В 6-м выпуске "Той стороны" была опубликована статья Евгения Савина "Стереотипы восприятия произведений Крапивина". Вскоре мы получили несколько откликов на неё. Мы приносим свои извинения их авторам за такую большую задержку с их публикацией, но... как говорится, лучше поздно, чем никогда.

Александр Зорин
(г. Курск)

Насчёт стереотипов Е.Савин, конечно, прав, но ведь стереотип, почти всегда, есть весьма поверхностное восприятие. Так стоит ли его усугублять, как делает автор, если восприятие поверхностное и, значит, удалённое от истины?

1. "Основной тезис - два мира у Крапивина".

И что тут удивительного? Всегда в литературе существовал мир положительных героев и нечто, им противостоящее. Здесь лишь это чётче, явственнее выражено из-за разновозрастности героев. Но и при этом "миры" эти не разделены жёсткими рамками, "мир взрослых" отнюдь не является "неопределённым или враждебным". Оба "мира" сосуществуют в тесном взаимопроникновении и просто не могут существовать раздельно. Выкинь из любой книги "положительных взрослых героев" - книги эти разом обратятся в явную нелепость.

2. "Право давать оценку имеет лишь ребёнок, его мир закрыт для взрослых, и взрослые эти вообще существуют лишь благодаря этой оценке (продукт сознания ребёнка)".

Опять таки вполне естественно, что события и люди в книге оцениваются именно с точки зрения главного героя и если герой этот - центр повествования, то и прочие персонажи важны лишь постольку, поскольку они каким-то образом к нему относятся - хорошо или плохо. И вовсе необязательно этими "окружающими" действующими лицами оказываются у ВП взрослые. Разве меньшей, с точки зрения Е.Савина, "фикцией", чем несчастная режиссёр Кергелен, являются в том же романе молодца Капрала (не он сам!), какой-нибудь Гусыня и К ? Подобных удальцов у ВП масса, но по отношению к ним ни один его герой не собирается проявлять пресловутые "чудеса сопереживания", хотя тут, согласно Савину, имеют место именно отношения "ребёнок-ребёнок", а не "ребёнок-взрослый". Понимание же "противника" у Крапивина возможно лишь в том случае, когда это и не совсем противник (тот же Валерик, или, посложнее, Капрал). А для "настоящих" противников хватает вполне и чисто внешних определителей (кстати, часто повторяющихся). Ни самого ВП, ни его героев не интересуют внутренние переживания (если таковые имеются) у подобных субъектов, будь то вполне взрослый тов. Совков или его малолетние "мушкетёры" ("Мальчик со шпагой") - и те, и другие есть явления одного порядка. В итоге "конфликты между двумя мирами", хитрые взаимоотношения оных миров отходят куда-то на второй план, если вообще не уходят неведомо куда. А на первом месте - конфликт между людьми, вне зависимости от возраста их.

3. "Взрослые обречены на фатальное непонимание".

Действительно, герои Крапивина не часто задаются целью понять взрослого. Задаются же они её тогда, когда действия его им непонятны: отчего склочничают Совков, Сыронисский или Сенцова в "Мальчике со шпагой"? Как объяснить поступки классной руководительницы в "Колыбельной..." - не зла же она, действительно, всем желает по вредности натуры? И так далее. Человек становится в тупик и пытается разрешить эту загадку. Если же со взрослым строятся нормальные добрые отношения, то чего тут-то понимать? Это естественно, в исходном идеале так и должно быть, а вот всякое иное отношение - искажение отклонение от нормы. Если же отношения открыто враждебные, типа встречи с каким-нибудь Гавриком, то всё ещё яснее, думать не о чем. А вот отец Журки, та же бедная Анна Борисовна, писатель Наклонов - тут случай сложнее, стоит того, чтобы задуматься и попытаться понять. Так что "непонимание взрослых" не такое уж и фатальное, скорее избирательное.

4. "Самоповторы".

Они действительно есть, и, вероятно, допускаются ВП вполне сознательно. Однако не от бедности воображения или ради пущей "полировки главного конфликта", как, верно, подумал Р.Арбитман, а во-первых - из-за типичности данных ситуаций, а во-вторых - ради стремления рассмотреть поведение разных личностей в сходных ситуациях. Своего рода психологический эксперимент.

И, заодно, о "Голубятне..." - вещь действительно поворотная, но, на мой взгляд, не из-за "принципиально нового типа взаимоотношения двух миров". Она - связующее звено между крапивинской "фантастикой" и "реалистическим произведениями". Связь эту он осуществил здесь явно демонстративным образом, через перекличку барабанщиков в конце книги, где единство обоих крапивинских миров, реального и фантастического, заявлено более чем прямолинейно ("Это же из другой галактики" - Всё равно!")

Раз уж занесло меня на такого рода рассуждения, то пойду дальше. Мне думается, что по книгам Крапивина можно изучать если и не историю, то уж быт советского общества.

Официальная история даёт описание политических событий, войн и прочее, но обходит повседневную жизнь людей. Пробел этот в какой-то мере восполняют исторические романы - потому-то они так популярны. Но ни один исторический роман не может дать более живой и достоверный до мельчайших деталей картины быта, нравов, образа мышления людей, их стиля поведения, всего того, что сейчас модно именовать "менталитетом", чем произведения современной тому периоду литературы. В этом отношении "Тихий Дон" или "Хождение по мукам" важнее "истории гражданской войны". А по отношению к послевоенному периоду истории СССР подобную роль вполне может сыграть собрание сочинений Крапивина. И тут практически не будет разницы между его "реалистическими" и "фантастическими" книгами, поскольку и там, и там в первую очередь действуют люди нашего времени
и вся крапивинская "фантастика" вырастает из нашей же реальности. Учитывая время написания большинства книг ВП (конец 60-х - 80-е годы), их можно условно разделить на три группы:

1) книги о прошлом (40-е - 50-е годы);

2) о настоящем (конец 60-х - 80-е годы);

3) о будущем, частично уже ставшем настоящим (90-е годы и далее).

Вряд ли имеет смысл перечислять здесь все те мелкие детали, рассыпанные по повестям и романам, которые вместе дают ощущение абсолютной достоверности нарисованной картины повседневной жизни во всех её характерных частностях - вплоть до стоимости билета в кино и особенностей движения городского транспорта. Каждому, пожалуй, знакомо то щемящее чувство узнавания, с каким встречаешь при чтении эти до боли знакомые (и, зачастую, уже ушедшие) подробности - ты сам смотрел эти фильмы, читал эти книги ("Кирилл... взял том Конан Дойля с рыцарским романом "Белый отряд"... - 5-й том, чёрный с красными буквами на обложке, 8-томник шестидесятых годов, другого издания в 1978 году ещё не было и не будет ещё больше 10 лет) - читал и смотрел, зачастую с теми же впечатлениями, - ходил в такую же школу и, вообще, жил среди этих людей, хотя их и звали по другому. В этом-то и заключается одна (далеко не самая важная!) из причин того, отчего книги эти так берут за душу - помимо прочего, они бередят воспоминания. Но речь не о том, поскольку перечень этот может быть бесконечен, а искусство отбора подобных деталей входит в круг профессиональных обязанностей подобного исторического романиста (который, в отличие от современника, всё равно с фатальной неизбежностью допустит тот или иной ляп). Речь же о том, какими предстают с этих страниц время и общество, описанные здесь, какими они видятся автору, и, значит, и читателю, смотрящему на происходящее глазами рассказчика.

Человек - не машина, он не может быть абсолютно объективен и беспристрастен. Тем более не может быть таковым современник событий, эти события описывающий. Книги же Крапивина, по большому счёту, и есть именно записки очевидца, что касается даже его "фантастики", где фантастического меньше, чем в американских гангстерских боевиках. И тогда, когда он пишет о прошлом, это, в первую очередь, его прошлое. Практически во всех книгах, где события происходят в конце 40-х годов, отчётливо проступают автобиографические мотивы, отголосок детских впечатлений. Время нелёгкое, но трудности, в основном, бытовые - безденежье, недоедание (достаточно вспомнить исход дуэли Севки с майором Каном!), нехватка товаров, жилищная неустроенность, последствия войны. Не потускнел ещё отблеск Победы, на улицах - пленные немцы и все напоминает ещё о недавней войне - стихи в газетах, темы уроков, собственные ранние воспоминания героев об эвакуации, бомбёжках, погибших отцах. Но, несмотря на это, впечатление остаётся довольно светлое - иначе и быть не может при воспоминании о собственном детстве. Все трудности и неурядицы вполне компенсируются. Пример тому - "Сказки Севки Глущенко". Стычка с учительницей, оставление после уроков - зато знакомство с поэтом; страх и переживания во время болезни Альки - её выздоровление, осознание дружбы с ней; наконец, последний, окончательный скандал в школе и временное исключение - но зато отбито письмо друга и, в финале, в ответ на всё это - возвращение отца. В других повестях столь явного противопоставления света и тени нет, но общее впечатление выносится то же: светлые, слегка грустные, иногда неприятные воспоминания о "старом добром времени". Хотя всякое приукрашивание здесь и отсутствует - никуда не деться ни от войн, ни от репрессий (достаточно вспомнить Курганова, Юлия Генриховича Тона и пр.). Особенно остро и мрачно говорится об этом в "Белом шарике..." - книге достаточно поздней, отчасти "перестроечной" и потому наиболее в этом отношении откровенной. Но всё это звучит довольно глухо и почти не влияет на общее впечатление, хотя и является неотъемлемой частью картины.

60-е - 80-е годы обходятся уже без этих тёмных пятен, нет здесь и горечи воспоминаний о прошлом. Это уже настоящее, где, в отличие от прошедшего, не бывает ничего непоправимого, надо только действовать. Именно в эти годы живут люди из самых светлых и добрых книг ВП. В них, конечно, немало боли и тревог, но всё заглушается общей добротой, дружбой. Вокруг - масса хороших людей, взрослых и невзрослых - куда там против них выстоять кучке злых! (Стоит вспомнить подсчёты Серёжи Каховского о соотношении плохих и хороших людей, встреченных за день). Да и враги эти... Кто олицетворяет "образ врага" в 70-е годы? Мелкая шпана, склочники, бюрократы, бездарные педагоги - "противники мирного времени". Наиболее мрачная личность - Гаврик с финкой, да и того можно обезвредить простой рейкой из штакетника. Во сне Серёжи Каховского у врагов, поливающих улицу из пулемётов, физиономии Дзыкина, но наяву это просто "взрослый шкурник", которого останавливает один решительный взгляд. Пренеприятные и зловредные типы - папаша Грачёв, тов. Сыронисский, Тихон Михайлович Совков, - но и бороться с ними можно вполне "мирными" средствами, самое убойное из которых - статья в газете. Стрельба в упор в те годы была возможна лишь где-нибудь в Латинской Америке, и то на фоне отголосков романтической "Гренады". Вокруг в мире могло твориться всё, что угодно (типичная политинформация тех лет: "в Африке воюют, в Южной Америке воюют, в Италии вокзалы взрывают, в Ирландии по демонстрациям стреляют, Израиль на всех лезет и бомбит"), но у нас это невозможно, "нам это глубоко чуждо". Островок покоя в 1/6 часть света величиной. С массой внутренних проблем и трудностей, - но при общем покое. Покой, как самоцель. Оценивается такой покой всегда по-разному. В период бурь в нём вспоминают с умилением (как ныне о пресловутом "застое"), но вот сами те, кто живёт на таком "острове", особенно порядки его не жалуют. И Крапивин вполне высказался по этому поводу в "Детях синего фламинго". Вроде бы типичная сказочная фантастика, но сразу же напрашиваются более чем прозрачные аналогии с "Драконом" Шварца, да и серьёзность намерений у господ правителей счастливого невидимого острова выглядит просто устрашающе. Логика их железна и вроде бы даже оправдана - страна, отгороженная своего рода "железным занавесом", процветает в мире и покое. Столь уж велика цена за этакое благоденствие - отсутствие молодёжи, ломка в детстве каждого нового поколения? Для их же блага, ведь, и зато - "ни бурь, ни катаклизмов, ни войн". А так ли уж сильно отличается мир Двида от нашего мира, в котором сказка эта писалась? Если присмотреться, то не очень. Необходимые аналогии может провести (и без труда) всякий наблюдательный читатель, у которого "перестроечные" и "постперестроечные" годы не отбили память о реалиях "периода застоя". Весьма показательно, кстати, что мальчишек острова Двид одно время будоражила "ужасная книга про трёх головорезов" - библия практически всех крапивинских героев, незабвенные "Три мушкетёра". Люди, растущие в более чем спокойной обстановке, мечтают о подвигах и бурной жизни. Практически все крапивинские герои стали тем, кто они есть, именно благодаря тому, что выросли они в этом мире и покое, но он им тесен, он их сковывает, и они изо всех сил стремятся порвать эти мягкие, но прочные путы. Об этом в своё время отлично сказал Высоцкий и весьма показательно, что пел он это именно в 1975 году, когда только что полностью вышел "Мальчик со шпагой". Независимо друг от друга, разными словами, говорилось одно и то же:

Средь оплывших свечей и вечерних молитв,
Средь военных трофеев и мирных костров
Жили книжные дети, не знавшие битв,
Изнывая от мелких своих катастроф.
Детям вечно досаден их возраст и быт...
        и т. д...

(Любопытен, кстати, оборот о "мелких катастрофах" - ведь понятие "катастрофа" всегда подразумевает под собой событие огромное, и мелким оно может быть лишь на сторонний взгляд, а не для того, кто его переживает. Книги Крапивина полны таких мелких-великих катастроф, которые, фактически, и составляют их основу).

И вот сбылась очередная вековая мечта человечества - стабильность "острова Двид" рухнула, но что пришло взамен? Что последовало о что вообще могло последовать за "синим десантом"? Не оказался ли остров в положении обитателей "Обитаемого острова" Стругацких? Что там сказал Странник-Экселенц Максиму? "Знаешь ли ты, что такое инфляция?.." и т.д. И что выслушали бы от него победители Дракона, то бишь Ящера? Крапивин слишком наблюдателен, чтобы упустить всё это из виду. Но для этого ему, как и всем нам, пришлось оказаться на острове Двид после гибели Ящера - в 1990-х годах...

Время это выглядит у него достаточно мрачно и тревожно, а что за субъекты в изобилии шастают вокруг! Куда подевались достойные и порядочные милиционеры из того же "Мальчика со шпагой"! Вместо них появляются щаговы и прочие "пятнистые герои" в разных чинах. Откуда-то на свет божий выползли совершенно змейские кагебисты - абовы, и самое олицетворение мирового зла пожаловало - г-н Феликс Антуан Полоз. Загремели по окраинам войны и в Саида-Хар закачались чёрные петли. "Эскадроны Рио" достали из тайников старые маузеры. Нищие и бездомные плотно заселили трущобы Пристаней. Климат изгажен идиотскими экспериментами, не злобных ли то инопланетян рук дело, как полагают герои "Дырчатой Луны"? Куда там инопланетянам, без них мастеров хватает. Страна с треском развалилась, и лишь "остров Крым" с излюбленным Византийском-Севастополем способен ещё вести достойную жизнь. Прочие "суверенные республики" тихо опустились в трясину на уровне Бразилии 1960-х годов. "Капитаны песчаных карьеров" на отечественной почве - зрелище не из приятных и радостных. Даже взглянув в прошлое с этой точки, обнаруживаешь там не менее отвратных личностей и не менее холодный сумрак (смотри "Белый шарик..."). Теперь-то появились настоящие враги для "мальчиков со шпагами" из безмятежных 70-х! Не Дзыкины с Гусынями. "Дети, не знавшие битв" их узнали. Но битвы эти оказались иными, чем им хотелось бы. Вместо Гренады - Афганистан, вместо Севастополя - Грозный. Они "попробовали на вкус настоящей борьбы", но при этом увидели и поняли, "что всегда впереди - вороньё и гробы". Убит в Афганистане Генка Кузнечик, в одночасье стали лицами неопределённого гражданства Митя Кольцов и Сергей Каховский, и поди теперь признай в потрёпанном жизнью одноногом ветеране, в очередной раз упорно возрождающем очередную "Эспаду", лихого барабанщика Данилку Вострецова. Вечные флаг-капитаны. Причём самое страшное то, что это всё вполне естественно, всё это уже есть в жизни, а последнее скотство в Чечне лишний раз показало, что за этой самой жизнью не угнаться никакой литературе.

Для общего утешения, впрочем, стоит отметить такую деталь: тип крапивинского героя и ныне остался неизменным, и изменившееся бытие никак не может изменить его сознания. Идеал, образец для подражания такой человек по-прежнему ищет в "Одиссее капитана Блада", а не в "Конан-Варваре" или "Терминаторе". И от этого, кстати вполне реального факта, тоже, слава богу, никуда не уйти.