Выглянувшее из-за горизонта солнце застало Мартина в сборах. Часы, простые и надежные “Casio-tourist”, он поставил на время Библиотеки еще в станции и они разбудили его перед рассветом. Когда совсем развиднелось Мартин уже двигался дальше. Неспешный шаг, разбег, прыжок через канал... неспешный шаг, разбег... Тень Мартина стлалась перед ним, пугая рыбу в каналах за миг до прыжка и служа простым, надежным ориентиром. Вскоре тень ужалась, подползла к ногам и Мартин стал чаще сверяться с компасом. По его ощущениям поселок был где-то рядом.
И все-таки он вышел к Энигме неожиданно. Поселок оказался совсем маленьким — не больше двух десятков палаток, расположенных очень кучно, по несколько штук на островке. Две женщины, одетые в длинные ситцевые платья, жгли костер из сухих водорослей. На огне натужно готовился закипеть котел с варевом. Приближающегося Мартина они восприняли спокойно — лишь одна заглянула в большую оранжевую палатку, что-то сказала и вернулась к работе.
Мартин замедлил шаг и подошел к женщинам. Все человеческое население Библиотеки отличалось бронзовым загаром, но эти поварихи выглядели смуглыми скорее от природы, чем от солнца. Мартин решил, что в женщинах течет кровь североамериканских индейцев.
— Мир вам! — крикнул Мартин, поднимая руки в приветствии.
— И тебе мир, — отозвалась одна из женщин, улыбнулась, кивнула на палатку. — Зайди к директору, путник.
— Может быть, ты хочешь перекусить с дороги? — добавила вторая.
Мартин покачал головой и двинулся в обитель директора. В палатке оказалось неожиданно прохладно — приятная мелочь после надоевшего солнца. Пол покрывали сухие водоросли, видимо, те же самые, что жгли в костре. В углу возился с яркими пластиковыми кубиками смуглый черноволосый ребенок лет двух. Мартин показался ему более интересной и свежей игрушкой — засунув пальчик в рот, дитя уставилось на пришельца.
Директор сидел на раскладном пластиковом стуле перед таким же “дачным” столиком. Перед ним стоял включенный ноутбук, прямо на полу были разбросаны исписанные и покрытые распечатками листы. Директору было за сорок, в отличии от женщин он был одет лишь в шорты. Телосложением он походил на спортсмена-легкоатлета, а не на ученого, но по крошечным клавишам ноутбука колотил с проворством и сноровкой.
На Мартина директор посмотрел с таким же неприкрытым интересом, как и младенец. Вот только палец в рот засовывать не стал, а опасно откинувшись на хрупком стуле выждал красивую паузу.
Мартин молчал и улыбался.
Убедившись, что начинать разговор придется ему, директор встал и протянул руку:
— Клим!
— Мартим! — с той же энергичностью откликнулся Мартин. — Тьфу. Мартин!
Секундная растерянность директора сменилась жизнерадостным смехом. Крепко пожав руку Мартина он жестом предложил сесть на пол. Мартин это оценил — стул в палатке был лишь один и служил скорее символом власти, чем мебелью. Они уселись на корточки друг напротив друга. Младенец тихонько пополз по кругу, изучая Мартина со всех сторон.
— Ты же русский, Мартин? — поинтересовался Клим. — Видел старую комедию “Операция “Ы”?
— Видел, — признался Мартин.
— Когда Шурик знакомится с девушкой и вместо “Шурик” называется “Петей”, — Клим расхохотался. — Полная ведь нелепость, а смешно!
Мартин дипломатично кивнул.
— Да, — пробормотал Клим. — Признаю, аналогия не совсем уместна, но все же... Ты только что прибыл?
— Вчера под вечер, — ответил Мартин.
— И сразу же двинулся к нам, — Клим покивал. — Ты не ученый.
— Университетов не кончали, — в тон ему ответил Мартин. — Три класса церковно-приходской.
Клим поморщился:
— Брось, высшее образование у тебя на лбу написано. Гуманитарий... — он задумался. — Нет, не врач... не журналист, не филолог... Что-то очень дурацкое. Психолог? Нет...
— Литинститут, — сказал Мартин.
— О как! — изумился Клим. — Прозаик в поисках сюжета? Эпохальный роман “Тайны Библиотеки”?
Мартин решил играть начистоту.
— Частный детектив.
— И лицензия есть? — заинтересовался Клим.
— Есть. Показать?
Клим замахал руками:
— Зачем? Верю. Лучше скажи, что ты ожидал здесь увидеть? Фашистский вертеп? Гнездо людей-шовинистов? Дом отдыха для сумасшедших ученых?
— В Столице мне сказали, что ваш поселок не принимает Чужих, — уклончиво ответил Мартин. — Это, конечно, наводит на размышления...
— Давай без непоняток, — резко меняя манеру беседы, отозвался Клим. — Мы не психи, орущие о чистоте человеческой крови. Мы уважаем Чужих. Но Библиотека — это ключ к древним знаниям. Раса, которая овладеет ими, сможет превзойти даже ключников. Вот потому мы и отделись от прочих исследователей. Тайна должна принадлежать человечеству.
Мартин подумал и спросил:
— А когда человечество превзойдет ключников, как вы поступите с Чужими?
Клим поморщился:
— К чему делить шкуру неубитого медведя? Решать будем не мы... но я уверен, что человечество не станет подавлять и уничтожать иные расы. Мирное сосуществование, торговля, гуманитарная помощь... А вот за Чужих я не поручусь. Вы готовы поручиться?
Мартин покачал головой.
— То-то и оно. Итак, — подытожил Клим, — мы не фашисты. Мы лишь проявляем осторожность. Теперь, если мне удалось снять предвзятость, скажите, уважаемый детектив, что вас привело на Библиотеку?
— Девочка по имени Ирина, — сказал Мартин.
Лицо Клима исказилось, будто Мартин напомнил о чем-то неприятном и постыдном. Он даже отвел глаза, заметил ребенка, подбирающегося к одной из распечаток, ловко подхватил его, развернул в противоположном направлении и дал легкого шлепка. Убедившись, что урок усвоен и дитя движется в сторону от драгоценных научных документов, снова посмотрел на Мартина:
— Небось, безутешный муж оплатил поиски?
— Это профессиональная тайна, — отозвался Мартин. — Отец.
Клим вздохнул:
— Железный человек. Героический родитель. Уважаю.
— Все так плохо? — сочувственно спросил Мартин.
— Девочка к нам явилась три дня назад, — ответил Клим. — Я ожидал обычных проблем... молоденькая, красивая, а мужиков у нас, конечно же, больше чем женщин... Поговорил с ней, поговорил с нашими... тут все обошлось. Попкой, конечно, излишне крутит, но явно не провоцирует. Беда пришла, откуда не ждали. Она перессорила всех ученых и ее формы тут были не причем.
— Неужели на научной почве? — восхитился Мартин.
— Именно. Девочка в пух и прах разбила две теории из трех, которые считались у нас самыми перспективными... Если интересно — это теория единого уравнения Вселенной и солнечный цикл чтения...
Мартин непонимающе поднял брови.
На лице Клима появилось страдальческое выражение профессора физики, объясняющего сыну-школьнику законы Ньютона.
— Язык Библиотеки — это фонетическое письмо, — сказал он. — Трудности даже не в том, что мы не можем пока с уверенностью соотнести символы на обелисках с теми или иными звуками. Главное проблема — как эти буквы складываются в слова, а слова — в предложения. Теория солнечного цикла предлагает начинать чтение с какого-нибудь восточного обелиска, затем, когда его тень точно укажет на другой обелиск — добавить новый знак, посмотреть на тень от второго обелиска...
— А когда солнце будет в зените, поставить точку в предложении, — любезно подсказал Мартин.
Клим заерзал, буркнул:
— Все гораздо сложнее, но в целом вы поняли... Теория единого уравнения Вселенной гласит, что язык Библиотеки — это, на самом деле, математические символы, в едином уравнении описывающие все законы мироздания. Его еще называют Уравнением Бога. Девочка камня на камне не оставила от этих теорий. А поддержала мою точку зрения, что язык Библиотеки родственен туристическому языку. Вы знаете, сколько в нем букв?
Мартин задумался. Как ни смешно, но знание туристического вовсе не предполагало понимание его грамматики. Любой, прошедший Вратами, начинал говорить на туристическом — совершенно свободно и непринужденно.
— В такой же тупик станет ребенок, который уже прекрасно умеет говорить, но не обучен чтению и грамматике, — сказал Клим. — Можно научиться счету — интуитивно, не раздумывая. Но выделить и систематизировать все звуки языка, соотнести их с буквами — это уже предмет научного поиска.
Мартин поднял руки. И сказал — языком жестов, складывая кисти рук с отведенными на девяносто градусов большим пальцем:
“Мы знаем чтение и грамматику. Язык жестов — это и есть азбука туристического”.
“Правильно”, — безмолвно ответил Клим. “Это так естественно, что мы не задумываемся об этом. Но нас научили азбуке. В туристическом языке сорок семь букв, тринадцать знаков препинания и два числительных. Ноль и единица, двоичный код”.
Ребенок, подозрительно уставившийся на взрослых, негромко, предупреждающе заревел.
— Не любит, когда говорят на туристическом жестовом, — пожаловался вслух Клим. — Русский и английский понимает, туристический тоже, а язык жестов — еще нет. Он родился здесь, Вратами не проходил.
— Так в чем проблема? — спросил Мартин. — Даже мне, полнейшему профану, ясно, что язык Библиотеки привязан к туристическому. И, наверное, каждый жест имеет сходство с одним из знаков на обелисках?
— Сложность, опять же, в направлении чтения, — пояснил директор. — Мы пытались читать расположенные рядом обелиски, пробовали различные направления и комбинации... ничего вразумительного. Лепет ребенка, псевдоречь душевнобольного. Ирина заявила, что знает метод дешифровки. Сейчас большая часть населения поселка отправилась вместе с ней на “точку двенадцать” — это крупный остров, расположенный тремя километрами севернее.
— А вы остались здесь? — поразился Мартин. — В то время, как величайшее открытие, быть может...
— Предложенный Ириной метод чтения обелисков я без лишней огласки пробовал два года назад, — сказал директор. — Это несложная корреляция между площадью островов и количеством знаков на них... Никакого результата.
— Вы ей не сказали об этом, — задумчиво произнес Мартин. — Что ж... вероятно, это правильно. Излишнюю восторженность надо лечить.
— Заберите ее отсюда, — сказал Клим. — Прошу вас. Если угодно, то я даже подскажу несколько интересных историй для платы ключникам.
Мартин посмотрел в глаза директору:
— Научная ревность?
Клим покачал головой:
— Нет. Девочка бесспорно талантлива. Ее опровержение “Уравнения Бога” было блистательно красивым. Но ей надо учиться. И не здесь, где полно фанатиков и психопатов, а обелиски дразнят взгляд... Сегодня девочка убедится, что ее теория — вздор. Она не сломается, она начнет выдумывать новые подходы... и утонет в обилии материала, в ползанье по скалам с рулеткой, в бесплодных спорах и обидах. Уведите ее, Мартин! Она повзрослеет и вернется — чтобы раскрыть тайну Библиотеки.
Мартин протянул директору руку:
— Договорились. Есть только одна проблема — захочет ли она уйти? Даже если мы ее свяжем и дотащим до Станции... вы же знаете не хуже меня, ключники пропустят во Врата лишь добровольцев.
— Мы ей поможем, — усмехнулся Клим. — Сейчас весь наш дружный коллектив вернется вместе с Ириной. Все будут злы и язвительны, насмешки посыплются градом. Особенно постараются те, кого она успела обидеть. Если этого мало — я своей властью велю ей убираться вон... и назову дурой. Девочка гордая, она уйдет.
Мартин не знал, чего было больше в словах Клима — искренней тревоги за талантливую девочку, взявшую на себя груз не по силам, или ревности ученого, почуявшего сильного соперника. Но Библиотека — и впрямь мир не для взбалмошной семнадцатилетней девчонки. Лет через пять — и в этом Мартин был убежден — по каменным островкам бродила бы полуголая беременная женщина, за руку которой цеплялась бы парочка детей. И никакие тайны древних языков ее бы не интересовали. Всему свое время. В юности следует учиться и беситься, бороться с несправедливостью и потрясать мир... а перерывать горы пустой породы в поисках драгоценной крупицы знания — привилегия зрелости.
— А теперь — обедать? — предложил Клим. — Вы уже пробовали местный рыбный суп?
...На обед собрались все жители поселка, не отправившиеся вместе с Ириной постигать тайны вселенной. Клим и две индианки-поварихи (у Мартина сложилось четкое ощущение, что они обе — жены директора), десяток мелких ребятишек и два старика, видимо, приглядывающие за детьми в отсутствие родителей.
— Так и живем, — весело сказал Клим. — Коммуна, своего рода. А что поделать? Нехватка ресурсов всегда приводит к извращенным формам общественного устройства.
Детям Мартин раздал по кусочку шоколада — старшие немедленно сжевали лакомство, младшие пробовали шоколад с опаской. Один малыш даже заревел, пуская коричневые слюни.
— Сладкого не хватает, — со вздохом признал Клим, первым поднося ложку ко рту. — Пытаемся варить патоку из кувшинок... но я постесняюсь предложить вам снять пробу. Сладости и хлеб — вот с чем тут проблема...
Мартин предложил взрослым галеты, поколебался и разделил по половинке галеты среди детей. Некоторое время все молча грызли редкий деликатес. Старики галеты сосредоточенно сосали, осторожно обмакивая их в рыбный бульон.
А суп и впрямь оказался вкусным! Густой, наваристый, с кусочками рыбы и моллюсками, с похрустывающими на зубах, будто капуста, лентами водорослей. Мартин съел две миски, поблагодарил женщин — и подарил им пакетик красного и пакетик черного перца.
Клим только покачал головой:
— Мартин, скажите, как часто вы странствуете между мирами? Вы третий на моей памяти человек, догадавшийся прихватить пряности.
— Очень часто, — признался Мартин. — Если кто-нибудь проводит меня до Станции, то я отдам вам все остатки припасов. Но только после того, как ключники примут мою историю.
— Непременно проводим, — улыбнулся Клим. — И письма вы захватите?
— Захвачу, — кивнул Мартин.
Облагодетельствованные специями индианки принесли пластиковую флягу литра на три. Разлили по кружкам мутную опалесцирующую жидкость — немного, грамм по пятьдесят. Мартин внимательно посмотрел, как пьет Клим — залпом, крякнув и закусив кусочком рыбы. Понюхал напиток — брага пахла рыбой и спиртом, но сивушных тонов почти не было. Глотнул — водорослевая самогонка обожгла нёбо, шершавым горячим комком прокатилась по пищеводу, но оставила неожиданно приятное свежее послевкусие.
— Явные тона мяты и аниса, — с удивлением отметил Мартин.
Клим гордо улыбнулся:
— Не коньяк, но пить можно. Вот для табака заменителей не нашли...
Мартин покорно достал пачку крепких французских сигарет. Взрослые граждане Библиотеки мгновенно расхватали “Житан” — кто по одной сигарете, а кто, виновато улыбаясь, по две-три. Ребенок постарше, потянувшийся к пачке, получил по рукам.
Приличия ради и Мартин закурил. Он предпочел бы сигару, спрятанную в рюкзаке для особых случаев, но дразнить людей не хотелось.
— Иной раз придешь к Станции, выждешь, пока ключник трубочку закурит, — скрипуче сказал один из стариков, — да и подойдешь для разговора... Что попало несешь, лишь бы дымку нанюхаться... хорошо, ключники терпеливые, слушают долго... когда и винцом угостят...
— А вот табаку никогда не предложат, — печально сказал второй старик.
— Они еще и марихуану покуривают, — заметила та индианка, что помоложе. Посмотрела на Мартина.
Мартин не пошевелился.
Выпили еще по сто грамм браги. После этого Мартин улыбнулся и оставил кружку. Никто не настаивал, да и местным вполне хватило. Дети разбежались — кто плескался в каналах, кто бдительно следил за малышами. Взрослые, кроме Клима, пустились в сбивчивый разговор. Друг про друга они все давным-давно знали, сейчас их интересовал лишь один слушатель — Мартин. Он узнал, что одного старика зовут Луи, он француз, физик, отправившийся на Библиотеку после того, как овдовел — доживать остаток дней с пользой для науки. Второй старик оказался немцем, филологом, как и индианки. Те, кстати, были сестрами, и действительно являлись женами Клима. Через час у Мартина сложилось ощущение, что он прожил на Библиотеке несколько лет. Самые занятные истории — о ночной рыбалке и разлившейся браге, о геддаре, который на спор рубил обелиск своим мечом и о сумасшедшем, явившемся на Библиотеку в поисках несуществующих “древних технологий” стали идти по кругу. Сестры завязали скучный профессиональный спор о знаке препинания, означающем “я говорю с иронией, не относитесь к моим словам слишком серьезно”.
— А вот и наши идут, — сказал, наконец, Клим.
Мартин поднялся, посмотрел на север.
И впрямь — шли. Около сотни человек: мужчины и женщины, подростки и старики. Очень смешно было наблюдать за этим шествием, нестройной колонной вытянувшимся на сотню метров. Над толпой постоянно поднимались головы — это кто-то перепрыгивал через канал. Люди казались не то толпой сумасшедших танцоров, тренирующихся перед групповой пляской, не то усталыми бегунами на трассе с препятствиями.
— Где там наша Ирочка, — насмешливо сказал Клим, встав рядом с Мартином. — О! Вот она. Впереди. Правда, уже не на лихом коне.
Мартин тоже заметил Ирину и с понятным любопытством вгляделся в приближающуюся девушку. Ирина оказалась выше, чем ему представлялось по снимкам и видеозаписям. Рыжие волосы, которые на Земле лежали ниже плеч, были коротко пострижены. Одета Ирина была просто и рационально — кроссовки, шорты защитного цвета и темно-серая футболка. А ведь какие шикарные платья носила...
Но больше всего Мартина занимало лицо Ирины. Да, она действительно потерпела поражение — это было видно сразу. И по плотно сжатым губам, и по слишком сосредоточенному, отгоняющему слезы взгляду. Да и заметная дистанция между Ирочкой и остальными людьми свидетельствовала о положении низвергнутого кумира.
— Халиф на час... — подтвердил его мысль Клим. — Или как там зовут жен халифа? Ладно, пусть будет принцесса на час...
— Принцесса на бобах, — сказал Мартин. — Надеюсь, ее не побили?
Клим возмущенно фыркнул:
— Мы тут малость одичали, но все-таки остались культурными людьми. А вот бобы у нас — праздничное лакомство, так что идиома утратила смысл.
Подходя к поселку люди стали расходиться. Кто-то нырнул в палатки, кто-то остановился в отдалении. Десяток человек с виноватыми лицами приблизились к Климу — это предавшие вождя последователи спешили искупить грехи.
Ирина тоже направилась напрямик к директору. Остановилась, подойдя почти вплотную. И выпалила:
— Ты! Ты знал, что я ошибаюсь!
Мартин оценил и темперамент девушки и тон, которым она произнесла свое обвинение.
— Ирина, ты ни о чем меня не спрашивала, — холодно ответил Клим. — Ты ведь заявила, что у нас давно окостенели мозги? И что ты одна знаешь истину? Что ж, я тебе не мешал. Как успехи?
Секунду девушка стояла, с негодованием глядя на директора. Мартин тихонько вздохнул — не для Ирины были такие поединки, не было у нее опыта подковерной борьбы, интриг, защиты курсовых и диссертаций, заваленных оппонентов и привлеченных сторонников — короче говоря, всего того, что составляет могучий ствол научного древа, на котором только и могут зазеленеть робкие листики знаний.
— Вы меня убили, — тихо сказала Ирочка. В ее глазах показались слезы.
И тут же Клим шагнул вперед, крепко взял вздрогнувшую Ирину за плечи — и совершенно другим голосом сказал:
— Ира, ты умница. Ты нашла очень интересные закономерности. Если кто-то и сможет раскрыть загадку Библиотеки, так это ты. Но реку нельзя преодолеть одним прыжком. Надо учиться плавать.
Мартин мысленно зааплодировал. Растерянная Ирочка сразу утратила весь боевой дух и совсем по-детски смотрела на директора. А тот, ласково, словно отец, погладил ее по голове и продолжил:
— Я напишу письмо заведующему кафедрой иностранных языков МГУ, профессору Паперному, он мой хороший старый друг. Попрошу, чтобы тебя приняли без всяких экзаменов... впрочем, тебе не составит труда их сдать. Ирина, я очень хочу, чтобы ты встала в наши ряды. И через пять лет мы будем ждать тебя здесь, на этом самом месте. Веришь мне?
Ирина кивнула, не отрывая взгляда от Клима. А тот, все с той же мягкой интонацией, добавил:
— Ты не представляешь, как быстро пролетят пять лет... и как многого ты сможешь добиться, обогатив свою память всем знанием, выработанным человечеством...
Он на миг прижал Ирину к себе и нежно поцеловал ее в лоб. Но Мартин отметил, что рука Клима все-таки дрогнула на спине девушки и непроизвольно, совсем не по-отечески, поползла вниз, к хорошенькой крепкой попке.
Впрочем, Клим тут же опомнился, отстранился от Ирины и с улыбкой сказал:
— А у нас гости! Это Мартин, он только что с Земли... и хочет поговорить с тобой.
Девушка машинально сделала шаг в сторону Мартина. Что ж, Клим и впрямь замечательно сделал свою часть работы...
— Здравствуй, Ирина, — сказал Мартин. Доброжелательно, но без улыбки или явной симпатии. — Твой отец попросил навестить тебя.
Ира молчала, хмурясь. Ее глаза еще влажно поблескивали, но слезы так и не родились. За спиной Ирины Клим распекал провинившихся ученых:
— Сети стоят со вчерашнего вечера, мы что же, соскучились по тухлой рыбе? Катрин, у твоего малыша болит живот, он уже трижды бегал к туалетному каналу. Все, кто хочет отправить письмо на Землю, могут подойти ко мне за бумагой. Не больше одного листа на человека!
Может быть, Клим и не был великим ученым. Но администратором он был хорошим. Толпа рассеивалась на глазах, жизнь в поселке входила в привычное русло.
— Не буду уговаривать тебя вернуться, — продолжал тем временем Мартин. — Но Клим, как мне кажется, дал хороший совет. Если ты решишь ему последовать, то я помогу тебе с историей для ключника...
Ирина вздохнула. Чуть-чуть улыбнулась, глядя на Мартина — с куда большим пониманием происходящего, чем можно было ожидать от девчонки ее лет. И сказала:
— Я...
Совсем рядом в канале плеснула вода. Мартин обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть вынырнувшего до половины тюленоида. Черная шкура мокро блеснула на солнце, резко махнул сильный ласт и что-то маленькое просвистело в воздухе.
Ира Полушкина вздрогнула, вытягиваясь будто от удара током и замолчала. Из открытого рта тонкой ровной струйкой потекла темная кровь. Все так же прямо, не сгибаясь, девушка упала ничком — и Мартин с содроганием увидел окровавленный серый шип, вонзившийся в ее шею где-то возле седьмого позвонка.
Тюленоид с плеском погрузился в воду.
В следующий миг все вокруг смешалось. Кричали взрослые, ревели дети, в руках Клима откуда-то появился пистолет — и он бежал вдоль канала, всаживая в воду пулю за пулей. Одна из индианок склонилась над Ирой. Другая, со здоровенным кухонным ножом в руке, перепрыгнула через канал и побежала — видимо к той точке, мимо которой тюленоид неизбежно должен был проплыть. Мартин бросился вслед за ней и это оказалось правильным решением.
Тюленоид мчался в канале со стремительной грацией истинно водного обитателя. За ним будто дым стлалась темная пелена — одна из пуль Клима нашла цель. Мартин выждал секунду, давая рукам привыкнуть к тяжести “Ремингтона”, а потом открыл огонь.
Он попал с третьего выстрела — в ласт, как и целил. Тюленоид завертелся на месте, выгибаясь, будто в попытке укусить раненное место. Индианка одним движение сбросила платье, пригнулась для прыжка, перехватила нож поудобнее и вопросительно посмотрела на Мартина.
Мартин покачал головой. Дождался, пока тюленоид попытается плыть дальше — и прострелил ему второй ласт.
Через пару минут, когда истекающий кровью чужак общими усилиями был вытащен на камни островка, Мартин забросил винтовку за спину, вытащил из ножен на голени кинжал и склонился над раненным. Рявкнул:
— Твой единственный шанс выжить — сказать все и немедленно!
— Ты что, сдурел, Мартин? — мрачно спросил его Клим. Приставил пистолет к дергающейся голове тюленоида и нажал на спуск.
Мартин отшатнулся, стер с лица кровавые брызги. Ему вдруг вспомнились слова девочки “вы меня убили”.
— Он был единственным свидетелем! — потянувшись к карабину, выкрикнул он. — Ты не хотел, чтобы он заговорил?
Клим вздохнул, опустил ствол пистолета в воду и поболтал, смывая кровь. Тюленоид с развороченной головой слабо подергивался на берегу. Пахло кровью и порохом.
— Он не умел говорить. Он был собакой, Мартин.
— Что?
— Ты не в курсе, кто он такой? Это животное, его зовут “кханнан”! У геддаров они вроде наших собак, разве что чуть смышленее, умеют пользоваться предметами. Ключники позволяют брать с собой прирученных животных, вот геддары и притащили кханнан на Библиотеку. На сухих мирах им не выжить, а здесь — раздолье... и рыбу ловить помогают, и с детьми играют...
Опомнившись, Мартин убрал руки от оружия. Пробормотал:
— Извини... я...
— Решил, что злой директор поселка Клим убил девочку чужими руками... ластами, — Клим сплюнул в воду. — Ладно, забыли. Мы не смогли бы его допросить, Мартин.
Мартин посмотрел на островок, где столпились вокруг неподвижной Ирочки жители. И побежал к ним — сам не понимая зачем.
Перед ним расступились. Девушка была еще жива, но умирала. Камни под ней были в крови, глаза смотрели сонно и пусто. Она дышала ртом, из которого все так же струилась кровь, во рту девушки Мартин с ужасом увидел острый конец шипа, пронзивший насквозь язык. Он присел, коснулся лба Ирины в нелепой попытке хоть как-то умерить ее смертный страх.
Но страха в глазах не было, только досада и подступающий сон — самый последний и самый крепкий.
— Пошли вон! — заорал кто-то над ухом, отгоняя любопытствующих детей. А Ирина попыталась что-то сказать... конечно же, это не вышло. На исказившемся болью лице появилось какое-то предельное, свирепое упрямство, и Мартин почувствовал слабое касание ее руки. Посмотрел на ладони девушки — те медленно, упорно, складывали букву за буквой.
Она успела произнести шесть букв и одну цифру, прежде чем руки отказались ей служить, а дыхание остановилось.
Мартин прижался ухом к груди, пытаясь услышать сердце. Тело Ирины было теплым и упругим, молодое, здоровое, красивое тело, и это казалось такой чудовищной нелепостью и несправедливостью, что Мартин отпрянул от нее, будто ошпаренный.
Ирина Полушкина, семнадцати лет, будущая гордость земной лингвистики, была мертва.
Подошел Клим, постоял, глядя на Ирину. Сказал:
— Кханнан метнул заточенный рыбий хребет. Очень твердая кость, мы сами ее используем для поделок...
— И он мог сам сделать дротик? — спросил Мартин, так и стоя на коленях рядом с мертвой девушкой.
— Легко. Ласты кханнана очень ловкие, на концах делятся на рудиментарные пальцы. Рыбу сожрал, хребет обточил о камни. Через тысячу лет это будет разумная раса... наверное.
— Зачем? — Мартин посмотрел на Клима. Обвел взглядом мрачную, молчаливую толпу. — Эти твари нападают на людей?
Клим покачал головой:
— Никогда такого не было. Никогда. Но несколько кханнан потерялись или убежали... они могли одичать...
— И напасть на девушку, стоящую в толпе людей? — Мартин засмеялся бы, не будь все так трагично. — Клим, он вел себя как наемный убийца... или как науськанный пес... неважно. Его кто-то послал!
Клим только развел руками. Пробормотал:
— Пусть нас называют фашистами, но отныне мы будем убивать любого кханнана, приблизившегося к поселку...
Мартин встал. Ему было безумно жалко девчонку. Еще никогда с ним не случалось такого чудовищного фиаско.
— Мы похороним тело, — сказал Клим. — У нас есть для этого специальный канал... тут иначе нельзя, Мартин...
Мартин кивнул. Клим помялся и добавил:
— Обычно мы делим одежду и вещи умерших между собой, все-таки ресурсов не хватает, но если ты хочешь забрать их...
— Я посмотрю ее вещи, — сказал Мартин. — Возьму что-нибудь для родителей, а остальное... — он посмотрел на босые ноги топчущейся рядом индианки. Продолжил: — Я понимаю. Поступайте согласно своим обычаям.
Смотреть на то, как люди, пусть даже искренне переживающие смерть Ирочки, станут ее раздевать, Мартину не хотелось. А еще большее отвращение внушала мысль, что это красивое тело, еще четверть часа назад вызывавшее у всех мужчин вполне одинаковые эмоции, будет сейчас беззастенчиво обнажено. Его щека еще помнило тепло девичьей груди, шокирующее тепло мертвого тела.
Мартин отошел в сторону, но не выдержал — обернулся.
Слава Богу, мужчины от Иры отошли. Остались только женщины, собравшиеся в тесный кружок. Они возились недолго — мелькнули в чьих-то руках шорты цвета хаки, беленькие трусики, выскользнула из толпы женщина с окровавленной футболкой — и стала торопливо полоскать ее в воде канала.
В голове проплыла вялая мысль, что есть в этом дележе имущества что-то от каннибализма, но Мартин слишком хорошо понимал, как трудно выжить и сохранить человеческий облик на чужой планете. Он отвернулся, присел у канала, с остервенением стал мыть руки и лицо, оттирая пучком водорослей даже не кровь — само воспоминания о живом и мертвом тепле на своей коже.
— Мартин, — к нему подошла индианка. Уже в кроссовках. Протянула на мокрой ладони жетон путешественника и цепочку с маленьким серебряным крестиком. — Это надо вернуть родителям.
— Нет, в этом надо похоронить... — начал было Мартин, глядя на крестик, но замолчал. — А, ладно. Спасибо.
— Не сердитесь на нас, — сказала индианка.
— Я не сержусь, — ответил Мартин.
Вслед за индианкой подошел Клим. Сел рядом, печально посмотрел на Мартина. Спросил:
— Она хоть что-нибудь сказала?
Мартин сбросил рюкзак, полез в боковой карман за мылом. Покачал головой:
