МЕЧ ПРОТИВ НЕБА

 Знаете, как начинаются сказки?
   Правильно -- "жили-были" или "давным-давно"... Начну и я.
  Давным-давно, лет пять тому назад, что в наших условиях весьма немало, мне принесли увесистую папку, плотно набитую страницами с бледным, едва различимым машинописным текстом.
  -- Не скажу, кто автор,-- хитро усмехнулся владелец папки,-- но очень рекомендую. Рискуя испортить зрение, я не смог остановиться, пока не прочитал все от начала до конца.
  "Это подпольный перевод раннего Желязны," -- уверенно решил я.
  "Гаррисон!" -- не менее уверенно заявил мой коллега, которому я подсунул загадочную папку на следующий день.
  "Эх вы, знатоки! -- воскликнул владелец папки, когда мы поделились с ним своими предположениями.-- Это же Генри Лайон Олди!"
И сунул нам под нос извлеченную из кармана биографическую справку. Не удержусь, чтобы не процитировать:
  "...Генри Лайон Олди родился в Англии, в маленьком городке Вестон-Супер-Мэр, двадцать седьмого марта 1945-го года. В 1947-м году отец будущего писателя, миссионер церкви Св. Патрика, переезжает вместе с семьей в Британский протекторат в центральном районе Гималаев -- в княжество Бутан. В связи с дальнейшей оккупацией Тибета китайской армией вся семья была интернирована в район Южной Монголии, откуда вместе с опиумным караваном, после длительных мытарств, попала в Пакистан. В результате происшедших событий неудавшийся миссионер проникается идеями буддизма направления "Махаяна"..."
  Я был невероятно заинтригован -- еще бы, неизвестная мне звезда мировой фантастики! -- и при первой же возможности предложил прочесть сию таинственную рукопись моим друзьям: Дмитрию Громову и Олегу Ладыженскому. И вот тут-то выяснилось, что потрясший меня роман коренного англичанина Генри Лайона Олди "Живущий в последний раз" Громовым и Ладыженским уже прочитан; причем давным-давно, как и положено в хорошей сказке. Согласитесь, что трудно не прочесть то, что сам же и написал.
  А реальный Генри Лайон Олди родился отнюдь не на берегах туманного Альбиона, а в первой столице Украины городе Харькове путем кесаревого сечения настоящих имен и фамилий авторов: Г(ромов)енри Ла(дыженский)йон ОЛ(ег)ДИ(ма). Как удачно выразился один из искренних почитателей творчества сэра Олди, приславший письмо из вечного города Иерусалима: "...видимо, пришла пора и Харькову, а то и про Назарет говорили, что ничего толкового из него выйти не может."
  Но время не стоит на месте, "давным-давно" незаметно переросло в "сегодня", повести и романы Генри Лайона Олди успели прочно обосноваться в умах читателей и на книжных полках, а также в номинациях престижных литературных премий -- таких, как "Великое кольцо", "Бронзовая улитка", "Интерпресскон", "Странник" и т. д.; Громову и Ладыженскому были вручены премии "Старт-94" и "Фанкон-95", а по романам "Живущий в последний раз" и "Сумерки мира" поклонниками творчества Олди (которые сами себя не то в шутку, не то всерьез называют "Об-Олделыми") были проведены ролевые игры.
  Но роман "Путь Меча", издание которого Вы держите сейчас в руках -- это несомненно новый качественный этап в творчестве Генри Лайона Олди, в творчестве Дмитрия Громова и Олега Ладыженского. На мой взгляд, этот роман вообще не имеет аналогов в мировой литературе.
  О чем книга? О мечах... А что такое, простите, меч? "Боевое колющее или рубящее оружие, имеющее клинок, изготовленное из бронзы или железа. Также знак престижа." (конец цитаты из археологического словаря). Увы, так уж сложилась история беспокойного рода человеческого, что меч в ней играл всегда едва ли не центральную роль. Три с половиной тысячи лет меч изо дня в день служил самым универсальным и совершенным оружием, служил настолько долго и честно, что стал метафорой и символом войны и воина. "Меч -- душа воина". Умри, лучше не скажешь. Холодный клинок на Востоке и на Западе олицетворял божественный суд и божественную справедливость -- не случайно воин мог потребовать высшего суда -- поединка, исход которого был окончательным и обжалованию не подлежал. И вот тут для нас, господа читатели конца второго тысячелетия, вместе со многими заблуждениями и предрассудками прошлого благополучно подзабывших и истины, оплаченные кровью и жизнями наших предков, начинаются вопросы... Когда человек становится воином? Когда берет в руки меч? Или нет? А ведь заповеди гласят: "Не убий!" -- но воин убивает... Так что же, он нарушает божий закон?! Значит, меч -- зло? Но почему же нас до сих пор гипнотически влечет к этому сверкающему злу? Вопросы, вопросы...
  Для начала обратимся к старинной японской притче о мече оружейника Масамунэ и мече оружейника Мурамасы, двух мастеров, ни один из которых не мог превзойти другого. Когда оба соперничающих клинка вонзили в дно горного ручья, то все плывущие по течению листья, прикасавшиеся к мечу Мурамасы, оказывались рассечены пополам; листья же, плывущие к мечу Масамунэ, огибали его в страхе и оставались целы.
Две ипостаси меча, две ипостаси пути -- путь разрушения и путь мира. Кстати, одна из школ каратэ так и называется -- "путь мира", по-японски "вадо-рю". Что же произойдет, если разграничить эти ипостаси? В романе это, с одной стороны, дикая Шулма, вся культура которой -- гимн мечу разрушения, мечу разящему; с другой стороны, тысячелетний Кабир -- искреннее, глубинное возвеличивание меча мира.
В средневековой Европе произошло почти то же самое, когда меч разделился на карающий клинок палача и защищающую честь и достоинство шпагу. А в романе, в рожденном фантазией авторов Кабире -- впрочем, посмотрите на карту -- не напомнит ли она Вам карту нашей с вами Земли? -- мечи, копья, алебарды, и любое другое холодное оружие, обладая разумом, успело создать целую цивилизацию Блистающих, где людям отводится роль Придатков, подобная роли благородных породистых... скаковых лошадей, которыми можно гордиться, на которых можно выигрывать скачки, но кому придет в голову вести с лошадью светские беседы?!
Так мы и встретим с первых страниц Чэна Анкора, веселого молодого человека, в меру -- поэта, в меру -- романтика, в меру -- гуляку и мастера-фехтовальщика; так мы и встретим Мэйланьского Единорога, прямого меча (да-да, именно "прямого меча", потому что именно так обращаются к одушевленным существам, и я отнюдь не путаю падежи), в меру -- поэта, в меру -- романтика, в меру -- гуляку и мастера Бесед, как между Блистающими называются поединки. Название это вполне уместно, потому что в Кабире уже восемь веков не льется кровь -- ибо глупо портить Придатков-людей, как глупо убивать чужих породистых лошадей или собак.
Но насильственная смерть приходит на тихие улицы Кабира -- и жизнь заставляет Чэна Анкора и его меч делать выбор.
  Как же я завидую тебе, читатель -- тебе только предстоит проехать от белостенного Кабира до степей Шулмы, тебе еще только предстоит знакомство с шутом Друдлом Муздрым, с кузнецом Кобланом Железнолапым, с двуручным эспадоном Гвенилем, с простоватым копьем Чыдой и взыскующей власти обоюдоострой Чинкуэдой, Змеей Шэн! Еще одна особенность романа "Путь Меча", о которой следовало бы поговорить. Все в нем рельефно -- вещь и тень, меч и человек, событие и суть, правда и неправда. Не случайно в фантасмагорической биографии Генри Лайона Олди появились строки о влиянии идей буддизма на его творчество -- авторы и не скрывают своей приверженности к этой философской концепции. А один из главных принципов Дзэн -- будь в том, что делаешь. То есть -- искренность. Поэтому если писать -- то так, чтоб верили. А иначе разгуливают по страницам нашей и ненашей фантастики герои из "нержавеющей стали", расплодившиеся, аки крысы! И выделывают оные герои такое, для чего нужно, пользуясь словами тех же Громова и Ладыженского, "шесть ног и руку -- одну, зато с восемью суставами." И хочется воскликнуть, подобно Станиславскому: "Не верю!" А здесь -- веришь.
"...и три сабли, брызжа искрами, скрещиваются в том месте, где только что было, не могло не быть плечо проклятого Мо-о аракчи, и в миг их соприкосновения они еще успевают увидеть мелькнувшее рядом предплечье Чэна в кованом наруче работы старых кабирских мастеров, к которому прижался Дзюттэ Обломок, шут, забывший о шутках -- лязг, визг, и я подхватываю одну из сабель на лету, как подхватывал Эмрах ит-Башшар Кунду Вонг, и отправляю за пределы нашей Беседы... Затопчут ведь, глупая!" Потому что так и есть. Потому что авторы пишут большей частью о том, что знают сами, и знают хорошо. Много исписано страниц о махании руками и разнообразными предметами, много Конанов-Арнольдов вертят двуручный меч, как гимнастическую палку -- а много ли авторов пробовали делать это сами?!
Эти -- пробовали, и очень основательно. Потому что Олег Ладыженский вот уже полтора десятка лет занимается одной из классических школ каратэ-до -- Годзю-рю. И честно заработал свой черный пояс и всякие "корочки" с международными категориями и классификациями -- которые, в отличие от пояса, так ни разу и не достал с тех пор из тумбочки. И не одна сотня его учеников, включая и Вашего покорного автора этих строк, кланяется ему в начале и конце тренировок. В том числе и те, кто сам успел за это время повязать черный пояс и воспитать собственных учеников.
И не последнее место в выяснении, что же все-таки чувствует строй панцирной пехоты при атаке орды кочевников, сыграло серьезное увлечение Дмитрия Громова (тоже занимающегося Годзю-рю с 1985-го года) историческими реконструкциями и историческими ролевыми играми. Я прекрасно помню свои длительные дискуссии с Дмитрием о тактике ведения боя и традиционном вооружении тех же кочевников, о связи атакующего оружия с доспехом и их возможных сочетаниях, о разнице и сходстве в технике владения самурайским мечом-катаной и европейским эспадоном, и о многом другом -- в стремлении выяснить, как это происходит на самом деле, добиться максимально возможной искренности. И не случайно Олег Ладыженский (по профессии -- театральный режиссер) на репетициях до оскомины в зубах выяснял у актеров: "А как движется солдат? А стражник? А проститутка? А как она говорит?!" Так в жизни создавались пластические образы будущих героев книг. Более того, так родился многочасовый спектакль "Трудно быть богом", по одноименному роману братьев Стругацких. И опять соавторы действовали вместе: писал инсценировку и ставил спектакль Олег Ладыженский, а Дмитрий Громов играл незабвенного разбойничка Вагу Колесо, переодеваясь в эпизодах в серую штурмовую форму. И после финального занавеса и заключительных аккордов "Аве Мария" Джузеппе Каччини в зале еще долго царила мертвая тишина, прежде чем начались аплодисменты... Многие бы рискнули поставить "Трудно быть богом", что называется, "на театре"? А они -- рискнули.
  И, опять же, Ладыженский и Громов на мой взгляд выгодно отличаются от многих, потому что гораздо заметнее влияние на них ВСЕЙ мировой литературы в самых разных ее проявлениях, и весьма прочен культурный слой, на котором строится литературная канва их произведений. А это дает "простор для маневра", позволяя говорить с читателями разными языками: от иронично-восточного диалекта и певучего сказа до изящной игры в пост-модерн. Вот, дескать, смотрите -- как это в мировой литературе, а как -- у нас! И, безусловно, "производит глубокое..." эрудиция авторов, свободно разговаривающих в своих романах то языком Конфуция, то Омара Хайяма, а то и скандинавских саг или какого-нибудь "Нюргун Боотура Стремительного". Или просто реконструирующих нечто совсем иное, стоящее как бы "до всего" -- первоисточник мифа, легенд и суеверий... Право же, это нечасто встречается в современной фантастике, усиленно подменяющей реализм унылыми признаками быта или создающей уж совсем стерильно-отвлеченное действо.
Может быть, именно поэтому в рецензии одного из редакторов некогда уважаемых государственных издательств (фамилию позвольте опустить), после сравнения удивленных авторов с Достоевским и почему-то с Шопенгауэром, был вынесен вердикт: "Роман элитарен. А посему плохо укладывается в ложе изданий, рассчитанных на 1ОО-тысячный тираж и коммерческую цену."
  Да, согласен, Дмитрий Громов и Олег Ладыженский плохо укладываются в прокрустово ложе псевдокоммерческих изданий. А мы с Вами, дорогой читатель, мы с Вами в него хорошо укладываемся?! Не жмет?..
  Тогда разрешите откланяться и оставить Вас один на один с романом Генри Лайона Олди "Путь Меча".
  От рукояти -- в бесконечность.