интервью газете "НГ Экслибрис":

Цитата
*Традиции Гоголя живут и местами побеждают*
/Дмитрий Громов и Олег Ладыженский находят следы «химерной прозы» в
произведениях современных украинских писателей/

Николай Васильевич Гоголь — фигура многогранная. Он сам себя называл
фантастом, хотя сейчас ни один уважающий себя серьезный писатель так не
назовется. Почему это случилось? Живы ли традиции Гоголя? И если живы,
то в ком? Чем отличается украинская фантастика и литература вообще от
российской? Обо всем этом мы беседовали в канун 200-летия Гоголя с
популярными писателями из Харькова.

— Насколько я понимаю у вас в издательской жизни назрел новый этап?

Олег Ладыженский: Да нет… Не совсем так. Просто у нас открывается еще
одна серия книг, но на их обложках вместо псевдонима будут стоять наши
настоящие фамилии.

— Вы отказываетесь от уже привычного всем псевдонима — Генри Лайон Олди?

О.Л.: Да нет. Мы как были Олди, так, похоже, и останемся навсегда…

Дмитрий Громов: Более того, параллельно начинает выходить новая серия, в
которой мы будем выступать как Олди.

О.Л.: Новая серия открывается нашими старыми романами «Пасынки Восьмой
Заповеди» и «Мессия зачищает диск». Эти произведения были первыми,
которые вышли в Москве. За это время они неоднократно переиздавались. У
всех наших старых читателей эти романы уже есть. Новая серия открывается
для того, чтобы расширить контингент читателей. Например, есть люди,
которые не покупают книг в ярких обложках, — поэтому разрабатывался
более строгий, интеллигентный стиль серийного оформления. Есть много
людей, которые не берут книг иностранных авторов — просто машинально
проходят мимо. Многие люди принципиально не читают книг, выходящих под
грифом фантастики, потому что знают, что это плохая литература. Вот ко
всем этим людям мы и хотели бы обратиться — может быть, им наши книги
покажутся интересными!

— В начале 90-х вы взяли себе иностранный псевдоним, потому что тогда не
покупали книги с русскими именами… А теперь все наоборот?

О.Л.: И да, и нет… Просто наша первая публикация оказалась в одном
сборнике с Клиффордом Саймаком, Робертом Говардом и Генри Каттнером —
как-то сама собой возникла идея иноязычного псевдонима. А потом он
закрепился.

Д.Г.: Кроме того, хотелось как-то сократить наши имена: Дмитрий Громов и
Олег Ладыженский ни с первого, ни со второго раза не запомнишь… Сначала
мы были просто «Г.Л.Олди».

— То есть Громов, Ладыженский, Олег, Дима… А не кажется ли вам, что вся
эта затея с новой серией — это практическое воплощение глубокого
кризиса, происходящего в российской фантастике, когда все это
направление оказывается скомпрометированным в глазах интеллигентных
читателей?

О.Л.: Кажется…

— Само слово «фантастика» становится каким-то «неприличным», не принятым
в обществе…

О.Л.: Не становится, а уже стало. С 1995 по 2001 год мы,
писатели-фантасты, сделали все, что было в наших силах, чтобы фантастика
была признана как литература, и к концу этого срока по ней стали писать
не только курсовые, но и диссертационные работы. А с 2001 по 2007-й,
наоборот, сделали все возможное, чтобы уйти в обратную сторону. Теперь
фантастика превратилась из литературы в развлекательную индустрию, а она
уже ориентируется не на читателя, а на потребителя. Это разные
категории! Читатель способен прилагать усилия для проникновения в текст,
потребителю это просто не нужно, он хочет отдохнуть!

— А не парадоксальна ли, по-вашему, сама ситуация, при которой автор
сначала должен зарекомендовать себя в этой самой индустрии, чтобы потом
самовыражаться в литературе, издаваться в солидных обложках и под своими
именами? Произведения многих авторов просто подгоняются под серии,
устраняется все авторское, яркое, смелое…

Д.Г.: Это, конечно, проблема, но она решаема. Мы всегда воевали с
редактурой и с переделками текстов, и теперь наши книги выходят в
авторской редакции.

О.Л.: Действительно, среди молодых фантастов есть мнение, что необходимо
сначала написать шесть-семь развлекательных боевичков, а потом можно
садиться за серьезную книгу. Однако я не знаю ни одного примера, чтобы
кто-то при таком раскладе написал шедевр.

— Так что же делать молодому фантасту, который не хочет участвовать в
«индустрии развлечений», а хочет писать литературу?

О.Л.: Драться! Нас же тоже шесть лет не печатали.

Д.Г.: А сейчас, если молодого автора два года не печатают, для него уже
трагедия. А то, что при советской власти людей по 20 лет не печатали,
это уже в голове не укладывается.

О.Л.: Развлекательного чтива уже навалом, его берут из интернета, из
самиздата… А вот если такой молодой автор пробьется — это необязательно,
но шанс у него есть, — то он уже не будет зависеть от колебаний рынка,
потому что будет иметь своего читателя. Может быть, у него не будет
бешеных тиражей, но зато будет добрая репутация.

— Что сейчас происходит с литературой в Украине? Вот вы пишете по-русски
— вы котируетесь у себя на родине?

Д.Г.: Мы оба — билингвы. Иногда посмотришь фильм — и не помнишь, на
каком языке он был.

О.Л.: И мы, если надо, переводим свои произведения на украинский. Мы —
котируемся на родине. Если не брать кучку националистических маргиналов,
которых хватает в любой стране, то в целом отношение к авторам, пишущим
на русском, нормальное — и в обществе, и в ветвях власти, и на книжном
рынке. Кроме того, мы выходим и на украинском языке.

— Но это потому, что вы уже больше десяти лет выходите в России…

О.Л.: Это потому, что мы известные авторы…

Д.Г.: Если бы мы печатались в Штатах, нас тоже переводили бы…

О.Л.: Кроме того, мы же проводим фестиваль фантастики «Звездный мост»,
участвуем в работе целого ряда комиссий. К нам с удовольствием
обращаются, например, для того, чтобы мы вошли в состав жюри
всеукраинского конкурса рассказов…

Д.Г.: Причем не фантастических, а рассказов вообще!

— А вот мне как раз показалось, что в Украине нет такой жесткой межи
между фантастикой и мейнстримом, как в России… Очень много авторов,
которые вполне комфортно балансируют между этими направлениями… Взять
хотя бы Андрея Куркова…

О.Л.: Добавьте Юрия Андруховича… Да, многие… Наверное, да…

Д.Г.: Если быть точным, такая межа, наверное, все-таки есть, но она
более размыта. Если не брать группы совсем уже замшелых ортодоксов из
Спилкы пысьмэнныкив…

О.Л.: …Союза писателей…

Д.Г.: …которых, во-первых, не так много, во-вторых, становится все
меньше в силу их возраста, то отношение к этому разделению на
направления очень спокойное. Дело в том, что в Украине есть такое
понятие, как «химерная проза». Она придумана не сейчас…

О.Л.: Это давняя литературная традиция. Самый яркий пример — Гоголь. Но
она была развита и до него. Например, Михаил Коцюбинский…

Д.Г.: Химерная проза — это нечто на грани между фантастикой,
фантасмагорией, реализмом, притчей. Она вписала в себя множество
направлений. Но это — что-то совершенно отдельное. Это направление
близко в барокко, но не совсем…

— Но в России ведь тоже были и Осип Сенковский, и Владимир Одоевский…

Д.Г.: Так вот в Украине эта гоголевская и догоголевская традиция
сохранилась и по сей день…

О.Л.: И вот она существует сейчас, но без уничижительного титула
«фантастика». К авторам, работающим в этом направлении, относятся с
уважением…

Д.Г.: К примеру, есть писатель Юрий Винничук. Вот — чистый представитель
химерной прозы, последователь Гоголя и Коцюбинского. Его и фантасты, и
мейнстримовцы считают своим!

— Боюсь, что в России подобного автора не приняли бы ни те, ни те…

Д.Г.: А тут совсем другая история: его приглашают на конвенты фантастов
и вручают премии за лучшее произведение на украинском языке, его
привечают и на общелитературных мероприятиях. Никому даже не приходит в
голову сказать: «Он пошел в фантасты!» или «Он продался мейнстриму!»

— Почему же в России произошел этот раскол? Может быть, виноват
Виссарион Белинский, который назвал Гоголя автором натуральных очерков,
не признав в нем фантаста?

Д.Г.: В отличие от Белинского сам Гоголь считал свои произведения
фантастикой. Он в статье ругал барона Брамбеуса за то, что тот пишет
фантастику «очень скверно», а надо — хорошо, как он сам, Гоголь…

О.Л.: Мы когда-то исследовали этот феномен, причем в мировом масштабе.
Когда фантастика начала выходить из романтизма, то ее критики хвалили.
Вальтер Скотт главным фантастом называл Гофмана. Критики, современные
Бальзаку, назвали его «Шагреневую кожу» фантастикой. Достоевский назвал
«Пиковую даму» Пушкина «лучшим фантастическим произведением», причем
образцом фантастики! По-настоящему презрительное отношение к фантастике
началось уже при советской власти — после Первого съезда Союза
писателей. Там было принято решение, что фантастика — это «литература
для детей и юношества, призванная пропагандировать достижения
научно-технического прогресса и призывать молодежь к вступлению во
втузы». Все! После этого какой же уважающий себя писатель будет писать
фантастику! А Гоголь был из фантастов выписан. А на все направление был
повешен ярлык недолитературы…

Д.Г.: А вот почему этого не произошло в Украине — вопрос… Может быть,
потому, что у нас страна поменьше и делить в ней нечего. Потому что
языковое пространство у нас, считай, одно; литература тоже, считай, одна…

О.Л.: Делиться на фантастов и нефантастов так же глупо, как рвать на
части Гоголя и Булгакова — спорить, чьи это писатели: русские или
украинские…

Д.Г.: Есть литература и нелитература. А в какой стране живешь, на каком
языке пишешь и к какому формальному направлению принадлежишь — неважно.
Общий массив литературы в Украине значительно меньше, чем в России,
поэтому — куда его еще делить.

— Значит, традиции Гоголя в украинской литературе по-прежнему сильны?

Д.Г.: Да, традиции Гоголя живут и местами даже побеждают!

О.Л.: А это даже видно на примере наших коллег-фантастов. Кого из
украинцев ни возьми: Марина и Сергей Дяченко, Андрей Валентинов, Андрей
Дашков, Владимир Свержин — в творчестве каждого из них есть элемент этой
химерной прозы.

Д.Г.: Даже у автора космических опер Алексея Бессонова это проскакивает.

О.Л.: У всех этих авторов никогда не поймешь — то ли это исторический
роман, то ли это фантастика, то ли это триллер. У каждого произведения,
как у дракона, три головы… Что это, как не наследие Гоголя и этой самой
химерной прозы?