Генри Лайон Олди: «Мейнстрим — это фантастика»

Дмитрий Громов и Олег Ладыженский — писатели, театральные деятели и каратисты из Харькова — в представлении не нуждаются, как и рожденный ими романист Г. Л. Олди. Однако куда меньше, чем романы, известны работы Олди по теории фантастической литературы.

- Вы как-то касались проблемы определения «жанра». Получается, что и «проза», и «роман», и «эпос» — все это жанры. Однако сегодня «жанр» — это не литературоведческое, а книгоиздательское и книготорговое понятие. Оно используется для подразделения беллетристики, литературы массово востребованной, коммерческой. Деление ее на жанры есть классификация по тому приему, который привлекает массового читателя. Мелодрама привлекает сантиментами, триллер пугает и дразнит, а фантастика захватывает воображение. Прием фантастического изменения реальности используется с целью привлечения читателя, ориентированного на игру воображения — именно в таком смысле оперируют понятием «фантастический жанр» издатели и торговцы. Повода для споров здесь, кажется, нет?
Г. Л. Олди: Поводов для споров — навалом.
Во-первых, мы категорически не согласны с утверждением: «...и «проза», и «роман», и «эпос» — все это жанры.» Эпос — один из видов искусства, по Аристотелю, наряду с лирикой и драмой. А роман — действительно жанр. Так же, как и повесть, рассказ, эссе, эпопея, басня, сонет и пр. Определенное единство формы и содержания.
Далее — какая нам, писателям, разница, что считают «фантастическим жанром» издатели или книготорговцы? Кое-кто считал, что Земля плоская, и стоит на трех китах. Поэтому нам абсолютно неинтересна классификация, ориентированная на сбыт, торговлю, привлечение клиента и так далее — это не искусство, а маркетинг и бухгалтерия. Для нас фантастическое допущение, имеющее место в тексте — главный признак того, что текст относится к направлению фантастики, равноправному с иными направлениями литературы: реализмом, романтизмом и пр. Остальное — от лукавого.
- Но издатели и торговцы не придумали деление на жанры, а лишь приняли реальную ситуацию на рынке, которую определяет покупатель-читатель. Ваши читатели хотят именно фантастику и идут конкретно к полке «фантастика». Что такое феномен современной русской фантастики? Видите ли вы здесь какие-то страты, тенденции, направления? Каким видите свое место?
Г. Л. Олди: Феномен современной русской (украинской, белорусской, американской) фантастики заключается в том, что фантастика образовала определенное литературное направление. Если брать шире, привлекая фильмы, компьютерные игры, ролевое движение — субкультуру. Со своими внутренними течениями, подходами к тексту, самыми разнообразными читательскими нишами, журналами, премиями, критиками и т. д. Это направление во многом самодостаточно: и в литературном смысле (мы найдем здесь все, от дамских романов до детективов, от постмодернизма до мейнстрима), и в коммерческом (читатель фантастики обеспечивает ее существование, не требуя грантов). Да, по закону Старджона, 90% всего на свете, и фантастики в том числе — дерьмо. Но разве иначе обстоят дела в иных направлениях?
Главная тенденция, увы — воцарение «формата». Спрос диктует предложение. Имея, так сказать, имя, этому можно сопротивляться. Но, конечно, это не радует.
О своем месте мы говорить не будем. Слишком уж часто мы его меняем, это место.
- Отчего-то вызывает споры соотношение некой «большой литературы» (или «мейнстрима») и «фантастики». Понятно, что вопрос называть ли себя «фантастом», участвовать ли в тусовке «фэндома», издаваться ли в специальных книжных сериях и получать ли специальные призы — личное дело каждого писателя, использующего фантастические приемы. Однако чем объяснить, что номинальные «фантасты» пытаются затащить в свой круг иных неноминальных коллег, а те, бывает, всячески открещиваются?
Г. Л. Олди: Лично мы никого в свой круг не тащим. Поэтому нам трудно объяснять поведение гипотетических «номинальных фантастов». Мы — писатели. Пишем пьесу — драматурги. Пишем стихи — поэты. Пишем статью — публицисты. Пишем роман — прозаики. А по типологии наши книги бывают фантастические, исторические, гротесковые — да хоть эбулиореалистические, в конце концов.
Поэтому споры, кто фантаст, а кто мимо проходил, мы воспринимаем, как зряшную трату времени. Просто, к нашему большому сожалению, в определенных кругах за словом «фантаст» закрепилась дурная слава. Ну, примерно как все в штанах, а фантаст — без. Вот Булгаков не стеснялся на титульном листе рукописи «Мастера и Маргариты» написать своей рукой: «фантастический роман». И современный Бальзаку критик Шале не стеснялся назвать «Шагреневую кожу» — «фантастикой нового времени». А сейчас, выходит, одни тащат, а другие открещиваются.
А мы всего лишь тихонько цитируем Бориса Пастернака:

                        Так зреют страхи. Как он даст

                        Звезде превысить досяганье,

                        Когда он — Фауст, когда — фантаст?

                        Так начинаются цыгане.

- Чем вы лично объясняете тот факт, что авторитетные (не цеховые) литературные критики с удовольствием обращают внимание на фантастические произведения Крусанова, Сорокина, Славниковой, Быкова и некоторых других, а произведения Олди, Лукьяненко, Лукина, Зорича и многих других игнорируют?
Г. Л. Олди: Слепотой.
Снобизмом.
Страхом.
- То есть, они шарахаются от ярлыка «фантаст»? Или в поле их зрения попадают только участники определенной тусовки, к которой фантасты непричастны, потому что у них своя? Или все-таки критики ориентированы на определенный тип (уровень) литературы?
Г. Л. Олди: Фактически вы уже ответили на свой вопрос. И шарахаются от «фантаста», и видят (любят) лишь свою тусовку. Они простят «мейнстримщику» скверную композицию книги, объяснив это сотней причин. Они спишут корявый язык «эссеиста» на поток сознания. Хотя пробиваются первые ростки: нам известны диссертации, посвященные фантастике, серьезные критические и литературоведческие работы, статьи, монографии, авторы которых — доктора наук, профессоры, преподаватели филологии. Но даже многие из них — заложники традиции: «Я фантастику не читал, но осуждаю...».
- Порой кажется, что «мейнстрима», как такового, в современной русской (я русский язык, конечно, имею в виду) литературе практически не существует. «Основным потоком» должна в идеале быть такая крепкая проза «о жизни», не элитарная, но добротная, интересная всем. Так вот, таких авторов едва ли наберется десяток. Поляков, Слаповский... Козлов... Зайончковский... Прилепин... Остальные, относимые к т.н. «большой литературе», заняты претенциозными экспериментами, всегда балансирующими на грани той же фантастики. Их много — от Аксенова до Проханова, включая вашего соотечественника Андрея Куркова, они в поле зрения прессы и критики, но они каждый на особицу, их никак не назовешь «мейнстримом». Вокруг них — бескрайнее болото сентиментальной беллетристики и кровавых боевиков. Так вот, если даже судить по тиражам и востребованности, получается, что мейнстрим сейчас — это как раз фантастика (в широком смысле слова), а фантастика — это мейнстрим.
Г. Л. Олди: Полностью согласны и сами говорили это не раз в статьях, интервью, докладах и выступлениях.
- Художественная литература представляется мне стрелой, острым треугольником, направленным в читателя. В острие находится язык, именно от него зависят проникающие свойства произведения. А в углах основания заложены две составляющие автора — душа и интеллект, поражающие читателя эмоциями и мыслями. У разных авторов сила по-разному распределена между этими тремя элементами. Если язык совсем туп, удар отскакивает (хотя может оглушить), а если ничего нет в основании, пролетает насквозь («ни уму, ни сердцу»). Не кажется ли вам, что фантастика имеет смещение в сторону мысли, что это более умственная литература? Умом наших ведущих фантастов, как правило, бог не обидел. Но для эмоционального удара нужен талант, с которым в фантастику не идут, а лишь иногда заходят...
Г. Л. Олди: Нет, нам так не кажется. Нам кажется совершенно наоборот. Фантастика, как любая литература, стоит на трех китах: интеллектуальном, эмоциональном, эстетическом. Сойдутся три кита вместе — получим шедевр. Но, к сожалению, большинство нынешней фантастики апеллирует к эмоциональному восприятию читателя в его самых простейших проявлениях. Остальное не так важно. Согласно опросам читателей фантастики — «Что главное в книге?» — язык занял самое последнее место.
Уж поверьте нам, сейчас мало кого интересует, КАК написана книга. Вкус к слову — редкость. Самое важное для большинства — ЧТО там написано.
- Обращаясь к вашему творчеству мы все время находим что-то новое, и в жанре, и в антураже (от безумных миров до привычной реальности). Вы как-то классифицируете эти разные грани?
Г. Л. Олди: Классификация одна: мы терпеть не можем застывшего состояния. Да, колея — штука хлебная и удобная, там спокойно и приятно. Но нам становится скучно. И поэтому мы пишем разное и по-разному. Когда за Олдями закрепилась ниша мифотворцев, которые в декорациях различных мифологий ставят костюмированные, яркие спектакли — мы сразу же поставили задачу вырваться из сложившегося круга, ограничить «фантастичность», костюмированность текстов до минимума, на своей шкуре попробовать новые формы, новые приемы и методы. На первый план вышло осознание того, что «механизм функционирования души человеческой» — он стократ важнее луковых одежек антуража, в которые порой рядится, порой остается в штанах и рубахе, а бывает, что и торчит на площади нагишом, ежась от холода и нескромных взглядов.
Да, мы прекрасно понимали, что это снизит тиражи и отпугнет часть народа. К сожалению, есть целый ряд прекрасных собеседников — тонких, умных, чувствующих и переживающих — но им отказывает зрение, если спектакль не костюмированный. Такая вот «куриная слепота». Одень мысль в доспех или камзол, дай ей шпагу или посох - все чудесно. Но если мысль или чувство одеты, как мы с вами...
Эксперимент. Фарс, трагифарс, музыкальная драма, пьеса-одноактовка. Наряду с романами — средняя и малая форма. Поиск неожиданных (в первую очередь для нас самих) состояний, взаимоотношений, прорисовки героев... Короче, делай, что должен, и будь что будет. Мы пишем то, что хотим, и так, как хотим. Иначе у нас не получается. Лабрюйер сказал: «Книга — зеркало. Если в нее заглянет баран, трудно надеяться, что обратно выглянет ангел». Оставаться в привычных, популярных и востребованных рамках для нас значит заплесневеть, утонуть в автоштампах и почить на лаврах, покрываясь тяжкой бронзой. Это скучно. Это смерть. А мы живые люди. Для нас было, есть и останется наилучшей похвалой — письмо от неизвестного читателя, комплимент или ворчание, лишь бы оно начиналось со слов: «Как всегда, неожиданно...». И по-прежнему единственный критерий, позволяющий отдать книгу в печать — отсутствие стыда перед самими собой за сделанное. Искали, нашли — пусть другие найдут больше и лучше.
- Движение от сугубо выдуманных миров ко все более реальным — мне показалось, или есть такая тенденция?
Г. Л. Олди: Это движение — в обе стороны. И мы постоянно ходим туда-сюда. Психоделическо-фэнтезийные миры «Бездны Голодных глаз» — и историко-мифологическая реальность Древней Греции, средневекового Китая и Японии. Реалии сегодняшнего Харькова в «Тирмене», написанном в соавторстве с Андреем Валентиновым — и яркий фэнтезийный мир «Шмагии» и «Приюта героев». А теперь вот еще «космическая симфония» «Ойкумена», первая книга которой «Кукольник» недавно вышла в «ЭКСМО». И многое, многое другое.
- Я нашел в «Тирмене» ряд реминисценций из Стивена Кинга. Вы. вообще, читаете его? «Темная башня» вам знакома?
Г. Л. Олди: Кинга читаем. «Темная башня» (первые части, до превращения текста в сериал) хорошо знакома. Но лично мы Кинговских реминисценций в «Тирмене» не подразумевали. Что ж, читатель просто обязан видеть в книге свое.
- В ваших текстах, как я заметил, немаловажную роль играют самые разные песни — от Высоцкого до Щербакова. С гитарой на заставке сайта Олди изображен Олег Семенович, однако и Дмитрий, кажется, причастен к музыке? Какую роль она играет в вашем писательстве?
Г. Л. Олди: В нашем творчестве большое место занимает поэзия. В свет вышло четыре аудио-альбома «Театр Олди» (песни на наши стихи), где ряд песен исполняет Олег Ладыженский. Также вышел альбом с записью рок-оперы «Разорванный круг», где поэтический текст (на английском языке) написан Дмитрием Громовым. Есть книга «Мост над Океаном» — сборник стихов Ладыженского. Есть отдельные публикации стихов. Ряд романов пронизан поэзией — «Маг в законе», «Я возьму сам», «Песни Петера Сьлядека»...
Минус это или плюс, но с самого начала поэзия и проза смешивались в наших книгах в один коктейль. Мы так мыслим, так воспринимаем мир.
- Мы видем в ваших книгах такие темы как Смерть, Судьба, Предопределение, Конец мира. Интересно, атеисты ли вы, как большинство фантастов? Существуют ли для вас метафизические вопросы или игра с мистикой только литературный прием?
Г. Л. Олди: Мы — дзен-уклонисты.
И поэтому, смеясь, уклоняемся от зубодробительно серьезных разговоров на мистические, метафизические и религиозные темы. Все, что мы хотим сказать на эти темы, ищите в книгах. Остальное — слишком личное, чтобы рассказывать о нем в интервью.

Интервью брал Валерий Иванченко.