Бо москалi - чужi люди, роблять лихо з вами

1

   Общественный центр споспешествования располагался в самом центре Петербурга, на Невском - на третьем этаже крупнокаменного, похожего на мощный форт кубического здания, по привычке до сих пор в просторечии называемого "Аэрофлотом". Собственно, на первом этаже и впрямь иногда еще продавали авиабилеты, но, поскольку расстояния, на которые имеет смысл летать самолетами, теперь непременно уводили в какое-нибудь зарубежье, народу у касс было раз-два и обчелся. На днях вот ко входу, двигаясь мягко и плавно, будто на воздушной подушке, подрулил, на радость зевакам, длинный белый лимузин, похожий на редкостную, наверняка в Красную Книгу занесенную (не вздумайте ее тревожить! находится под защитой государства, и не одного!) экзотическую зверюгу; из лимузина выскочил торопливый человечек, скрылся в кассовом зале, через пять минут вернулся и нырнул обратно в загадочные, что твоя пещера Али-бабы, недра, немедленно поплывшие дальше. Как раз накануне по всем СМИ прошло сообщение о новой победе демократии - установлении прямого авиасообщения Петербурга с Нассау, столицей Багамского рая, и в собравшейся небольшой толпе немедленно было высказано предположение: "Абрамчуку билеты на Багамы из мэрии покупать приехали!" "Почему обязательно Абрамчуку?" - засомневались иные. "Так выборы ж на носу! Надо ведь намекнуть человеку, за кого голосовать!"
   Ведшая наверх, на административные этажи лестница никак не связана была с распространением в народе авиабилетов и ни малейшей помпы на ней не наблюдалось - узкая, довольно крутая, она четкими углами изламывалась вокруг старомодного тихоходного лифта. Спокон веку здесь были какие-то конторы; так и теперь осталось. И незачем этим конторам роскошь, не в роскошь тут играют.
   Гнат Соляк проворно, точно молодой, взбежал к запертой двери без опознавательных знаков, хлопнул по кнопке звонка. Через мгновение в ребристых щелочках интеркома раздалось шипение и голос:
   - Вы куда?
   - К господину Вэйдеру, - ответил Гнат.
   - Вам назначено?
   - Так точно. Вызов на десять ноль-ноль.
   Последовала мирно шуршащая пауза. Гнат знал, что сейчас его лицо с трех сторон обследуют сканеры. Да пожалуйста, думал он. Обследуйте, резвитесь. Кожний дроче як вин хоче.
   Дверь щелкнула и открыла одну створку.
   - Пожалуйста, - с некоторым запозданием произнес голос из интеркома, и шуршание угасло.
   В приемную Гнат вошел за три минуты до назначенного времени.
   Дежурный офицер в штатском - впрочем, тут все всегда были в штатском, - даже голову не поднял при появлении Гната, так и сидел, уткнувшись в свой монитор. Наверное, в "минера" играет, выше ему по его интеллекту не подняться, подумал Гнат. Но все равно - признак был недобрый, очень недобрый.
   - Привет, - сказал Гнат.
   Нулевой эффект. Тогда Гнат подошел к столу дежурного вплотную, оперся кулаками о его стол и гаркнул:
   - Здравия желаю, товарищ либерейтор!
   Офицер лишь поморщился. Крепкие у байстрюка нервы.
   - Не паясничайте, Соляк, - сказал он с отчетливым акцентом.
   - И не думал даже, - ответил он. - Просто я только что с фронта и очень рад как мирной жизни в целом, так и тому, что вижу вас в добром здравии, сэр.
   - Я вам не сэр, - терпеливо проговорил дежурный. - И не товарищ. Я секретарь господина Вэйдера господин Дроед. Будем знакомы?
   - Будем, - ответил Гнат.
   - И простимся с миром, - подытожил дежурный.
   - Даже так? - чуть поднял брови Гнат.
   - А вы как думали? - дежурный наконец оторвался от монитора и посмотрел Гнату в глаза. Насмешливо. Даже с неким торжеством. - Все игрушки? Кончились игрушки, Соляк.
   Худо, подумал Гнат. Если эта вошь со мной так разговаривает - все. Подлежит списанию...
   Вернее, подлежу.
   Он прекрасно знал, что они его не любили. Слишком независимо он себя вел. Будто равный с равными.
   Опять карачун моей самостийности, подумал Гнат.
   Из-под потолка музыкально блямкнул сигнал в две ноты. Хрустальное "блям", и потом пониже тоном, малость уже по-чугунному - "блям".
   - Заходите, - сказал господин Дроед и вновь уткнулся в монитор.
   Было ровно десять.
   Этих тоже ненавижу, думал Гнат, входя в кабинет вербовщика.
   Как он радовался, когда в Севастополе спускали осточертевший русский триколор! Ведь вроде бы совсем недавно...
   И вдруг там же, через какой-то буквально месяц, на той же инфраструктуре - база НАТО.
   Поначалу это почти не тронуло Гната. Именно его рота была выбрана для торжественного прохождения в составе сводного батальона имени Левка Лукьяненки (в числе прочих формирований быстрого развертывания во имя мира) при поднятии флага Украины там, где еще по весне орали свое "Здравия желаем" москали; и Гнат был страшно горд. Все остальное ушло на второй план; он гонял и дрессировал своих хлопцив так, как никогда прежде. Его парни должны были драться настолько же лучше всех, насколько громче во время марша они должны были спеть "Ще не вмэрла Украины и слава, и воля". После торжественной части ожидались показательные рукопашные - этим все сказано.
   Оказалось - не все. Потому что остальные роты сводного батальона оказались вовсе не украинскими.
   Гнат узнал об этом лишь на самой церемонии.
   Может, поначалу Киев и не хотел заходить так далеко. Может, вполне может; да только что с того толку. Коготок увяз - всей птичке пропасть; начал отдаваться - так не охай, если тебе без предупреждения нагнули в неловкую позу. На то и существует дипломатия, чтобы заставлять тех, кто чего-то не хочет делать, делать как раз это самое, да не просто, а с радостью, с огоньком! Втянут за уши - и сам не заметишь...
   Народ Украины мае выключнэ право на володиння, корыстування и розпорядження национальным багатством Украины. Так?
   Так! Так, натюрлихь!
   Россия с Черного моря ушла?
   Ушла.
   Вакуум силы возник?
   Да как вам сказать...
   А вот прямо. Не знаете? Тогда давайте посчитаем вместе, мы-то уж у себя неоднократно посчитали, но давайте уж вместе. Раз, два, три... Возник?
   Ну... Возник.
   Надо его заполнить?
   Н-ну...
   Надо, надо. Ведь интересы мира и стабильности, интересы защиты прав человека в регионе требуют, чтобы...
   Ладно, это понятно, слышали не раз и сами уже научились. Чего хотите-то?
   База в Севастополе пустует?
   Э-э...
   Ну пустует же, ну нет у вас сил и средств, чтобы ее задействовать мало-мальски. Хотя она, между прочим, и есть национальное багатство Украины - в числе прочего. Вот мы ее и заполним.
   А-а-а... Э-э-э...
   Без "э", плиз. А если вы так уж хотите быть верны букве собственного закона, если вас беспокоит, что по Конституции Украины на ее территории не может быть иностранных баз, так это пустяки. Популярно объясняем для невежд. Украина - член НАТО?
   Член. Так.
   База НАТОвская?
   Йес.
   Ну, и стало быть, ноу проблем. Украинская, стало быть, база.
   И все, крыть нечем. Только петь остается погромче: "Душу й тило мы положым за нашу свободу и покажэм, що мы, браття, козацького роду!"
   А рядом печатают шаг немецкие и американские мордовороты. Политико-воспитательная работа у них на уровне, что говорить - не чета Советской Армии, которую Гнат еще успел нюхнуть. Не к ночи будь помянута... Еще накануне гостям (впрочем, кто теперь гости, кто хозяева - лучше было не думать; Гнат и не думал, сколько силы воли хватало) раздали листочки с наспех протранскрибированным латиницей текстом гимна - и вот мордовороты, старательно закаменев лицами, чтоб не расхохотаться в самый торжественный момент, с ужасающим акцентом ревут во всю глотку: "Згынуть наши ворожэнькы як роса на сонци, запануем и мы, браття, у своий сторонци!"
   И лишь вовсе уж простодушные и непосредственные негры, дети гор, скалятся так, что от зубов солнечные зайчики отскакивают - точно от хорошо надраенных штык-ножей. Но - поют, поют, во всю мочь горланят, что велено, дисциплина у них не чета, скажем, украинской... "Украины слава станэ помиж народамы!" А бутсы их поганые по плацу: хрямс! хрямс! хрямс!
   А потом - сам президент перед микрофонами: "Щиро витаю усих, хто прычэтный до патриотичной акции..."
   Наверное, можно было бы просто посмеяться. Можно было бы надраться и забыть. Можно было бы, если постараться, вывернуть все наизнанку и надуться от гордости: вот, мол, до чего ж нас весь мир уважает; даже с той стороны глобуса приехали, чтобы спеть нам наш гимн на нашем языке; даже немчура, внуки тех, с кем насмерть бодались тут деды и отцы таких, как Гнат (и дед Гната, кстати, погиб, и дед по матери, кстати, погиб тоже; один в Красной Армии, другой в УПА, но оба в боях с немцами, друг другу не успели вцепиться в глотки), - поют, поют!
   У Гната ни посмеяться, ни загордиться не получилось.
   Можно было бы, на худой конец, утешиться, прочитав на следующий день во всех газетах, какие сумасшедшие деньги в ближайшее время вобьют и вколотят в украинский ВПК (и не только в него) заморские доброхоты...
   Гната и это не утешало.
   Ведь сказано же: не может быть иностранных баз!! В конституции сказано!
   Ведь сказано же: выключнэ право на володиння, корыстування и розпоряджэння!
   Можно было еще, как понимал Гнат, до полного обезболивания заморочить себе голову глубокомысленными рассуждениями. Феодализм сменился капитализмом. Прогресс? Безусловно. Старый хозяин, владевший Украиной по праву завоевания, сменился новым, владеющим по праву покупки. Прогресс? А як жэ!
   То, что старый владелец был, с какой стороны ни глянь, все ж таки братом, с которым вместе росли, цапались и добра наживали, а новый залетка прикатил с того края света на готовенькое, дела не меняло. Ненавидят друг друга при ссорах сильней всего именно родственники. Чем ближе - тем непримиримей. Диду, диду, мы с Грицьком глэчик молока не подилылы! Обращайтесь, детки, в Гаагский трибунал.
   Да какой он брат? Байстрюк безродный, подзаборный... выскочка...
   Нет. И от этих соображений не легчало.
   Что-то надломили в Гнате поющие про славу Украины негры да немчура. Чересчур живо представлялось, как они тут запануют. У своий сторонци.
   Вообще не хотел Гнат Украине хозяев- ни старых, ни новых.
   Оттого он, не прошло и года, демобилизовался - и стал солдатом удачи. Благо на постсоветском и даже построссийском пространстве горячих точек хватало, а платили... Хорошо платили, хватало. Ничего, кроме как честно солдатствовать, Гнат не умел, но теперь он это делал лишь ради себя, стараясь даже не знать, что происходит на любимой нэньке - чтоб не повеситься и не спиться. И разговоры о дальнейших шагах прогресса по ней либо пресекал, либо, если полномочий не хватало, пропускал над собой, будто вшивый окопник - танки противника; и новости здешние, едва речь заходила об Украине, вырубал и переключался на какие-нибудь голые задницы, это получалось легко и быстро, задниц в телевизоре обнаруживалось никак не меньше, чем горячих точек в бывшей стране.
   Точь-в-точь по Шевченке: "Нiде не весело менi - Та, мабуть, весело й не буде И на Украйнi..."
   Все повторяется. И потому лучше уж не ведать, и не видеть, и думать, что там все хорошо, это просто у Гната все плохо, потому что он не там, а на чужбине.
   Хотя, смешно сказать, Гнат ощущал себя тут как-то все ж таки дома. Однажды, поначалу еще, в погоне за длинным евро вынесло его за пределы бывшей необъятной Родины, и совсем ведь недалеко вынесло, на Балканы - а, вернувшись в Питер, он долго и блаженно отмякал: дома... дома... все свои... Странное это было чувство, неуместное, даже недостойное - но сладкое.
   Словом, зарекся ездить далеко.
   Ох, и покидало-пошвыряло Гната за прошедшие годы...
   И вот ведь подлость - везде приходилось говорить по-русски. И на востоке, и на западе. Далеко зашла русификация, злился Гнат, ох, далеко, и до чего устойчива, стерва, оказалась; но после того, как месяц назад они с каким-то чучмеком в течение единых суток с интервалом в пару часов спасли один другого, злость эта в нем начала подстывать понемногу (хотя он и самому себе не признался бы в том); хрена с два они с азиатом понимали бы друг друга с полуслова под польским огнем, общаясь по-английски или, скажем, по-литовски; а без понимания - обоим бы размотали кишки. Чучмек - тот вообще ностальгировал по временам, когда его малая родина была русской колонией; впрочем, что взять с азиата. После боя (как обычно, большие потери с обеих сторон и для обеих же сторон нулевой результат) он, прислушиваясь к стонам и крикам раненых в недалеко торчащей госпитальной палатке, даже вздохнул грустно: "Эх, Россия-ханум, куда ж ты смотрела?"
   Литовско-польская граница - вот было последнее место службы Гната; именно оттуда он, когда закончился полугодовой срок его контракта, вернулся теперь в Питер в распоряжение господина Вэйдера за оплатой и, после соразмерного ей отдыха, за новым контрактом. Вероятно, будь он заключен, пришлось бы возвращаться обратно, туда же, под Клайпеду - конфликту конца-краю видно не было.
   Еще в первой половине девяностых годов прошлого века Польша поставила в Балтийской ассамблее вопрос: а не следовало бы России, раз уж она порвала со своим кровавым прошлым и хочет встать в ряд цивилизованных стран, передать Польше (не Германии, которая и так уже сыто рыгает, заглотив ГДР, а именно Польше) в качестве, скажем, компенсации за моральные, материальные и людские потери, нанесенные советской агрессией тридцать девятого года - бывшую Восточную Пруссию, а ныне Калининградскую область? Ну ведь все равно ж она для России непосильная мука! Тот самый чемодан без ручки - нести невозможно, а бросить жалко. А тут - замечательный получился бы знак покаяния и примирения...
   И ведь получился!
   Передали!
   В радостном упоении от очередной победы общечеловеческих ценностей никто и предположить не мог, что из этого выйдет.
   В свое время не Литве, а именно Восточной Пруссии принадлежал так называемый Мемельский край. Клайпеда и все кругом. Чикая отвоеванные у Гитлера ломти Европы на мелкие бутербродики для тех, кто расселся за его гостеприимным столом, товарищ Сталин не стал включать этот самый Мемельский край в Калининградскую область, а отчекрыжил в пользу Литовской ССР. Да, конечно, впервые данные места попали в Литву раньше, в двадцать третьем году, мановением Антанты, шинковавшей Германию еще после первой мировой; но шутка в том, что по Потсдаму-то эта территория была передана именно СССР, и именно СССР уже уступил его Литве по новой. Чтоб она радовалась и благодарила хоть иногда. Чтоб знала, как щедра Советская власть. Чтоб помнила: без Советской власти ей в целости не жить.
   Не помогло.
   Литва, едва ставши независимой, в запале объявила, что не признает юридически даже самый факт вхождения в бывший СССР и что отныне все без исключения международные акты, заключенные от лица СССР в отношении Литвы, действительными рассматриваться никак не могут.
   Ладно. Вольному - воля.
   Пребывание Мемельского края в юрисдикции Литовской республики сразу сделалось, мягко говоря, спорным.
   Более того, коль скоро территория бывшей Восточной Пруссии, впоследствии - Калининградской области, оказалась территорией Польши, Мемельский край и по духу, и по букве международного права - стал в значительной степени польским.
   Поначалу никто и не вспоминал об этом. Пример России, похоже, гипнотизировал: та ни словом о подобной казуистике не напоминала Литве - ни рвущейся к независимости, ни обретшей оную; видать, обижать не хотела. Потом все-таки вспомнили. Может, потому, что уровень жизни в Литве резко уступал уровню жизни в Польше. А может, наоборот. А может, Польше лишний порт на Балтике понадобился... Гнат не знал и знать не хотел. Он ведал цену подобным разборкам еще с тех времен, когда искренне переживал насчет правового статуса Крыма и желал страстно, чтобы Украина была права не просто так, не просто потому, что никто с нею всерьез не спорит, а по закону, по справедливости, права действительно... хватит, пусть у новых дураков головы болят. По обе стороны границы сперва возникли, как заведено, культурные общества и принялись интеллигентно, с квалифицированным привлечением древних бумажек, мутить воду. Потом стали в ООН обращения сыпаться - мол, просим рассмотреть незаконное вхождение, сиречь грубую аннексию, нашей исконной территории, а также притеснение коренного населения колониальными властями... А кто там первым чей хутор поджег, кто кого на вилы поднял, литовцы поляков или поляки литовцев - теперь, как и всегда в подобных случаях, удастся выяснить только когда американцы смастерят наконец машину времени; да и то Гнат сильно подозревал: заплати побольше, машина та и покажет, что тебе нужней. Рынок - он во всем рынок. Сами же американцы говорят про него: всеобъемлющий.
   Без малого уж полтора года шла эта нелепая, вялотекущая и совершенно противоестественная ночная война между двумя членами Евросоюза, НАТО и бог знает, чего еще столь же гуманного и цивилизованного. И никому до нее большого дела не было - как, впрочем, и еще до нескольких подобных. Конечно, бесперечь принимались пространные резолюции во всевозможных международных говорильнях, наблюдатели и посредники какие-то мелкие с очень серьезными и озабоченными лицами шныряли взад-вперед, шустрые и назойливые, что твои тараканы... Сколько их Гнат перевидал! Но настоящий хозяин молчал. Может, потому, что война-то велась не регулярными силами, а якобы некими бандформированиями (наемниками, на самом деле), регулярные же вооруженные силы что Литвы, что Польши эти бандформирования якобы ловили, ловили, и никак поймать не могли; но Гнат и мысли не допускал, что столь простая, уже оскомину набившая механика может по сей день кого-то обманывать - ежели, конечно, он сам не хочет обмануться.
   При старом хозяине учинять этакий бардак и в голову бы не пришло; сидели бы тихо, славили мудрое партийное руление и не вспоминали о перевернутых страницах истории. А если бы и вспомнили, хозяин, будь он жив и в расцвете самостийности, подобного безобразия конечно бы не потерпел; с обычным своим чувством такта в двадцать четыре часа отечески раскатал танками и правых, и виноватых, но вооруженный маразм пресек бы на корню, и принялся потом необъятными лопатами швырять дармовые деньги на восстановление попорченного происками империалистов народного хозяйства братских республик; москвичи да питерцы ходили бы без штанов, но попорченное хозяйство восстановилось непременно (другое дело, что и москвичи, и питерцы после этого кляли бы на чем свет свое безмозглое правительство, а братские республики - на чем свет кляли бы русских оккупантов). Однако старый хозяин и сам уж сдох; туда ему и дорога, заставлял себя почаще повторять Гнат - хотя время от времени, при виде голых женщин, со вспоротыми животами валявшихся в грязи на проселке где-нибудь под Шилуте, или контуженных ночным взрывом детей в Шакяе, его брала невольная злоба на косоруких москалей: конечно, никто не просит вас соваться в Украину, но уж у себя-то под носом должны были бы навести порядок, окоротить подонков, защитить ни в чем не повинных людей!
   Впрочем, где им теперь...
   А новый хозяин почему-то не обращал на происходящее ни малейшего внимания. То ли не хотел мараться о подобные мелочи - ведь нефти здесь нет; а то ли и одобрял в глубине души. Пусть, мол, унтерменьши друг дружку прореживают помаленьку; они, разумеется, уже члены всего, что полагается, но членство членством, а золотой миллиард не резиновый...
   Господин Вэйдер обычно вставал, когда в его кабинете появлялся Гнат. Обычно даже обменивался с ним рукопожатием, и был предельно приветлив. Гнат был одним из лучших командиров, которых ему удалось купить; хотя и русских безработных кадровиков в Питере было пруд пруди, но ведь и вербовщиков паслось немало - чем дальше в прошлое уходили проклятые времена холодного противостояния, тем сильнее раскипалась планета. Вон, совсем рядом, буквально напротив Центра вспомоществования, в бывшем генеральном штабе их бывшей Российской империи - Международный фонд призрения обосновался. Кого он там призирает, как, зачем - никому не ведомо; до сотни классных воителей в год рассеивает по Ближнему Востоку и Центральной Азии...
   На сей раз господин Вэйдер встретил Гната, положив ноги на стол и со стаканом в руке. В стакане, в какой-то коричневой жиже, полоскались, тупо позвякивая, подтаявшие кубики льда.
   На столе стояло виски, в виски плавали сосиски - а потом они, как пробки, с треском вылетят из попки...
   - А-а, Гнат! - запросто приветствовал Гната господин Вэйдер. Акцент в его речи был различим, но неназойлив.
   Не был он, конечно, американцем. Прежде Гнат это подозревал, а теперь подозрения превратились в уверенность - слишком уж по-киноамерикански вербовщик расположился. Распластался. Растекся. Гнида безродная, подзаборная. Что он вообще делает, байстрюк, на нашей земле?!
   То есть... на их земле, на пост-российской.
   - С возвращением! - с утрированной радостью воскликнул господин Вэйдер.
   - Я толком еще и не чувствую себя вернувшимся, - выжидательно ответил Гнат. - Весь еще там.
   - О, у вас будет время почувствовать себя здесь! - господин Вэйдер улыбнулся во все зубы. - Мы не сможем возобновить с вами контракт. Я в вас разочаровался.
   Гнат молчал.
   - Вы утратили навыки. Утратили нюх, чутье. Может, вы уже состарились?
   Гнат молчал. Только желваки запрыгали.
   - Вы уже не боец, и вы уже, тем более, не ищейка. Так бездарно упустить эту фанатичку!
   А быстро, однако, стучат братья по оружию, подумал Гнат; словно бы просто отметил факт, без сердца. Потом все-таки поморщился: они не по оружию братья, а по оплате...
   - Пять дней всей группой гоняться за поджигательницей - и упустить!
   - Я ее не упустил, - бесстрастно сказал Гнат. - Я ее отпустил. Это оказалась девочка пятнадцати лет. Ее бы убили.
   Господин Вэйдер отставил бокал с виски и оставил шутовской тон.
   - Ах, вот как. А с каких пор и с какой стати вы начали присваивать себе функции политического руководства? Кто вас уполномочил?
   Гнат молчал.
   - Вы - придаток к приборам ночного видения и к стрелковому оружию, понятно? За это вам платят!! Я получил чудовищную рекламацию от тамошних властей! Мне пишут: вы кого нам присылаете - бойцов или экспертов по правам человека? И мне нечего ответить! Они требуют, чтобы я возместил им стоимость склада и двух джипов, уничтоженных вашей девчонкой! И они еще не знают, что вы отпустили ее нарочно!
   Гнат молчал.
   Господин Вэйдер взял себя в руки. И вновь взял в руки стакан. Пригубил.
   - Конечно, все у нас будет по закону, и поэтому еще неделю вы считаетесь моим мальчиком, - сказал он. Разговор отчего-то явно доставлял ему удовольствие, Гнат даже удивился слегка. Между ними, казалось Гнату прежде, за последние три года возникло некое подобие приятельских отношений. И вот вдруг выясняется, что господин Вэйдер все это время таил и лелеял некую жабу в душе, лишь придерживал ее, поскольку дело требовало - а вот теперь с наслаждением дал ей волю. - Официальное уведомление вручит вам Дроед при выходе. У вас семь оплаченных дней, чтобы найти новую работу. На протяжении недели у вас сохраняются все наши документы, все привилегии... но потом - не взыщите.
   - Не взыщу, - чуть хрипло сказал Гнат.
   - И о реальной оплате, несомненно, речи быть не может. Мои адвокаты, конечно, постараются, насколько возможно, уменьшить сумму штрафных выплат... докажут, что и джипы были старые, и на складе пусто... Но все равно - уж ваше-то жалованье, Гнат, уйдет на покрытие этих издержек полностью и с лихвой.
   - Понятно, - бесстрастно сказал Гнат.
   - Долго считалось, - неостановимо разглагольствовал господин Вэйдер, - что русские по крайней мере как солдаты хороши. Туповаты, но исполнительны, храбры и неприхотливы. Однако, я смотрю, это оказалось очередным мифом. Очередной русской идей. Может, в прошлом, когда они защищали любимую Родину, все так и было - за давностью лет не видел, не знаю. Но, видимо, когда Родина перестала быть любимой... да когда ее вовсе не стало… Словом, как контрактники русские не стоят ни черта. Гроша ломаного, как у вас говорят. Так что вы свободны, Гнат.
   - Я имею честь быть украинцем, господин Вэйдер, - напомнил Гнат. Он изо всех сил старался сдерживаться, но голос его заскрежетал. Он был уверен, что господину Вэйдеру прекрасно сей факт известен, и вербовщик лишь старается уколоть его побольнее.
   - Ну, это ваша личная проблема, - широко улыбнулся господин Вэйдер и сделал очередной глоток из своего стакана.
   - Да пошел ты... ... ... на... ... ..., - довольно пространно и очень изобретательно ответил Гнат, а затем безо всякой торопливости вышел из кабинета бывшего начальника.
   Обиднее всего, думал он, спускаясь по лестнице с врученными ему Дроедом бумагами, что даже посылать этих козлов на члены не столь отдаленные приходится по-русски. Кем бы ни был господин Вэйдер, к какой бы нации не принадлежал - по-украински он вряд ли бы понял.