Г. Л. Олди "Одиссей, сын Лаэрта" (Человек Номоса, Человек Космоса)
А. Валентинов "Диомед, сын Тидея (Я не вернусь, Вернусь не я)
Фантастическое упорядочение знаменитейших мифоэпосов -- давний конек
Дмитрия Громова и Олега Ладыженского, выступающих под давно раскрытым псевдонимом
Генри Лайон Олди. Они уже провели свое независимое расследование сказаний
о Геракле ("Герой должен быть один") и Махабхараты (трилогия "Черный Баламут"),
так что их новую работу наряду с новым романом их земляка и соратника Андрея
Валентинова можно считать частью одного грандиозного и, по-видимому, еще
далекого от завершения проекта, что само по себе уже вызывает уважение.
Давайте же поглядим на события гомеровской эпохи глазами наших авторов,
а верней, глазами их героев, поскольку и Г, Л, Олди, и А, Валентинов ведут
свои повествования по преимуществу от первого лица.
Итак, перед нами большая семья человекоподобных бессмертных богов и
богоподобных смертных героев, связанных сложнопереплетенными кровнородственными
узами. В своем рассказе авторы обнаруживают и такие связи, о которых античная
традиция умалчивает. Так Диомед оказывается сыном Афины-Паллады от смертного
героя Тидея, а потомк Зевса и Гермеса Одиссей -- ее возлюбленным. В авторской
версии старшие олимпийские боги -- не кто иные, как вестники Единого, уклонившиеся
от миссии и узурпировавшие власть над людьми. Их мощь и бессмертие поддерживаются
преклонением, трепетом, и самое главное, кровавыми жертвоприношениями,
в первую очередь тайными человеческими. Дело осложняется тем, что посвященные
в Тайну смертные потомки олимпийцев и сами способны при известных условиях
превратиться в богов -- достаточно победить бога, как равного, и принять
человеческую жертву. Но кровь богов (серебряный ихор), текущая в жилах
героев, несет в себе проклятие ярости и безумия, так что олимпийской Семье
остается лишь стравливать друг с другом истребителей чудовищ. В этом смысле
Троянская война по Олди и Валентинову должна поставить последнюю точку
в разводе Неба и Земли, и завершиться, с одной стороны, взаимоистреблением
последнего поколения героев, а с другой -- расширением владений Семьи на
Восток.
Вот тут-то у Бессмртных и случилась промашка: под Троей, в чудовищном
Кроновом котле ускоренного времени, герои, сами не желая того, начинают
обретать признаки божественной мощи. Неизвестно, чем бы все кончилось,
если бы не Одиссей и Диомед, по разным причинам обуреваемые одной и той
же жаждой -- остаться людьми. И в этом плане всю четырехтомную эпопею я
бы счел великолепной, совершенно уникальной реализацией расхожей метафоры
"прийти в себя".
Повествования Олди и Валентинова являют собой причудливый сплав романа
воспитания, исторического боевика и фантастической притчи, и авторы демонстрируют
недюжинную изобретательность, компонуя в единое целое сюжеты античных авторов
и Библии с научно-историческими материалами и собственными домыслами и
фантазиями.
Тем-то и обидней, что текстуально авторы сплошь и рядом оказываются
не на высоте своего замысла. Г. Л. Олди и А, Валентинову не всегда удается
найти естественный тон, проскользнуть между Сциллой безудержного пафоса
и Харибдой разухабистого стеба. И уж совсем ни к чему было А. Валентинову
приплетать к увлекательнейшему повествованию ни изобретение футбола хеттами,
ни встречу в Океане с гибнущим "Титаником", ни Атлантиду. В контексте архаики
режут слух такие модернизмы, как "фигушки", "Пенелопчик", и еще множество
им подобных; а именно на этом поле можно было затеять тонкие лингвистические
игры. Безвкусными представляются щедро вкрапленные в текст аллюзии типа
"мы похоронены где-то под Троей" или "где ни встретишь троянца ты -- там
убей!". И если авторам достаточно успешно удается воспроизводить образцы
античного стихосложения, то попадающиеся в тексте рифмованные вирши выглядят
довольно убого, особенно в соседстве с роскошными -- от Гумилева до Бродского
-- стихами эпиграфов.
Повторю вслед за Одиссеем: я очень люблю этот лук, эту стрелу, эту
мишень, этих Олди и этого Валентинова, я восхищаюсь изощренной дерзостью
их фантазий, но мне будет очень грустно, если эти авторы в той же стилистике
замахнутся на реконструкцию, ну, скажем, Библии... А ведь, судя по всему,
дело идет именно к этому.
