Сэр Г.Л.ОЛДИ: «Писатель - это человек, который много времени находится не здесь».

Человек, профессионально занимающийся сверхъестественным, не может быть не интересен. Особенно, если мистика является неотъемлемой частью его бытия, а происходящее в Украине расценивается им не иначе, как фантасмагория. Все, кто хоть слегка соприкасался с фантастикой, знают, что культовый писатель жанра сэр Генри Лайон Олди - это на самом деле два харьковских автора Олег Ладыженский и Дмитрий Громов. Будучи знакомы еще со школьной скамьи, они встретились спустя десятки лет в секции каратэ, и отныне неразлучны в своей творческой биографии. Уже многие годы закадычные друзья живут в одном подъезде, видятся по несколько раз на день и даже дают интервью под общим псевдонимом.

Интересно, а ваши жены так же дружны? Как вообще они относятся к вашему творчеству?

Если они выдержали 6 лет, пока нас не печатали, то надо ли это комментировать? Они первые наши читатели. Прошли весь путь, когда мы были еще никем и тратили кучу времени на написание книжек, которые никто не публиковал. Для нас важно их общее впечатление, ощущение текста. Да, они в хороших отношениях, но совместных романов не пишут. Обе домохозяйки. Жена-домохозяйка при муже-писателе - это не уничижительно. Просто писатель – это человек, который очень много времени находится не здесь. Он где-то там, у себя в тексте, не замечая, что надо гвоздь вбить, купить продукты, пора обедать. Это специфика профессии. А жена, как Софья Андреевна при Льве Толстом, должна прийти и сказать: «Дорогой, к тебе сегодня пожалует журналист, надень штаны - он через 15 минут появится».

Вы недавно закончили новую книгу. О чем она?

Мы уже много лет не брались за столь масштабный проект. Масштабный, как по объему, так по идее, количеству персонажей, времени, пространству, в котором происходит действие. Это роман-эпопея. Хотя события происходят в далеком будущем, мы рассматриваем вопрос космической цивилизации, где прародины-Земли никогда не было. Ойкумена населена людьми-гуманоидами, но все они эволюционировали по-разному. Не единая раса, распавшаяся на части, а принципиально иное развитие. Нам интересно было промоделировать жизненные и социальные проблемы, в которых люди при единстве облика могут отличаться не просто во мнениях, но и на уровнях физиологических и психологических реакций. Два тома "Ойкумены" уже вышли в свет; надеемся, что к концу года читатель увидит третью, заключительную книгу.

Мы живем мифами, которые называем историей. Что для вас означает реальность? Писатель-фантаст к ней стремится или наоборот пытается от нее убежать?

Реальность, как ни странно, очень проста в ощущении. Человечество же склонно воздвигать вокруг себя защитную стену мифов, прячась от сквозняка.. Тогда как жить надо проще. Не в смысле "примитивнее", а создавать собственную ойкумену, обжитое психологическое пространство. Писатель, как и любой человек, делает то же самое. Все наши книги, может быть, под каким-то другим углом зрения и с фантастическим допущением, но это преломленная воображением реальность. Другой нет. При всем старании европейская мифология не сумела выдумать кенгуру. Человек может вообразить многое, но все равно его фантазия на чем-то базируется. Поэтому убежать от реальности через фантастические романы, фильмы или компьютерные игры невозможно.

Для вас творческий акт - это страдание?

Ни в коем случае! Это восторг, радость. Существуют стереотипы, что художник обязан страдать, быть голодным, умереть от сифилиса под лестницей и тогда он настоящий творец. Чудесный поэт Афанасий Фет был успешным хозяином-помещиком, граф Алексей Толстой прожил достаточно комфортную; художник Тициан чуть ли не век творил, и если бы не чума, то еще бы лет двадцать прожил в прекрасном доме с чудесной мастерской. Отчего художник – хмурый страдалец? Почему нам трудно принять остроумного Пушкина или доброго Чуковского? Страдание - один из скверных аспектов жизни. В книгах он, как элемент творчества, безусловно, присутствует, но для того, чтобы сыграть смерть на сцене, актеру не обязательно перед этим скончаться в муках. Пожалуй, это отголоски критического реализма. Страдательный персонаж считался самым правильным: Акакий Акакиевич, Катюша Маслова, Сонечка Мармеладова... Рефлексия: «Тварь я дрожащая или право имею?». Страдание во главе угла, особенно если оно бездейственно – великая опасность. Наш обыватель - страдалец. Он считает себя главным персонажем Вселенной. Ничего не делает, только переживает и мучается, а все остальные его должны любить, на него работать, за него что-то делать, лечить, спасать. Мы с куда большим уважением относимся к великим труженикам – например, к безногим победителям Параолимпиад по лыжному спорту.

Конечно, Фет и граф Толстой – это здорово, но есть и другой список признанных творческих личностей, которых, наверное, больше?

Отчего же больше? Ситуация такая же, как среди людей любой другой профессии. Количество самоубийц, спившихся алкоголиков, наркоманов, примерно такое же, как в среднем по человечеству. Творческие люди просто на виду. Из этого иногда даже создают литературные концепции. Как фантастическое допущение в книге – вполне работает, но как реальность, данная нам в ощущении, нет. Хотя, конечно, паразитируя исключительно на страдании, проще привлечь к себе внимание и заставить себя жалеть.

Фантастика соприкасается с мистикой. Есть ли граница дозволенного, за которую писатель не должен выходить?

         Это псевдо-дозволенность базируется на усредненной общественной морали. Мещанин считает, что если он три рубля за свечку в храме заплатил, то уже купил себе и отпущение грехов. А актера, мол, надо похоронить за оградой кладбища, ибо он, подлец, сатану сыграл в «Мастере и Маргарите». В этом смысле ограничений в искусстве нет и не должно быть. Мы их привносим сами, и зачастую они абсурдные. Допустим, некий баптист убежден, что в книге нельзя писать про драконов, потому что драконы у него ассоциируются с дьяволом. Для китайца такой запрет нелеп. Творчество – это образ и подобие Божье, а значит, дозволено все, с мощной подкладкой собственного морального императива. Конечно, соприкасаться с чертовщиной страшно, писать об этом трудно, но наша профессия вообще нелегка. Надо влезать в чужую шкуру, эпоху, иногда это болезненно. Когда мы писали роман об «Одиссее», о герое, который был малость сумасшедшим, то под конец у самих чуть крыша не поехала. Но мы не любим о таких вещах говорить. Рассказывать, как ты после аботы над книгой вымотался - это своего рода вампиризм, из той же серии «пожалейте меня».

Человек впервые соприкасается с фантастикой в сновидениях. Вы берете свои сюжеты из снов?

Крайне редко. Причем не сюжеты, а какие-то эпизоды, которые идут после серьезной доработки в рассказ или занимают пару страниц романа. Хотя мы бы не стали все сверхъстественное относить к фантастике. Скажем, мистика, фольклор, фантасмагория, гротеск - это не фантастика, а отдельные области. Если ребенку приснилась Баба Яга, то он соприкоснулся с фольклором или сказкой. Если ему пригрезилось нечто, чему нет названия, но оно грозило ему удушьем, то это, возможно, мистика. В фантастику нельзя свалить все: от летающих тарелок с барабашками до Кощея Бессмертного. Не поместится! Фантастика – это вторжение сверхъестественного. Например, гиперболоид инженера Гарина на тот момент развития науки вполне сверхъестественнен. Пока не изобрели пенициллин, он был сверхъестественным. Фантастика для каждой эпохи своя. А сны – один из способов существования мозга. Мозг таким специфическим способом преломляет то, что нами накоплено в период бодрствования. Когда мы смотрим в кривое зеркало, мы же не говорим, что это фантастика, даже если нас в зеркале вытянуло по диагонали.

Настолько с точки зрения писателя-фантаста наша сегодняшняя жизнь фантасмагорична?

Более чем! Если написать об этой жизни роман и перенести его на другую планету, то на выходе мы получим очень интересную книгу. Например, ситуация, когда экономика лучше всего развивается в периоды безвластья. Фантастика? Безусловно. Или, когда народ воспринимает бесконечные политические дрязги, как мексиканский сериал. Делают ставки, с интересом наблюдают, как в 38-й раз поссорились дон Хуан с доном Педро, как дон Альварец подарил фазенду судье Кончите... Жизнь – отдельно, политическая «Санта-Барбара» -- отдельно. Не фантастика ли, когда некий студент, получая два оклада и сверхурочные, носит сначала флаг одного цвета, а потом другого? Когда мы находимся внутри гротеска, то многие вещи не замечаем. Нас радует, что все это – пена, она кипит по верхам и не затрагивает базовые принципы жизни. Если не смотреть телевизор, то в принципе можно вообще ничего не заметить. Это залог жизнеспособности общества. Кто-то очень остроумный в шутку сформулировал украинскую национальную идею: «Отцепитесь от нас все»! Мы думаем, в этом есть здоровое зерно.

Беседовал Владимир Чистилин