"Еще немножко поборемся – и украинской книги не останется вообще..."

(Интервью у Г. Л. Олди брал Евгений Кривочуприн).
Газета "Время", № 40, Украина, Харьков, 4 марта 2008 г.

-- Люди, которые сейчас заявляют «я хочу заниматься литературой» и люди, которые приходили в литературу двадцать-тридцать лет назад -- они как-то отличаются по своим склонностям, по представлению о будущей профессии? И почему?

Олег Ладыженский --  Да, отличаются. Во-первых, издаться сейчас стало намного проще, чем, скажем, пятнадцать лет тому назад. Какие-то авторы могут попытаться меня опровергнуть,  сказать -  «а вот мою рукопись не приняли», но статистика говорит об обратном. Только в фантастике -- каждый год более ста дебютов, сотня новых имен, сотня новых сольных книг (это если брать и Украину, и Россию, но многие украинские авторы печатаются именно в России). Добавьте людей, у которых вышел первый рассказ в каком-нибудь сборнике или журнале. Если "приплюсовать" тех, кто пишет в других жанрах -- приключенческие романы, исторические, сентиментальную прозу, детективы, юмор  и т.д. то счёт дебютов пойдет на тысячи. Сколько из этих дебютантов останется в литературе в конечном итоге -- это, конечно, совсем другие числа. Но издаться стало проще. И это повлияло на ситуацию.
Кроме того, писатель который сейчас идёт в литературу, более прагматичен. Он гораздо быстрее соображает, что такое гонорар, роялти, переуступка прав и т.д. Люди воспринимают писательскую профессию именно как профессию. Я не скажу, хорошо это или плохо, но это факт. И такой писатель гораздо точнее ориентирован на свою аудиторию, он понимает, что значит для него потеря части аудитории вследствие литературных экспериментов -- это потеря тиража, а она финансово наказуема.
Когда мы начинали -- всё было иначе. Таких вещей мы не понимали, главным было увидеть свой текст напечатанным, понять: нас прочитали, это да...

-- У меня сложилось впечатление, что человек, начинающий сейчас литературную карьеру должен иметь какой-то финансовый «задел» изначально» -- что бы было на что жить, пока не придёт известность, пока будет идти работа над книгой, ну, и путь отступления, если финансово книга себя не окупила.

Дмитрий Громов -- Это не совсем так. Зависит от того, зачем человек идёт в литературу. Если он пишет для себя и вдруг решает издаться, скорее волей случая --  его, при всем возможном таланте, не стоит рассматривать как именно профессионального литератора. Это, скорее, хобби.  Если же автор хочет стать профессионалом -- не только излагать письменно свои мысли и чувства, делиться ими с читателями, но и сделать литературу источником своих доходов (как ни меркантильно это звучит)... Такой путь достаточно сложен.
Даже если ты напишешь книгу, которую будет издана хорошим тиражом и будет раскупаться --  всё равно первый гонорар не будет велик. Если бы всё время работы над книгой писатель проработал, скажем, «менеджером среднего звена» -- в итоге получил бы больше (не говоря о более высокооплачиваемых профессиях). Если человек всё-таки решил заниматься литературой всерьёз, у него есть два варианта -- один постепенный, другой экстремальный. Постепенный вариант -- человек продолжает работать на  своей основной работе, потихоньку пишет в свободное время и, возможно, издаётся. Когда он становится известным (если это получилось), когда начинаются переиздания его книг (потому что жить только "с новинок" нереально), он бросает работу и становится профессиональным литератором.
Другой путь, экстремальный -- когда человек бросает всё и только пишет. На что он при этом живёт -- остаётся загадкой, разве что на прошлые сбережения. Это, конечно, очень тяжелый путь.

-- При взгляде на современных писателей, мне бросаются в глаза два лагеря (или полюса). Писатели, которые сознательно занижают планку, словно говоря «пишем так, чтоб  как можно больше людей понимало, другого не желаем» -- и те кто считают, что мол «народ» их всё равно не поймёт, пишут подчёркнуто усложнено, для «особо продвинутых» читателей. Вы, кажется, избрали какой-то третий путь. Ваши романы не назовёшь простыми (тем более -- упрощёнными), но аудитория ваша -- огромна, а от книг не веет снобизмом.

О.Л. -- Истина всегда посередине, а крайности  по определению маргинальны -- причём любые крайности. Сколько бы человек не заявлял:  «Я пишу для высоколобых эстетов, другие меня не поймут!» -- всегда найдётся больший, чем он, умник, для которого именно эти тексты будут «попсой». Это безнадёжно. Точно также,  если писатель даёт себе установку: «Мой читатель глуп и хочет расслабиться после работы. Дам-ка я ему море крови, Конана-варвара и рыжеволосую любовь...» -- он тоже может промахнуться, и оказаться непонятным для избранной аудитории.
Мы всегда писали то, что нам интересно, не смущаясь вопросом, поймёт это читатель или нет. Но при этом мы читателя уважаем -- будь то профессор физики из университета, или 16-летний подросток из 36-й школы. Читатель очень хорошо чувствует, уважают его или держат за жвачную скотину.
Д.Г. -- С одной стороны, как правильно сказал Олег, мы пишем то, что нам нравится и так, как нам хотелось бы это написать. С другой стороны -- когда мы работаем над текстом, мы стараемся, чтобы это было интересно; не просто делимся с читателем своими мыслями и чувствами, но и следим за интригой, напряженностью событий... Пытаемся удержаться между этими двумя полюсами -- увлекательность и глубина; соблюдать паритет. Иначе будет либо скучно, либо тупо.

-- Давным-давно идут дискуссии о нравственной роли литературы. Одни объясняли «что такое хорошо и что такое плохо» и считали, что именно так надо делать,  другие говорили, как Оскар Уайльд «нет книг нравственных или безнравственных -- есть книги хорошо и плохо написанные». А какова ваша позиция по этому вопросу?

О.Л. --В искусстве всегда очень легко скатиться в морализаторство (причём не только в литературе). Из каждого произведения можно вынести свою мораль -- делай так, не делай этак. В театре есть похожее амплуа «резонёра». Либо можно впасть в другую крайность и описывать сплошную "мерзость бытия", заявляя: "Но я же это делаю высокохудожественно! Для искусства нет запретных тем..."
Всё это должно быть не просто так, а «зачем-то». И мораль, и брутальность должны быть средствами, а не целью. Только тогда произведение будет по-настоящзему художественным.

-- Скажите, какие книги читают писатели -- вот вы, например? Вы «учитесь писать», когда читаете других авторов?

О.Л. --Во-первых, мы читаем просто ради удовольствия. Выбираем литературу согласно нашим вкусам и читаем просто «для себя». Конечно, мы можем при этом обратить внимание на какие-то профессиональные детали -- ходы сюжета, стиль... Нам интересно, что умеет наш коллега. Но всё же читать книгу мы начинаем не для этого.
Есть литература специальная, которую мы открываем для  поиска каких-то конкретных сведений -- но это уже другое дело.

-- Вы живёте в Украине всю жизнь, но издаётесь преимущественно в России, насколько я знаю. Почему так получилось?

Д.Г. --Это не принципиальный выбор. Мы с удовольствием издавались бы в Украине, более того, мы и издаёмся (в том числе на украинском языке). Но больше мы издаёмся действительно в России, по банальным причинам -- российские издательства крепче стоят на ногах, у них выше тиражи, шире сеть, больше читателей. В издательстве «Фолио» у нас в 90-х вышло две книги, потом они закрыли свои серии по фантастике, а московское «Эксмо» предложило издать наши книги --  почему бы мы стали отказываться? В итоге так и сложилось...
О.Л. -- Не хочется о грустном. Но в России несколько лет назад государство дало книжной промышленности подняться как бизнесу. Они получили ряд льгот -- по налогам, типографии, полиграфматериалам. Издательства встали на ноги, и получился жизнеспособный бизнес. У нас же год за годом вместо бизнеса идёт «борьба за украинскую книгу». Мы еще немножко поборемся -- и её вообще не останется. У нас издательства во многом до сих пор живут в 70-х гг. прошлого века -- они не знают, как составляются удобные и краткие договора, они не знают, как быстро продавать книги, они иногда верстают эти книги в таких программах, которые, наверно, и в Занзибаре уже не используют...
Наши книги выходят в Украине мизерными тиражами. Они странно идут к читателю: книги вышли в Киеве, а в магазинах Харькова их нет. Нас в Польше издают бОльшим тиражом,  чем дома. А Союз писателей Украины с упорством, достойным лучшего применения, продолжает отказывать в членстве популярным украинским писателям. Нам три года голову морочили, пока, наконец, окончательно не отказали -- так и не объяснив внятно причину. Нет, при личной беседе сказали: слишком много у вас книг, не на том языке пишете, значит, не годитесь... Отказали Зоричам, Русанову, даже не стали подавать заявление Валентинов, Бессонов, другие наши коллеги.
По сути, мы отдаём книжный рынок. Писатели всё равно найдут себе место -- но они станут членами Российского союза писателей, американской ассоциации русскоязычных писателей, израильской, германской и т. д. Хочется сказать -- да что ж вы делаете?! Но слышать нас не хотят.

-- А может ли вообще прожить «писатель-одиночка» -- если он сам игнорирует все литературные организации и писательские профсоюзы?

О.Л. --Ну, мы же живём? А какую пользу приносят такие организации? Именно конкретную, ощутимую пользу? Дачи распределяют? Гранты? С коллегами мы и так чудесно общаемся - и «вживую» и по интернету, по разному.
Д.Г. --Мы в своё время подали заявление в Союз писателей с одной-единственной целью -- получить удостоверение, что мы не безработные. Иначе -- вот этот шкаф, заставленный изданными книгами, все наши международные премии, награды, титул лучших писателей-фантастов Европы за 2006 г., договора, уплаченные с книг налоги -- никого не волнуют. Документ есть? Нет? Пиши --безработный.
Общение с коллегами интересно и полезно, мы люди общительные. Но в профессиональном смысле писателю, по большому счёту,  нужен не профсоюз. А читатель и издатель. Этого вполне достаточно.