Александр Громов

Глава 5

Так получилось, что станцию "Гриффин" я увидел изнутри намного раньше, чем снаружи. Собственно говоря, увидеть ее извне не так-то просто, если погашены габаритные огни, а они погашены почти всегда. От поглощающего покрытия практически ничего не отражается. В лучшем случае увидишь черный провал в россыпи звезд -- впечатление так себе, на троечку. Но тогда я этого не знал и жалел об упущенной возможности.

А изнутри... Словом, примерно так я и представлял себе орбитальную станцию. Невпроворот аппаратуры и совсем немного места для людей. Узкие проходы, где двоим только-только разойтись, то есть разлететься. (Я называю их проходами только потому, что более уместное слово "пролеты" занято в русском языке другими значениями.) Были и узкие лазы, живо напомнившие мне мою подземную одиссею по неизведанным норам.

Вслед за Стерляжим я вплыл в тесную каморку с лежанками на потолке.

-- Устраивайся, отдыхай, -- сказал он мне. -- Лучше всего поспи, тебе полезно. Если захочешь есть, плыви направо по главному коридору. Если наоборот -- налево, там санузел. Располагайся. Только на панелях ничего не трогай.

Этого он мог бы и не говорить. Я ему что -- рукосуй какой, чтобы тыкать в то, чего пока не знаю? Кому как, а мне жить пока не надоело.

Я примерился и взмыл к лежанкам. Промахнулся, конечно, ну да опыт дело наживное. Между прочим, что им стоило исключить невесомость, заставив станцию вращаться? Станция велика -- путь от лифтового шлюза до "спальни" я оценил метров в пятьдесят, -- так что скорость вращения могла бы быть не слишком большой. Хотя очень возможно, что вращение мешает станции принимать грузы и на время работы лифта его останавливают...

-- А что, силы тяжести здесь никогда не бывает? -- спросил я Стерляжего.

-- Так обходимся, -- отрезал он и выплыл вон. А я остался.

Лежанки были снабжены ремнями. Я выбрал крайнюю правую, пристегнулся и принялся приходить в себя. В смысле, привыкать к невесомости. Удивляться я давно перестал. Ну космический лифт, что с того? Как говорится, все, что человек способен выдумать, когда-нибудь будет реализовано на практике. Ну никому не известная орбитальная станция -- тоже мне нонсенс. Имея космический лифт, можно сбацать и не такое -- совсем не трудно поднимать на орбиту модуль за модулем и состыковывать их в любой конфигурации. Иной вопрос -- как, не вызвав подозрений, изготовить сами модули? Допустим, можно заказать там и сям разработку и изготовление отдельных частей, придумав убедительную легенду, а сборку осуществлять в подземных цехах...

Да, но деньги? Кто все это затеял -- олигарх какой-нибудь с вывихнутыми мозгами? Быть не может, причем по нескольким причинам сразу. Откуда тогда Корпорация черпает такие средства? И на что тратит -- ведь выход в космос, наверное, не самоцель? Стерляжий намекал насчет курицы, несущей золотые яйца. Алмазный рудник они нашли на Луне, что ли? А до Луны, выходит, добрались автостопом, проголосовав попутку?

Очень остроумно. Хотя чего и ждать от сотрясенных моих мозгов...

Я не заметил, как снова задремал, а проснулся от того, что что-то несильно толкнуло меня в лицо. Это оказалась кукла. Большая детская кукла с пышной нейлоновой прической, одетая в вязаные штанишки и кофточку, парила в невесомости, медленно вращаясь. Похоже ее занесло сюда сквозняком. Из детской, так надо понимать. Честное слово, меня ничуть не удивили бы детские голоса. Может, у них тут и детсад есть, а может, и зоопарк. Надо будет напроситься на экскурсию -- никогда не видел летающего крокодила.

Кукла медленно отплыла к переборке, ударилась о нее и вернулась. Я поймал ее за скальп и пристегнул ремнем к соседней лежанке. Спи, дура пластиковая.

В каморку вплыла девушка.

-- Эй, сюда Аграфена не залетала?

Тут она заметила куклу, а заодно и меня.

-- Привет. Слезай с этого места, оно мое.

-- А какое свободно?

-- Крайнее с другой стороны.

-- Может поменяемся? -- предложил я, ужаснувшись при мысли о том, что сейчас придется отстегиваться и снова летать по воздуху.

-- Еще чего. Давай выметайся. Я ведь и помочь могу.

В этом я не сомневался и притом трезво оценивал свои шансы. В нынешнем моем состоянии я справился бы, пожалуй, только с куклой Аграфеной. Да и не драться же с девушкой.

Не удержавшись от тяжелого вздоха, я отстегнулся -- и меня тотчас кинуло девушке в объятия. Честное слово, я не хотел. Лежанка сама спружинила.

-- Давай-давай! -- Девушка оттолкнула меня не просто так, а прицельно, и я поплыл к указанной ею койке. -- Сумеешь сам пристегнуться?

-- Как-нибудь, -- буркнул я, сообразив две вещи: во-первых, она сразу догадалась, что я впервые в невесомости, а во-вторых, не вкладывала ничего обидного в слово "помочь". Нет уж, обойдусь своими силами, как их ни мало. Мобилизую внутренние резервы организма.

Мобилизовав их, я пристегнулся. Меня сразу перестало мутить. Кажется, адаптация проходила успешно, с чем я себя и поздравил. Я даже проявил некоторый интерес к девушке, рассмотрев ее более подробно.

По-видимому, чуть ниже меня, то есть для женщины высокая. С заметными формами, но далеко не пышка. Должна быть стройной, если при наличии силы тяжести не имеет привычки сутулиться. Развитые скулы и узкий подбородок, из-за чего лицо кажется треугольным. Пепельная шатенка. Цвет коротко обрезанных волос, кажется, натуральный. Уважаю. Как правило, женщины обожают всевозможные малярные работы по своей поверхности, зато искренне возмущаются недорослями, разрисовывающими заборы. А велика ли разница?

С другой стороны, женщины украшают жизнь. (Правда, как правило, свою и, как правило, не мною, но я на них за это не в обиде.) "Без женщин жить нельзя на свете, нет..." Глупости. Жить можно. Но одичаем.

-- Это ты играешь в куклы? -- спросил я.

-- Нет, это Аграфена в меня играет. Заплывет куда-нибудь, а мне искать. Все-таки развлечение в свободные часы. Каждый по-своему с ума сходит.

-- Точно, -- согласился я. -- Скучно тут?

-- По-всякому бывает. Но в основном нет. А ты, значит, и есть тот самый электронный гений?

-- Я не электронный, я живой, -- сердито возразил я. -- То есть пока еще живой. Если меня и дальше будут перетряхивать с места на место, я ни за что не ручаюсь. А что значит "тот самый"?

-- Ну тот, который починит нам лифт до Луны.

Я поперхнулся.

-- До чего?

-- Ты что, с Луны свалился? -- Она вдруг прыснула, уловив каламбур. -- Нет, если бы свалился, ты бы о лифте знал. Новичок, что ли? Из группы Стерляжего?

-- Вроде да.

-- То есть сам еще не знаешь? Погоди, а как это может быть? Ты давно в Корпорации?

-- С сегодняшнего дня.

-- Ну? -- Глаза ее расширились. -- Так ты, значит, не тот? Жаль. Обещали нам тут одного спеца-феномена. Мол, только дотронется до сломанной аппаратуры, и она вновь работает. Мол, в его присутствии никогда ничего не ломается. По-моему, все это вранье, не может быть таких людей, да еще с именем каким-то идиотским... Тебя как звать?

-- Святополк. Для друзей просто Свят.

Глаза у девушки расширились еще больше.

-- О! Так это ты и есть. Не врешь, нет? А почему тогда с сегодняшнего дня? Нам о тебе уже недели три в уши жужжат -- такой, мол, и растакой чудо-юдо-спец...

-- Погоди, погоди... -- пробормотал я. -- Какие еще три недели? Ты серьезно?

-- Ну, может, чуть поменьше, но не очень. Нам тебя обещали еще до того, как лифт сломался.

-- Ты уверена, что меня?

-- А то кого же? Святополки не кишмя кишат. Чего рот разинул? Бывает, привыкай. К некоторым людям Корпорация долго присматривается, потом еще дольше подбирает ключи, а результат все равно один. Ты сильно не переживай, я ведь тоже уникум, и меня в свое время тоже еще как окучивали. Если человек нам подходит, он будет наш, и точка.

-- А если он не захочет? -- спросил я недоверчиво.

-- Захочет. Тем, кто может не захотеть, знать о Корпорации совсем не обязательно. Случаются, конечно, и сбои, как без них обойтись, но редко. Так что будь уверен, твое появление на "Грифе" было предсказано заранее. Обидно?

-- Пожалуй, -- пробормотал я. -- Унизительно как-то. Марионетка я им, что ли?

Она фыркнула -- кажется, моя реакция ее забавляла.

-- Тебе предложили то, чего ты сам хотел, возможно, неосознанно. Ты еще о свободе воли поговори. Отказаться ты в принципе мог -- но зачем? Когда это голодный отказывался от хлеба?

-- Ну если удар по голове -- хлеб... Да еще угроза амнезией...

-- Лучше, значит, помнить свой гордый отказ и всю жизнь жалеть об упущенных возможностях? Упиваться жалостью к себе, любимому? Ты мазохист?

-- Я садист-расчленитель.

-- А я реинкарнация Салтычихи. Сработаем на пару? Я буду приманивать жертвы, ты их хватай и обездвиживай, а Аграфена постоит на шухере. Идет?

Тут уже фыркнул я. И сейчас же в горловину люка просунулась голова Стерляжего, нимало не похожая на стерляжью голову. Скорее уж на кабанью.

-- Надюша, привет. Что, в курс новенького вводишь? Умничка. Давай в том же духе, а мне, прости, некогда... Свят, ты, когда освоишься, заходи в центральный модуль, лады? -- И исчез.

-- Значит, Надя, -- сказал я после паузы. Нахлынувшая было злость понемногу улетучивалась. -- Будем считать, что очень приятно. А ты по какой части уникум?

-- По коммуникационной. Вообще-то я оператор, но еще и внештатный психолог, потому что штатного на "Грифе" нет. Просто-напросто замечено, что рядом со мной люди успокаиваются. Ты еще не почувствовал?

-- Нет, -- соврал я.

-- Значит, почувствуешь. Понимаешь, специального образования у меня нет, да оно и не нужно, по-моему. Неужели я стану лучше понимать людей, если вызубрю наизусть всю эту терминологию, сублимации там разные... Практическая психология вообще искусство, а не наука, а теоретическая уж не знаю, кому и нужна. Диссертации защищать разве. Это вроде педагогики -- слово есть, а науки за ним нет, одно шаманство. Помогает, если шаман хороший. Только на шамана не выучишься, им родиться надо. Вот я такой и родилась.

Все это она произнесла без малейшей рисовки, отбив у меня охоту вставить просящуюся на язык ядовитую реплику. Ну уникум и уникум, что с того? Бывает. Перестань глазеть и закрой рот.

-- Угу, -- сказал я. -- А Стервяжий по какой части уникум?

-- Стерляжий, -- поправила она. -- Ты так не шути. Он по стеноломной части. Не в буквальном, понятно, смысле. Нет, серьезно: он такой таран, что прошибет что угодно, если это вообще можно прошибить. И если его направить. Кумулятивный мужик, лавина. Хотя администратор он никакой, тут за него заместители отдуваются. Но если проблема может быть решена "в лоб", лучше Стерляжего никого не найти.

Хм. Насчет "в лоб" я мог бы поспорить. Мою проблему он решил в затылок. Свинцовым кулачищем.

Впрочем, что теперь об этом говорить.

-- Ну ладно, -- сказал я. -- Вводи в курс новичка. Рассказывай.

-- О "Грифе"?

-- Нет, сначала о Корпорации.

...Он был один -- человек, который нашел артефакт. Имя его осталось неизвестным. Трудно идентифицировать человека по скелету, после того как над ним потрудились песцы и птицы. "Черный" старатель без лицензии -- вот и все, что о нем можно сказать наверняка. В якутской лесотундре он, видимо, искал мамонтову кость, вытаивающую из мерзлоты по речным обрывам, но не брезговал и золотишком. Среди немногих его вещей, уцелевших после набега росомах на рюкзак со съестными припасами, нашлись несколько крупинок золота в жестяной коробочке из-под монпансье, ржавый лоток для промывки шлихов, ружье да один небольшой бивень среднего качества.

Больше ничего, если не считать несущественных мелочей. Вероятно, он приплыл в лодке, но ее затерло ближайшим ледоходом. Удивительно, что нашли его самого.

Жизнь бродяги-одиночки на Севере стоит немного, но мало кому приходилось расставаться с нею так, как этому бедолаге старателю. Его череп был уполовинен, рассечен неизвестным орудием надвое от левого виска к правой скуле. Верхней половинки так и не нашли.

Зато геологи, наткнувшиеся на скелет, нашли кое-что другое, и это другое вмиг отхватило одному из них фалангу указательного пальца, чуть только он собрался прикоснуться к артефакту. Реконструкция событий не была особенно головоломной и выявила следующее: 1). Возраст артефакта заключен в пределах от пятнадцати до сорока тысяч лет; 2). Кем и с какой целью он был оставлен -- неизвестно; 3). Земное происхождение артефакта практически исключается; 4). Артефакт представляет собой комплекс устройств неизвестного назначения, одно из них, работающее на неизвестном принципе, способно испускать высокоэнергетический луч неизвестной природы; 5). Вероятно, неизвестный старатель случайно обнаружил артефакт, вытаявший из мерзлоты, и столь же случайно привел его в действие, причем голова несчастного находилась на линии луча, в результате чего смерть последовала мгновенно; 6). Все 8-10 месяцев, прошедших с момента первичной активации до момента повторного обнаружения, указанный элемент артефакта оставался в активированном состоянии, источник его энергии не иссяк, и можно считать удачей то, что пострадавший геолог сунул под луч палец, а не голову.

Фольклор якутов не сохранил никаких указаний на аномальность места находки, что и неудивительно: пятнадцать (ладно уж, пусть пятнадцать, а не сорок) тысячелетий назад на Земле еще не существовало древних египтян, не то что якутов. Жили, наверное, в тех краях какие-нибудь охотники на мамонтов, но не якуты, точно. Пока живы предания, жив и народ, а если преданий не сохранилось, значит, этнос исчез, и теперь даже мифы не скажут нам, как выглядели те пришельцы, сколько времени слонялись по Земле, что искали, как ладили с аборигенами и куда в конце концов девались. А главное -- кому и зачем оставили свою технику. Троглодитам? Зачем? Шинковать лучом мамонтов?

Разумеется, возникла версия о том, что высокоразумные гости со звезд похоронили свой дар в мерзлоте, надеясь, что к тому времени, когда она растает, люди обретут хотя бы начатки цивилизованности. Одна из контрверсий резонно указывала на то, что оттаявшая тундра мигом превращается в болото, где щедрый "дар" и утоп бы навеки, так что речь идет скорее не о подарке, а об опасном мусоре, надежно похоронить который -- благое дело. С этой точкой зрения спорили другие версии, но воз и ныне был там.

Случись подобная находка в тридцатых -- семидесятых годах прошлого века, вся история, пожалуй, пошла бы иным путем. Но артефакт был найден в начале девяностых, когда всякому российскому сверчку до смерти надоело знать свой шесток и каждый был себе на уме. Сдавать находку ненавидимому государству никто, разумеется, не подумал. С какой стати? Поскольку артефакт был найден на земной поверхности и, следовательно, формально не попадал под закон о недрах, юридически его присвоение было чем-то сродни традиционным народным промыслам наподобие сбора грибов и ягод. Геологи с чистой душой присвоили найденное. А дальше началось самое необычное.

Вместо того чтобы продать находку тем, кто ею заинтересуется, концессионеры попытались извлечь бОльшую выгоду из самостоятельной эксплуатации находки. Пресловутый "луч", или, вернее, энергошнур, включался и выключался поразительно просто -- путем прикосновения к блестящей пластине на проверхности прибора. Поскольку доморощенные опыты с неодушевленными предметами и домашними животными ничего не дали -- прибор отзывался только на прикосновение человека, -- гипотеза о подарке продвинутых отсталым получила мощный толчок.

Оружие? Орудие труда? Прошло немало времени, прежде чем стало окончательно ясно: транспортное средство. Артефакт содержал два генератора и два энергоприемника. С блоками более тонкого управления, нежели простое включение-выключение, пришлось повозиться на профессиональном инженерном уровне -- по-видимому, они предназначались для существ, чья анатомия значительно отличалась от человеческой.

Небывалое могущество в руках -- и, на первый взгляд, абсолютно никакой возможности применить его на практике. В начале двадцатого века еще был возможен инженер Гарин -- в конце того же столетия коллеги Шельги не позволили бы ему особенно разгуляться. Нью-Гарин исчез бы бесследно, не успев натворить никаких дел, -- в лучшем случае и при абсолютной лояльности он провел бы остаток жизни на закрытой территории под неусыпным наблюдением. А гиперболоид, разумеется, достался бы республике.

Зачем? Вновь перекорежить мировой баланс сил, вернуть России былое могущество, не затратив особых усилий? По щучьему, так сказать, велению? Если бы так. Но даже в этом счастливом и, по правде говоря, маловероятном случае рано или поздно пришлось бы расплачиваться за комплекс Емели. И, кстати, поделом.

С этим утверждением я намеревался поспорить, но Надя с отнюдь не приличествующей психологу прямотой заявила мне, что лучше бы я помолчал, раз ничего не смыслю. И мне осталось только слушать да завидовать тем двум геологам, что нашли пресловутый артефакт, отдав за обладание им всего-навсего полпальца на двоих. Тьфу, дешевка! Да я бы руку за него отдал! Или ногу. Уж я бы знал, как распорядиться находкой...

Они поступили умнее. Два геолога основали небольшое частное предприятие, какое-то там ТОО из тех, что плодились, как сыроежки после дождя. Происхождение начального капитала было Наде неизвестным, да и неинтересным. Вряд ли этот капитал был очень большим. Представляю, как хохотали чиновники, прочитав в графе о роде деятельности малого предприятия слова "космические изыскания". Поди попробуй изыщи там хоть что-нибудь, не владея миллиардами. У государства нет монополии на космос -- лети куда хочешь и изыскивай в свое удовольствие. Если сумеешь.

Они сумели, и не только благодаря космическому лифту на шнур-генераторе. Дело в том, что артефакт содержал еще кое-что...

Ну нельзя было монтировать Кошачий Лаз на Земле! Неужели непонятно почему?

Кошачий Лаз -- те же Врата для связи с иными мирами, многократно обсосанные в фантастических фильмах. Только Врата -- это всегда что-то торжественное и уж во всяком случае большое, если не гомерическое. Кошачий Лаз -- кольцо диаметром чуть больше полуметра, но функции у него те же. Толстяку в него просто не пролезть; так и застрянет -- верхняя половина неведомо в какой галактике, а нижняя останется на пересадочной станции Луна Крайняя, что скрыта в кольцевом валу кратера Дженнер посередине моря Южного. Поначалу Кошачий Лаз держали на вечно достраиваемой квазистационарной орбитальной невидимке "Гриффин", но потом решили, что береженого бог бережет. Правильно, в общем, решили.

"Гриф" КВАЗИстационарен не потому, что когда-нибудь свалится на Землю, подобно горемыке "Миру", а потому, что его орбита имеет большой наклон к плоскости экватора. Зачем толкаться там, где висят или медленно дрейфуют более тысячи спутников связи, живых и дохлых? Безопаснее пересекать их кольцо дважды в сутки. Фактически станция висит над одной географической долготой, но с размахом "гуляет" по широте и может принять лифтовую кабину как из Архангельска, так и из Кейптауна. Хотя в Кейптауне, сами понимаете, стартовой площадки нет.

-- А сколько их всего, стартовых площадок? -- спросил я.

Надя пожала плечами.

-- Четыре, если где-нибудь новую не оборудовали. В общем-то и четырех много. Так, держим запас на всякий случай.

Я хмыкнул.

-- А сколько, говоришь, было найдено шнур-генераторов в той якутской тундре?

-- Два шнур-генератора и два шнур-приемника. Что тебе непонятно? Они ведь размножаются. Разве я тебе еще не сказала?

В ответ я только замычал -- или застонал, если угодно. Сотрясенные мозги или нет -- все равно такую прорву невероятной информации они вместить не могут и не желают. Сопротивляются. Насилуемый здравый смысл вопиет и протестует.

Да только насильникам от его воплей ни горячо, ни холодно.

Запаздывание сигнала почти не ощущалось; в самом деле, тридцать шесть тысяч километров -- разве это расстояние? Туда и обратно -- чуть больше двух десятых секунды.

-- Мама, это ты? Ты слышишь меня? Да, это я. Со мной все в порядке, ты не волнуйся. Вот, удалось позвонить, а вообще-то со связью тут не очень... И со свободным временем тоже. Вкалываем. Что?.. Ты говори громче, тут плохо слышно. Надолго ли? Точно не знаю, но, кажется, еще немного задержусь. Неделю, наверное, или две. Да... Нет... Да что ты, никакой радиации, никакой химии. Чистое место, так что за меня не переживай. Да, все путем. Ты деньги получила? Что? На дом принесли? Вот и хорошо. А как ты? Лекарства вовремя принимаешь? Угу. Ну все, я побежал, ребята ждут... Да, я тебя тоже целую. Пока!

Я дал отбой и вернул трубку Стерляжему. Обыкновенную телефонную трубку. На витом шнуре.

-- Спасибо.

-- Не за что. Я же обещал. Ты здесь скоро управишься?

-- Вон тот блок, -- я ткнул пальцем, -- надо менять. С остальными, наверное, закончу сегодня.

-- А что тот блок? Ты же уникум, попробуй.

-- Дохлый номер. Медицина не пользует покойников.

-- Вот всегда так, -- сказал Стерляжий и присовокупил короткое ругательство. -- Как чего сгорит, так на "Грифе" именно этой ерунды нет в запасе. Гоняй, значит, опять лифт туда-сюда...

Махнув рукой, он покинул аппаратный модуль. Я не возражал: чем меньше народу толчется вокруг, тем быстрее идет работа. В идеале лучше всего быть одному. Попал бы Робинзон на свой остров в большой компании -- построил бы он, пожалуй, дом и лодку, как же! Попытался бы раз, другой, а потом плюнул бы и дремал под бананом.

Работы на "Грифе" оказалось непочатый край. Два бортинженера только и делали, что исправляли поломки аппаратуры, а если случайно оказывалось, что ремонтировать нечего, удивлению их не было предела. Нечего и говорить, что они с великим удовольствием спихнули на меня воз своих недоделок, чуть только убедились, что я не полный олух и вникаю быстро. Втроем пошло веселее. Троекратно, а кое-где и пятикратно дублированные основные системы -- это понятно, так и должно быть. Но если, понадеявшись на дублирование, забыть об уходе за техникой, можно сразу заказывать себе венок с трогательной надписью на ленточке. Очень скоро он пригодится.

Не припомню такого фантастического романа, чтобы звездолет или, там, планетолет издыхал в нем от естественных неисправностей, а не от оплевания какой-нибудь смертоносной дрянью из носовой гаубицы случившегося поблизости неприятельского линкора или, на худой конец, от столкновения с банальным метеоритом. Интересно, почему сгоревшая микросхема -- серийная, морально устаревшая, цена ей пятак -- кажется фантастам еще банальнее? Она-то почему не годится в виновницы вымышленной катастрофы? Потому что всегда готова сыграть роль виновницы катастрофы реальной?

Наверное.

"Гибрид высокой технологии и викторианского стиля" -- так, кажется, обозвал наши космические изделия некий француз еще лет двадцать назад. С тех пор, на радость тому лягушатнику, ничего не изменилось. На Западе вовсю используют углепластик и чуть ли не картон -- у нас дюраль, титан и бериллий, причем о технологичности никто не думает -- изделия-то мелкосерийные, а то и вовсе единичные. Попадаются удивительные каракатицы, напоминающие то ли хитрую головоломку, то ли настольный макет химического комбината. Разница состоит в том, что после окончания расчетного срока службы ИХ изделия обычно уже ни на что не годны и стремительно выходят из строя, а у наших и так бывает, и этак. Какой-нибудь зонд, рассчитанный на три часа работы в атмосфере иной планеты, может функционировать сутками, дежурные операторы валятся с ног, поскольку о смене никто не позаботился, а паршивая железяка шлет и шлет данные, зараза!

Бывает и наоборот.

Управление, связь, телеметрия, жизнеобеспечение -- и так далее, и тому подобное, всего и не перечислить. До космического лифта меня пока не допускали, но и без него работы у меня хватало. Какой я им, к лешему, уникум и любимец техники! Кто это придумал с больной головы? Любитель я, а не любимец. Скажем, бытовой компьютер завис ни с того ни с сего -- так что же, он завис от антипатии к пользователю? А если он работает, не зависая, значит, пользователь ему нравится?

Ага, как же. Может, еще святой водой на системный блок побрызгать? Если не так-то просто найти естественную причину отказа, это еще не значит, что ее нет вовсе. Все остальное -- идолопоклонство и происходит от лени ума.

Это значит, что лень ума руководителей Корпорации оставила меня в живых? Гм... А хоть бы и так, я на них за это не в обиде!

На самом деле всякая тварь нуждается в ласке, и техника тоже. Иной раз стукнуть кулаком куда надо -- это и есть ласка. Люби технику, как живое существо, не срывай на ней злость, и она не подведет. Вот и весь секрет. Какой тут нужен особый талант -- не понимаю.

Удивительно только, что два бортинженера, оба помешанные на своей специальности (на "Грифе" иных не держат), вдвоем управлялись медленнее меня одного, и уже на второй день оба меня зауважали. Быть может, ухаживать, любя, и просто ухаживать -- это разные вещи?

Не знаю, не знаю. Наверное, об этом следовало бы поговорить с прикованными к постели больными, они такие вещи тонко чувствуют. Я -- нет.

Бывают, конечно, и фатальные случаи, вот как с этим блоком. Техника тоже смертна. Ей даже хуже, чем людям: она не умеет ремонтировать себя, треснувшая печатная плата не зарастет, как сломанная кость, а сгоревшая микросхема не будет автоматически заменена новой, как отмершая клетка эпителия.

Дело двигалось, как оно и должно двигаться у всякого, у кого руки не кривые от рождения и к шее приделана голова, а не нашлепка с ушами. Я посвистывал и не ощущал ни малейшей усталости. Мигрень давно сошла на нет, приступы головокружения больше не повторялись, и к невесомости я притерпелся. Надоедало то и дело гоняться за разлетающимся инструментом, зато инструментарий у них был классный, ничего не скажешь.

"У них"? Или все-таки уже "у нас"? Я не смог определить точно и выбросил ненужную задачу из головы. Тоже мне, витязь на распутье. Поживем еще, а там будет видно...

Стерляжий вплыл в отсек, как всегда, неожиданно. Его сопровождал хмурый бортинженер.

-- Заканчивай, пошли.

-- Куда еще? -- Не терплю, когда меня дергают туда-сюда, как марионетку. -- Мне тут еще дел часа на три...

-- Вот он за тебя закончит, -- кивнул Стерляжий в сторону бортинженера, по всему видно, очень недовольного таким решением. -- Двигай за мной, дело не терпит.

Какое такое у него дело? Честно говоря, единственным местом, куда я сейчас слетал бы с охотой, был камбуз. Поесть -- дело десятое, я не был очень уж голоден, но сегодня по камбузу дежурила Надя, и с ней я поболтал бы с удовольствием. Просто так, ни о чем. Например, подколол бы ее в очередной раз насчет ее вечной возни с нелепой куклой Аграфеной (которая наверняка обретается там же, где ее хозяйка) и, надо думать, нарвался бы на встречную подколку. Люблю такие разговоры. Да и сама Надя очень даже ничего, поглядеть на нее приятно...

Естественно, Стерляжий повел меня не на камбуз. Я и не надеялся. Да и о чем мне говорить с Надей при Стерляжем? О непонятных капризах в работе термостата?

"Гриф" был всегда повернут к Земле одной стороной, и я, хоть Земли не видел, прекрасно понимал, где "верх", а где "низ". Стерляжий ловко и экономно пробирался "наверх". Я запыхался, поспевая за ним и совершая массу ненужных телодвижений. По словам Нади, настоящая сноровка в невесомости возникает у человека не ранее, чем через две-три недели. То-то и оно, что недели, а не дня.

Очень скоро пошли отсеки, где я еще не бывал. Большинство модулей имело стандартные размеры, и я, помнится, еще в первый день моего пребывания на "Грифе" прикидывал, как их доставляли на орбиту -- лифтом на внешней подвеске, потому что внутрь кабины такой модуль ну никак не влезет, -- или присобачив приемник энергошнура к самому модулю? Оказалось, что и так, и этак.

Одно радовало: модули были состыкованы компактно, и станция не уподоблялась растянутой в пространстве гирлянде сосисок. Пусть конфигурация на первый взгляд выглядела несуразно, на уровне футуристического бреда начала прошлого века -- все равно лучше так, чем прямые стометровки. И как графья ухитрялись жить и не тужить в анфиладах? Противно же! И сквозняки.

Оп! А ведь в этом помещении я, кажется, уже бывал... Хотя нет, оно все-таки другое. Хотя и однотипное.

Внешний шлюз.

А вот и знакомый цилиндр кабины лифта. Висит в захватах.

В шлюзе, повернутом в сторону от Земли.

Значит, лунный?

Конечно. Тот самый, о котором говорила Надя. Вышедший из строя. И похоже, мне придется его ремонтировать.

Хотел бы я знать -- как?

Как чинить то, что работает неизвестно на каком принципе, неизвестно из чего собрано и к тому же собрано не людьми? Да, может, оно вообще никем не собрано, а само выросло? Найди в джунглях дикаря каменного века, дай ему чинить телевизор, если ты совсем сошел с ума... Починит? Скорее, огреет каменным топором, ну, в лучшем случае, покамлает над ним немного, наевшись древесных поганок, в бубен постучит, попытается вызвать духов, ответственных за непонятный колдовской ящик...

Быть может, телевизор от удивления и заработает. Всякие бывают чудеса.

Вот Стерляжий, уверившийся в том, что с техникой я лажу, и вызвал меня -- камлать. Как самого продвинутого колдуна в дикарском племени.

Но дикарь с кольцом в носу все-таки человек. Ему наша техника куда ближе, чем человеку -- нечеловеческое.

Кстати, где оно?

И тут я ЕГО увидел. Сам. Прежде чем Стерляжий ткнул пальцем под полированный раструб энергоприемника кабины, похожий на ракетную дюзу, мой взгляд уже был там. Где же еще и помещаться генератору энергошнура, как не на дне шахты? А вот и ограничители-упоры -- грубые, мощные гидравлические цилиндры, способные, видимо, в случае аварии погасить инерцию кабины и не дать ей растереть генератор по металлу...

Вот именно -- растереть, а не сокрушить с хрустом, как любую земную железяку. Потому что ЭТО не было механизмом в человеческом понимании. Пожалуй, ОНО было живым.

Полуметровый буро-коричневый шар. Видимо, твердый, но... Так мог бы выглядеть броненосец или панголин, свернувшийся в клубок. Под твердой броней -- мягкая, живая плоть.

Наивно и жалко смотрелись присоски; провода от них свивались в два пучка. Один уходил куда-то под стенную панель, другой заканчивался неким блоком в стандартном корпусе измерительного прибора. Я мельком взглянул на расположение клавиш и индикаторов -- ну ясно, скороспелая самоделка, ни эргономики, ни дизайна. По всему было видно, что передо мной резервный блок управления. Наверное, бывают ситуации, когда приемом кабины приходится управлять прямо отсюда, из шлюзовой, облачившись в скафандр...

Чего и ожидать от станции, собранной абы как.

-- Надеюсь, ты сможешь что-нибудь сделать. -- В голосе Стерляжего прозвучало сомнение. -- Я пришлю кого-нибудь с технической документацией...

-- На это есть техническая документация? -- поразился я, кивнув на шар.

-- Не мели чепухи. -- Стерляжий фыркнул. -- Только на блок управления, конечно. Да смотри поаккуратней тут...

Я уже не слушал его. Заклинившись кое-как между двумя гидроцилиндрами, я протянул руку и коснулся шара, ничуть не удивившись тому, что его поверхность оказалась приятно теплой. Шар... Шарик... Хороший песик, хороший... Хотя нет, ты, пожалуй, не пес. У тебя есть совсем не собачье чувство достоинства, и, будь у тебя хвост, ты ни перед кем не стал бы им вилять. Ты свернувшийся в клубок большой пушистый кот... котик... котище... Барсик ты, или Васька, и гладить тебя одно удовольствие. А тебе -- нравится?..

-- Что ты его щупаешь? -- недовольно начал Стерляжий. -- Он не...

-- Молчи! -- резко оборвал я его. Так надо было сделать. Но кто бы мне объяснил -- почему?

Не объяснишь. Это либо понимают без слов, либо не понимают вообще, и не нужно рассказывать слепому о живописи. Лучше поберечь слова.

Ну и посочувствовать слепому, разумеется. Только молча.

Жизнь -- ее я почувствовал, как слабый удар тока, и улыбнулся, поняв, что не ошибся. Шар был живым, притворяясь мертвым. Но разве черепаха, втянувшаяся в панцирь до отказа, обязательно мертва?

Ошибся я в другом -- в скороспелой аналогии с дикарем и телевизором. Но это было не страшно.

Совсем наоборот.

И какая мне разница, как возникла эта жизнь -- самостоятельно или же была кем-то создана, из белков она или из фабричных деталей, -- жизнь есть жизнь. Напрасно многие думают, что к ней нужны иные подходы, чем к технике, -- подход к сложным системам всегда один и тот же. Не делай им зла, помогай по мере сил или хотя бы сочувствуй, если не в силах помочь. Они это оценят и отплатят добром. Ну не все, конечно. За акул и крокодилов не поручусь, за комаров и гельминтов тоже, но ведь отморозков везде хватает. Впрочем, я не зоолог, мне нет нужды общаться с кусачими.

И еще я почувствовал другое. Что-то мешало мне настроиться на одну волну с живым генератором. Что-то небольшое, но настойчивое эгоистично требовало внимания к себе и только к себе. Я не сразу понял, что это такое, а когда понял, с облегчением отнял руку от коричневого шара.

Нет, не Барсик. Мурка. И не одна.

-- Ну? -- жадно выдохнул Стерляжий. -- Что?

-- С ним все в порядке, -- сказал я. -- С блоком управления, думаю, тоже. Просто... их двое. Там детеныш. Они рожают или почкуются?

-- Уверен? -- выдохнул Стерляжий.

-- Конечно. Только не зови меня принимать роды -- не умею. Поглазеть приду, конечно. А чинить тут ничего не надо.

-- Ч-черт! -- процедил Стерляжий. -- А я-то думал... Вот сволочь, теперь эта бодяга на несколько недель...

Шар конвульсивно дернулся. И сразу успокоился, чуть только я вновь прикоснулся к нему.

-- Не обзывай его чертом и сволочью. Он любит вежливых.

Стерляжего передернуло.

-- Я и не обзывал. Ситуация сволочная, а не он. Теперь придется переориентировать второй генератор на Луну. С Землей связи не будет -- Луна Крайняя сейчас важнее.

-- А в чем дело? -- полюбопытствовал я.

-- В чем, в чем... Воды у них нет, вот в чем! Ты воду на Луне никогда не добывал? И не пробуй. Все с Земли и притом через "Гриффин"! Говорил же я: прямой лифт нужен, прямой! И Луну Крайнюю надо было строить не на краю диска, чтобы не зависеть от либрации. Зар-р-разы, перестраховщики! Им проще людей угробить!

-- Совсем нет воды? -- тихо спросил я.

-- Есть замкнутая система очистки, -- нехотя признал Стерляжий, -- хиленькая, на четверых. На дежурную смену. -- Он вдруг выкатил глаза и закричал так, что шар живого генератора под моей рукой вздрогнул и попытался болезненно сжаться: -- А на Луне Крайней застряло семнадцать человек!..

Глава 6

Коричневый шар начал почковаться спустя сутки; специально установленные камеры позволяли отслеживать процесс дистанционно. В шлюзовую никто не входил: по словам Стерляжего, присутствие человека могло только помешать. Что ж, ему было виднее. Даже мне категорически запретили находиться рядом, хоть я и протестовал. Но от экрана не гнали.

Наверное, можно было перенести в верхнюю шлюзовую исправно действующий шнур-генератор из нижней шлюзовой, а почкующееся инопланетное отродье отправить размножаться в любое свободное помещение, но вместо этого лунный лифт принимали в нижний шлюз, "завалив" станцию едва ли не вверх тормашками. Кажется, все они, включая Стерляжего, опасались лишний раз прикоснуться к генератору, демонстрируя боязливое почтение. Отчасти я их понимал: где концентрация энергии не лезет ни в какие ворота, там жди сюрпризов. Залей станцию под завязку нитроглицерином и шарахни по обшивке кувалдой -- думаю, генератор сумел бы рвануть сильнее. Атмосферу с Земли, конечно, не сдует -- но разве нам с того легче?

Лифт на Луну Крайнюю был отправлен девять часов назад. Он увез только воду, литров пятьсот воды в обыкновенных пластмассовых канистрах. И уже более часа "Гриф" тянул кабину обратно с ускорением в два "же". Примерно через четыре часа она должна была войти в нижний шлюз.

Я уже не удивлялся. Менее трех часов от Земли до "Грифа", менее шести часов -- от "Грифа" до Луны. Тьфу и растереть. Вполне разумные сроки. Можно было опустить кабину и быстрее, если увеличить ускорение, -- в этом просто не было нужды. До захода Луны за земной диск оставалась еще бездна времени, до окончания благоприятной либрации -- и того больше.

Зря многие думают, будто Луна всегда повернута к Земле одной стороной, -- на самом деле она как бы слегка "покачивается" за счет эллиптичности своей орбиты, поэтому Луна Крайняя в море Южном то оказывается на самом краю лунного диска, то прячется за край. Это, как объяснил Стерляжий мне, лопоухому, и называется либрацией. Понятно, что с "Грифа", болтающегося в пространстве на некотором отдалении от Земли, благоприятные для приема лифта временные "окна" куда шире и надежнее, нежели с поверхности. Правда, столь же продолжительны и безысходны "мертвые" периоды невидимости Луны Крайней.

Словом, Луна плыла, кабина ехала, беременный шнур-генератор в верхнем шлюзе готовился к почкованию, а мы с Надей, изгнанные занятыми дядями с глаз долой, играли в слова. Два фломастера, два листа бумаги в клеточку, неизменная кукла Аграфена в вязаных штанишках, давно нуждающихся в стирке, и отвратное слово "ревмокардит", наводящее на мысли о кардиограммах, белых халатах, эмалированных утках под койками и неизбежном запахе карболки.

Меня едва не замутило.

-- Давай лучше возьмем другое слово.

-- Пожалуйста, -- сказала Надя. -- Предлагай.

-- Антиклерикализм.

Надя поморщилась.

-- Чересчур пышно, к тому же три буквы "и". Масса вариантов, неинтересно. Давай что-нибудь попроще.

-- Тогда э... толерантность.

-- Еще того лучше -- три "тэ". В "ревмокардите" хотя бы все буквы разные... хотя нет, в нем два "эр". Ну, это все равно.

-- Хорошо, -- вздохнул я и покосился на экран. С генератором пока ничего не происходило. -- Пусть будет "ревмокардит".

-- Десять минут, -- поставила условие Надя. -- Слова из пяти и более букв. Заметано?

-- Угу. Давай отмашку.

-- Три-четыре. Поехали.

Десять минут пробежали возмутительно быстро.

-- Рокер, кредо, кредит, катод, комета, комар, кордаит, ветка, ведро, водка, древо, дрова, трико, отвар, морда, мерка, метод, мотив, мортира, -- зачитал я.

-- Ух ты, -- восхитилась Надя. -- Совсем недурно. "Мортиры" и "рокера" у меня нет. А что такое "кордаит"?

-- Растение такое доисторическое.

-- Не врешь? Ладно, проверю. А "дрова" не подойдет -- множественное число.

-- Хм. Назови единственное.

-- Дровина.

-- Фигушки. Это жаргон.

-- Сам ты жаргон. Ну так и быть, владей своими дровами. Теперь слушай, что ты упустил: актив, миокард, коррида, дремота, демократ, вердикт, икота. Совпадающие слова вычеркиваем, остаток считаем по буквам... э... сорок шесть -- двадцать четыре в мою пользу. Ого! Этак ты меня со временем обставишь.

Комплимент, по правде говоря, был сомнительный. Проиграть с разгромным счетом, да еще женщине... Покажите мне человека, который любит проигрывать, и я специально приду посмотреть на такое чудо природы -- понятно, издали. Не желаю общаться с извращенцами.

-- Покажи свою бумажку, -- потребовал я.

Надя фыркнула и, кажется, хотела скомкать листок и метнуть в меня в виде шарика, но передумала и доставила его в мои руки с таким бережением, словно это был по меньшей мере договор о дружбе и взаимопомощи между двумя державами.

-- На, убедись.

-- Ты нарочно взяла знакомое слово, -- обвинил я, убедившись.

-- Вот так, да? Хочешь повторим с твоей "толерантностью"?

-- В другой раз, -- уклонился я и показал на экран. -- Гляди, кажется, начинается...

-- Еще нет. Ты мне глаза не отводи. Так и скажи, что признаешь поражение. Стыдиться тебе нечего, я ведь чемпион "Грифа".

-- Ладно, признаю, -- буркнул я.

-- Так-то оно лучше. Не переживай, среди новичков ты лучший... -- На мгновение она запнулась. -- В смысле, играешь лучше всех. Как-нибудь еще поиграем, ладно?

-- Тебе это интересно в психологическом плане? -- не без яда вопросил я и сейчас же пожалел об этом. Надя заметно расстроилась.

-- Глупый ты... Я ведь не взаправдашний психолог, специальных тестов не провожу. Хотя еще как могла бы. Ну и много ли я извлекла бы из этого теста? Только то, что самолюбие у тебя в норме и что ты много и бессистемно читал. Но я это и раньше знала.

Она замолчала и отвернулась к экрану. Я ощутил себя подлецом. Расстроить такую девушку, как Надя, мог только клинический негодяй, для которого сделать мерзость -- удовольствие... Но я же не хотел этого!

Я подплыл к ней, осторожно убрав с пути куклу Аграфену. Очень хотелось обнять Надю за плечи, но я ограничился прикосновением к руке.

-- Прости...

Она не отняла руку.

-- Не за что.

-- Я действительно глупый...

-- Ты нормальный мужской шовинист. Я бы насторожилась, если бы это было не так. А доставать из новеньких подноготную при помощи каких-то там тестов или детектора лжи -- кому надо? Пиявочку за ухо, и все дела...

-- Какую пиявочку?

-- Что?.. Ты ослышался. Лучше расскажи, где ты пропадал последние сутки.

-- А! -- Я неосторожно махнул свободной рукой, отчего едва не улетел в свободный полет с вращением. -- Поймало злое начальство, заставило работать инженером.

-- Начальник смены, что ли? Капустян?

-- Что мне Капустян? Стерляжий. Он мне начальник. А я, естественно, дурак.

-- Погоди, ты разве не инженер?

-- Еще чего. Я техник. Кончай обзываться -- обижусь.

-- На Стерляжего ты уже обиделся, -- сообщила Надя. -- Думал, он первый в душ зайдет?

-- Как раз не думал, -- возразил я. -- Еще чего не хватало -- спирт на него тратить.

Надя хохотнула.

-- Где ты вообще его добыл? Провез контрабандой?

-- За кого ты меня принимаешь? Я законопослушен и лоялен. Просто очистил гидравлическую жидкость и перекачал куда надо. В душевой ведь отдельный замкнутый цикл, воды в нем всего ничего. Ну и получилась жидкость градусов в двадцать пять -- тридцать... водочка разбавленная... А что толку? Я так и знал, что не оценят.

-- Не без этого, -- согласилась Надя. -- Я слышала, Капустян со Стерляжим полаялся, требовал немедленно списать тебя вниз. Половина смены тобой возмущается, вторая половина ржет. А Цыцкина заперли до протрезвления.

-- Кретин он, -- высказался я. -- Охота была выскакивать да орать на весь "Гриф". Стоял бы под струями, кайф ловил...

-- Он трезвенник, -- сказала Надя. -- Лучше скажи: как теперь душ исправить?

-- Слить водку и заменить водой. Дистилляция тут не поможет. Есть второй вариант: всем усиленно мыться, пока спирт не впитается кожей. Веселые будем... Кстати, о коже. Так какая такая пиявочка, а?

-- Обыкновенная... Ой, кажется, началось!

Я так увлекся, что не сразу понял, у кого началось и что. Потом сообразил и начал выгребать к монитору.

И вправду -- началось.

Вначале шар стал лиловым. Затем перестал быть шаром, вытянувшись в эллипсоид. Через несколько минут эллипсоид превратился в яйцо и оставался им не менее получаса. По его поверхности блуждали пятна -- темные и белесые, причем темные двигались преимущественно в широтной, если так можно выразиться, плоскости, а белесые предпочитали меридиональные орбиты. Не уступая друг дружке дорогу, они, тем не менее, не сталкивались.

-- Смотри, -- шепнула Надя мне в ухо, -- их все больше.

Так оно и было. Новые пятна появлялись неизвестно откуда и сейчас же включались в общий поток. Их скорость все время увеличивалась. Несмотря на идеальную зарегулированность движения, рано или поздно должен был наступить момент, когда какое-нибудь темное пятно столкнется с белесым.

Что произойдет тогда? Я догадывался. Наверное, почкование вступит в решающую фазу. Яйцо конвульсивно дернется, вытянется еще сильнее, затем у него обозначится талия, возникнет перетяжка, и меньший шар отделится от большего, чтобы жить самостоятельно.

Или служить самостоятельно? Получать управляющие сигналы, генерировать энергошнур, гонять туда-сюда лифтовые кабины...

Почему бы нет, если он для этого создан? Быть может, подчиняться для него -- удовольствие. Правда, мне так не показалось, но ведь я мог и ошибиться. Разве не счастлив сытый, ухоженный и немного слабоумный раб у доброго хозяина? Ладно, пусть не раб, пусть верный слуга на жалованье... вышколенный дворецкий у английского лорда, корректный, исполнительный и преисполненный достоинства. Вилять хвостом и лизать хозяину ноги дворецкий не станет... А в качестве жалованья может выступить просто пища.

-- Чем они питаются? -- спросил я шепотом. Мы с Надей находились в кают-компании, довольно далеко от шлюзовой, но говорить в полный голос отчего-то казалось неуместным. Мы наблюдали таинство рождения, появление на свет новой жизни, хрупкой и могучей одновременно...

-- Никто не знает, -- зашептала Надя. -- Мы их не кормим. И не подзаряжаем. Неизвестно, как это делать и надо ли это делать. Их никто никогда не анатомировал из страха за возможные последствия. Пробовали просветить рентгеном -- без толку. Есть версия, что они одноразовые, с очень большим, но конечным запасом энергии. Вроде бы при торможении кабины они забирают энергию обратно, так что впустую тратится не так уж много... Есть версия, что они питаются энергией вакуума, но это уже, сам понимаешь, на уровне бреда. Хотя новорожденные генерята быстро растут и чем-то, наверное, питаются...

-- Как ты их назвала?

-- Генерята. А как еще их называть? Через тридцать-сорок дней генеренок превращается в готовый к работе генератор. А родительская особь восстанавливает свои функции спустя пять-семь суток после почкования.

-- Все это на уровне бреда, от начала и до конца, -- искренне сказал я.

-- Мне тоже так казалось, пока не привыкла... Смотри, они еще ускорились!

Верно: движение пятен по поверхности яйца на сей раз ускорилось рывком. Они метались, как угорелые. Их мельтешение одновременно завораживало и утомляло. Я почувствовал, что у меня устали глаза.

-- Ты раньше такое видела? -- спросил я.

-- Рождение малыша -- да. И в записи много раз. А вот чтобы пятна так метались -- нет. Уже давно должен быть контакт...

Но контакта между темным и белесым пятнами все не было. Глаз уже не успевал следить за все более ускоряющимся мельтешением. Пятна сливались в полосы. Светлые, вертикальные, различались четче, и почкующийся генератор стал похож на гигантскую дыню, разрисованную под арбуз.

-- Хорошо, что ты определил беременность, -- тихо сказала Надя. -- Это всегда проблема. Иногда они отключаются просто так... не хотят работать, наверное. То ли чего-то им не хватает, то ли упрямятся из принципа, как ослы. Редко, правда. Был всего один случай, когда бортовой генератор отказал во время подъема... к счастью, энергошнур с Земли был еще в контакте с кабиной... опустили ее аккуратненько...

-- По-моему, что-то не в порядке, -- сказал я. -- Ты чувствуешь?

-- Тебе кажется, -- спокойно отозвалась Надя. -- У каждого почкования есть свои особенности. Это как роды у людей.

Роды... гм... Если это были роды, то ненормальные. Паталогические. Я это чувствовал, хотя не сумел бы объяснить как.

-- Я хотел бы помочь.

-- Нельзя.

-- Стерляжий запретил? -- вспыхнул я.

-- Да, и не шуми. Почкование -- природный процесс, не надо ему мешать. Все равно мы в нем ничего не понимаем. Вот изучим как следует -- тогда да.

-- Где Стерляжий?

-- В центральном модуле. Только зря -- он все равно не разрешит.

-- Я к нему и не собираюсь...

-- Стой!

Кажется, Надя поняла мои намерения раньше, чем я сам. Она сделала попытку мне помешать, что было сил вцепившись в рукав моего комбинезона. Я молча выдирался. Мы закружились по кают-компании, и все, что не было закреплено, вихрем закружилось вместе с нами. Попав мне под руку, глупая кукла Аграфена отлетела, кувыркаясь, прямиком в экран.

Живой генератор, казалось, только и ждал этого. Полосатая дыня конвульсивно дернулась, и у нее обозначилась талия. Дыня превратилась в грушу, затем в песочные часы. Сейчас от нее должен был отделиться генеренок.

-- Пусти! -- заорал я, лягаясь. -- Ты ничего не понимаешь! Вы все тут идиоты! Пусти, руки оторву!

Если бы мне кто сказал пять минут назад, что я буду пинать ногой Надю -- Надю! -- нет, я не вломил бы ему в ухо. Много чести. Я просто посмотрел бы на придурка с большим-большим сожалением.

Один из пинков оказался удачным. Охнув, Надя отлетела к переборке. Я ударился многострадальным своим затылком обо что-то твердое, угловатое, и от боли несколько мгновений не мог сообразить, где нахожусь и куда мне надо спешить, причем спешить как можно быстрее. В центральный модуль? Наверное... Да нет же, кретин, в верхнюю шлюзовую!

-- Стой! -- Надя ринулась мне наперерез. Бросок хищной кошки, расластавшей в полете лапы.

Я оказался проворнее. Пожалуй, мне просто повезло с первой попытки попасть точно в горловину переходного люка.

Быстрее!.. Успеть!.. Только бы вход в шлюзовую оказался не заблокированным, только бы Надя не догадалась связаться со Стерляжим, вместо того чтобы гоняться за мной по отсекам...

После третьего люка -- здесь был поворот направо -- я оглянулся. Худшие подозрения оправдались: Надя не преследовала меня. Плохо, очень плохо...

Но это ничего не меняло.

Кто-то незнакомый не спеша пробирался мне навстречу. Увидев меня, он присвистнул и уступил дорогу. Он меня не интересовал. Население "Грифа" не было постоянным -- лифт на Землю ходил раз в двое-трое суток, а иногда и чаще. Кого-то спускали вниз, кто-то прибывал на смену. Обычно на станции находилось человек десять-двенадцать, но вообще-то бывало по-всякому. Случалось, тот или иной человек исчезал куда-то на несколько часов, и найти его на станции было невозможно, а потом он появлялся вновь, как чертик из табакерки, хотя я был на сто процентов уверен, что лифт никуда не ходил. Мои осторожные расспросы ни к чему не привели -- Стерляжий их попросту пресекал, иногда довольно грубо, а Надя всякий раз переводила разговор на другую тему. К другим я с такими вопросами не подкатывался -- не идиот. Вероятно, существовала особая, сверхсекретная часть станции, с ограниченным доступом, и знать о ней полагалось не каждому.

Сейчас мне было на нее наплевать.

Вперед!

Кто там еще повис на пути? Пшел! Сокрушу!

При передвижении по станции полагалось хвататься за особые скобы, но я яростно цеплялся за все подряд, от души надеясь, что не перекину случайно какой-нибудь тумблер. Вихрем просквозил через камбуз, напугал дежурного, увлек за собой кометный хвост каких-то пакетиков, неизвестно откуда высыпавшихся... Ушиб колено о горловину очередного люка. Скорее! Успею!

Люк внешнего шлюза был нестандартно большим -- при необходимости в него пролез бы хорошо упитанный бегемот. Я рванул на себя рукоятку. Естественно, люк оказался задраенным. Если он еще и заблокирован с центрального поста -- худо дело. Если Надя успела предупредить Стерляжего и тот отреагировал адекватно -- все пропало...

Что было на Земле, то повторялось и на "Грифе". Я лазал по люкам. Правда, тут было почище, зато не Земле не мешала невесомость.

Раздраить люк вручную мне не удалось. Но я помнил, что нажимал Стерляжий, и надеялся не ошибиться.

Хорошая штука зрительная память. Если она есть.

Я успел как раз к моменту взрыва.

Рвануло так, что меня едва не вынесло назад в люк, который я только что отпер и не успел затворить за собой. Меня обдало чем-то липким. Уши заложило. Я не сразу услышал тонкий комариный писк.

К одному из гидравлических цилиндров прилепился бесформенный лиловый ком. Он-то и пищал. Пищал безо всякой интонации, на одной ноте. Так плачут новорожденные младенцы -- попали в новый мир, и он им не нравится, а чем именно не нравится, они объяснить не могут. Могут только протестовать безнадежным плачем против законов природы, не спросившей их, где им хочется жить.

Я без труда отлепил лиловый ком от кожуха цилиндра, взял в руки. Он был мягкий, теплый и все время менял форму, продолжая тихо пищать. Сначала стал круглым, размером с гандбольный мяч, но гораздо массивнее. Затем на его поверхности появилась быстро растущая вмятина. Через полминуты шар превратился в широкую вазу с неровным кольцевым валиком по бортам. Он почти перестал издавать писк. И в этот момент в шлюзовую торпедой влетел Стерляжий -- глаза выпучены, морда в поту, мокрая хищная пасть раскрыта и готова изрыгать.

-- Ты что себе позволяешь? -- проревел он. -- Твою мать!..

Последующих его реплик я воспроизводить здесь не стану, они не в моем вкусе. Как ни странно, я и в Водоканале не приучился материться к месту и не к месту. А еще говорят, что личность -- всегда продукт внешней среды. Врут, причем нагло. У меня своя собственная среда, исключительно для внутреннего употребления.

Так что я просто с любопытством дожидался конца словоизвержения моего начальника. Хотелось демонстративно засечь время -- жаль, меня не снабдили новыми часами взамен разбитых. Кстати, надо потребовать исправить это упущение...

-- В карцер! -- бушевал Стерляжий. -- На Землю! В коллектор, говно качать...

Я слушал, изображая преувеличенное внимание. Стерляжего это выводило из себя. Я едва дождался момента, когда он все-таки выдохся. Здоровый все-таки мужик. Мне бы такую глотку.

-- Загубил, скотина, генератор, -- из последних сил просипел Вадим Вадимович Стерляжий и стал дышать. Судя по цвету его мясистой физиономии, он сварился бы заживо в собственном соку, будь в шлюзовой чуть теплее. -- Радуйся, дурак, что взрывом обшивку не порвало к едрене-фене...

-- Прошу внимательно просмотреть запись, -- официальным тоном произнес я.

-- Что-о?! -- попытался взреветь он и заперхал от натуги.

-- Запись. Просмотреть. Прошу и требую. Желательно в моем присутствии, но можно и без оного.

-- Не понял!

-- Я тебе верю, -- пояснил я. -- Поэтому навязываюсь посмотреть из чистого любопытства, не более.

-- Ты... -- свирепо выдохнул Стерляжий и замолк, будто споткнувшись на разбеге. -- Стой... Ты что, хочешь сказать, что не притрагивался к генератору? Ты это хочешь сказать?

-- Надо было сидеть и смотреть, а не гоняться за мной по всему "Грифу".

-- Поговори еще, -- рыкнул Вадим Вадимович. -- Наглец. Указчик какой. Что надо, что не надо... Доложи по порядку, что здесь произошло.

-- Я не военный, чтобы докладывать, -- обиделся я. -- А рассказать -- расскажу. Значит, так. Я вошел. Оно рвануло. Вон клочья висят, можно собрать на анализ. Морду мне обрызгало. После взрыва осталось вот это. -- Кивком я указал на все еще попискивающую "вазу".

-- А ну дай сюда.

В руках Стерляжего "ваза" запищала громче. Кажется, она была недовольна.

-- А знаешь, что это такое? -- спросил Стерляжий совсем другим голосом. -- Это энергоприемник. Только маленький. Думаю, он еще подрастет. -- Он похмыкал, покряхтел, и мало-помалу чело его разгладилось. -- Вот черт... Первый случай такого рода. Корова родила свинью. Обычно из генераторов получаются генераторы, из приемников -- приемники. А этот взял да и родил чужого, а потом сдох. -- Стерляжий криво усмехнулся. -- От удивления, наверное...

-- Зато теперь точно известно, что генераторы и приемники друг другу сродни, -- сказал я. -- Это не техника, это жизнь. Две экологические формы одного и того же организма. Может, даже три -- я имею в виду тот самый Кошачий Лаз, что на Луне Крайней... Он хоть раз размножался?

Стерляжий посмотрел на меня с интересом и покачал головой:

-- Ни разу.

-- Стало быть, у него еще все впереди. Другой цикл размножения. А количество циклов, наверное, ограничено. Допускаю, что перед естественной биологической смертью объект разрушается, воспроизводя себя в новой экологической форме. Почему бы нет?

-- А почему бы да?

-- Потому что логично. Это транспланетная форма жизни. После некоторого числа почкований генератор перерождается в приемник. Это мы только что видели. Наверное, со временем и приемник перерождается в Кошачий Лаз. У популяции появляется окно в иные миры. Так происходит распространение вида. И пресловутый артефакт никто на Землю не подбрасывал -- сами пришли. Им, может, проще перебраться с планеты на планету, чем проползти два шага. Ткнули пальцем в небо, попали к нам.

-- Это все твои выдумки, -- сказал Стерляжий.

-- Тогда предложи иную гипотезу, а я послушаю, -- возразил я сердито. -- Одну я уже слышал: мол, Святополк Окаянный во всем виноват, рукосуй хренов. Не прошло. Что дальше?

Стерляжий задышал.

-- Что дальше? -- настаивал я.

-- Надавать бы тебе по морде, вот что дальше, -- любезно сообщил Стерляжий. -- За то, что шибко шустрый. А потом простить на первый случай. Не списывать же тебя, придурка, по второму варианту... -- Он вздохнул. -- Ладно, официального хода инциденту не дадим. Устное предупреждение тебе. Последнее.

-- Последнее было за душ, -- напомнил я.

-- То было предпоследнее. Ладно, теперь рассказывай: почему побежал в шлюзовую?

-- Мне показалось...

-- Креститься надо, когда кажется! Ему показалось! Что тебе, Окаянный, показалось?

-- Показалось... ну что ему плохо. Генератору, в смысле...

-- С чего ты взял?

-- А что, не так? -- ощетинился я.

-- Я не спрашиваю, так или не так. Я спрашиваю, с чего ты решил, будто ему плохо.

-- Не знаю, -- признался я, подумав. -- Честное слово, не знаю. Просто почувствовал. Наверное, я не смогу это объяснить.

-- Просто почувствовал? Гм. И все?

-- И все.

-- Когда ты в следующий раз почувствуешь что-нибудь в этом роде, дай знать мне или Капустяну, а не устраивай гонки с преследованием. Еще раз повторится -- спишу на Землю. Понял?

-- Победителей здесь судят? -- осведомился я.

-- Понял или нет? Победитель! Их везде судят, только не везде прощают.

-- Понял.

-- Хотелось бы верить, -- сказал Стерляжий с большим сомнением в голосе и поманил меня рукой.

Доплыв до приборной панели, он откинул сбоку крышку, запустил туда свободную руку по локоть, не то что-то повернул, не то выдернул какой-то разъем и одновременно погасил красные свои мордасы. В одну секунду. Ай да начальство у меня!..

-- Не обижайся, -- сказало начальство. -- Ты молодец. А ор и назидательная беседа -- так, шоу для Капустяна. Надо надеяться, теперь он нас не слышит... Он хороший мужик, только задерганный. Грех было не сделать ему приятное. А тебе я постараюсь выбить премиальные. Хорошие премиальные. Как-никак роды ты все-таки принял... Но предупреждение тебе дано настоящее, это ты имей в виду.

-- В следующий раз в самом деле спишешь на Землю? -- спросил я.

-- Все может быть. Правда, Свят, не нарывайся. Дольше просуществуешь. И шуточки свои дурацкие брось. Уловил?

-- Угу. На пенсию выйду -- обязательно брошу.

Он только посмотрел на меня сумрачно, вздохнул и ничего не сказал. Обычно я чувствую к человеку симпатию либо антипатию сразу -- и навсегда. Стерляжий начинал мне нравиться только сейчас.

-- Извини за ту плюху, -- сказал я.

-- А, -- махнул он рукой. -- Не бери в голову. Я купил кота в мешке, а кот не виноват, что его сунули в мешок. Обозлился -- ну и правильно. Нормальная реакция.

-- Кошачья? -- ухмыльнулся я.

-- Человечья. Если бы ты меня не ударил тогда, я бы к тебе присматривался куда как тщательнее. Почему удержал руку, не дал сдачи -- трус или подлец?

-- Может, просто осмотрительный человек...

-- Такие осмотрительные пусть осматриваются где-нибудь в другом месте, мне их даром не надо. А насчет сегодняшнего... Знаешь, точное следование правилам хорошо для вечных исполнителей. При правильно отлаженной административной системе в начальники выходят те, кто не боится нарушать инструкции для пользы дела. Тем сильнее следует наказывать нарушителей, не добившихся успеха, а победителей на самом деле судят только идиоты. Не побоялся ответственности, пошел на риск -- и либо сгинул, либо выдвинулся. Для прорыва в любом деле нужны личности, а не законопослушные тихони. Если верный слуга инструкций, правил и циркуляров сумел достичь высоких постов, значит, система больна, понял?

-- Понял, -- сказал я.

-- Тогда иди отдыхать в аппаратный модуль. Просто поприсутствуешь там во избежание. Через час придет лифт с Луны Крайней, привезет дань.

-- Чего привезет?

-- Дань. Бакшиш. Выкуп. Налог. Отмазку. Называй как хочешь. Десять тонн металлов платиновой группы в год. По большей части иридий и платина. В самородках. Золото и осмий тоже есть, но меньше. Ну, там еще родий с палладием в качестве примесей, серебра немного, еще всякой фигни... Очистка -- не наша забота. За эту дань нас не трогают и даже охраняют. Все, что сверх десяти тонн, -- наше. -- Стерляжий вдруг ощерился. -- Конечно, кое-кто предпочел бы получать на халяву не десять, а сто тонн ежегодно, но у нас все схвачено. На Земле под генератором энергошнура целое помещение набито взрывчаткой, так что при попытке захвата... сам понимаешь. На молекулы. А наши подземные производственные помещения ничего не стоит затопить, и "наверху" об этом знают. Нет уж, я думаю, они смекнули: лучше десять тонн в год, чем ничего...

-- А если не смекнули? -- спросил я.

-- Тогда им же хуже. Тут с год назад историйка была интересная... -- Стерляжий оскалился в нехорошей усмешке. -- В общем, одна попытка захвата наземного генератора была, и успешная. Вот после этого-то мы и подстраховались... Словом, первая стартовая площадка у них, персонал у них, запуган и поет под чужую дудку, кабина тоже у них. Что сделали эти дурачки? Набили кабину спецназовцами, как шпротами, и в положенное время отправили к "Грифу". Штурмовать. Даешь, мол. Канал связи нам помехами забили -- страховались, а может, уже тогда догадывались, что у нас не одна стартовая. Вот только несколько простых пустячков они упустили из виду. Но решили рискнуть. Словом, кабина еще атмосферу не прошла, а мы уже знали, что в ней за гости. Дождались передачи управления, взяли их на свой энергошнур, дотянули до высокой орбиты -- и бросили. Поди поймай ее снова, особенно с Земли... Выручить тех "космонавтов", наверное, и "шаттл" не смог бы. Потом-то, конечно, мы кабину поймали, нам терять свое ни к чему...

-- Когда -- потом? -- спросил я.

-- Через трое суток. И даже вернули на Землю тела, как только перед нами извинились за недоразумение. Видишь ли, запас воздуха в кабине очень уж небольшой... А резервный баллон с кислородом всего один.

Я не мог вымолвить ни слова. Новорожденный энергоприемник в лапе Стерляжего продолжал попискивать.

-- Чтобы неповадно было, мы в тот год уменьшили дань до пяти тонн металла, -- сказал Стерляжий. -- Сейчас снова подняли до десяти тонн и согласились на госзаказ. Чересчур наглеть все-таки не надо. Мы же у них ничего не просим, пусть только не мешают. А мы им за это чистый дивиденд. Справедливо?

-- Нет, -- не согласился я. -- С какой стати?

-- Справедливо, -- настоял на своем Стерляжий. -- Всякой твари надо давать жить, если она тебя не трогает. И государству в том числе. Только не надо его закармливать, иначе оно тебе на шею сядет и никогда не слезет. Для того мы ему и дали разок по соплям, хотя, по правде говоря, те мертвецы мне и сейчас иногда снятся... Там не только спецназ был -- они, сволочи, одного нашего с собой в кабину сунули, со старта... А что было делать? Их не мы убили, их государство убило. Из жадности. Они сами виноваты, что нанялись выполнять любой приказ. Я так считаю: либо человек понимает, что отвечает жизнью за некоторые свои поступки, и тогда это его личное дело, либо он дурак, а дураков не жалко. Согласен?

-- Не знаю, -- сказал я.

-- Подумай.

-- Я подумаю... А что, на Луне есть драгметаллы?

-- На какой Луне! Планета Клондайк, хрен знает сколько мегапарсек от Земли. Тяжесть двойная, атмосфера бескислородная, радиоактивность повышенная, а ураганы там такие, что ветер скалы сносит. Не курорт. Зато самородки -- иди и собирай. Если вернешься, то миллионером. Только вот не все возвращаются. А эти козлы думают, будто нам платина даром достается! -- От злости Стерляжий зашипел диким котом. -- Там добровольцы работают, застрахованные и за хороший процент. Вахтовым методом. Не боись, тебя на Клондайк не отправим, нечего тебе там делать...

-- А если попрошусь? -- спросил я.

-- Ты сперва побеседуй с теми, кто там был, -- хмуро посоветовал Стерляжий, -- а потом я посмотрю, попросишься или нет.

-- Так плохо?

-- Хуже. Думаю, тебе лучше пока поработать по госзаказу, а там видно будет.

-- Какой еще госзаказ помимо дани? -- поморщился я. -- Спутники, что ли, по орбитам развешивать?

В ответ я ожидал чего угодно, кроме того, что прозвучало:

-- Наоборот.