Страница Владислава Крапивина. Статьи: Наталья Качмазова

Мы скупо говорим о детской литературе. Или потому, что литературного критика (человека взрослого) давным-давно отволновали вопросы, встающие перед ребенком. Или материал для критики не тот: нет возможности искать второй смысл, а то и третий... Да и сама атмосфера произведения для детей напоминает "мир растений", а мы все дальше от социального вегетарианства.

Крапивин. Поговаривают — и не в порядке комплимента, — что в книгах его слишком ясно обозначено то, что он хотел сказать. Отвечает он, дескать, на "детские вопросы" однозначно и определенно. За что тут критике ухватиться? И в итоге крупный писатель обделен вниманием. Судьба всех провинциальных писателей? Несмотря на то, что даже в Японии...

А читать — трудно: душу можно поранить, расцарапать зажившие болячки совести. Легко и приятно читать ремесленные опусы, где и автору, и героям, и читателям обеспечен уют и комфорт. А крапивинские "счастливые концы" — от уверенности автора, что справедливость все равно восторжествует, от желания не убить страхом потребность в подвиге у мальчишек.

Психологический комфорт у Крапивина есть, но это не самоцель для него, для его героев. Это короткий привал. Главное — драка. Ее цель — человеческое в человеке. Комфорт особого рода, когда у героев отсутствует инстинкт собственничества и самосохранения. Могут возразить: вся детская литература имеет эту черту. Должна, видимо, иметь вся, но так ли это на деле?

Подросток принимает написанное Крапивиным, а взрослый читатель поначалу теряется: юный герой живет не по взрослым правилам, идеалы его — другого порядка, они еще не потускнели, еще "не потерты" жизнью. И герой сопротивляется всему, что способно эти идеалы снизить, притушить, извратить.

Что же, дифирамбы Крапивину? Не безопасно, если припомнить хлесткую статью А. Разумихина "Правило без исключений, или Прозрачная злость и интеллигентные мальчики Владислава Крапивина" ("Урал", 1982), где мальчикам и писателю досталось, по сути, за эти высокие идеалы и за верность идеалам. Исповедуя принцип "хочешь жить — умей вертеться", заслонив идеалы идеей приспособиться, к героям Крапивина подходить нельзя, как нельзя, скажем, к лирической поэзии обращаться с мерками деловой прозы.

"Идеальность" его героев — основной упрек упомянутой статьи — понята была как нереальность. А писатель на такой "реальности" никогда и не настаивал... "Бешеный" комплекс полноценности крапивинских мальчишек, сила их братства — как раз то, что привлекает юного читателя, принимающего единство реальности и вымысла без усилий, идущего вместе с писателем. Сначала это естественная тяга к героическому, прекрасному ("Мальчик со шпагой", "Оруженосец Кашка", "Флаг отхода"), оформление представлений о том, каким должен быть мир. Затем — пора отстаивать этот справедливый мир ("В ночь большого прилива", "Колыбельная для брата", "Журавленок и молнии").

А с определенного момента — для максимальной отчетливости позиции героя и обострения конфликтов — писателю стала необходимой помощь чудесного, волшебного. Контраст "идеального" и обыденного усиливался элементами фантастики, чуда ("Тополиная рубашка").

Итак, в начале — романтический (и даже нежный) мир, цикл "Флаг отхода". Рассказы этого цикла рождались в разное время. Объединяет их не столько общее место действия или флер бесконфликтности, сколько четкая высвеченность двух линий: романтика, детство. Мальчишки и романтика. Эти две линии в творчестве начинающего писателя отчетливы были уже в 60-е голы, единству их он верен и сегодня, доказывая своими книгами, что романтика в его понимании — не просто "выражение возвышенных настроений и стремление к идеалу" (Краткий словарь по эстетике. М., 1983). Романтика у Крапивина — это средство противостояния неправде, несправедливости, пошлости, средство победить в человеке то темное, что старит души.

Романтическое в такой трактовке — то, что лепит из ребенка личность, нацеленную на созидание, а не на разрушение, на активную доброту. В "Парусах" писатель говорит: "Умение видеть мир удивительным, разноцветным, обещающим открытия — это не только признак детства. Это черта любого талантливого, деятельного и бескорыстного человека".

Увы, многие утрачивают, взрослея, это умение, а с ним и бескорыстие, созидательную активность, талант или степень талантливости. Этическое же кредо Крапивина — как раз в них, в этих чертах личности, в таком умении видеть мир. Поэтому ему так дороги мальчишки, его герои, характеры которых испытываются и лепятся, закаляются в обстоятельствах необычных.

Сперва эта романтика созерцательна, декларативна: "Видите верхнюю правую звезду в чашке ковша? — Видим... — Это альфа Большой Медведицы. Мы возьмем ее себе на память... — Алька стоял рядом с Димкой и смотрел на звезду. Ему стало хорошо и спокойно..." ("Альфа Большой Медведицы").

Со временем система романтической атрибутики в произведениях Кранивина развернется и усложнится. Необычному, романтическому, чудесному писатель отводит всевозрастающую роль в раскрытии своих замыслов и принципов (прежде всего — этических) в трилогии "В ночь большого прилива", в "Голубятне на желтой поляне".

Главное, что находят для себя мальчишки в романтике — свобода, необходимая дли поддержания чувства собственного достоинства, а без этого чувства человека нет, нет личности.

"Мальчик и солнце" — пример рассказа о счастье, идущем от веры в себя и в мир. Открытость, доверие героя к окружающему доведены до такой степени, что мальчишка воспринимается как символ безграничных человеческих возможностей. Каждый предмет для юного героя одухотворен, имеет тайный смысл, будь то лист каштана или солнце. Основное в его поведении — предвкушение чуда и сотворение чуда.

"Я боялся унижения не меньше, чем топора, и отчаянно дернулся из ржавых когтей. Они разодрали мне руки от плеч до кистей, но я взмыл над поляной и с высоты... заорал:

Герои Крапивина не случайно попадают в обстоятельства, при которых возможен или даже необходим подвиг (а то и настоящее чудо). При всей их духовности (вспомним — "интеллигентные мальчики") они активны, они экспериментаторы. Эксперименты идут с человеческими возможностями, прежде всего — с собственными.

Чудеса чудесами, но решение преступить черту герой принимает сам. Причины? Например, такая: "И кроме того... я надеялся оказаться в настоящей сказке" ("Дети Синего Фламинго"). Рискует жизнью стеклянный Тилька, отказываясь от коробки с ватой, где был бы в безопасности: "Что ты! Я же сразу динь — и помру. Мне нужна свобода и дождики" ("Возвращение клипера "Кречет").

Мотивы поступков иные, чем у обычных людей? Да. Потому что система ценностей другая. В "Голубятне..." победит система ценностей четырех ребят и Яра Родина, а не тех, которые "велят". Ценности иные! Отсюда феномен капли в книгах Крапивина: ничтожно малые вещи, явления обладают силой, способной противостоять развитой цивилизации (барабанная палочка, резиновый мячик). Несоответствие масштабов — цивилизация и мячик! — идет от жизненного наблюдения: порой мощные социальные устои бессильны перед человеческим чувством.

Крапивин — максималист? Вероятно. Этот максимализм проявляется в жажде абсолюта, абсолютной справедливости. А в реальную жизнь абсолют даже с трудом не вписывается... Но поле деятельности, направленной на осуществление идеала, трудно представить человеку. Другим все равно, герою Крапивина — не все равно, и положительные качества его часто доводятся до абсолюта. До абсолюта в данной ситуации. Какой повод доброжелателям поговорить о стерильности таких героев!

Глазное проявление абсолюта в произведениях Крапивина — в движении, в развитии. Застывшие формы — пародия на абсолют — несут зло, а потому уничтожаются главным героем. Авторская потребность в развитии постоянно приводит его к фантастическим вещам, где возможна не только смена места действия, но и увеличение степени опасности для жизни героя, углубление смысла его существования. Потребностью абсолюта диктуется форма. Форма скачки, фантастики. Для создания условий максимального выявления конфликта должного и сущего — деформация действительности в "Голубятне на желтой поляне".

Движущая сила крапивинских героев — чувство собственного достоинства. Оно ведет к стремлению утвердиться, самореализоваться. Отсюда конфликтные ситуации. И даже потребность героя идти на конфликты, потребность сломать лестницу капитуляций, по которой с возрастом спускается почти каждый. Бунт против несправедливости, созидающий душу бунт.

Кирилл Векшин ("Колыбельная для брата") ужаснулся мысли о том, что каждый ребенок, вырастая, может стать преступником. И Митька Маус. И Антошка. И Кириллу страшно: он не знает причин. "...А почему некоторые становятся гадами? ...Может быть, потому, что сначала боятся других гадов?"

Обстоятельства усложняются, усложняется герой, и "детские вопросы" приближаются по значимости к "проклятым вопросам" всей мировой литературы.

Есть у героев Крапивина еще один принцип, характерный для творческой личности. Это умение видеть, что все могут быть не правы, и научиться жить ради истины, а не для окружающих, если они дискредитировали себя, предали истину. Разговор об этом не прост, путь скользок — слишком легко обвинить при этом крапивинских мальчишек в эгоизме... А мальчишки, создав свой, романтически светлый мир, сравнивают с ним реальный и потому слишком остро видят несправедливость. И ради высших принципов отходят от людей, оставаясь иногда только с этими принципами. И ожесточенно их защищают. Как самое последнее. Фанатично и фантастично.

Детская литература. Игровая, игрушечная? Мини-проблемы, макси-бодренькие сентенции? Игра в поддавки? Но если нет мрака в качестве фона, неврастении как главного настроения, метаний бескровных характеров как действия — значит, это уж и не литература? Истрепанная тема дискуссий, в финале которых звучит ответ: все зависит от мастерства писателя, его смелости. Крапивин не побоялся дать в литературе героя из будущего, но живущего, растущего сегодня. Отсюда его конфликты героя с антигероями, тоже сегодняшними, но и вчерашними, позавчерашними, все еще способными извратить гармонию завтрашнего мира. Поэтому мальчик со шпагой не бросает оружие.

© Идея, составление, дизайн Константин Гришин
© Дизайн, графическое оформление Владимир Савватеев, 2000 г.
© "Русская Фантастика". Редактор сервера Дмитрий Ватолин.
Редактор страницы Константин Гришин. Подготовка материалов - Коллектив
Использование любых материалов страницы без согласования с редакцией запрещается.

Наталья КАЧМАЗОВА

Завтрашние паруса