Муниципальное образовательное учреждение
Гимназия №3 Зеленодольского муниципального района
Республики Татарстан

 

 

 

 

 

 

 

«Время, ты меня минуешь…»

(Традиции Н.В.Гоголя в творчестве Г.Л.Олди.)

 

 

 

 

 

Выполнила:
Кирина Мария
Научный руководитель:
учитель русского языка и литературы
Гарифуллина Светлана Гусмановна

 

 

 

 

Зеленодольск-2009
 
«Время, ты меня минуешь…»
(Традиции Н.В.Гоголя в творчестве Г.Л.Олди.)

Художественный мир Н.В.Гоголя необыкновенно своеобразен и сложен. Простота и ясность в его произведениях кажущаяся, скрывающая оригинальный, глубокий взгляд настоящего мастера на жизнь. Не удивительно, что его творчество всегда современно. Писателя волновали “вечные” вопросы о добре и зле, о смысле жизни. Эти вопросы остаются актуальными и в наш непростой век. Поэтому у Гоголя всегда были продолжатели. Интерес к творчеству писателя объясняется и тем, что в современной литературе, как в русской, так и мировой, значимое место заняла фантастика. А мистическое, фантастическое начало в оригинальной форме присутствует в произведениях Гоголя.
Наша работа является попыткой выявить  влияние гоголевских традиций на творчество современного автора Олди на примере романа «Пасынки восьмой заповеди», рассмотреть, как решается проблема добра и зла в произведениях Гоголя и Олди.
Генри Лайон Олди – псевдоним харьковских писателей-фантастов Дмитрия Громова и Олега Ладыженского Интерес Олди к творчеству Н.В.Гоголя определяется, на наш взгляд, еще и тем, что писатели, скрывающиеся под псевдонимом Олди, проживают в Харькове, на Украине, на родине великого писателя.  Творчество Олди популярно, но не изучено, отсутствуют печатные работы об их произведениях. Поэтому тема исследования представляет интерес.
Основные задачи нашего исследования выглядят следующим образом:
1. Выявить произведения Олди, в которых наблюдаются гоголевские традиции, рассмотреть, в какой форме они проявляются. 
2. Определить соотношение фантастического и реального в произведениях Гоголя  и Олди.
3. Рассмотреть своеобразие писателей в раскрытии  проблемы добра и зла.
В работе использованы сравнительно-сопоставительный, аналитический методы исследования.
    Темы, проблемы, а также сюжетные линии гоголевских произведений в явной или скрытой форме обнаруживают себя в романах Олди. Например, в «Песнях Петера Сьлядека» своеобразно “ведет себя” сюжет, составляющий основу повести Н.В.Гоголя «Вий». В романе Олди фигурируют знакомые персонажи: философ Хома Брут, панночка-ведьма, сотник - ее отец, даже Сивый Панько – «старейшина целой ватаги Паньков – Рудых, Черных, Рябых и вовсе Лысых» (как известно, «Вечера на хуторе близ Диканьки» представляют собой, по замыслу Гоголя, повести, «изданные пасичником Рудым Паньком»). Но в произведении Олди Хома не умирает, а просто впадает в некое подобие сна, вследствие чего приобретает способность возрождаться вновь и вновь.
В произведениях Гоголя нередко встречается фантастика: сюжет повестей «Вий», «Нос», произведений из цикла «Вечера на хуторе близ Диканьки». Это же свойство художественного мира мы наблюдаем и в «Пасынках восьмой заповеди» Г.Л.Олди.
Конфликт некоторых произведений «Вечеров на хуторе близ Диканьки» и один из аспектов многопланового конфликта романа Олди заключаются в преодолении препятствий, стоящих между любимыми, и разрешаются они с помощью ирреального. Кузнец Вакула летит в Петербург за царицыными черевичками на черте («Ночь перед Рождеством»), Петро с помощью нечистой силы  добывает клад, который дает ему возможность жениться («Вечер накануне Ивана Купала»), Левко благодаря покровительству утопленницы находит свое счастье с Ганой («Майская ночь, или Утопленница»). У Олди Джош Молчальник, чтобы спасти Марту от смертельной болезни, обращается к Здрайце (сатане). Когда же тот в положенный срок забирает душу Молчальника, Марта благодаря своим сверхъестественным   способностям оставляет его жить в теле собаки. И у Гоголя, и у Олди фантастическое и реальное  существуют параллельно, время от времени пересекаясь. Они сочетаются  и в сюжете, и в системе персонажей, и в конкретных образах (пасынки – обычные люди со сверхъестественными способностями, Солоха – и ведьма (летает на помеле, заигрывает с чертом), и обычная деревенская баба).
 Таким образом, в произведениях Гоголя и Олди легко выявляются общие сюжетные линии, схожие образы, одинаковые формы соотношения реального и ирреального. Можно также говорить и о близости взглядов писателей на проблему добра и зла, что особенно заметно в «Мертвых душах» Н.В.Гоголя и «Пасынках восьмой заповеди» Г.Л.Олди. Сопоставим образы  главных героев: Чичикова и Здрайцы. Кто они такие? Бесы, искусители, злодеи? На первый взгляд, да. Доказательств этому предостаточно.
У Чичикова, точно у беса, нет лица в поэме. Портрет его размыт, неуловим: «не красавец, но и не дурной наружности, ни слишком толст, ни слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж и не так, чтобы слишком молод…» Возникает ощущение, что этот персонаж способен на различные перевоплощения (опять же, бесовское свойство), что подтверждает дальнейшее знакомство  с его образом: с кем бы ни общался Чичиков, он перенимает манеры собеседника, легко подхватывает разговор на любую тему («шла ли речь о лошадином заводе, он говорил и о лошадином заводе; говорили ли о хороших собаках, и здесь он сообщал очень дельные сведения…»), вследствие чего легко сходится с людьми и вызывает их доверие.
Портрет Великого Здрайцы (он также в романе называется Петушиным Пером)несколько конкретнее, но все же ограничен лишь некоторыми деталями: «худощавый господин» , «черная седеющая эспаньолка», «богатый темно-зеленый камзол», «берет с петушиным пером», «маленький сухой кулачок», высокий рост. Здрайца, как и Чичиков, многолик: впервые на страницах романа он появляется под видом человека – некого Джона Трэйтора, также упоминается как «высокий мужчина». Хотя внешне Здрайца и похож на людей, но только особое дьявольское умение этого персонажа перевоплощаться дает возможность автору называть его человеком.
Чичиков и Великий Здрайца – прекрасные психологи. Они чувствуют слабые струнки человеческой души, знают,  к кому и с какой стороны подойти и кого, как и чем искушать.
Чичиков сумел «победить» даже своего «неприступного» начальника в казенной палате, воздействуя на его «каменную бесчувственность и непотрясаемость» со стороны его дочери. Разговоры с помещиками города NN о продаже мертвых душ он начинает издалека, постепенно подбираясь к сути дела и приводя различные (для каждого помещика свои) доводы в доказательство полезности дела. Манилову он говорит, что «подобное предприятие» не только «не будет несоответствующим гражданским постановлениям и дальнейшим видам России», но и принесет в казну «законные пошлины». Поняв, что Коробочка и Плюшкин необыкновенно скупы, Чичиков предлагает одной «избавить от хлопот и платежа», другому – «принять на себя обязанность платить подати за всех крестьян, умерших такими несчастными случаями», что “в переводе” означает купить мертвые души.
Так же и Петушиное Перо: он поджидает подходящего момента, когда человек способен на все, чтобы решить свои проблемы (ожидает виселица, смертельно больна любимая женщина, унижена и покалечена мать) и искушает, предлагая ему продать душу в обмен на помощь.
При первичном восприятии Чичиков и Здрайца действительно кажутся бесами-искусителями, но, присмотревшись к их образам внимательнее, мы увидим, что они неоднозначны, многогранны.
Великий Здрайца – дьявол. Но он, забирающий души умерших, он, искушающий людей, способен и отдавать души и оберегать человека. Когда Марта крадет у Петушиного Пера душу Джоша, Здрайца охотится за женщиной. Но когда они наконец встречаются на старом погосте, Здрайца отпускает Марту, не требуя души Молчальника назад. Когда-то он лишился души (части выкупа) недобровольно. По-настоящему же он осознал и почувствовал, что такое отдавать, когда спас Марту от собиравшегося ее убить усача, отпустив душу из своей кубышки по собственной воле. «Я не умею…я не умел отдавать…» - скажет он после.
На протяжении всего романа образ Здрайцы меняется. Одним из показателей этих изменений являются отступления с подзаголовком «Великий Здрайца». В первом отступлении перед нами Здрайца, радующийся каждой новой душе, попавшей ему в руки, уверенный в абсолютности своего зла и в единстве своего пути. Даже речь его характеризуется точностью, четкостью, конкретикой (особенно знаменательны такие синтаксические конструкции, как «Вопрос: что делают в аду? // Ответ: мучаются. // Вопрос: кто мучается в аду? // Ответ: все.»). Люди для него – лишь носители душ, которые он стремится заполучить. Но с появлением  Марты, после ее смелого поступка, в душу Здрайцы начинают закрадываться сомнения: впервые он задумывается, способен ли он отдавать («при определенных обстоятельствах я даже соглашусь оставить тебе [Марте] душонку этого наивного карманника»).
В образе Здрайцы изначально заложено противоречие (добро – зло), которое начинает проявляться в конце первого отступления и развивается во втором. Прежде он был способен только «собирать и копить». Теперь – и отдавать. Он испытал это новое для него ощущение. И все благодаря встрече с Мартой, встрече, которую он сравнивает с «ледяной родниковой водой» на «светящемся от жара металле». Прежде он был служителем Тьмы, «пустой перчаткой» для ее руки. Но Марта заставила его прекратить это рабство. На мгновение, но прекратить, понять, что такое возможно и как это прекрасно. Впервые Великий Здрайца встретил человека, который стоит наравне с ним. Ведь оба они совершили невозможное: она – украла душу человека у дьявола, он – дьявол – отдал душу добровольно.
В поэме «Мертвые души» мы наблюдаем неопределенность отношения автора к Чичикову. Повествователь называет его подлецом («Нет, пора наконец припрячь подлеца. Итак, припряжем подлеца!»), но в то же время он интересен писателю как человек, как личность и в какой-то степени даже близок ему. Вот несколько примеров. Говоря о «толстых и тонких», автор замечает, что «такого же рода» размышления занимали и Чичикова». Автор продолжает мысли Чичикова об умерших крестьянах. Причем, переход этот можно заметить, пожалуй, только благодаря маркированию кавычками: размышления автора гармонируют с внутренним монологом персонажа как с содержательной стороны, так и со стилистической. И не понятно, завершающие первый том размышления о тройке и Руси – это одно из лирических отступлений автора или несобственно-прямая речь Чичикова.
Автор наделил Чичикова чувствами, не свойственными ни какому другому герою «Мертвых душ». Часто духовный мир и переживания героя открываются читателю благодаря использованному Гоголем приему интроспекции: «…здесь было что-то такое странное, что-то в таком роде, чего он сам не мог себе объяснить…», «неприятно, смутно было у него на сердце, какая-то тягостная пустота оставалась там…», «с каким-то неопределенным чувством глядел он на домы, стены, заборы и улицы…которые, Бог знает, судила ли ему участь увидеть еще когда-либо в продолжение своей жизни…». Мы видим исключительность Чичикова, его “непохожесть” на жителей города NN. И правда, разве какого-нибудь Манилова или Собакевича волновала бы судьба женщины (размышления Чичикова после первой встречи с дочерью губернатора) или неуместность балов «на счет крестьянских же оброков»?
Известно, что Гоголь задумывал свою поэму как трехчастную, аналогичную трехчастности «Божественной комедии» Данте: «Ад», «Чистилище», «Рай». Рисуя образы “мертвых” помещичьих душ, автор будто проводит Чичикова и читателя по кругам ада, с каждым следующим образом погружая все ниже и ниже. Плюшкин – последний в галерее помещиков, его образ самый “мертвенный”. «Нельзя было сказать, чтобы в комнате сей обитало живое существо», – описывает автор жилье Плюшкина. Или возьмем встречу Чичикова с Плюшкиным: «у одного из строений Чичиков скоро заметил какую-то фигуру, которая начала вздорить с мужиком». (Как может фигура вздорить?) Автор подчеркивает отсутствие души и жизни в Плюшкине: то, что когда-то было человеком, теперь – лишь внешняя оболочка. И не случайно биографии есть только у двух героев поэмы: Плюшкина и Чичикова. Невольно приходится сравнивать их образы и задаться вопросом: не такое ли будущее уготовано Чичикову. В нем уже начинают проявляться некоторые плюшкинские наклонности. Например, Чичиков бережно складывает разные безделушки в свою шкатулку так же, как Плюшкин несет в свой дом все, что попадется ему на улице. Но если Плюшкина не вернуть, Чичикова, Гоголь верит, спасти можно. Писатель хотел провести его через чистилище, возродить его душу через покаяние. И чистилище это, по Гоголю, находится ни где-то в преисподней, а на земле, то есть возродиться человек способен лишь в жизни.
Проблема правильности выбора раскрывается Гоголем через образ брички. Начинается произведение словами «в ворота губернского города NN въехала довольно красивая небольшая рессорная бричка…». Однако два мужика замечают, что колесо ее неисправно и что так она далеко не уедет. Они будто бы предрекают, что замыслам Чичикова не суждено осуществиться. И образ брички проходит через все произведение: Чичиков путешествует только в ней, находясь в ней, встречает дочку губернатора, нарушившую его душевный покой.
В романе «Пасынки восьмой заповеди» есть похожий образ – образ тарантаса. Тарантас – непременный спутник Здрайцы. На нем он передвигается, на нем хранит все свое имущество. И когда в конце произведения Здрайца исчез, «вместе с ним исчез и тарантас, и лошадь». Замечаем грамматическую ошибку: правильно сказать исчезли. Вероятно, она допущена автором с особым смыслом: подразумевается единство  образов лошади и тарантаса. Поэтому и их символическое значение мы будем искать в их совокупности. Лошадь, «чей выпирающий хребет грозил прорвать облезшую шкуру», «раздолбанный» тарантас, «износившийся на неведомых дорогах». Эти описания вызывают прискорбное впечатление, впечатление усталости и изнеможения худощавого Здрайцы. Он «крепостной Тьмы», как он сам себя называет. Ад живет в нем, ведь проданные души становятся частью его собственной души. Здрайца верит, что именно накопленные души спасут его (как Чичиков, вероятно, полагал, что обретет счастье благодаря афере с покупкой мертвых душ): «…я могу лишь надеяться, что когда-нибудь накоплю необходимый выкуп, и тогда меня отпустят на волю». Он даже не знает, сколько именно душ должен собрать, но собирает, потому что не видит иного пути к спасению. Но зло Здрайцы пережило само себя. Это и символизирует образ тарантаса. Путь, выбранный им, неверный. Это помогают ему понять дети вора Самуила. Понять, очиститься и переродиться, став человеком.
В романе неоднократно упоминаются альбигойцы, которые считали, что после смерти человек начинает жизнь заново, что его душа воплощается в ином живом существе, что те, кто не продал душу дьяволу проходят все круги земного чистилища и рождаются вновь и вновь, так как день Божьего Суда еще не наступил, и ад и рай пусты. Эта идея подтверждается Здрайцой и тем, что с ним произошло. У Олди, как и у Гоголя, чистилище – на земле.
Восьмая заповедь гласит: «Не укради». Но дети Самуила-турка – воры – зовутся в романе пасынками восьмой заповеди. Как это понять? Начиная воровать знания и мысли людей ради личной выгоды, дети Самуила пришли к воровству во имя добра. К воровству, которое “воровством” трудно назвать. Аббат Ян забирает у прихожан тяжесть грехов, боль, страдания; Марта крадет у молодого Яноша Лентовского ненависть к отцу; Тереза отдает украденные у мужа “излишки” совести мстительному, жестокому князю. А Михал осознанно отказывается красть в схватке с неопытным и беспомощным вором Мардулой, потому что понимает, что это может погубить парня. И разве можно назвать воровством “процесс” спасения Великого Здрайцы? Не “родные дети” восьмой заповеди, но все же – “дети”. В их образах так же нет четкой границы между добром и злом. Не случайно дальнейшая их судьба не определена в произведении. «Как теперь сложится их жизнь, не знал никто», – говорит автор.
Мы не знаем, как сложится судьба Чичикова, судьба “пасынков”; умерший Самуил-баца вдруг предстает перед нами живым в конце романа Олди. Неоднозначностью образов своих героев Гоголь и Олди хотят сказать, что нет в природе ни абсолютного зла, ни абсолютного добра. Каждый сам выбирает свой жизненный путь.
Сопоставляя произведения Гоголя и Олди, мы убеждаемся, что в их творчестве много общего. Олди продолжает традиции Гоголя в своеобразном изображении фантастического и реального, в рассмотрении проблемы добра и зла, но делает это с позиции сегодняшнего дня. Гоголь самобытен, современен, неисчерпаем. И обращение к его творчеству такого популярного автора XXI века, как Олди, в очередной раз подтверждает гениальность великого русского классика.

 

 

Библиография

1. Мертвые души: Поэма. – М.: Статистика, 1980. –  382с.
2. Хенингский цикл: Фантастические романы. – М.: Изд-во Эксмо, 2005. – 864 с. – (Шедевры отечественной фантастики).
3. Воровской цикл: Фантастические романы. – М.: Изд-во Эксмо, 2005. – 298 с. – (Шедевры отечественной фантастики).
4. Т.9. Русская литература. Ч.1. От былин и летописей до классики XIX века / Глав. ред. М. Аксенова ; метод. ред. Д. Володихин ; отв. ред. Л. Поликовская. – М.: Аванта+, 2004. – 672 с.