Евгений ФИЛЕНКО.

«Мы несемся на бешеной скорости — а кажется, плывем — над таким спокойным с высоты в полторы сотни метров Гигаполисом. Над его серыми облезлыми домами застройки прошлого века — целое море серости до самого горизонта. Между стеклянноглазыми башнями небоскребов, воздвигнутыми по японским проектам в рамках международной кооперации начала века нынешнего. Их тоже море, хотя больше они напоминают набитые вразнобой сваи под фундамент какого-нибудь совсем уж невообразимого супер-дома. Гигахауса, черт его дери. Может быть, так оно и есть?..

На миг я поддаюсь колдовству Гигаполиса, и он — в который уже раз! — привораживает мой взгляд невероятным зрелищем человеческого жилья от края до края, всюду, куда ни кинь оком, без малейших вкраплений какого-нибудь иного, не серого, цвета... Такое за Гигаполисом водится, и не раз и не два доводилось мне сталкиваться с жертвами наваждения, впавшими в транс от созерцания этой чудовищной бесконечности, серой днем и темно-серой по вечерам. Они теряли себя над Гигаполисом и в беспамятстве направляли свои машины отвесно вниз, до последнего соприкосновения с убийственной серостью. Либо вверх до упора, что в итоге опять же оканчивалось падением. Устремлялись к смерти, как к горизонту... “Синдром серой бесконечности”, я сам читал это не раз в отчетах с места происшествия. Могли бы назвать проще: “синдром Гигаполиса”... Возможно, такой способ сведения счетов с жизнью для них был чем-то вроде запредельной дозы наркотика.

Но я не поддаюсь дьявольскому искушению. Я психологически устойчив и вдобавок специально подготовлен к долгим бдениям над Гигаполисом. Что днем, что ночью.

Наш путь лежит в Болото, где до сих пор можно встретить деревянные бараки времен “советской” власти. Домишки по преимуществу девяти- и двенадцатиэтажные, уровень преступности сумасшедший, но Тунгуса, например, это не страшит. Он там родился, вырос, там же, по всей вероятности, и подохнет. И вряд ли своей смертью. Он плоть от плоти Болота, в Болоте у него связи, родня — сплошь смуглые и узкоглазые, но что все они тунгусы, утверждать не берусь. Там у него и дело, и охрана, и, есть подозрение, покровители из Пекла. И враги оттуда же. Но предложи кто-нибудь смеху ради Тунгусу сменить Болото на более спокойный район Гигаполиса — и он с фырканьем откажется. Потому что не проживет и дня без запрещенного бизнеса, без того дерьмового народца, что круглосуточно ошивается в его заведении. Да и без врагов своих тоже. Все эти их болотные заморочки с обязательным рэкетом, разборками и правежом иногда кажутся мне этакой игрой для взрослых дядь и теть малоприятной наружности. Вот если бы при этом у них не доходило до душегубства, так, ей-богу, оставили бы мы их в покое на вечные времена.

Между прочим, Тунгус, он же Сергей Андреевич Пантелеев, среди себе подобных еще в ангелочках числится. Правильно говорят: безделье порождает порок. А он при деле: все же, ресторан, польза для общества. И кухня у него просто изумительная.

Если бы только не воспоминания о крысах!..

На экране загорается сигнал автопарковки, два синих вложенных круга с рассекающим их белым крестом. Гоша тянется нажать подтверждение, но я отвожу его руку. Трассеры — всегда трассеры, и мы не станем светиться, как рублевые монетки при луне, а войдем как бы ненароком и, если будет на то божья воля, кого-нибудь прихватим. Приятное с полезным.

Бережно, чтобы не зацепиться за провода и не оцарапать бока о жестяные баки с мусором, опускаю элкар на заднем дворе, почти впритык к черному ходу.

— Мы что, на работе? — скалится Малыш.

— Да нет, рефлекторно получилось, — усмехаюсь я.

Если честно, у меня нет большого настроения брать на борт ту шушваль, что сейчас рванет от Тунгуса через запасной выход. Тем более, что с утра они, верится, не успели еще напроказить по-крупному. Но ничего не могу поделать со своей подлой трассерской натурой. Гоше в этом смысле намного легче, он в трассерах недавно и еще не пропитался волчьим духом вечного охотника. Если он голоден — то отправляется поесть. Если он хочет развлечений — топает в бар, или на танцульки. (Последнее — лишь мое предположение; в баре я его встречал и сам туда важивал, а насчет того, где он коротает остальной свой досуг, ничего не могу сообщить следствию: я нелюбопытен, а Гоша, хоть и кажется, что весь нараспашку, а только кажется...) Если он хочет девушку, то, полагаю, находит девушку. Не больше и не меньше. И не озирается при этом по сторонам, не напяливает броню под куртку, не кладет в изголовье шок-ган. Ну, в изголовье, допустим, я тоже не кладу, но всегда оставляю в пределах досягаемости.

Вот и сейчас: что-то удерживает меня от того, чтобы легко и беззаботно, как планировалось, выпрыгнуть из кабины на замусоренный асфальт и без черных мыслей, запросто, войти в ресторан.

Неужто я боюсь крыс?! Чего-чего, а здесь должно быть навалом крыс!

Нет, братцы, это наработанные рефлексы, что лежат вповалку поверх старого доброго охотничьего инстинкта.

— А давай-ка поглядим, кто там нынче гостит у Тунгуса, — говорю я и врубаю схемоскан.

На экран тотчас выскакивают пять схем. Одна принадлежит Тунгусу, и я немедля удаляю ее с глаз долой.

— Алексей Петрович Тигай, — читает Малыш, нависая надо мной всеми своими пудами и метрами. — Кто таков будет?

— Телохранитель. Криминала за ним большого не водится. Так, один-два мордобоя в месяц. Для телохранителя — святое дело, вместо теста на профпригодность...

— Для нас — тоже. Смотрим дальше: Роберт Валентинович Ан.

— То же самое.

— Фамилии какие-то странные!

— А слыхал о поселке Самба-Демба-Дико?

— Не слыхал.

— Молодой еще, услышишь — не обрадуешься. Это в округе Титановый, и живут там одни негры.

— Весело, наверное живут?

— Да уж веселее, чем в своей гиблой Африке... Закрытая статистика: в месяц — двадцать ритуальных убийств для отправления религиозных культов, из которых “вуду” — самый безобидный. Пятьдесят подтвержденных случаев каннибализма в год.

— Кто подтверждает? Тот, кого съели, или тот, кому недоложили порцию?

— Тебе шуточки, а в титановской десятой медсанчасти целое отделение отведено под зомби. Я сам видел и больше не хочу. Съезди как-нибудь, полюбуйся.

— А вот еще гляди: Ольга Павловна Царикова. С фамилией уже получше. Адрес... год рождения ноль седьмой... Это сколько же ей, Арсланыч? Пятнадцать? И уже успела засветиться?!

— Нимфетка, — поясняю ему. — К тому же, весной мы застукали ее с пакетиком бишкекского “рутаба”. Сама вроде бы не употребляет... хотя давненько я за ней не приглядывал. По малолетству отвертелась, но схему в банк таки сдала. А за все прочее преследовать не имеем права: это забота полиции нравов.

— Гуляй дальше, Ольга Павловна, — великодушно дозволяет Малыш. — До первого мармарика... А это кто?

— Хм... Иван Альфредович Зонненбранд. По прозвищу Зомби.

— И происходит он, надо думать, отнюдь не из поселка... э-э... Самбо-Мамбо-Юмбо? — смешливо фыркает Малыш.

— Натурально, нет. Фамилия, конечно, ненастоящая, но мы знаем о нем только то, что знаем. А фотографии детства, отроческие проказы и ошибки юности клиента, учитывая его профессиональное прошлое, насегда похоронены в архивах Внешней разведки.

— Ну, Зомби-то я знаю, — говорит Малыш. — Имел сеанс общения... Преприятнейший, обходительнейший господин. За ним, помнится, подозрение в убийстве?

— В двух убийствах, — поправляю я. — Не доказано, за отсутствием прямых улик, ввиду перемен в показаниях свидетелей... сам знаешь, как это бывает. Для суда — не доказано, а криминальную репутацию сильно подогревает... Сроки он гребет, как правило, за рэкет. Два полных срока плюс одна амнистия. Откинулся прошлой зимой, после трех лет отсидки... А вообще-то Зомби — природный авантюрист. Солдат удачи. “Дикий”, так сказать, “гусь”.

— Уж не Тунгуса ли вздумал потрясти нынче милейший наш Иван Альфредович? — спрашивает Малыш.

— Вряд ли. С Тунгусом у них деловые отношения плюс общая любовница. Не синхронно общая, а исторически.

— Это как?!

— А так, что Тунгус попользовался, вывел девушку в свет и, уже с рекомендациями, сдал с рук на руки. За соответствующий гонорар. Медицински чистая шлюха нынче — ба-альшой дефицит. Элитный класс! Дина Викторовна Кунцева, кличка Филифьонка... Встречал?

— Гусары за удовольствия не платят!

— А ты вообще когда-нибудь встречал шлюху высшей пробы? Не какую-нибудь больную уродину, что отирают трущобные стены днем и ночью, и готовы лечь с кем угодно, хоть со спригганом, за крупинку “рутаба”. А ухоженную, сытую, элитную шлюху интернационального экстра-класса!

— Чтой-то ты не на шутку распалился, Арсланыч, — замечает Малыш. — На тебя не похоже... Я что-то о тебе не знаю?

— Ничего ты обо мне не знаешь, — я брюзжу, чтобы скрыть смущение. — Впрочем, и я о тебе тоже ни черта не знаю...

И впрямь, что-то я нынче разоткровенничался. Надо с этим кончать, и пора бы уже заняться тем, за чем мы, собственно и явились в это злачное место.

— Нет, скорее всего, Зомби тоже неравнодушен к восточной кухне, — пытаюсь изменить тональность разговора.

Не тут-то было! Что ж, сам виноват, подставился, а Малыш у нас даром, что простоват на вид, а если вцепится, так уж как энцефалитный клещ в мягкие ткани...

— А какие они, Арсланыч? — подкалывает меня Гоша.

— Кто — они?

— Ну, эти... экстра-класс?

— Лучше смотреть на них издали, — говорю я уклончиво. — Не подходить ближе, чем на пять метров, ни при каких условиях не вступать в разговор, ни единым намеком не обозначать собственную платежеспособность...

— А то что?

— А то — все! — Мне приходится делать вид, что я рассержен, хотя на самом деле я лишь хочу закрыть эту скользкую тему. К которой Малыш непременно и вскорости вернется... — Поди ты знаешь куда!

— Какая крыса тебя нынче укусила? — Он тоже делает вид, что изумлен моей реакцией, хотя отчетливо видно, что этот засранец просто развлекается.

Два здоровенных, с утра не жравших трассера вот уже битых десять минут сидят безвылазно в кабине элкара, на заднем дворе растленного шинка посреди Болота, и ломают друг перед другом театр “кабуки”! Расскажи такое умному человеку — не поверит. Всем известно, в газетах пишут, в новостях каждодневно буровят, хотя бы тот же Шурик Чудинов давеча говорил, что у трассеров две извилины, обе прямые, причем одна — в заднице, а эмоций от природы две: хапнуть на лапу, и двинуть лапой в рыло, если хапнуть не удалось...

— Кстати, ты не знаешь, что такое “Филифьонка”? — говорю я примирительно. — Что-нибудь из сленга?

— Ну, Арсланыч, — морщится Малыш. — Какие книги ты читал в детстве?

— Коран, — отвечаю я с подобающей моменту кротостью. — Устав патрульной службы. И, урывками, про доктора Айболита.

— А нужно было читать Туве Янссон.

— Это про того малого с пропеллером в заднице?

— Нет. — Гоша скисает, как молоко на солнцепеке, глазенки делаются узкими-узкими, почти незаметными на его розовой физиономии. — Про муми-троллей. Муми-тролли — это такие забавные зверушки, не путать со спригганами и кобольдами...

Я отлично знаю, кто такие муми-тролли. Старая затрепанная книжка о них валяется в изголовье кроватки моего маленького Арслана, а захватанный видеодиск с розовым бегемотиком на этикетке мне приходится вытаскивать из плейера всякий раз, когда поздним вечером хочется развеяться. И будь я неладен, если хотя бы раз удосужился прочесть фамилию автора... Во всяком случае я продолжаю прикидываться гвоздем, чтобы выяснить, что же за зверь такой — Филифьонка. И через пару минут мне это удается.

— И шут с ней, — говорит чуточку утомленный моим дремучим невежеством Малыш. — Пошли завтракать, Арсланыч.

Мы наконец покидаем кабину.

На мне обычный полуцивильный костюм, без всяких там служебных причиндалов. (И дураку понятно, что крыс я травил не в нем, а в специальном защитном комбинезоне, на манер тех, что применяются в зараженных зонах, то есть кислотой непроедаемом, зубами непрогрызаемом, с гермошлемом и автономным запасом кислорода, и сейчас этот комбинезон вместе с десятком других, заляпанных кровью, шерстью и черт знает каким еще дерьмом, либо уже спалили в топке, либо, что хуже и совершенно зря, утрамбовали вместе с крысиным падлом и свезли на Свалку...) Ну, пуленепробиваемый панцирь из керамита я, натурально, снимаю только дома, под пиджаком он практически незаметен. Оружие — сегодня это ординарный шок-ган — в заднем кармане, по-походному. Точно так же не возбуждает любопытства своим обликом и Малыш — если, разумеется, пренебречь его гренадерской статью. Но в руке он несет японский лаптоп со всем спектром штатовских сканеров, — наши по сю пору не годятся фирменному продукту в подметки, — а где у него скрыто оружие, я могу лишь гадать. Наша клиентура — тоже. И это есть хорошо.

— Удивительно, — вдруг говорит Малыш. — Оказывается, эти сволочи... преступный элемент... в детстве читали те же книжки, что и я.

О чем это он?.. Ах, да — о Дине-Филифьонке.

Через черный ход мы попадаем на кухню, погружаемся в облака разнообразных запахов, которые уже загодя разят наповал и будоражат фантазию. И я, кажется, забываю о залежах горелого крысиного мяса, а взамен начинаю мечтать о “мясе по-тунгусски”, стараясь не думать, каким животным это мясо было при жизни.

Ибо рассказывают: однажды, в молодости еще, Тунгус на спор приготовил три блюда — из крысятины, псины и кошатины, — и скормил их за милую душу какой-то иностранной делегации, прибывшей в Гигаполис заключать миллионный контракт. Фирмачи остались довольны. Контракт, впрочем, сорвался, но отнюдь не по вине Тунгуса. Принимающая же сторона, едва только отвалил белокрылый “Боинг”, вышвырнула Тунгуса из метрополевского кабака в самом центре Старого Города к чертовой матери в Болото...

Господи, опять в мои мысли втерлась крысятина!..

На кухне светло, как в операционной, аккуратные чистенькие тунгуски — или как там их называют нынче?.. эвеночки?.. эвенкушки?.. — в белых халатиках колдуют над кастрюльками, пугливо косясь в нашу сторону. Малыш, оскалив белоснежные зубы, салютует им на ходу. Откуда-то сбоку возникает чудовищно пузатая тень, она покрывает нас собой, “как бык овцу” (это не я придумал, а кто-то из классиков). Один из телохранителей Тунгуса, не то Робик Ан по кличке Бомбовоз, не то Леша Тигай, он же Зверь-Бегемот... Не показываясь целиком, безошибочно классифицирует нас как служителей порядка и позволяет беспрепятственно двигаться дальше. Хотя хозяина по долгу службы непременно упредит, это уж вне всяких сомнений.

Так и есть: мы еще выруливаем из-за стойки в зал, а Тунгус уже шествует навстречу. Делает он это не торопясь, с подобающей важностью, и не щерится, как мелкая шестерка, а лишь обозначает свое к нам расположение приветливыми лучиками в уголках глаз. Тем паче что со мной он знаком шапочно, а Малыша если и видел, то не в полицейской форме. На Тунгусе джинсовый комбинезон средней потертости, под которым белоснежная французская сорочка и красный “депутатский” галстук, зашпиленный подчеркнуто плебейским зажимом с небольшим таким бриллиантиком. Жесткая черная с проседью щетина, что у него вместо волос, обкорнана в консервативном стиле, “под бобрик”.

— Господа блюстители по делу или покушать? — с легким поклоном осведомляется Тунгус.

— Покушать, Сергей Андреевич, — говорю я приветливо. — Чтобы вкусно и недорого.

— Разве так бывает? — сдержанно изумляется Тунгус.

— Мы контингент неприбыльный, — усмехаюсь я.

Малыш молчит. На его лице застыла улыбка. Ему здесь нравится — зря, что ли, он меня сюда затащил? И это как раз то самое первое впечатление, на которое Тунгус ловит клиентуру. Не удивлюсь, если та помойка, что окружает “Инниксу”, обустроена им специально, для дополнительного психологического воздействия. Эмоциональный контраст, и все такое.

— Хорошее отношение тоже прибыль. — Теперь Тунгус тоже разрешает себе легкую улыбку.

— Вам, Сергей Андреевич, грешно жаловаться на нашу предвзятость.

— Справедливо... Сюда, пожалуйста. — Тунгус уводит нас из центра зала в боковую нишу и зажигает над столом светильничек.

В светильничке пляшет язычок живого желтого огня. Ниша наполняется горьковатым запахом трав.

— Пару салатов, — сам себе диктует Тунгус, сверяясь взглядом с нашей реакцией. — Из свежих раков и речной рыбы. Средней остроты, как любит господин Гафиев. — Оказывается, он и это помнит. Между тем, Тунгус называет следующее блюдо, что-то вроде: “Дыр-бул-щил”. — Фаршированное мясо под соусом с травами и овощами, — поясняет он в ответ на нашу настороженность. — Как насчет пива?

— Мне можно, — киваю я.

— А мне кофе, — глотая слюну, говорит Малыш. — Большую чашку.

— С молоком? — уточняет Тунгус, иронически щурясь.

— Без... — обескураженно роняет сопляк.

— Господин Гафиев предпочитает “Хольстен”, “Голден Ринг”, “Лаки Старр” или?..

— “Жигуль”, — говорю я. — На “Хольстен” я не зарабатываю.

— Хотите деловое предложение? — спрашивает Тунгус, надевая маску предельной серьезности. — Чтобы заработать на “Хольстен”?

— Нет... пока. Вот уйду на пенсию — вернемся к этому разговору.

— Я запомню, — говорит Тунгус.

Я верю. Память у него действительно отменная.

— А разве вы берете на работу... не по национальному признаку? — любопытствует Малыш.

— Я не шовинист. Важно блюсти внешний колорит: это привлекает посетителей. У меня работают даже казахи.

— Это правда, — киваю я. — Леша Тигай по матери так и вовсе эстонец.

— Если бы господин... м-м...

— Авилов, — подсказываю я.

— ...господин Авилов не был так молод и далек от выхода на пенсию, я сделал бы перспективное предложение и ему. Но я боюсь умереть раньше, чем наступит этот счастливый день. Патрульные инспекторы, особенно из ДЕПО, идут у нас на вес золота.

— Господин Авилов может разорить вас, — говорю я. — Он весит много.

— Ничего. Леша Тигай обошелся мне дороже.

И снова верно: мастер спорта международного класса по вольной борьбе, затем — профессиональный кетчер, затем — профессиональный сумоист в ранге “маэгасира”, Алексей Петрович Тигай потянет сейчас килограммов на двести с гаком.

Тунгус с легким кивком удаляется, а мы располагаемся за столиком со всевозможным комфортом.

— Здесь неплохо, — наконец выдавливает из себя Малыш.

— Только не вздумай приглашать сюда девушку. Особенно вечером.

— Арсланыч, я что — третьего дня на свет родился?!

— К тому же, вечером Тунгус слупит с тебя тройную цену. Даже с поправкой на уважение к твоему роду занятий.

— Господин старший инспектор желает еще поучить меня уму-разуму? — терпеливо осведомляется молокосос.

— Почему бы нет?

— Да будет известно господину старшему инспектору, — начинает он язвительно, — что с девушками я посещаю исключительно кафе-мороженое.

— А я уж и поверил!

— И вообще я домосед...

— А я и уши развесил!

Гошин рассеянный взор падает на дальний от нас столик, за которым пасется стайка молодняка — три девицы и три парня. Все расписанные и разукрашенные, как индейцы на празднике новолуния. Гудят смирно, порядка не нарушают. Пьют из высоких стаканов что-то безобидное... на первый и непристальный взгляд. Курят, естественно — но у Тунгуса это не возбраняется.

— Девочка Оленька? — спрашивает Малыш, кивая в сторону пацанвы.

— У самого окошка. В очках-жалюзи. Прическа “маленькая баба-яга”. Желтые шорты. Китайский свитерок, красный дракон на черном поле, на спине надпись “Великий поход — дорога к свободе”. Что бы это могло значить?

— “Великий Поход” — китайский коммерческий ракетоноситель, — поясняет Малыш. — Самый дешевый в мире. А ты что, по-китайски читаешь?

— И по-японски. И по-корейски, кстати. Я же работал в транспортной инспекции на Байкало-Амуре.

— Это-то понятно, — тянет он. — А вот как ты, Арсланыч, углядел эту цыпочку, сидя к ней спиной?

— Допустим, комплименты Тунгусу я расточал, пялясь на честную компанию во все глаза. Бьюсь об заклад, сегодня гражданка Царикова Ольга Павловна чиста перед законом. Либо у нее с детства поистине железное самообладание. Она даже ухом не повела, когда мы ввалились в зал.

— Тоже... зарабатывает рекомендации? — мрачно улыбается Малыш.

— Натурально.

— Гады, — цедит Гоша сквозь зубы. — Всех гребут под себя, никого не упускают... Ну, а где же наш добрый знакомый Зомби?

Я осторожно, как бы между делом, совершаю круговой осмотр. Действительно, Зомби в зале отсутствует.

— У Тунгуса есть разветвленная сеть подсобных помещений, — говорю я. — Там спрячется целый полк морской пехоты, если потребуется.

— Если потребуется, — говорит Малыш ревниво, — полк морской пехоты впишется и в твой гальюн!.. Но если Зомби закусывает в подсобке — значит, ему есть что скрывать, не так ли?

— Твое рвение меня умиляет, Гоша. Мы зачем сюда пришли? Завтракать или скрадывать Зомби?

— Одно другому не помеха, — говорит Малыш и приоткидывает крышку лаптопа.

Я придвигаюсь к столу поближе, чтобы закрыть плечом экран дисплея. Между тем Малыш умело отлавливает схему Зомби и начинает сканирование.

— Ты прав, старик, — говорит он спустя минуту. — Иван Альфредович пасется в подсобке. И он не один. — Долотообразный ноготь Малыша касается серого пятна в углу экрана. — По всей видимости, происходит деловое свидание. Вынашиваются коварные замыслы.

— Странная схема у собеседника нашего Альфредыча, — замечаю я. — То ли где-то рядом источник помех, то ли...

— Ну, договаривай.

— Вообще-то, нынче я не склонен фантазировать.

— Вот и не фантазируй. Если ты имеешь в виду “нечеткие” схемы, так меня этим не удивишь. Мы о них на курсах повышения квалификации проходили.

— Допустим, означенный тип схем по сю пору в природе не зарегистрирован.

— Нам объясняли так, что некоторые экстрасенсы — реальные экстрасенсы, а не мошенники — обладали “нечеткими” биосхемами. Например, Иринарх Турганов. Этот жеребец... Лихтшиммер. Или бабка Джуна.

— Допустим, Джуна никогда не имела отношения к реальным экстрасенсам.

— Есть мнение, что таки имела.

— Есть и прямо противоположное мнение.

— Сейчас мы с тобой займемся теорией!..

— Сканируй глубже!

Закусив губу, Малыш врубает вибрационный дипскан. Тем временем я привычно регистрирую все движущиеся объекты в пределах досягаемости. Таковые места не имеют. Нимфетки и сатириски у окна дудлят свои коктейли и смолят сигареты. Сильно хочется верить — без начинки из “рутаба”. Тунгус мирно беседует с барменом в дальнем углу зала. С кухни доносятся дурманящие запахи, перебить которые не способна даже ароматическая травка в светильнике. Все пристойно.

А дипскан начинает транслировать беседу Зомби и типа с “нечеткой” схемой. Хотя выглядит это как монолог Зомби, обращенный к забарахлившему динамику. Нет, скорее в здешних подсобках зашит источник помех. В конце концов, в Пекле тоже не дураки работают.

Однако в этом случае и схема Альфредыча тоже была бы прикрыта, не так ли?

— ...смотря каков будет навар, — говорит Зомби.

— Фыр-фыр-фыр, — обрывает его “нечеткий”.

— Мммать, — шепотом рычит Малыш. — Дип его не берет. Фантом какой-то.

— Хорошо, не буду... — невесть с чем соглашается Зомби. — Но я желал бы иметь карту.

— Хр-хр...

— Тогда без проблем. Однако вернемся к моей любимой теме оплаты труда...

— Хр-хырр...

— И процент за риск.

— Хррр...

— В пределах разумного, в пределах разумного... Скажем, пятьдесят.

— Разумник, — коротко комментирует Малыш.

— За какой же риск он хочет срубить такой процент? — бормочу я.

— Может быть, “живой товар”?

— Не слыхал о таком.

— Наложницы для королей из Пекла. Такси-герлс в подпольные бордели.

— В Гигаполисе своих кадров навалом.

— Негритянок маловато. Когда я служил на Востоке, там это уже практиковалось. Правда, речь шла о гаремах.

— Все равно не верю...

В этот момент в правом верхнему углу экрана вспыхивает ослепительно-алый ромбик индикатора, именуемого в инструкциях “флагом экстраординарности”, а сам лаптоп начинает легонько поскрипывать. Это означает, что зарегистрировано употребление в беседе ключевого слова, проходящего по разряду строгой конфиденциальности либо по какому-нибудь “горячему” делу. Фамилия, топоним, кодовое обозначение секретного объекта — все, что угодно.

— Что, что он там сказал?! — встрепенулся Малыш.

— Черт, я не расслышал из-за твоих негритянок...

Схемы на экране приходят в движение. Должно быть, высокие договаривающиеся стороны ударили по рукам и пожелали спрыснуть сделку в зале. Или же, напротив, не сторговались и решили разойтись красиво. Хотя мой опыт свидетельствует, что в делах такого масштаба несговорчивый партнер автоматически подписывает себе приговор...

Нет, не девочками здесь пахнет, ты неправ, Малыш. Никогда Иван Альфредович Зомби девочками как товаром не интересовался, не его это профиль.

— Гоша, — говорю я тихо, но жестко. — Спокойно, без суеты поднимайся и топай в элкар. Упакуешься в защиту по полной программе и встанешь у черного хода. Заодно вызовешь группу поддержки.

— А ты? — одними губами спрашивает он, неспешно отодвигая кресло и выпрямляясь надо мной во все свои метры.

— Посмотрю, как они станут расходиться. Если у парней все схвачено, они явятся в зал помыть договор. Иначе станут уходить тылами. По крайней мере, один из двоих. Тут ты его и спеленаешь. Если через десять минут ничего не произойдет, можешь вернуться в зал.

— В полной выкладке?!

— Не обязательно. — Я захлопываю крышку лаптопа. — Будем мирно жевать салаты и ждать подмогу.

— Угу, — мычит он и удаляется тем же манером, как мы и пришли — через кухню.

Молодец — на лице не написано ничего лишнего. Тунгус мог бы быть доволен. Ну, надо стало человеку! Кто виноват, что мы припарковались у черного хода, и мало ли что он забыл в своем элкаре?..

Но хитрая бестия Тунгус не верит.

Против обыкновения он лично катит столик с закусками ко мне. Лично расставляет тарелки, лично наливает первую дозу пива.

— Что-то не так? — спрашивает он, кивая на пустующее кресло Малыша.

— Бог с вами, Сергей Андреевич, — с отсутствующим видом отвечаю я и придвигаю салат поближе. — А что, хлеба в вашем кабачке не подают?

Тунгус устало опускает веки:

— К этому салату хлеб не полагается. Это такой салат, который едят без хлеба.

— Ну-ну...

Кажется, Тунгус успокоился.

Тем более что в зале появляется Зомби. Разумеется, он уже уведомлен о нашем присутствии и абсолютно спокоен. То есть настолько, что даже не глядит в мою сторону. Ему ли с его репутацией опасаться трассеров?.. Тунгус моментально переключает свое внимание на него, потому что Иван Альфредович слывет мужчиной крутым, но полезным. Тунгус устраивает Зомби за отдельным столиком в такой же, как и у нас, уютной нише. Что там происходит, я не вижу, но вокруг Зомби возникает некоторая суета: закуска и выпивка — коньяк в приличной бутылке, кажется, армянский — доставляются без промедления. Дальше — больше: Ольга Царикова откалывается от своего детсада и, квалифицированно подрабатывая тощенькими бедрами, перемещается за столик Ивана Альфредовича.

Я меланхолично — могут быть у инспектора ДЕПО свои заботы?! — жую салат, почти не разбирая вкуса. Медленно и так же бесчувственно, как минералку, тяну пиво. Механически отмечаю: пиво мало того, что свежее, так еще и неразбавленное... И борюсь с искушением подглядеть в лаптоп — как там ведет себя наш “нечеткий”?

В этот момент “нечеткий” возникает в дверном проеме кухни во всей своей красе.

Я почти не таясь разглядываю этот феномен. Он, как и Зомби, должен знать, что я сижу здесь и пью пиво, так что прикидываться гвоздем мне совершенно не с руки.

Этот тип такой же стертый, как и его схема. Ссутулившись, он кутается в дешевый потрепанный плащик, в жирных пятнах от пищепродуктов и вдобавок продранный под мышками. Мятая шляпа архаичного фасона “член Политбюро” глубоко надвинута на лоб, из-под нее поблескивают большие черные очки. Лица практически не видно. Так, что еще?.. Серые брюки древнего силуэта — я такие носил в молодости, когда со своей “конторой” ездил из Казани в Москву мочить люберов. Паршивого качества питерские туфли не по сезону, к тому же — в жутком состоянии... Такое ощущение, что парень ночевал на помойке. И там же одевался.

Что же заманчивого мог предложить сей экземпляр господину Зомби за неизвестную нам сумму плюс пятьдесят процентов надбавки за риск?

Украдкой опускаю палец на клавиатуру лаптопа. И на небольшом экранчике высвечивается то самое ключевое слово, из-за чего выскочил флаг экстраординарности.

Странное такое слово. Никогда мною не слыханное. Я же заурядный трассер, и не моего ума дело все эти сфинксовы загадки регионального масштаба...

Все равно не понимаю, какое отношение к этому могут иметь задрыга Иван Альфредович и его мусорный собеседник...

Гляжу на часы. Десять минут, отпущенные Малышу, истекут еще не скоро. Парню суждено куковать в элкаре понапрасну. Между тем, меня распирает любопытство. Я просто жажду побеседовать с “нечетким”. Мое желание столь велико, что я даже не выдумываю повода. И мне наплевать, что он вполне может быть с самого дна Гигаполиса, из Пекла. Вот сейчас он вдоволь налюбуется на интерьер “Инниксы” и присядет за столик к Ивану Альфредовичу...

Вместо этого “нечеткий”, по-прежнему сутулясь и волоча ступни, направляется к выходу.

Что, не договорились?!

Нет, этого мне не снести.

Я энергично выбираюсь из своего закутка и догоняю его уже возле дверей. Нежно беру под локоток — в конце концов, у меня нет оснований обращаться с ним неласково.

— Одну минуточку, — говорю я всякие необязательные слова. — Буквально одну-единственную. На пару слов... буквально на словечко...

Ничего еще не произошло. Я ничем не попрал его права на неприкосновенность личности. Ничем не задел его достоинства. Ну то есть абсолютно ничем не вышел за рамки обыденного, цивилизованного поведения. Мне нужно лишь притормозить этого парня, зазвать за свой столик и уже там, не привлекая излишнего внимания, предъявить ему личную карточку и в свою очередь испросить у него документы... И он бы непременно означенные документы предъявил. В конце концов, совесть у него чиста перед богом и перед законом. Ну, посидел в подсобке, ну, предложил светлейшему человечку Ивану Альфредовичу партию импортного хлама по дешевке. Что здесь дурного? И не знает он, что за фрукт на самом деле означенный Иван Альфредович, и дружбу он с ним свел только что, в этом вот самом кабачке, ну прямо сегодня. И вообще интимная близость еще не повод для знакомства...

Такой примерно сценарий нашей дальнейшей беседы я выстраиваю, беря “нечеткого” под локоть и удерживая от поспешной попытки покинуть кабак не выпив со мной пива.

Но разыгрывается иной сценарий.

Все еще не видя толком лица “нечеткого”, я замечаю в обтерханном рукаве плаща металлический блеск. Это оружие, и оно нацелено в меня. Промахнуться невозможно. Если этот идиот, конечно, отважится-таки выстрелить в инспектора ДЕПО... Да, но ведь он не знает, что я инспектор, и все права на его стороне... Он в районе повышенной криминогенной опасности и имеет все основания остерегаться... Если он чуточку повременит, я успею предъявить ему свою карточку... Или дотянусь до своего шок-гана, который упрятан в заднем кармане брюк... Это все равно, что на другом конце Гигаполиса...

Но он стреляет не раздумывая.

И я, брошенный на пол, понимаю, что убит.

Сознание работает, как старая, разорванная и неряшливо склеенная видеолента. Кадр оттуда — кадр отсюда.

Сволочь, знает, куда стрелять, чтобы не вмазать в броню.

Забавно, что боли нет.

В руке у меня зажат лоскут ветхой плащевой ткани.

Забыл заплатить за квартиру.

А звук выстрела совсем слабый, Малыш не услышит.

Дурак, зачем он стрелял?

Это не я, это Тунгус орет благим матом, что он дурак и что не надо было стрелять.

Пусть сообщат Машке, чтобы забрала Арслана из садика.

Где же “нечеткий”?

Оказывается, как много еще удается подумать убитому.

Малыш стоит на пороге, в руке у него шок-ган.

Правильно, пусть возьмет этого придурка живым.

Вот теперь больно. Очень больно.

Забавно, что он убил меня, а сознание все еще работает.

Или мне так кажется?..»