| a | |||
|
|
|||
|
Родился в Москве в семье писателя и киносценариста А.Абрамова. Он рано попробовал свои творческие силы - сначала в поэзии и журналистике. Первые пробы пера будущего писателя состоялись в 1961 г., после чего С.Абрамов стал “считать себя поэтом и журналистом” и регулярно публиковать свои произведения в периодической печати. В 1964 г. произошло знаменательное событие - состоялось рождение писательского коллектива отца и сына Абрамовых. В том году “студент четвертого курса Московского автодорожного института взахлеб пересказывал отцу где-то услышанную идею множественности миров, строил версии судеб всяких знаменитых персон...”. К научной сути этих идей отец отнесся скептически, в то время как художественная сторона рассказанного его привлекла. |
|||
|
Это произошло не случайно. А.Абрамов имел к тому времени некоторый опыт создания фантастических произведений. Одним из первых его произведений стала написанная в 1924 г. повесть “Гибель шахмат”. В шестидесятые же годы отмечался бурный взлет интереса к фантастике: постоянно появлялись новые писательские имена, возникали разделы фантастики в журналах, формировались специальные редакции... |
|||
| С момента, когда родилась идея писать в соавторстве фантастические произведения до публикации первого из них прошло два года. В 1966 г. свет увидела повесть “Хождение за три мира”, в основе которой - идея многомерности мира и возможности путешествовать во времени. Но наибольшую известность получила трилогия Абрамовых о галактистах - “Всадники ниоткуда”, “Рай без памяти” и “Серебряный вариант” (в 1988 г. три романа объединены в один под общим названием “Всадники ниоткуда”). Первые два романа написаны в 1967-68 г. и отмечены оригинальностью замысла: “розовые облака” -представители некой внегалактической цивилизации вступают в контакт с землянами, ищут пути ко взаимопониманию столь различных разумных структур. Третья часть, написанная почти на десять лет позже, разрабатывает старые мотивы и не представляет собою ничего особенного. |
|||
| В соавторстве также написаны роман “Селеста-7000”, предвосхищающий появление самопрограммируемых самоорганизующихся кибернетических систем, способных накапливать информацию, вступать в контакт с людьми и, в результате, обретать новую качественность.Писали отец и сын, разделив материал на части. Кроме того, А.Абрамов выступал требовательным и строгим редактором сына. Постепенно правка со стороны отца становилась все скромнее и незначительнее. Когда исправлений практически не стало, А.Абрамов предложил сыну писать самостоятельно. Творческий союз просуществовал 15 лет, до 1980 г., когда в издательстве “Детская литература” был опубликован последний совместный роман - “Серебряный вариант”. Всего в соавторстве Абрамовыми написано шесть фантастических романов и десятки повестей и рассказов. |
|||
В 1985 г. А.Абрамов умер. Последним его произведением стал фантастический рассказ “Бал”. С.Абрамов тяжело переживал его смерть: “мне казалось, что все эти пять лет (отец) смотрел на меня с укором: мол, зря не пишем вместе, вполне прилично получалось...”. Однако, уход от совместного творчества с отцом тоже был не случайным. С.Абрамов дебютировал как автор естественнонаучных фантастических произведений, в основе которых лежала разработка тех или иных научных проблем, гипотез. Оригинальные научные идеи дополнялись напряженными детективными сюжетами. Однако естественнонаучная фантастика не долго занимала внимание молодого автора. Еще в самом начале своей деятельности писателя стали привлекать вопросы подсознательного в человеческой психике, экстраординарного (см. “Четыре цвета памяти” - 1967). Этот интерес реализовался вскоре после того, как С.Абрамов начал выступать в печати самостоятельно. В повестях “В лесу прифронтовом” (1974) и “Время его учеников” (1977) научных идей значительно меньше, чем это было раньше, зато заметны лирические интонации, сказочные мотивы, тенденция к “двойному прочтению” описываемой ситуации. Так в творчестве С.Абрамова значительное место стал занимать неомиф - особая жанровая форма художественной условности, отмеченная введением отдельных мифологических мотивов или персонажей в ткань реалистического повествования и обогащением конкретно-исторических образов универсальными смыслами и аналогиями. Для нее характерно присутствие мотивированной фантастики - сна, галюцинации, тайны (“неявная” фантастика оставляет читателю свободу двойного толкования рассказанного - психологически правдоподобного и необъяснимо-ирреального). Чаще всего такой неомиф представляется автором как “мифологизированная” новелла - короткий рассказ о необычайном проишествии, главное в котором - не социально-психологический детерминизм, а тайна мироздания и судьбы, далекая от метафизики добра и зла. Здесь также очевидно присутствие характерных признаков авторского мифологизма - притчеобразность, формы лирико-философской медитации, ориентация на изначальные, архетипические константы человеческого и природного бытия, воплощение вневременной общечеловеческой сущности мифа в конкретных образах. |
|||
Для произведений С.Абрамова, напоминающих “житейскую” прозу, характерно непредвзятое, свободное отношение к мифу, сочетающееся тем не менее с серьезным интеллектуальным отношением к мифологизму, вплоть до обнаружения мифических первооснов в простых, обыденных явлениях и представлениях с иронией и пародией на него. Так в “сказочно-правдивой истории” “Потому что потому” (1983) герой, подчеркнуто бытовой человек, попав в необычные обстоятельства, использует все свои способности “любителя логически рассуждать”, чтобы опровергнуть возможность существования чудесного. Попытки эти оказываются безуспешными, и проникшийся “запахом мистики” Вадим начинает действовать и мыслить в новой для себя системе миропонимания - “другой реальности”. Однако “реальностей” оказывается множество, какая из них истинная - понять трудно. Не веря в чудеса, Вадим получает доказательства их существования. Уверовав в “волшбу”, “ведьмачество” Таи и тайну старой флейты, герой понимает, что подвергся тонкой мистификации, и ему многое “почудилось”. Вместе с тем, объясненная “гофманиана” имеет столько странностей и нестыковок, что в конечном счете единственным приемлемым ответом на бесконечные вопросы оказывается - “Потому что потому кончается на у - ...прекрасное объяснение, ...оно все на свете объяснить может”. До конца остается непроясненным, была ли рассказанная мистическая история “реальным” (в рамках произведения) проишествием, не явилось ли все плодом художественного воображения Вадима, оказавшегося на заброшенной даче бывшего мастера фокусов, или же все описанное - не более, чем талантливый розыгрыш, насмешка над человеком, который “не умел быстро перестраиваться, переходить от одной реальности... к другой”. В любом случае пережитое полностью изменяет прежние взгляды Вадима на жизнь и его представления о мире. |
|||
| В неменьшей степени присутствует и ощущается иррациональное начало в проникнутой “чувством таинственности мира” “апрельской сказке” “Двое под зонтом”. Ее основу составляет столкновение противоположных мироощущений жонглера средней руки Дана, который “не умел летать” и давно утратил веру в себя, и странной девушки Оли, “обыкновенной доброй волшебницы”, встретившихся “в насквозь продрогшем, фальшивом апреле, который даже не притворялся серединой весны” |
|||
| a |
| a | |||
| В повествовании остро ставится вопрос о роли необъяснимого в человеческой жизни, об относительности границы реального-нереального, возможного-невозможного. Невеселая история любви героев полна описаний таинственно-необъяснимых совпадений, в ней отчетливо присутствует дихотомия (случайное-предопределенное, материальное-идеальное), дуализм явлений и сущностей. Автор утверждает неоднозначность мира, складывающегося из милиардов миров отдельных людей. Причудливо переплетаясь эти миры образуют многоплановую действительность, в которой человек имеет то, к чему стремится и чего оказывается достоин. |
|||
| Так Дан “принадлежал пространству, где рычали машины с разболтанными клапанами, где смеялись не очень трезвые и такие ясные и простые подгулявшие полуночники, где какую уже неделю лил дождь и где зонт был только зонтом, а не крышей для двоих”, а Оля жила в своем - “где понятное легко превращалось в загадочное, где тайны всегда лежали под рукой”, и пересечение этих пространств не имело четких границ. Более того, все это проявления единого мира, который герои, в соответствии с личностными установками, воспринимают либо плоскостным образом (как Дан, который ищет рациональное объяснение происходящему с ним), либо в естественной стереоскопии (даже голографии) мироздания (как ничего не объясняющая, но остро чувствующая Оля). |
|||
| Девушке-волшебнице, “среднехорошенькой, среднеговорливой, средневеселой, среднебойкой... этакому среднестатистическому неизвестному в юбке”, “несущей под шалью будущее”, оказывается дано знание высшей сути бытия, и она легко чувствует себя в “вечном”, которое для Дана “ни сон, ни явь”. Настоящее, сущностное, сперва пугает Дана открывающимися возможностями, затем рождает в нем непривычную легкость и воздушность, в конце концов искушая на проверку действенности чудесных сил. Только совершив подлость Дан поймет вдруг, что не столько испытывал, сколько цинично использовал чудесную возможность, убедив себя при этом, “что поступил единственно правильно, что не было иного выхода, что не подлость это вовсе”. |
|||
| А. покидает своего героя в “минуту злую для него”, когда замолчит как “заклятый” телефон в его квартире, а сам он окажется один под зонтом - “одному под зонтиком было куда вольготнее. И куда тоскливее”. Запоздалое понимание того, что “надо было без оглядки верить” не изменит факта, что Дан “в своем стремлении к эксцентричности, к вящей оригинальности”, оказался недостоин пришедшего к нему на выручку чуда, когда невыносимой стала для него обыденность и бессмысленность бытия. |
|||
| Неомифологические новеллы А. об “альтернативной современности” к концу 90-х гг. могут быть объединены в цикл “странной городской прозы”. |
|||
| О писателе и его творчестве: Мещерякова М.И. Русская проза для детей, подростков и юношества 2 пол. ХХ века: проблемы поэтики. - М.: Мегатрон, 1997. (Мещерякова М.) |
|||
| a |
АБРАМОВ СЕРГЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ (р. 1944)