Луна была почти полная...
Мы с Юлькой ночевали в одной пушке. В мортире. Потому что нам не хотелось расставаться ни днем, ни ночью. Ни на минутку. Мы сразу прикипели друг к другу.
Юлька все вспомнил.
Его история была похожа на мою, только проще. Когда он купался в нашем озере, к нему подошла рыбацкая лодка и незнакомый человек сказал:
— Мальчик, ты так хорошо плаваешь. Помоги распутать сеть, она зацепилась за корягу...
Он усадил Юльку в лодку и повез на середину озера. Скоро Юлька забеспокоился: какие коряги вдали от берега, на глубине? Тогда человек начал говорить об острове Двид, о Ящере, о легенде про Юного Рыцаря... Юлька, не долго думая, махнул за борт, но человек перехватил его на лету и замотал в глухой черный плащ...
Потом была темница, и этот же человек уговаривал Юльку сразиться с Ящером. Юлька не верил ни в Ящера, ни в остров Двид, скандалил и требовал отправить его домой. Тогда человек пригрозил Юльке судом и расправой за трусость. Сначала, мол, пообещал сражаться, а потом испугался. Пусть все видят, какой Юлька трус. В конце концов это и нужно было властям острова.
— Подумай до утра, — сказал человек и ушел.
Юлька не стал думать до утра, ночью он бежал. Тогда в камере стояла деревянная табуретка, а лежанка была укрыта одеялом, и Юлька этим воспользовался. Он разорвал одеяло на полосы и связал, а табуретку разбил. К отломанной ножке примотал конец самодельного каната с узлами. Ножку зашвырнул вверх — так, что она легла поперек оконца в потолке. Вылез на крышу, пробрался ночными улицами на край города. А там заросшие тропинки привели его в Заколдованный лес...
...Я долго рассказывал Юльке про наш город, про ребят, про наши игры. Про то, какие фильмы теперь идут в кинотеатре “Спутник” и какие марки продают в киоске на углу Первомайской и Пушкинской... А он слушал, слушал — помногу раз одно и то же. И конечно, все время спрашивал про своих родителей.
Что я мог сказать? Я говорил, что они живы и здоровы, только сильно горюют. Зато как они обрадуются, когда Юлька вернется!
Больше всего мы разговаривали про это по вечерам, когда наше каменное гнездо затихало. Мы с Юлькой лежали рядышком на упругом настиле, который сплели из веток, и смотрели из жерла мортиры на ясное ночное небо. Оно было синевато-зеленым с небольшими редкими звездами. И набухала в этом небе яркая луна. Еще не круглая. Где-то глубоко внизу, в лесной чаще под утесом, вскрикивали ночные птицы, а поблизости неутомимо трещал кузнечик...
— Когда вернемся, никто не поверит, что есть на свете остров Двид, — задумчиво сказал Юлька. — Будут допытываться: где же вы в самом деле пропадали столько времени?
— Ничего. Главное, чтобы вернуться... — откликнулся я.
Эти слова, кажется, встревожили Юльку. Он спросил с беспокойством:
— А ты уверен, что Птица донесет нас обоих до дому?
— Конечно. Мы же летали вдвоем.
— Мы недалеко летали. А этот путь будет, наверно, очень длинный...
— Донесет, — успокоил я Юльку и себя. — Она вон какая сильная. И верная...
Юлька помолчал. Зябко повел плечами. Прошептал:
— Даже страшно подумать, как там мама... Она всегда за меня беспокоилась...
Я подумал про свою маму, про то, что сердце у нее неважное, побаливает. И сказал:
— Нам как-нибудь поосторожнее надо будет появиться, не сразу. Чтобы с ними ничего не случилось от радости...
— Я уже думал про это, — отозвался Юлька. — Но знаешь, по-моему, от радости ничего плохого быть не может... Женя...
— Что?
Юлька вздохнул, повозился и сказал совсем негромко:
— Мама меня называла знаешь как? “Сокровище”... Иногда хорошо так, ласково, а иногда: “Ну-ка, сокровище, покажи дневник...” Но все равно хорошо...
Он, кажется, улыбнулся в темноте и снова заговорил:
— А я, когда маленький был, не знал, что такое “сокровище”. Маму спросил, а она говорит: “Это разные драгоценности, которые сперва спрятали, а потом откопали...” Я говорю: “А где ты меня откопала?” Она как начала хохотать... А потом я спросил: “Значит, я драгоценность?” А мама: “Конечно, драгоценность. Цена — одна полушка...” А я не знал, что такое полушка...
— Это денежка старинная. Полкопейки, да?
— Меньше. Полкопейки — это грош, а полушка — половинка гроша... Только я тогда думал, что полушка — значит “пол-ушка”. Ну, половина уха. И давай придумывать: “А почему не полноса? Почему не ползуба?” А мама говорит: “Красная цена — полхвоста”... Мы тогда с ней так хохотали...
Я засмеялся. И мне показалось, что Юлька тоже смеется. Но почти сразу я понял, что он вздрагивает и всхлипывает от слез.
— Да ты что, Юлька... Ну, не надо. Мы же скоро вернемся, честное слово!
Потом я замолчал, чтобы не разреветься самому. Закусил губу и слушал, как Юлька постепенно успокаивается.
Юлька вздохнул, и вздох этот был очень длинный и какой-то прерывистый, словно мы ехали в тряской тележке.
Наконец Юлька сказал:
— У меня всегда так: если слезы подкатят, ничего не могу поделать... У меня такой характер слабосильный. Наверно, потому, что имя девчоночье.
— Какое же оно девчоночье, — возразил я, чтобы хоть чуточку его успокоить.
— Конечно. Ю-у-у-лечка... Так у меня двоюродную сестру зовут.
— При чем тут сестра! А Юлий Цезарь? Он, по-твоему, тоже девчонкой был?
— Так это же Цезарь. А я кто? Просто Юлька...
— А я просто Женька... У нас в классе три Жени — я и две девочки. Но я же не говорю, что я девчонка!
— Ты — другое дело. У тебя характер крепкий...
“У меня-то?!” — хотел заспорить я и уже собрался рассказать, сколько раз отчаянно трусил и пускал слезы на этом острове. Но Юлька опять заговорил (и кажется, опять улыбнулся):
— А мою маму тоже зовут Женя... Евгения Степановна... Она в музыкальной школе работает... Я ее иногда до школы провожал, и, как подойдем к школе, все ребята сразу кричат: “Здравствуйте, Евгения Степановна!”
Он как-то вдруг, очень резко замолчал. Может быть, опять подступили слезы?
Чтобы отвлечь его, я быстро спросил:
— А ты тоже учился в музыкальной школе?
— Не... мне медведь на ухо наступил. Я только иногда слова для песенок придумывал, а мама к ним музыку сочиняла... Мы с ней много песенок написали...
Юлька вдруг рывком повернулся ко мне, и я в скользящих лучах луны увидел его тоскливое и встревоженное лицо. Он сказал глуховато и совсем другим голосом. По-взрослому:
— Если мы не вернемся, она же ни одну песню не сможет вспомнить без слез...
— Вернемся, Юлька, — быстро ответил я, чтобы и его успокоить, и себя. — Вернемся. Скоро уже будет юго-западный ветер. Смотри, луна почти полная.
Он опять лег на живот и уперся подбородком в кулаки.
— Женя... А похоже, будто луна в иллюминатор светит, да?
— Похоже...
— Мы однажды с мамой и папой плыли на теплоходе по морю. Из Одессы в Батуми. Иллюминатор в каюте был круглый, и в него вот такая же луна заглядывала... Тихо было, и совсем не качало. Я полночи не спал, все смотрел. Я люблю на луну смотреть... Может, я лунатик?
Я засмеялся:
— Ты же не бегаешь ночью по крышам...
— Не... — сказал Юлька уже повеселевшим голосом. — Я только стихи про луну сочинил. Хочешь, расскажу?
— Конечно, хочу.
Он видимо, застеснялся, сбивчиво пробормотал:
— Ну... они, наверно, не очень складные... Ты не смейся, ладно?
— Да что ты, Юлька! Рассказывай давай.
Он переглотнул и заговорил...
По-моему, это были хорошие стихи. Я их сразу запомнил, хотя вообще-то запоминаю стихотворения с трудом.
И вот теперь я пишу их, как слышал: с разными остановками и ступеньками — как Юлька говорил. И будто снова слышу Юлькин голос:
Я не сплю...
Лежу я и не сплю
(Только вы не говорите маме)...
Звезды, словно замерший салют,
Гроздьями повисли над домами.
Только я на звезды не смотрю,
Я от нетерпения горю:
Жду,
когда от краешка окна
Круглая появится Луна.
На Луне так много лунных сказок:
Там
над золотистою водой
Желтые растут дубы и вязы
И сидит волшебник с бородой.
Я к нему
по лунному лучу
Побегу сквозь голубую даль.
От него
в подарок получу
Золотую лунную медаль.
Я ее повешу на стене.
И она
ночами
со стены
Будет часто улыбаться мне,
Как сестренка
той
большой Луны.
Юлька замолчал и потом проговорил неловко:
— Ну вот... все.
— Это же замечательные стихи! — от всей души сказал я. — А ты еще говорил: нескладные!
— Мама тоже сказала, что хорошие, — признался Юлька. — Я их ей на день рожденья подарил... Хоть там и написано: “Только вы не говорите маме”, но это же так, почти что в шутку...
“Ничего, Юлька, скоро будет юго-западный ветер”, — снова хотел сказать я, но в горле скребло, потому что я тоже думал о маме. Да и сколько можно говорить одно и то же? Я просто положил свою ладонь на горячее Юлькино плечо и стал смотреть на луну. А она расплывалась, разбивалась на брызги. Потому что характер у меня ничуть не крепче Юлькиного и на ресницы выдавились большие капли.
“Ничего, Юлька, скоро будет полнолуние...”
Я проморгался. Луна опять сделалась четкой. Она висела теперь точно в середине пушечного жерла. Значит, наша мортира была нацелена прямо на нее... Вот если бы сейчас грянул выстрел!
Наверно, мысли все-таки могут передаваться от человека к человеку. Юлька спросил:
— Ты читал книжку Жюль Верна “Из пушки на Луну”?
— Конечно! Я как раз об этом думал!
— И я думал... Вот если бы по правде так было можно: набить пороху — трах! — и полетели...
— А что нам делать на Луне?
— Да не на Луне. Я чтобы домой...
Его плечо приподнялось и опустилось под моей ладонью.
“Домой... — подумал я. — Сделать бы снаряд вроде бочки, а к нему парашют для приземления, как у космонавтов... И ка-ак грохнуть!.. Только что от нас останется? Да и разве долетел бы снаряд в такую даль? Плюхнулся бы где-нибудь на острове среди леса. Или в озеро...”
В озеро?
Я представил, как грохается в воду снаряд. Не бочка с пассажирами, а громадное каменное ядро... А у Ящера слабая башка. Щупальцы могучие, а темя...
— Юлька... — шепотом сказал я. Но он не ответил. Он быстро и незаметно уснул.
А я не мог уснуть до самого утра. Все думал: если сохранились на бастионах ядра, то, может быть, где-то в подвалах сохранился и порох?
