— Как, всё–таки, писать: фентези или фэнтези?
— А как угодно, всё одно — фигня.
Из разговора.
Последние годы ведущие позиции в фантастической
литературе заняло направление, условно называемое фэнтези. При
этом понятие «ведущие позиции» может пониматься двояко.
Во–первых, необходимо признать, что по объёму изданий и
популярности у рядового читателя фэнтези оставило далеко позади
все прочие направления фантастики. Оно уступает по количеству
названий и объёмам продаж лишь дамскому роману и детективу.
Другое значение слов «ведущие позиции» говорит о том, что среди
всех литературных течений именно фэнтези наиболее быстро
развивается, осваивая новые территории и привлекая всё больше
читателей.
Высоколобая критика (демократический аналог «официальной
критики» застойных времён) демонстративно не замечает новой
Золушки, так и быть, постфактум согласившись считать литературой
тихо умирающую социально–философскую фантастику. В этом нет
ничего удивительного, академическое литературоведение всегда
отличалось любовью к бальзамированию, и уже самый факт, что
высокоучёные гробовщики литературы заинтересовались научной
фантастикой, показывает, что это направление изжило себя.
А ведь некогда титул литературной Золушки по праву
принадлежал фантастике социальной, и адепты «мечты бескрылой
приземлённой» отказывали ей в праве называться литературой. Ныне
история повторяется, с тем лишь исключением, что власти сегодня
не преследуют печатное слово и всякий волен печатать то, что
считает нужным. Я далёк от мысли проводить аналогии между
литературной номенклатурой конца пятидесятых и сегодняшними
патриархами научной фантастики, просто состарившееся поколение
всегда не могло понять хулиганствующих юнцов, отчасти потому, что
позабыло каким само было в молодости, отчасти из–за того, что оно
хулиганило иначе. Я всего–лишь хочу сказать, что напряжённые
отношения между научной фантастикой и фэнтези, сводятся к обычной
проблеме отцов и детей.
Оставленное без научного присмотра направление
развивается причудливо и с нахальством юнца поплёвывает на потуги
самопальных критиков загнать странное явление в какие–то рамки
или хотя бы понять, что оно из себя представляет. Фентези не
имеет даже устоявшегося названия, в самиздатовской критике мне
приходилось встречать такие названия как: «фэнтези», «фентези»,
«фентази», «фэнтази» и, наконец, «fentasу». Последний вариант
недвусмысленно указывает, откуда явилось новое течение. Родство с
коммерческими направлениями литературной поп–индустрии весьма
ощутимо даёт себя знать. Современная российская фэнтези с большим
трудом избавляется от родимых пятен fentasу, готовясь в условиях
рынка проходить тот путь, который её старшая сестра — научная
фантастика, прошла в условиях тоталитарного общества.
Чтобы подтвердить родство фэнтези и НФ, приведу ещё одну
историческую параллель. В конце пятидесятых — начале шестидесятых
годов самодеятельные литературоведы сломали немало копий в
попытках определить, что же есть фантастика? Определения
охватывали широчайший диапазон от: «Фантастика это всё, что не
документальная проза», до «Фантастика это плохие (непременно —
плохие!) романы о звездолётах». То же самое происходит сейчас с
фэнтези. Мне приходилось слышать самые экстремистские
определения: «Фэнтези это всякий облечённый в словесную форму
продукт творческой фантазии», до «Фэнтези это плохие романы о
драконах».
То есть, мы наблюдаем этап развития литературы,
полностью повторяющий историю с появлением социальной фантастики.
Должен сразу оговориться, что в своей работе я
сознательно не буду обращаться к западной фантастике. Западная
фантастика живёт по своим законам и не имеет никакого отношения к
русской литературе. Конечно, русское фэнтези, как уже было
сказано, испытывает сильнейшее влияние англоязычного дядюшки, но
мне кажется это влияние не идёт на пользу, лишь увеличивая
количество коммерческих поделок и вторичных подражаний. Именно
американские стереотипы невероятно сузили круг проблем, образов и
сюжетов, разрабатываемых фэнтези. Средневековый антураж,
традиционный квест, стандартный набор героев, всё это пришло в
нам вместе с Толкиеном и Желязны, прижилось на книжном рынке и
предъявляет права на литературное направление словно на торговую
марку. Традиции Гоголя и Булгакова оказываются забытыми, многие
«любители жанра», состыкававшись с его противниками, даже не
считают эти произведения за фэнтези.
Итак, что же такое фэнтези? Отбросим в сторону
высказывания экстремистов и будем рассматривать лишь те
определения, которые действительно представляют интерес. Первое
серьёзное определение: «Фэнтези — литература, занимающаяся
конструированием миров». Увы, при этом юное направление алчно
загребает в свои владения множество книг, давно и прочно
обосновавшихся в смежных областях. Если принять это определение,
то к фэнтези придётся отнести «Солярис» и «Непобедимый», «Трудно
быть богом» и «Второе нашествие марсиан», «Гравилёт Цесаревич», а
следом за ним и всю альтернативную историю.
Другое определение: «Фэнтези — литература, описывающая
мир объективного идеализма». Тогда «Полдень ХХII век» будет
научной фантастикой, а «Попытка к бегству» — фэнтези, ведь Саул
Репнин является из прошлого совершенно необъяснимым образом. И
уж, разумеется, жемчужиной фэнтези окажется роман «Отягощённые
злом». Зато фэнтези потеряет одно из недавних своих приобретений
— роман Николая Романецкого «Убьём в себе Додолу», ибо волшебство
в этой книге явно естественного происхождения, и всякое
заклинание может быть разрушено с помощью Вольтова столба.
Несмотря на явные издержки, это определение импонирует мне более
всего. Хотя и здесь, как мне кажется, следовало бы провести грань
между собственно фэнтези и откровенно мистическими сочинениями. В
фэнтези проявления сверхъестественного и то, что мы привыкли
называть реальным миром, существуют как бы на равных. Магия,
божественные силы и прочие фантастические атрибуты оказываются
всего–лишь дополнительным, хотя порой и важнейшим, фактором
миров, материальная составляющая которых также является
самоценной. В мистических произведениях реальная составляющая
мира — не более чем игрушка в лапах сверхъестественного.
Нормальному читателю трудно наблюдать такое крушение привычной
вселенной, недаром абсолютное большинство мистических повестей и
романов относятся к «литературе ужасов». Впрочем, последнее
направление у нас ещё недостаточно развито, и вряд ли настала
пора вычленять его в отдельный поток.
Некогда братья Стругацкие предложили собственное
определение фантастики, которое, строго говоря, не является
определением, а как бы пояснением к тому, что всякий инстинктивно
понимает. «Фантастическое произведение это всякое художественное
произведение, в котором введён элемент чудесного, невозможного
или чрезвычайно маловероятного». Пояснением к пояснению служит
краткая формула: «Чудо. Тайна. Достоверность». За исключением
слов: «чрезвычайно маловероятного», — это определение полностью
подходит к любому роману, безусловно относящемуся к фэнтези. То
есть, фэнтези это часть фантастики. Граница между фэнтези и НФ
как и полагается в литературе, весьма зыбкая, подразумевает
существование множества пограничных произведений, относящихся к
обеим областям или не относящихся никуда.
Теперь попытаемся дать определение, громоздкое и
неудобное, но, вероятно, удовлетворяющее большинство
заинтересованных лиц: «Фэнтези — часть фантастической литературы,
занимающаяся конструированием миров, построенных, исходя из
положений объективного идеализма». Таким образом, мы выводим из
области фэнтези произведения, относящиеся к ненаучной фантастике,
действие которых явно происходит в нашем мире: «Вечера на хуторе
близ Диканьки», «Мастера и Маргариту», «Отягощённых злом», и
великое множество иных романов. Повторю, что я лично считаю все
эти книги жемчужинами русского фэнтези, но, не желая ввязываться
в долгие и вполне бесполезные споры, согласен на время выделить
для современного фэнтези особое литературное гетто. Всё равно,
пройдёт совсем немного времени, и все литературоведческие рамки
осыплются. А пока, для этих книг, в угоду людям, не приемлющим
фэнтези, а также ультрарадикальным фэнтезистам, придётся
придумывать некий иной термин.
Возникает вопрос: может ли столь узко выделенная область
претендовать на какую–либо самостоятельную ценность? Ответ
очевиден: в момент становления и развития самостоятельную
ценность представляет любое, сколь угодно узкое направление.
Впоследствии, когда оно уже не может сказать ничего нового, это
направление поглощается соседями. Так в девятнадцатом веке
произошло с натурализмом, который был съеден более сильным
реалистическим направлением, то же происходит ныне с
турбореализмом и киберпанком — научная фантастика усваивает оба
эти микротечения безо всякого для себя вреда. Смею полагать, что
через пару десятков лет фэнтези безболезненно сольётся со всей
остальной ненаучной фантастикой, от которой оно сейчас так
старательно открещивается. В конце концов, действительно, неясно,
почему «Упырь» А.К. Толстого относится просто к ненаучной
фантастике, а «Те, кто охотится в ночи» Барбары Хембли — фэнтези.
Только потому, что Толстой писал о своём времени, а Хембли
создаёт псевдоисторический роман? Но ведь действие
«исторического» романа английской писательницы происходит во
времена более поздние, нежели время действия «современной»
повести А.К. Толстого. Тем не менее, закроем глаза на эту
несообразность и временно будет пользоваться найденным
определением.
Некогда научной фантастике пришлось отстаивать своё
право на достоверность. Клич молодогвардейцев: «Фантастика должна
быть фантастичной!» — не умолк до сего времени. То и дело
появляются научно–фантастические опусы, рядом с которыми
достоверность и близко не лежала. Это даёт противникам фантастики
как таковой основание утверждать, будто фантастика не достоверна
по определению. Защитники фантастической литературы устали
доказывать, что течение следует рассматривать в его высших
проявлениях, а никак не на примере худших образцов. Однако,
многие из этих же защитников, ничтоже сумняшеся, отказывают
фэнтези в праве на достоверность на том основании, что романы
Головачёва, Бутякова или Мороза недостоверны (помним, что у
Головачёва есть и НФ романы, которые столь же недостоверны, что и
мистические). Не подлежит сомнению, что именно в фэнтези особенно
велик процент литературных поделок и откровенной халтуры. Как уже
было сказано, фэнтези наряду с дамским романом и детективом
занимает три верхних строчки читательского рейтинга. И,
разумеется, литературные подёнщики, борзописцы всех мастей,
бездари, жаждущие лёгкого успеха хлынули именно в детектив,
фэнтези и дамский роман. Однако, повторю: Всякое направление
следует оценивать по его лучшим образцам. Поэтому я просто не
буду больше вспоминать всевозможных Конанов и Ричардов Бледов как
импортных, так и россейского разлива, а также те опусы,
литературный уровень которых не позволяет им считаться
литературой. Даже талантливо написанная халтура всё равно
остаётся халтурой, а уж бездарность и творчество — попросту вещи
несовместные.
Рассмотрим с точки зрения достоверности два романа
отечественного фэнтези: «Волкодав» Марии Семёновой и
«Завоеватели» Елены Хаецкой. У обеих книг есть достоинства и
недостатки. Обе написаны хорошим русским языком, практически не
содержащим мелких ляпов. Оба романа наполнены приключенческими
сценами, способными держать читателя в напряжении. Вместе с тем,
сюжеты у обеих книг разваливаются, а Волкодав, вообще сюжетно не
закончен. Однако, что касается достоверности…
«Волкодава» принято называть русским фэнтези, однако, я
скорей назвал бы его фэнтези этнографическим. На страницах
«Волкодава» встречается множество разных народов, у каждого из
которых существует своя система обычаев, верований, общественного
устройства. Всё это логично увязано друг с другом, так что даже
противоречия оказываются естественными, существующими в реальной
жизни. Ни один из персонажей не совершает поступков, не согласных
с менталитетом собственного народа. Прописан и антураж: миски,
плошки, шмотки–манатки, оружие, всякая одёжка и ветошка.
Достоверность полная. Увы, о психологической достоверности
главного героя приходится только поскорбеть, ведь у человека
кроме национальных особенностей должна быть ещё и психология,
которой у Волкодава, мягко говоря, нет.
Действие романа Хаецкой происходит в некоем усреднённом
прошлом, порой чуть не средневековом, порой — почти современном.
Викинги соседствуют с нарезными винтовками и биноклями. Антураж
книги эклектичен до чрезвычайности, ни о какой этнографической
достоверности и говорить не приходится. Зато характеры героев
абсолютно реалистичны. Правдоподобны рыцари «Ордена закуски»,
живыми, симпатичными людьми оказываются безжалостные завоеватели,
глубоко человечны метания Синяки, ищущего себя и своё
предназначение.
Значит, фэнтези не чужда ни психологическая
достоверность, ни достоверность антуража. А что пока мы не можем
найти в русском фэнтези книги, объединяющей оба типа
достоверности, состоящей из одних только достоинств, то
направление ещё так молодо — у него всё впереди. В 1960 году
социально–философская фантастика тоже не могла ещё ничем особо
похвастаться.
И всё–таки, каковы особенности фэнтези и её
специфические задачи? Ведь не может же литературное направление
держаться на одном, пусть даже очень красивом, антураже. Фэнтези
находится в генетическом родстве одновременно с народной сказкой
и мифом. От мифа фэнтези унаследовало эпичность повествования и
некую исходную трагичность. Особенно ярко эти тенденции видны в
романах Ника Перумова «Гибель богов», Г.Л. Олди «Герой должен
быть один», Святослава Логинова «Многорукий бог далайна».
Возможно, дело заключается в предопределённости эпического
повествования. Герой обязан свершить предназначенное, хотя бы это
и грозило ему гибелью. Проблема борьбы в безвыходной ситуации
окрашивает в трагические цвета весь героический эпос народов
Европы. Современное фэнтези добавляет к ней идею нравственного
выбора. Герой фэнтези не столь детерминирован, как персонаж
мифологических сказаний, и посему здесь открывается простор для
создания противоречивых, мятущихся, живых человеческих образов.
Впрочем, помним, что возможность — это всего лишь возможность —
закон Старджона для фэнтези действует совершенно также как и для
любого явления.
Сказка привносит в фэнтези лиричность, которой так часто
не хватает НФ. В научной фантастике женские образы можно
пересчитать по пальцам (героини Ларионовой, Колупаева и ?..), в
то время как сказочно–фэнтезийные книги без женских персонажей
обойтись не могут. Достаточно вспомнить любую книгу Андрея
Легостаева или Марины и Сергея Дяченко, или роман Марианны
Алфёровой «Небесная тропа». При этом молчаливо подразумевается,
что в подобных произведениях читателю гарантирован haрру end,
что, разумеется вовсе не факт.
В качестве примера рассмотрим отличную книгу Марины и
Сергея Дяченко «Скрут». Книга как бы сплетена из двух
повествований. Прежде всего, это история юной четы, осмелившейся,
вопреки всем человеческим установлениям, сочетаться браком на
волшебном алтаре. Обычно на этом сказка заканчивается и следует
фраза: «Они жили долго и счастливо…» Однако герои Дяченок не
выдерживают страшного испытания, которое встретилось им на
обратном пути от алтаря. И хотя они сумели выжить и даже спасти
друг друга, но из леса вышли двое чужих людей, волею
обстоятельств отныне и навсегда прикованных друг к другу. Вторая
линия романа на первый взгляд кажется более традиционной. Чем–то
она напоминает «Обыкновенное чудо» Е. Шварца, чем–то — «Аленький
цветочек». Этой линии предшествует история о несостоявшемся
предательстве. Человек, вырастивший и воспитавший свою невесту у
себя дома неизбежно стал ей отцом, и, когда она не смогла принять
его как любимого, он счёл это небывалым, чудовищным
предательством. Аальмар, превращённый полученным оскорблением в
жуткого паука — скрута, и Тиар, несущая груз несуществующий вины,
идут к встрече очень разными путями. В финале, они встречаются и
также направляются к алтарю: «Освяти наш союз, ибо люди не
пожелают освятить его». Казалось бы, haрру end… Однако, Аальмар
по–прежнему остаётся чудовищем, и у Тиар никто не убавит прожитых
лет. «Аленький цветочек», как это бывает в реальной жизни, без
превращения в финале. Алтарю нет дела, в каком обличье пришли к
нему любящие.
В идеале произведение написанное в стиле фэнтези, должно
совмещать обе тенденции — эпичность мифа и лиричность сказки,
однако, в современной русской фантастике обоим требованиям
отвечает разве что повесть Олди «Пасынки восьмой заповеди». Книга
эта несомненно относится к героико–эпическому фэнтези, однако,
даже в сказочной фантастике редко встречаются лирические образы
такой силы. «А я как услыхал, что нашлась в мире такая женщина,
что за душу своего мужика на Сатану попёрла и купленный товар из
рук его поганых вырвала — веришь, в лес удрал и всю ночь на луну
выл! От счастья, что такое бывает; от горя — что не мне
досталось!..» — говорит Гаркловский вовкулак.
Отметим ещё один немаловажный момент. Сейчас, на исходе
века и тысячелетия, как то обычно случалось в такие периоды,
небывало расцвели все виды мракобесия: начиная с почтенных
религиозных конфессий и кончая экстрасенсорикой и
тарелковедением. Следует отметить, что состарившаяся научная
фантастика в этих условиях не удержала позиций, скатившись к
богоискательству, богостроительству, а в ряде случаев, и к
вульгарной мистике, причём, мистике не сюжетной, а
мировоззренческой. Мистические произведения пишет Александр
Щёголев, заигрывает с боженькой Вячеслав Рыбаков («Трудно стать
богом»), своеобразным научно–фантастическим богостроительством
занимается наиболее талантливый из молодого поколения научных
фантастов Сергей Лукьяненко («Стеклянное море»). В этих условиях
лишь фэнтези (по одному из определений — литература объективного
идеализма) остаётся на материалистических, атеистических, либо,
по меньшей мере — богоборческих позициях. С точки зрения
атеистических концепций написаны книги Ника Перумова, Г.Л. Олди,
Николая Романецкого, Андрея Легостаева, Святослава Логинова.
Мария Семёнова, постулируя своё язычество, на самом деле стоит на
позициях антихристианского богоборчества. И даже Елена Хаецкая,
всячески подчёркивающая собственное ортодоксальное православие, в
книгах своих непрерывно вступает в противоречие с идеей божества.
Подобная странность является странной лишь на первый
взгляд и объясняется довольно просто. В течение многих лет НФ,
аппелируя к бурно развивающейся науке, а чаще — к технике,
обещала в будущем всевозможные радужные перспективы. И вот,
«электричество есть, а счастья нет». Неизбежно наступает
разочарование в прежних идеях. Научный фантаст при этом может
продолжать решать свои мелкие фантастические проблемки,
посвящённые различным технологиям и их воздействию на общество и
отдельных людей, а в глубине души верить, что вот придёт боженька
и сделает всё как надо. При этом писатель может вообще не
отражать идею божества в своих произведениях и в полное своё
удовольствие верить или не верить в бога. Научный фантаст,
вздумавший поднимать морально–этические проблемы оказывается
вообще в безвыходном положении: прежняя система ценностей
обманула, рухнув вместе с негодным строем, новой — нет. Человеку,
потерявшему под ногами опору остаётся лишь уповать на бога.
Фэнтези, литературу по своей сути эскапистскую, подобное
положение вещей не пугает. То что ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС царят
безысходность ещё не значит, что выхода нет и осталось уповать на
чью–то там милость. Создаётся мир иной технологии и иной
ментальности, где этой проблемы попросту не существует.
Замечательно, что человек, воспитанный на эскапистской
литературе, в результате сохраняет и развивает в себе способность
реально действовать в реальном мире, нынешняя убийственная
реальность калечит его менее всех прочих. Наиболее активная и
жизнестойкая молодёжь собирается на сегодняшний день в
фэнтезийных молодёжных тусовках. Такое, казалось бы
парадоксальное положение вещей, на самом деле вполне обычно.
Человек в существовании которого реальная жизни мелькает лишь за
окном кабинета, может интересоваться изложением сегодняшних
событий в беллетризованной форме. Человек дела с этой целью
читает газеты, а книгу открывает когда ему требуется нечто
принципиально отличное от сиюминутности. Конечно, в большинстве
случаев такому читателю требуется «оттянуться», отдохнуть,
рассеяться. Но когда подобная книга попадает в руки молодёжи, она
начинает учить жизни.
Последнее утверждение многим покажется весьма
рискованным, спорным, а то и просто нелепым. Ну чему,
спрашивается могут научить книги про героев, размахивающих мечами
в битвах со всевозможной нечистью? И всё–таки, повторю: они учат
бескомпромисности, борьбе с ложью и злом. И неважно, что в
большинстве книг написанных в стиле фэнтези зло и ложь ничуть не
походи на те, с которыми придётся встретиться в настоящей жизни.
Ложь всегда остаётся ложью, и привычка сражаться с ней — не
исчезает.
Если, путь прорубая отцовским мечом,
Ты солёные слёзы на ус намотал,
Если в жарком бою испытал, что
почём,
Значит, нужные книги ты в детстве
читал.
Вряд ли кто–нибудь станет утверждать, будто в песне
Владимира Высоцкого «нужными книгами» названы книги, написанные в
соцреалистическом ключе. Всякому ясно, это те сочинения, что
принято считать эскапистскими, уводящими читателя от сиюминутной
действительности.
Ещё один момент, показывающий исключительность фэнтези.
Мифологическое фэнтези по определению является литературой
богоборческой, герой, принимающий непосредственное участие в
создании или перестройке мира, не может смириться с идеей
персонифицированного божества, само существование которого лишает
смыла его бытие. «Гибель богов» — так называется лучший роман
Ника Перумова. Герой романа Логинова борется не только против
дьявола, но и против бога, а божественный старец Тэнгэр выступает
союзником дьявола. Маг Светозар Сморода («Убьём в себе Додолу»
Н.Романецкого) отказывается признать, что встретил богиню, и в
конечном итоге оказывается прав. Даже какой–нибудь Конан
отечественной выделки бесстрашно выступает против любых богов и,
разумеется, побеждает.
Любопытно разобрать взаимоотношения с религией классика
жанра Дж. Р. Р. Толкиена. Общеизвестно, что профессор был глубоко
верующим человеком, католиком. Впрочем, следует отметить, что
католицизм в протестантской Англии подозрителен уже сам по себе.
А стоит вчитаться в толкиеновский мир и обнаруживаешь, что он не
имеет ничего общего с христианством. Тиолкиеновское мироздание
целиком построено на идеях почёрпнутых в «Апокрифе Иоанна».
Иллуватор — Незримый Дух, валары — эоны, акт творения не
самостоятельный, а через посредство этих эонов (у Толкиена через
пение валаров): всё удивительно напоминает философию, которую
современное христианство называет сатанизмом. Правда, там где у
Иоанна мы видим самовольное сотворение вещного мира несовершенным
эоном Иалтабаофом, Толкиен осмелился дать лишь самовольное
создание валаром Эуле гномов. Однако, полностью пройти мимо
подвига самостоятельного творения профессор не мог, законы жанра
продиктовали своё.
Нечто подобное мы встречаем во всяком, даже самом
низкохудожественном произведении, несущем отсвет фэнтези. Герой
неизбежно должен быть героем. Таким образом, эскапистское по
форме направление фэнтези в сегодняшних условиях по сути
оказывается более обращённым к действительности, нежели социально
и философски озабоченная НФ. Герой, а вместе с ним и читатель
вынуждены в конечном итоге сами решать свои проблемы, а это —
единственный достойный человека выход.
Так или иначе, через несколько лет минует проклятая дата
с тремя нулями в конце, страх и дурман схлынут с людских душ, и
тогда окажется, что именно фэнтези сохранило образ сильного и
гордого человека.
Единственное, что сегодня мешает фэнтези занять место во
главе всей литературы — традиционно сохраняемые жёсткие сюжетные
рамки. Великолепная книга Толкиена на несколько лет определила
внешние формы развития направления. Обязательный квест,
обязательная примитивная раскладка сил (деление на тёмных и
светлых), облегчённая философия и чуть ли не обязательный
антураж. «Малый типовой набор» А. Свиридова замечательно
высмеивает весь этот букет банальностей. Не забыты там ни «Злодей
первого типа», ни «Злодей второго типа», ни представитель
симпатичного нацменьшинства, короче, всего, что успело набить
оскомину в самопальных переводах западной халтуры и у
производителей отечественной жвачки.
Однако, немногие пока достойные произведения русского
фэнтези решительно разрушают стереотипы. Выше было показано, как
супруги Дяченко отвергли стереотип haрру end'а. Антураж условного
европейского средневековья пострадал особенно сильно. В русской
литературе имеются образцы китайского, индийского,
древнегреческого фэнтези (цикл романов Г.Л. Олди «Мессия очищает
диск», «Чёрный баламут», «Герой должен быть один»), фэнтези
каменного века («Чёрная кровь» Святослава Логинова и Ника
Перумова); cуществует фэнтези нашего времени («Небесная тропа»
Марианны Алфёровой), альтернативное фэнтези («Убьём в себе
Додолу» Николая Романецкого) и даже фэнтези
научно–фантастического будущего («Техномагия» Ника Перумова). В
романе Логинова «Многорукий бог далайна» вообще напрочь отброшен
весь привычный фэнтезийный антураж, однако, книга, по всеобщему
признанию остаётся написанной в стиле фэнтези. А уж чёткое
деление на «тёмных и светлых» в романах российских авторов стало
явным признаком бульварщины.
Фэнтези это литература о человеке и о людях,
следовательно для неё открыты все задачи литературы вообще.
Научная фантастика после появления «Туманности Андромеды» тоже
несколько лет топталась по багряным планетам и странам багровых
туч. Затем стереотипы были преодолены, пришло осознание, что
богом быть трудно, и на тридцать лет НФ заняла лидирующие позиции
в литературе. Сегодня ей на смену идёт фэнтези.
Надолго ли?
