки. Он чувствовал, что надо обязательно быть одетым так же, как в первый раз. Чтобы ребята, если встретятся, скорее узнали его. Чтобы само Поле узнало... К счастью, оказались на месте и шорты с продырявленной подкладкой кармана, и капитанка. Только майку искать было некогда, капитанку надел на голое тело. И прежних сандалий нет, остались на Поле. В ящике с обувью отыскал Ежики старые кроссовки. Тесноваты, да ладно... Сел на корточки, приклеивая липкие хлястики застежек. И тут натянутые нервы его уловили, что в дальнем конце коридора — мягкие шаги.
Ну конечно! В комнате когда не положено зажегся свет, на пульте в дежурном помещении — сигнал! И сразу — в три объектива: что там не спится лицеисту? Опять ты дал маху, Ежики... Ничего! Он успеет...
Ежики отпрянул к окну. Локтем нажал на бронзовый рычажок. От такого нажатия оконная рама (с частыми переплетами, под старину) всегда легко разъезжалась в стороны.
Однако сейчас — не шелохнулась.
Ежики отчаянно давил и давил рычаг. А потом перестал. Потому что в двери появился Кантор.
Молчаливый, укоризненный.
Монетка была в нагрудном кармане капитанки. Ежики выхватил ее, прижал большим пальцем к ладони, а ладонью заслонил голову. Со стороны могло показаться, что мальчик приветствует ректора каким-то ритуальным салютом... Конечно, монетка маленькая, но все же металл частично отразит и рассеет луч, если Кантор опять посмеет...
Сорвавшимся голосом Ежики сказал:
— Не вздумайте... парализатором. Это нельзя с детьми. Я пожалуюсь в Охрану детства... вам попадет.
Кантор шагнул в комнату, сел понурившись. В кресло сел. А кресло это было единственным предметом, который любил здесь Ежики. Потому что оно было его. Привезли из дома... А Кантор сел в это кресло, и Ежики разозлился. И злость убавила страх.
Кантор сказал печально:
— Все-таки вы в самом деле серьезно больны.
— С чего вы взяли?
— Сужу по вашему поведению... По вашим нелепым подозрениям. И по тому, как часто вы лжете. Обещали не уходить и вот собрались опять... Нормальный мальчик не может лгать постоянно, это патология.
— А взрослый? Может? — со звонкой ненавистью спросил Ежики.
— Вы имеете в виду меня, Радомир?
— Вас... господин Кантор.
— Боже мой... когда я вам лгал? Хотя бы в мелочах?
— Вы врете все время! Но я не про мелочи, а про главное... Вы даже не Кантор!
— Еще новость, — отозвался он ровно, без удивления. — Кто же я в таком случае?
— Вы — Консул!
Кантор сидел, низко согнувшись, устало вжав голову и подняв лицо. Так, снизу вверх, он смотрел сквозь очки на Ежики.
— Ну... и что? Вы будто пригвоздить меня хотите, Радомир. Я — консул. Это звание в нашем обществе, в Командорской дружине. Чин такой старинный, традиция. Почему это должно мешать мне быть Кантором?
"А в самом деле?" — растерянно подумал Ежики. Но не сдался:
— Тогда почему вы это скрывали? Никто не скрывает свои звания!
Кантор шумно вздохнул, отвалился в глубину кресла, толстыми пальцами похлопал по пухлым подлокотникам.
— Да... Человек порою вынужден кое о чем умалчивать. Это не значит, однако, что он лжет... Хорошо, я буду сегодня откровенен с вами до конца. Судя по всему, вы имеете право на это. И надо же когда-то расставить все точки... Да опустите вы руку, нет у меня ничего. Ни парализатора, ни... даже сердечного стимулятора, который нужен мне все чаще...
Ежики встал свободнее, прислонившись к косяку.
— Дело в том, — устало и доверительно сказал Кантор, — что Командорская дружина работает в очень трудных условиях. Кое-кто нас, правда, поддерживает, есть сторонники в высших сферах, но мало... мало, Матиуш. А главное, все равнодушны к нашей основной Идее.
— К Всеобщей Гармонии Мира? — не сдержался Ежики. Впрочем, теперь было все равно. Напролом так напролом.
Очки у Кантора блеснули и погасли.
— Вам опять или приснилось что-то, или кто-то наговорил эту чушь... Задача наша более проста и насущна: попытаться исправить нынешнее общество. Оно гибнет от сытости, от провозглашенного "всеобщего благоденствия"! Извините, но вы еще ребенок, вы этого просто не видите. Да и большинство взрослых не видит... Людям кажется, что они достигли желанных высот бытия, у них все есть и теперь настала эра удовольствий... И все отдается в жертву удовольствиям: науки, открытия, смысл жизни. Любовь стала развлечением на час (извините, это не детский разговор, но это так). Нормальные семьи настолько редки, что скоро их будут заносить в Красную книгу. И во всем этом кроется пока незаметное начало гибели... И спасение — только в вас.
— Во мне?!
— В вас, в детях! Нынешний взрослый мир обречен. Только те, кто сейчас еще не отравлен этим миром, способны спасти человечество. Установить в мире твердый порядок, в котором каждый человек знает свою роль, свой смысл бытия.
— Так ведь было уже такое... твердый порядок. Сколько раз! Мы учили. И всегда — кровь.
— Вы путаете, Матиуш. Порядок порядку рознь. К власти приходили диктаторы, державшие народ в страхе. А когда придут люди разумные, осознавшие свою великую и ответственную роль... Когда они поймут, что их задача — спасение всей цивилизации, тогда и родится новый мир.
— Были ведь и такие, — сказал Ежики. — Про них тоже есть в Истории. Их убивали...
— Да! Да! Потому что это были честные, но слабые люди! А должны вырасти наконец те, кто сильнее людского недоверия и зла. Те, чьи силы, свойства и дуґши не в пример масштабнее, чем у массы остальных людей. Те, кто будут неуязвимы. Они станут владеть тайнами пространства и времени и, может быть, тайной бессмертия...
— Зачем мне бессмертие, если нету мамы... — шепотом сказал Ежики.
Кантор опять качнулся вперед. Сильно наклонившись и глядя в пол, проговорил глухо:
— Вот здесь я бессилен, малыш...
— Чтобы куда-то отправить маму, силы нашлись!! — Ежики словно с обрыва шагнул, ухнуло сердце.
Но Кантор ответил по-прежнему ровно и устало:
— Я понимаю. Сквозь сон... или как там называет это доктор... вы слышали наш разговор. Наш давний теоретический спор о кризисе современной семьи. Все перепуталось у вас в голове, фантазии с явью...
— И поэтому доктор куда-то исчез! Может... туда же?
— Доктор болен и лежит дома. Если хотите, можем его навестить, он подтвердит мои слова... Поверьте, Матиуш, я не хитрю с вами. Зачем это мне? В конце концов, через несколько дней вы вернетесь домой и, скорее всего, не захотите оставаться лицеистом...
— Не гожусь я во владыки мира, — горько и язвительно сказал Ежики. И подумал: "Если выскочить в дверь и промчаться по коридору? Не перехватят?"
— Мы и не воспитываем владык. У командоров другие цели и другие традиции... Вы ведь, насколько мне известно, до сих пор не знаете нашей теории...
— И знать не хочу... — вырвалось у Ежики.
— А напрасно... Еще в древности Первый Командор учил: людям нужны просветители, те, кто поведет их к добру и всеобщему знанию. На острове Сэйнеш у него была школа. Когда враги осадили город, они взяли в деревнях пятьдесят женщин-заложниц и поставили условие: или жители выдадут им Командора, или они утопят женщин в озере, а город сожгут греческим огнем вместе со всеми жителями, со школой, где было сто талантливейших учеников, от которых зависело будущее народа. И человек этот... — Кантор вскинул голову, заблестел очками. — Человек этот добровольно отдался царю Эгосу, и тот сжег его на холме, на виду у всего города. И ушел...
— Ну и что? — сказал Ежики.
— Как... "ну и что"?
— Он был хороший человек, он всех спас... А вы...
— А что — я?
— А вы все врете... — выдохнул Ежики. Потому что очень хотелось заплакать. Потому что в этот миг опять вспомнился черный телефон, голос в трубке (ну ведь было же это, было!). И как он рвался сквозь лунные полосы, сквозь темноту...
Кантор сдержался. Только сел прямо.
— Я обманул вас лишь в одном. И сделал это в ваших же интересах. Я сейчас, Матиуш, объясню вам все, и это будет чистая правда, и, может быть, вы поймете меня. И станете союзником.
У Ежики криво дернулся рот. Но Кантор сказал ровно и даже с ноткой печальной торжественности:
— Нет у вас чересчур высокого индекса воображения... Точнее говоря, он есть, но не в нем дело. Дело в том, что вы — генератор силового поля... Помните тот вечер, когда я пришел к вам?
— Ну... и что?
— Я случайно проходил мимо вашего дома. В толпе узнал, что происходит. В этот момент Служба охраны отключила от дома энергию... Да-да, свет остался, от аварийного источника, но источник этот слаб, создать силовое поле он не может. Два мотоциклиста рванулись к дому... и вылетели назад, как пробки! Это было замечательно, мальчик! Ты в своей справедливой ярости (я ничуть тебя за это не осуждаю), в своем нежелании расставаться с домом держал поле сам! Силой своей души! И еще какой-то неведомой силой! И тогда я понял — вот находка для лицея! Разве я был не прав?
— Как же вы сами-то прошли через мое поле? — Ежики спросил то, что давно его мучило и тревожило. А то, что он — генератор , его ничуть не взволновало.
— Я... многое умею, мальчик. Но гораздо больше будете уметь вы, когда разовьете свои способности. И мы с вами... и с другими вам подобными... сможем наконец кое-что сделать на планете... Матиуш, это ли не цель жизни? Ну, согласитесь...
— Ладно! Если только вернете маму...
Кантор уронил руки между коленями. И голову опустил. И сидел так в молчании с минуту. Потом сказал в пол:
— Нет, вы в самом деле больны... Я думал, что моя откровенность будет для вас...
Ежики перебил:
— Нет у вас никакой откровенности! Вы опять соврали! Что оказались у дома случайно! — Эти вскрики он выбрасывал горячими толчками. — Вы еще раньше следили за мной, давно! Вы всех мальчишек, наверно, так вылавливаете! С помощью всяких "садовых троликов"! А потом испытания!.. Я слышал в бункере, как они боялись Консула!
— Еще новый бред!
— Да, я понял! Они ловят ребят по приказу Консула, а потом...
— Разве я виноват, что у какого-то предводителя хулиганской шайки такое имя?!
— Вы все тут одна шайка! — выпалил Ежики.
— Радомир, вы сейчас отправитесь в клинику. Пока вы еще лицеист, и я отвечаю за ваше здоровье.
— Не отправлюсь!
— Я буду вынужден настоять.
— Попробуйте! Я... я поставлю поле!..
— Не каждый раз это получается. К то-му же вы видели, что я умею его преодолевать.
— Вы многое умеете... — всхлипнул Ежики. — Даже там, на заставе... ловушка такая... Почему вы не пустили меня к маме?
Кантор взялся за щеки.
— Боже, Боже мой... Ну где, где я тебя к ней не пустил?
— Там, в кронверке!
— Но я же объяснял тебе, что не был в кронверке!
— Да?
— Да!
— Нет, не объясняли, — с ощущением горькой победы сказал Ежики. — Я раньше о нем не говорил. Только о Якорном поле. Откуда же вы знаете про кронверк?
— Я... ничего не знаю! Ты пытаешься поймать меня на слове!
— А я и поймал!
Лицо Кантора пошло красными пятнами. Перекосились очки. Ежики впервые видел ректора таким.
— Ты скверный мальчишка, — сказал Кантор со злым присвистом. — Жаль, что мы живем не в прежние времена. Я приказал бы сейчас подать розги... Или надавал бы тебе пощечин...
Поле не поле, но ярость полыхнула от Ежики, видимо, с ощутимой силой. Кантора вдавило в спинку кресла.
— Но-но... — сказал он.
Ежики, однако, был уже совсем другой. Сейчас перед ректором стоял изнуренный, поникший мальчишка.
— Господин Кантор, ну пожалуйста... Ну, делайте со мной что вздумаете... Хоть насовсем убейте. Только скажите, где моя мама...
