ОГНЕННЫЙ РЕЦЕПТ
С Юркой я назавтра помирился. А что еще было делать?
Жизнь в "Курятнике на колесах" пошла по-прежнему.
Ерема повесил в своем углу вырезанную из журнала фотографию: портрет
мальчишки. Мальчишка небольшой – класса из первого или из второго. И
веселый такой! Голову запрокинул и хохочет. На носу конопушки, а в
глазах два солнышка.
Глеб подошел, присел, упершись в колени, долго разглядывал портрет.
Потом сказал:
– Славный парнишка... Кто это, Ерема? Знакомый, что ли?
Ерема что-то царапал на бумаге. Он проскрипел неохотно:
– Знакомый, незнакомый, какая разница? Ваську такого буду делать...
Тут мы все подошли. Что он задумал?
– Какого Ваську?
– Говорю: вот такого...– Он кивнул на снимок.
– В точности? – удивился Янка.
– Не в точности,– разъяснил Ерема, не отрываясь от бумаги.– По
характеру похожего. А с виду будет вроде меня. Только
маленький. Роботенок-ребятенок. Васька... Я ему буду папа и мама.
– Да-а...– задумчиво сказал Глеб и почему-то вздохнул.
Ерема поднял голову и обвел нас зелеными индикаторами.
– А чего одному век вековать? Будет Васька, будем
вдвоем... Путешествовать пойдем по дорогам, белый свет глядеть...
– Меня с собой возьмите,– сказал Юрка, не то дурачась, не то
всерьез.
– Только потом возвращайтесь,– попросил Янка.
Еремина идея нам понравилась. С роботенком-ребятенком жить ему станет
веселее. И вообще здорово, если появится на свете маленький железный
Васька с таким вот неунывающим характером. Будет нам товарищем. Можно
попросить, чтобы в школу записали. Если способности окажутся, как у
Еремы, сразу отличником сделается.
Ерема увидел, что мы радуемся, и настроение у него подскочило. Он
замурлыкал музыку и объяснил:
– Руки-ноги из дюралевых трубок составлю, чтобы легче было
бегать-играть. Пацаненок ведь... Для туловища ферропластовую канистру
нашел, непробиваемую. Голову, наверно, из чайника сделаю. Чтоб
веселее. Пускай с поднятым носом ходит.
– Голову лучше как у тебя,– возразил Янка.– Чтобы похож был на
родителя.
– Подумаем,– согласился Ерема.
Юрка с ехидцей спросил:
– А внутри-то что будет, в голове?
Ерема сказал небрежно:
– Что в голове, это не вопрос. Мозги я ему давно рассчитал. У меня
суперблоков памяти полсундука припасено... Другое худо: не знаю, как
наладить Ваське питание.
– А в чем сложность? – удивился Глеб.– Делай по своему образцу.
– Ну да, по своему,– обиженно заскрипел Ерема.– Я-то вон какой
шкаф, а он маленький. Как ребятенок будет в себе таскать пудовые
аккумуляторы?.. А с подзарядкой какая морока... Был бы двигатель типа
"В"! Самое подходящее для пацана.
– Что за тип "В"? – спросил я.– С вентилятором, что ли?
Ерема слегка рассердился:
– Голова у тебя с вентилятором. "В" – значит вечный.
Глеб тихо свистнул. Юрка сказал:
– Ты, Ерема, зациклился малость. Дошкольники и те знают, что вечный
двигатель – бред сивой кобылы.
– А что такое кобыла? Робот?
Мы чуть не померли от хохота.
В динамике у Еремы прорезались нехорошие нотки:
– Дошкольники, конечно, все знают. И школьники тоже. И академики... А
если не знают, сразу говорят: "Так не бывает, потому что мы не
проходили". Недаром колесо Шишкина никому не показали.
Мы пристали к нему: что за колесо? Ерема покапризничал, но потом
рассказал такую историю.
Пять лет назад на выставку детского технического творчества (ту самую,
с которой Ерема сбежал) восьмиклассник Шишкин принес колесо.
Простенькое, деревянное, размер, как у детского велосипеда. Колесо
держалось на оси, а ось лежала концами на подставках. У колеса были
широкие спицы с желобками, в желобках перекатывались железные шарики.
Они словно подталкивали своей тяжестью обод колеса, и оно вертелось...
Янка засмеялся и сказал:
– Это же шутка! Ее еще древние механики придумали, чтобы простаков
обманывать. Такой двигатель не может работать!
Ерема покивал:
– Не может. Все так и сказали. Но он работал...
Двигатель работал. Колесо останавливали, но через минуту оно
принималось вертеться опять. Вертелось днем и ночью. И модель спрятали
в кабинете директора. Потому что она безобразным образом нарушала все
законы физики, механики и многих других наук... А Шишкину, кажется,
попало.
Глеб покачал головой и сказал:
– Все равно там была какая-то хитрость.
– Была,– снисходительно согласился Ерема.– Шарики в колесе
катались просто для вида. Колесо и без них могло вертеться. Шишкин
мне потом рассказал один на один, в чем там дело. Он просверлил у
колеса ось и спрятал в нее искорку.
– Что за искорку? – спросили мы хором.
– Живую негаснущую искорку. В ней энергия. Тип "В".
– Сдвинулся ты на этом типе,– сказал Юрка.– Не бывает таких
искорок.
– Колесо-то вертелось,– возразил Ерема.– Думаешь, из-за шариков?
Значит, у тебя самого шарики не там.
– Ну, тогда сделай такую искорку,– посоветовал Юрка.
Ерема сразу помрачнел.
– Не могу.
– Шишкин-то смог,– поддел Юрка.– Разве ты глупее?
– Не глупее,– сообщил Ерема.– Шишкин человек, я робот. Человек
может, робот нет. Такой рецепт.
– Что за рецепт? – спросил Глеб.
Ерема наклонился над своим чертежом и не ответил.
– Ерема, что за рецепт? – повторил Глеб.
– Ну... как ее зажечь,– недовольно проскрипел Ерема.
– Эту живую негаснущую искорку?
– Ну...
– А что в этом рецепте? – быстро спросил Янка.
– Забыл.
– Ерема, врать нехорошо,– сказал Юрка.– Ты сам говорил, что
электронные системы ничего не забывают.
Ерема яростно скреб толстым карандашом по бумаге.
– Ну чего ты молчишь?! – не выдержал я.– Может, мы сумеем сделать
искорку для твоего Васьки!
– Потому и молчу,– хмуро отозвался Ерема.
– Сам же хотел двигатель типа "В",– напомнил Глеб.
– Хотел. Потом понял: вам делать нельзя. Будет вред. Из-за
меня. Робот не может делать человеку вред.
– От чего вред? От искорки? – не поверил я.
– Нет. Вред, когда делают.
– Шишкин же сделал...– напомнил я.
– Это его дело,– проскрипел Ерема.– Ему не робот давал рецепт. Он
его узнал от ржавых ведьм.
Юрка хохотнул:
– От кого?
– Повторяю отчетливо: от ржавых ведьм.
Мы навалились на бедного Ерему с вопросами: что за ведьмы? И Ерема
подробно, неторопливо (наверно, чтобы мы забыли про рецепт) стал
рассказывать, что на большой железной свалке за городом живут
костлявые растрепанные старухи в перемазанных ржавчиной платьях. Они
не роботы, но и не совсем люди. Ведьмы. По ночам, когда круглая луна,
они выползают из жестяных шалашей и пляшут на пустых железных
бочках. Что они еще делают, Ерема не знает, хотя он жил на свалке
долгое время. Знает только, что есть старухи ничего, не злые, а есть и
ужасно вредные (они Ерему и выжили со свалки). Все эти ведьмы – очень
умные. Разбираются в науках и в колдовстве, особенно когда дело
касается металлов.
– А Шишкин-то здесь при чем? – напомнил я.
Ерема с досадой лязгнул под курткой дверцами живота и сообщил, что
Шишкин познакомился с ведьмами, когда искал на свалке какие-то детали.
Он был вежливый, образованный и ведьмам понравился.
Юрка сказал, что у Еремы явный сдвиг в мозгах: помехи и
электромагнитный бред. Старухи какие-то, бочки, луна...
– Не веришь, сам сходи на свалку и посмотри,– разозлился
Ерема.– Лучше всего ночью. Сейчас как раз полнолуние.
– А мы все вместе сходим,– хитро сказал Глеб.– Верно, ребята?
Повстречаем бабушек, выспросим рецептик. Мы тоже вежливые и
образованные. Не хуже Шишкина.
Мы с Янкой завопили, что ура, конечно, так и сделаем. Юрка хмыкнул. А
Глеб задумчиво произнес:
– Только обдерутся ребята среди ржавого железа, исцарапаются. Заразу
какую-нибудь подхватят... Вот это будет вред! Имей в виду, Ерема,
из-за тебя.
Ерема сложил на груди руки и упрямо сказал:
– Пусть. Это меньший вред, чем делать искорку.
– Да кто тебе сказал, что мы будем ее делать? – воскликнул Глеб и
подмигнул мне.– Нам просто хочется узнать, что за рецепт.
Любопытно, вот и все! Верно, ребята?
Мы дружно закивали. Даже Юрка.
– У меня такое свойство характера,– объяснил Глеб.– Болезненное
любопытство. Если что-то мне начали рассказывать, а до конца не
объяснили, начинаются головные боли и бессонница.
Мы с Янкой в один голос заявили, что у нас от любопытства такие же
страдания.
– Плюс расстройство желудка,– добавил Юрка то ли про себя, то ли
про нас.
– Видишь, Ерема, сколько людей будут мучиться! – закончил
Глеб.– Снова получается, что из-за тебя вред. Как ни поверни...
– Врете вы все,– уныло сказал Ерема.
Мы заорали, что не врем, а Ерема нас бессовестно мучит.
– Черт с вами,– сказал Ерема и встал.– Я скажу... Нет, я говорить
не буду ни словечка, я лучше на машинке настучу. А потом, если что не
так, я не отвечаю...
Мы ему наперебой поклялись, что всю ответственность берем на себя.
Ерема сердито проковылял к машинке, заправил в нее лист и застукал по
клавишам. Мы стали заглядывать через плечо, но он пригрозил:
– Будете соваться, не стану печатать.
Стукал он минут пять, мы прямо извелись. Наконец он отошел от
машинки. Мы кинулись к листу. На бумаге была какая-то дребедень:
трик Ап Лик РОВин Адавзя
ть четыреил ипять
Пат ом...
И так далее. Несколько строчек.
– Бедный Ерема,– сказал Юрка.
Но Глеб выдернул лист из машинки, поднес к очкам.
– Постойте, постойте... Дайте-ка, я... Тут нужна небольшая редактура.
Он опять вставил бумагу и начал быстро печатать пониже загадочных
Ереминых строчек. И через минуту мы прочитали:
Три капли крови надо взять,
Четыре или пять.
Потом с движеньем их смешать,
С полетом их смешать.
Надежной прочности туда
Добавить хорошо –
И кровь исчезнет без следа,
И в пузырьке у вас тогда
Заблещет порошок.
Его, дождавшись заката дня,
Зажги ты от праздничного огня.
У искр улетающих жизнь коротка.
Останется только одна на века.
– М-да,– сказал Глеб.– Не очень вразумительно. И с точки зрения
поэзии, прямо скажем, на троечку.
– Поэзия – это фиг с ней,– вмешался Юрка.– Ведьмы сочиняли, а не
Пушкин. А как тут разобраться: с каким полетом смешивать? А может, с
пометом?.. Ерема!
– Что знал, то написал,– буркнул Ерема.– Технологию не
знаю. Шишкин делал.
– Ты будто не хочешь, чтобы у твоего Васьки живая искорка была,– с
досадой сказал Янка.
Ерема топнул валенком так, что подскочила машинка.
– Я же не имею пр-рава! От этого вред будет! Всем! Порошок же надо на
крови замешивать!
– Подумаешь, вред,– хмыкнул Юрка.– Тут по одной капельке
надо. Все равно что для анализа, из пальца.
– Это не для анализа,– глухо сказал Ерема.– Для колдовства. Эти
капельки человеческую жизнь сокращают. Доказано.
Мы помолчали. Переглянулись. Янка тихо спросил:
– Намного сокращают?
– Не знаю...– отозвался Ерема.– Наверно, не намного.
Капелька – на капельку. Но все равно...
Мы опять посмотрели друг на друга. Глеб, Янка, Юрка, я... И, видимо,
каждый подумал, как я: "Ну что одна капелька?.." Наша жизнь вся была
впереди, до глубокой старости.
Янка погладил Еремино плечо и сказал:
– Зато будет живой Васька. А от этого у нас будет радость. Она
сильнее вреда. Вред капельный, а радость большая.
– И радость продлевает человеческую жизнь,– добавил я.
– Это доказано,– подтвердил Глеб.
А Юрка сказал:
– Так что давай уж, Ерема, раскалывайся до конца. Ради Васьки.
Ерема поскрежетал, внутри у него потрещало, будто помехи в телевизоре.
Мы ждали.
– Ну ладно, сказал он.– Только я ни при чем... Это должен быть
металлический порошок. Мелкие опилки. Если "движение" – надо
наскрести их от какого-будь колеса...
– Хоть от нашего? – спросил я.– От вагонного?
– Вполне,– согласился Ерема.
– Значит... если "полет", надо что? От самолета
опилки? – воскликнул Янка.
– Выходит, так,– согласился Ерема.
– Где же самолет-то взять? – озабоченно сказал Глеб.
– Да в парке,– вспомнил Юрка.
В самом деле! В городском парке стоял на площадке четырехмоторный
лайнер прошлого века. В нем был теперь маленький детский кинотеатр.
Долго ли забраться под крыло да наточить опилок с дюралевой
заклепки?..
– А вот что такое прочная надежность? – недовольно поинтересовался
Юрка.– Ерема...
– Клянусь всеми транзисторами, не знаю. Шишкин говорил, но я не
понял.
Глеб почесал за ухом снятыми очками.
– Вообще-то... если рассуждать логично, колеса и крылья – это символ
движения в двух стихиях. На земле и в небе. Значит, нужна и третья
стихия – вода.
– Корабль, что ли, скрести? – сказал Юрка.
– Не корабль, а, наверно, якорь. Якорь всегда был символом
надежности. От якоря зависит безопасность судна...
– Это не я, это вы сами догадались,– опасливо сказал Ерема.
– Сами, сами,– засмеялся Глеб.– А где добыть якорь, братцы?
В самом деле, где? Наш город от моря далеко. По реке, правда, ходят
грузовые и пассажирские суда, но как до них доберешься?
Все заскребли затылки. Потому что... вот ведь как вышло! Сперва никто
этой истории про искорку не верил. Просто так болтали, Ерему
поддразнивали. А потом незаметно получилось, что все это всерьез. И
очень хочется зажечь живую искорку, в которой хранится вечная энергия.
Сказка?
А кто знает, где сказка, где наука? Про снежных людей тоже
говорили – сказка. И про говорящих дельфинов, и про живые
кристаллы... Может, и ржавые ведьмы есть. А искорка... Вдруг это
сгусток неизвестных науке энергетических полей? Мало ли что... А
теперь дело может провалиться, потому что никто не знает, где взять
якорь.
Но я уже знал, я вспомнил!
– Якорь есть!
– Где? – обрадовался Янка.
– На складе елочных игрушек!
Все, даже Ерема, посмотрели на меня, как на сумасшедшего. Юрка плюнул
и сказал:
– Всю жизнь у тебя, Копейкин, заскоки. Люди о деле говорят, а ты со
своим юмором... Янка, давай махнем на "Стреле" до вашего
Приморска. Туда и обратно – не больше суток. Там на разных памятниках
якорей сколько хочешь. Тебя пустят?
Вот как! Опять "Янка, давай"! А я – Копейкин.
Хорошо Ереме – у него глаза всегда сухие, а нервы из никелевых
сплавов. А я-то человек! Я выпрыгнул из вагона и пошел через лебеду.
Они кричали мне вслед: "Гелька, ты чего? Ну, сам же виноват! Гелька,
да вернись ты! Гель..."
А я шел...
