- Скажите, а как вам нравится эта Водяная Крыса?- осведомилась Утка,
приплывая обратно...
- Боюсь, она на меня обиделась, - ответила Коноплянка. - Понимаете, я
рассказала ей историю с моралью.
- Что вы, это опасное дело! - сказала Утка. И я с ней вполне согласен.
Оскар Уайльд, "Преданный друг"

"Хотите банальность? Жизнь человеческая - музыка. И вовсе не оттого, что некий Петер Сьлядек буйнопомешан на этом бесполезном и неприбыльном деле. Что нам Петер, что мы Петеру, как по сходному случаю восклицал один датчанин королевских кровей! Истинно говорим вам: вслушайтесь и уверуйте".

Жизнь человеческая, положенная на музыку... Музыка, положенная на человеческую жизнь? Рассказы, обрамленные стихами... Стихи, притворяющиеся рассказами? Баяны, филиды, менестрели - предки твои, человек пишущий. Не по Дарвину, по духу. Что было важнее для них - человек, жизнь, история, песня? Все разом? А сердце не надорвется? Не надрывается. Простачье сердце, от глупости своей, вместить может многое, и судьбы людские в сердце том отпечатываются не сильнее, чем вехи на дороге - бесконечной дороге бродячего музыканта. Или сильнее? Тогда как же велико оно, это сердце простое человеческое? Кто знает...
Ходит по дорогам странного мира бродяга-музыкант. Кафтан на нем заплатан, в желудке пусто частенько, и лютня старенькая, и не нужен он никому на всем огромном белом свете, в общем-то. Петер Сьлядек, простачок-подорожник. Что у простачка за душой? Песни в голове, умение в пальцах - да и все. Ни судьбы своей, ни жизни, ни чаяний больших. Может, оттого так просто поделиться с таким вот СВОЕЙ судьбой, СВОЕЙ жизнью, СВОИМИ чаяньями? Может, потому и делятся в охотку? И выходит из-под пальцев бродяги Петера новая песня. Новая история жизни. Без умысла слушает простак - говорят, вот и слушает. Не ему, простаку, спрашивать, что и зачем. И песни без умысла выходят. Одна за другой, жизнь за жизнью, вплетаются они в вечную дорогу Петера, связываются в одну, бесконечную судьбу, соединенную из чужих судеб. Своей Бог не дал - зато даром наделил: чужие судьбы в музыку и слова превращать. Дар, в общем-то, тоже не ахти, но не ему, простаку, большего желать. Авось и такой сгодится. Авось и под!
фартит еще...
На дороге жизни никогда не знаешь, где Фарт вывернет из-за угла. Фарт большой, Фарт желанный. Все о нем мечтают, и каждый о своем грезит. И сапожник с мельником, и кардинал с маршалом, вечером к подушке голову преклоняя, хоть разок да подумают: а вот как завтра судьба Фарт подкинет, и все у меня совсем по-другому заладится. А судьба - она девица строптивая, но для виду только: позовешь ласково, поманишь глазом влюбленным, и побежит за тобой, и все тебе отдаст без сожаления. Знать бы только заранее, какое оно - это все. А то и до беды недалеко.

"...Говорит, дом у его в каком-то Гульденберге. Знатный, мол, дом: два этажа, флигель...
...Тогда Петер Сьлядек кивнет на ребятишек:
- Твои?
- Не-а, - пожмет грузными плечами Пьеркин, раньше молодой, а теперь Старина.
- Чьи тогда?
- Ее, - тоглстая рука укажет на кристу, а потом ткнет в сторону за поворот дороги. - И его. Юргеновы мальцы...
- А что ж к себе не забирает? В дом с флигелем?
- Дурит, наверное. Или не хочет. Говорит: желаю, чтоб мои детишки здесь рождались. Только не фартит ему: как дите родится, так к вечеру помирает. Криста уж рожать замаялась. Только эти вот и живы, пострелята..."

Фарт большой, Фарт обманный. А может, и не бывает его вовсе? Не бывает, и правду мудрецы говорят. Что ежели прибыло где - то в другом месте ту же и убыло, и не знаешь никогда, как эта убыль тебе обернется. И странно в один день глянет на тебя судьба-любовница. Странно... страшно? И правду говорят попы-святоши, что не отличить человеку в жизненной круговерти, где Бог, а где Дьявол, и ухо востро должно быть, и не семь, а все сто раз к ряду отмерить будет не лишним... Кто знает? Уж точно не простак-подорожник, лютнист-музыкант. Ему-то что? Лишь бы ужин был, и голову приткнуть где, и песен чтобы не отняли. Без песен - никак, а остальное - к чему остальное? Потому и обходит Фарт стороной Петера, и судьба у него в любовницах не ходила, да и вряд ли польстится когда на бродягу-бандуриста... Только мелькают, мелькают как вехи мимо чужие жизни, лица любовников прекрасной Фортуны, ведьмы-Судьбы. Несчастные лица. А и может хорошо оно - с судьбой не заигрывать? В желудке пусто - зато и на ду!
ше легко. А когда на душе легко - и песня легко получается. А что еще музыканту-подорожнику надобно? Да и стоит ли ему большего хотеть? Не им чета, судьбою обласканным...

* * *

Рассказы, нанизанные на дорогу - один за одним, один за одним, перебираются как струны лютни: все разноголосые, и каждая сама по себе хороша - ан в мелодию только вместе сложатся... Рассказы ли? Может, песни все же? Притчи? Сказки? И не рассказы, а один большой рассказ длинною почти в жизнь... длинною в дорогу, у которой, как известно, начала и конца нет.
Как всегда, собираем мозаику. На этот раз новую. Собираем много жизней и складываем их в одну в самом конце. Или наоброт: дергаем из одной жизни минутки, чтобы создать множество других... Но в конце все одно сходится воедино. На струны лютни, на пальцы лютниста. Петер Сьлядек - это дорога, или дорога - это Петер Сьлядек? То, что все время меняется и всегда неизменно, то, что так просто и так сложно...
Дорога, нанизанная на рассказы... Они все разные и каждый непохож на другой. Пропустить ни одного нельзя - не сложится мозаики в конце. Но можно выбрать один больше всего по душе. Или больше всего похожий на вашу жизнь. На вашу дорогу. И уж точно можно добавить свою историю в разноцветную призму мозаики - и посмотреть, как заиграет красками. Иногда радостными, иногда страшными. Но совершенно точно - новыми.