Глава шестнадцатая. ДВОЙНОЙ СТАРТ
Вечером пятого августа Лошаткин надрал Пеке уши. Пека возвращался домой с вокзала. Он только что проводил на электричку профессора и тётушку Золю: те уезжали в гости к знакомому Егора Николаевича на дачу. Пека помахал вслед поезду и теперь шагал по улице Паровозной. Вечер был оранжевый от закатных солнечных пятен, и настроение у Пеки было мирное.
На углу Паровозной и Речного спуска Пека встретил Степана Степаныча. Тот купил в киоске вечернюю газету и тоже направлялся домой. Пека ничего ему не сделал. Даже не сказал ни словечка. Он только на секунду остановился перед бывшим Буцей, сунул руки в карманы, смерил коммерсанта взглядом с ног до головы, хмыкнул, засвистел сквозь выпавший зуб и пошёл дальше.
Лошаткин вмиг надулся горячим воздухом. Но не заорал, не затопал. Он подождал, когда Пека отойдет на несколько шагов, догнал его на цыпочках и вцепился пухлыми пальцами в мальчишечьи уши.
Пека не вскрикнул, не пискнул. Он крепко лягнул врага по толстой ноге, яростно вырвался и умчался.
Всё это произошло без единого слова.
Внутри у Пеки бурлила ярость и обида. Он решил искать управу на распоясавшегося торгаша у законной власти. Если милиция защищала Лошаткина от рэкетира, пускай теперь она защитит нсвиноватого Пеку от Лошаткина. Справедливость должна быть для всех.
Пека подождал, когда высохнут ресницы, и пошёл к участковому. К тому, кто служил теперь на месте храброго Кутузкина. Это был пожилой лейтенант Роман Гаврилович.
Лейтенанта Пека нашёл в его дворе. Тот собирал ягоды с куста малины. Пеку Роман Гаврилович выслушал внимательно и сочувственно. Сказал:
— Разберёмся.
Пека недоверчиво вздохнул.
— Нет, в самом деле разберёмся, — снова пообещал участковый. — Где же это видано, чтобы в наши демократические времена какие-то несознательные личности хватали за уши невиноватых малолетних граждан.
И он дал Пеке горсть малины. Съев малину и облизав ладони, Пека пришёл к Маркони. Все друзья сидели во дворе на поленнице. Пека поведал о случившемся. Причём, когда говорил о коварстве Лошаткина, ресницы от обиды намокли снова. Друзья это деликатно не заметили. Антошка сказал:
— Не горюй. Зато мы все завтра идём смотреть клоунов. Уже билеты купили. Для тебя тоже.
Клоунская группа “Братья Кулебякины” выступала в летнем павильоне Городского парка. Ох, что они вытворяли, эти братья! Публика стонала от хохота. А с Оликом даже чуть не сделался припадок. Он и после представления долго ещё не мог успокоиться, вздрагивал от “хохотальных” судорог и засовывал в рот галстучек матроски, чтобы хоть как-то сдерживаться.
Домой пошли не сразу. Побродили по парку и даже насобирали по карманам мелочи, чтобы разок прокатиться на игрушечном поезде, который ловко бегал с горки на горку.
Потом Антошка отстал. Встревоженный Сеня оглянулся. Антошка сидел на краешке садовой скамейки. Согнулся. Словно разглядывал старый синяк на ноге.
Сеня быстро подошёл.
— Кап...
Антошка поднял глаза. Мокрые, тоскливые.
Тут и остальные подошли. Встали молча. И никто ни о чём не спрашивал. Потому что и так всё было понятно. Потому что за недавним бурным смехом, за весельем и развлечениями все они прятали неуходящую печаль. И никак нельзя было её унять: ведь Антошкин отлёт приближался неумолимо. Вот и всего пять дней осталось...
Антошка встряхнулся, встал, улыбнулся виновато. И все пошли дальше. Молча. Даже Олик больше не кусал галстук.
Вечером Антошка сказал, что станет капелькой и будет ночевать в банке.
А рано утром к Сене пришёл Маркони. Стукнул в стекло веранды. Сеня сразу перепуганно вскочил.
— Что случилось?
— Ничего. Выйди сюда.
Сеня вышел, заподжимал ноги — трава была в росе. Капли, капли, капли...
Маркони сказал, глядя мимо Сени:
— Надо Антошку отправлять скорее. Не десятого, я сегодня...
— Почему?!
Маркони рассерженно блеснул очками.
— Сам не понимаешь?
— Не-а... — сказал Сеня. Хотя, кажется, понимал.
— Потому что мы все изводимся. Эти пять дней будут не жизнь, а сплошное прощание. Одна мука только. Всё равно, что пять суток стоять на перроне и томиться, пока поезд не отошёл. Кому это надо...
Сеня молчал. Сперва-то он хотел возмутиться, но почти сразу почувствовал, что Маркони прав. Потому что и у самого у него иногда шевелилось в душе: “Уж скорее бы...”
Ведь всё равно это случится. Так пускай уж горький миг побыстрее останется в прошлом...
— А как Антошка... — пробормотал Сеня.
— Что?
— Он не обидится? Вдруг решит, что прогоняем раньше срока.
Маркони сказал в упор:
— Ты же лучше всех видишь, как он мается. И домой рвётся, и улетать не хочет. Зачем ему лишние дни с этим... разрыванием?
— Ты же говорил, что можно не раньше десятого...
— Это я для страховки говорил, на всякий случай. Можно уже и сейчас, роли не играет...
— Пусть Антошка сам решает, — неуверенно проговорил Сеня.
— Да ничего он не решит! Лишние страдания только... Я скажу, что надо сегодня, потому что уточнил расчёты. И ещё потому, что синоптики обещают с завтрашнего дня переменную облачность и временами осадки. Знаем мы эти “временами”! Как зарядит дождь до сентября. А без солнца-то какой старт...
— Он даже попрощаться не успеет как следует. Профессор уехал до десятого...
— Что поделаешь. Передадим от него профессору привет... Лишние прощания — лишние слёзы.
— А тебе не кажется, что мы поступаем как трусы. Боимся этих слёз.
— А при чём тут мы! — возмутился Маркони. — Я про Антошку думаю! Вдруг у него случится что-нибудь такое... нервный срыв...
Тогда Сеня твёрдо сказал:
— Хорошо. Давай сегодня.
Антошка не удивился сообщению о срочном старте. Кажется, обрадовался даже. По крайней мере почувствовал облегчение. Заблестели глаза. Он даже сделался слегка суетливым, хотя старался это сдерживать.
— Не забыть бы морковные семена! — Он затолкал бумажный. пакет в красный трикотажный кармашек. — Ой, а можно, я Егору Николаевичу записку оставлю?.. И ещё надо забежать, попрощаться с Никиткой...
— Да не спеши так, — снисходительно сказал Маркони. — Есть ещё время. Улетать лучше всего в полдень...
Никто, кроме Сени и Маркони, не знал про настоящую причину срочного старта. Ещё по дороге к чердаку Маркони сказал Сене:
— Пусть все думают, что из-за метеосводки.
И Сеня кивнул: правильно.
Сейчас на чердаке были все, кроме Уков.
— А они придут, Уки-то? — забеспокоился Антошка. Пришли Андрюша и Олик. Сказали, что заходили к Пеке, но того не оказалось дома. Пекина мама отправила его на рынок за луком и укропом. А это дело, сами понимаете, долгое. Пока он не поглядит на все прилавки, афиши и витрины, домой не вернётся.
— Ничего не поделаешь, — нахмурился Маркони. — Мы, Антошка, передадим ему от тебя всякие хорошие слова и пожелания.
— Ладно... Маркони, включи бочку.
Из ребят один только Сеня знал, что Антошка умеет уже превращаться в Капа и обратно без всякой техники. Это была их тайна, тайна двух друзей. И теперь Антошка, видимо, хотел, чтобы всё произошло по правилам.
Преобразователь загудел. Ничего не сказав, Антошка стремительно нырнул в бочку и вылетел капелькой. Но тут же вернулся. Такой, как всегда, только с алой шапочкой на растрёпанных волосах. Шапочка была с большим козырьком и вышитым серебряными нитками корабликом. Антошка уронил её и улетел снова. И опять вернулся — с такой же шапкой...
И так он проделал несколько раз. Потом встал чуть-чуть запыхавшийся и повеселевший.
— Вот... всем на память. И Пеке, и Никите, и Егору Николаевичу. И Пим-Копытычу... А теперь... я пойду—Он вдруг рывком бросился к Маркони, обнял его. Потом— всех остальных. Сеню дольше, чем других, подержал за плечи.
Никто ничего не сказал, только Варя всхлипнула. И ещё, кажется, Олик... Антошка же стремительно нырнул в биокамеру и опять стал Капом. “Теперь уже навсегда”, — решил мысленно каждый.
На пустырь шли, сияя новыми алыми шапками. Пекину шапку нёс Олик. Шапки профессора, Никиты и Пим-Копытыча — Матвей. А банка с Капом была в руках у Сени.
На пустыре было безветренно и тихо. Томились под солнцем верхушки иван-чая и белоцвета. От стартовой площадки пахло нагретым железом.
Выбрался навстречу Пим-Копытыч. Узнал, в чём дело, заворчал:
— Значит, я и не попрощаюсь с Антошкой-то; Ох ты, досада какая...
Тогда искрящийся Кап вылетел из банки, повис над травой. Всех толкнуло воздухом. И опять встал Антошка: тоненький, коричневый, похожий на чибисёнка. Сел на корточки перед Пим-Копытычем, взял его за руки, прижал к своим щекам его ладони.
— Ай да Антошка... — озадаченно пробормотал Матвей. Остальные ошеломленно молчали.
Антошка вскочил, крикнул тонко и будто издалека:
— Всё! Я пошёл на старт!
Он опять стал капелькой, и полетел и повис в метре над серединой железного листа.
— Я давно знал, что он так умеет, — признался Сеня. Маркони тряхнул головой. Поправил очки.
— Ладно. Приступаем...
Он слазил в подвал, включил напряжение. Поставил как надо зеркала. Солнечное пятно горячо засияло на железе. Лист еле заметно завибрировал. А Кап сверкал белой искрой.
Маркони положил на железо морковку. Большую, вымытую, очень красную...
Тихо-тихо стало. Только Пим-Копытыч прошептал в бороду:
— Ох ты, время-пространство, чтоб тебя...
Маркони взял в ладони маленький пульт. Хмуро велел:
— От винта...
Ребята попятились. Тогда Маркони сказал уже помягче:
— Помашите Капу.
Все словно спохватились, замахали сверкающей капельке. А она... исчезла.
Маркони сел на чурбак.
— Вот и всё...
Ребята потерянно молчали. Только Варя опять, кажется, всхлипнула.
— Ну, чего вы... — пробормотал Маркони. — Он уже дома... Теперь по всем их магнитным линиям идёт перезвон: “Кап вернулся!..” Ах ты чёрт, вечно заедает эту кнопку, никак не выключишь... — Он сопел, ковыряясь в пульте. — Ну-ка спихните морковку с железа. А то вознесётся ещё кто-нибудь...
Сеня сухим стеблем репейника ударил по морковке. Она улетела в траву. А половина стебля исчезла, будто растворилась в воздухе. “Да, это вам не шуточки”, — подумал Сеня. И вздрогнул. Кто-то ломился через заросли. С шумом и криком.
И вылетел на лужайку Пека!
“Эх, опоздал”, — подумал Сеня.
Но Пека мчался не для прощания с Антошкой. Он же ничего не знал про старт. Несколько минут назад он шагал себе, поглядывая по сторонам; в самом благостном расположении духа. Помахивал сумкой с купленным на рынке луком. Читал на заборах объявления. Дружески подмигивал афишам с весёлыми лицами братьев Кулебякиных. И вдруг что-то большое затмило солнце.
Перед Пекой стоял Степан Степаныч Лошаткин. Лошаткин спросил со зловещей ласковостью:
— Значит, жаловаться вздумал, голубчик? Милицию привлекать к выяснению наших личных дел? Забыл, как милиция тебя самого воспитывала?
Пека не дрогнул. Глянул прямо в пухлую, розовую от злобы физиономию.
— За уши в наше демократическое время никто не имеет права хватать! — Он подумал и добавил: — Буца-куца без хвоста, толстый, как аэростат...
Лошаткин зашипел, словно локомотив, выпускающий лишний пар. И потянулся к Пекиному уху. Свидетелей не было, и Лошаткин знал, что Пекины жалобы будут напрасны.
Пека отступил. Степан Степаныч надвинулся. Пека повернулся и побежал. Степан Степаныч — за ним. Сперва бежали не быстро. Пека старался соблюсти достоинство, а Лошаткину мешала тяжёлая сумка (он, видимо, тоже шёл с рынка).
Но скоро бег начал нарастать. В Лошаткине горячим паром раздувалась жажда мщения и снова толкала его на необдуманные поступки. Он забыл, как опасно гоняться за Пекой.
Пека же понял, что спасение теперь только на Ямском пустыре. Он легко промчится сквозь чащу, а Лошаткин застрянет в репейных джунглях, охраняемых заклинанием. Помните?
Бунтер-гюнтер, крокодил,
Я свой двор загородил...
Но то ли заклинание со временем ослабело, то ли инерция грузного Лошаткина была чересчур велика —- он не остановился в зарослях.
И на площадке все увидели, как следом за встрепанным Пекой мчится багровый от ярости Степан Степаныч.
Всё случилось в две секунды. Пека прыжком перелетел стартовую площадку, Лошаткин с грохотом прыгнул на железо...
И не стало Степана Степаныча Лошаткина. Зловещая тишина легла на маленький полигон.
— Ой, мамочка, — тихонько прошептала в этой тишине Варя. А через минуту догадливый Олик таким же шёпотом разъяснил:
— Без всякого сомнения, в сумке у него была морковка.
Трудно описать, что испытали наши друзья в эти минуты. Казалось, что в солнечном безмолвии нарастает грозный звон. Сквозь него слышались вздохи Пим-Копытыча:
— Ох ты, грех какой...
— Доигрались, — наконец сказал Матвей.
— Может, он всё-таки живой? — прошептал Андрюша. Маркони помотал головой:
— Он же не капля. Как хряпнется с разгону об эту Ллиму-зину...
— А если не хряпнется, его наверняка съедят уу-гы, — рассудил Олик.
Сеня сказал с горечью:
— А может, и не долетел. У него же вон какая весовая категория. Болтается теперь в магнитном коконе где-нибудь на полпути...
— Ну и фиг с ним, — неуверенно откликнулся Пека. На него посмотрели. Он съежился.
Маркони больше ничего не говорил. Он молча думал о горькой судьбе Лошаткина. И о своей, конечно...
Дальше в повести надо сделать пропуск. Слишком тяжело описывать унылые раздумья, угрызения совести, страх и раскаяние, которые владели нашими друзьями в течение двух дней. Жуткий случай со Степаном Степанычем заставил всех забыть даже про печаль об Антошке.
Каждый думал: что же теперь с ними будет? Да и Лошаткина жаль, хотя был он, конечно, человек пакостный.
О том, что можно отпереться и что никто ничего не докажет, как-то и в голову не приходило, слишком уж тяжкий груз лежал на душах. И все ждали: когда в городе хватятся владельца магазина “К Вашим услугам”? На третий день не выдержали. Пошли сдаваться Роману Гавриловичу. Маркони пошёл, Матвей и Сеня. Уков и Варю не взяли незачем девочку и малышей подставлять под суровость закона. Тем более что они вовсе ни при чём.
— Все ни при чём, — бормотал Маркони. — Я один виноват, пусть меня и сажают...
Участкового нашли на огородных грядках, у того был выходной.
Роман Гаврилович внимательно выслушал горестный Марконин рассказ (сопровождаемый вздохами Сени и Матвея). Покивал.
— Во времена моего детства мы тоже увлекались всякой фантастикой. Был у меня приятель Федька Кирюшкин (он сейчас главный механик на морском танкере), так он выдумал антигравитацию. Чтобы ликвидировать, значит, силу тяжести. И один раз но правде ликвидировал, взлетел над двором на своём гравилёте. Только исчезла-то эта сила всего на две секунды. А потом шуму было! Потому что под гравилётом оказался фанерный курятник со всем его населением...
— Вы, конечно, не верите, — угрюмо сказал Маркони. — Но я могу доказать. Запущу в космос всё, что хотите, на ваших глазах. Нажимаешь кнопку — предмет исчезает...
Роман Гаврилович покивал опять.
— Когда я учился в седьмом классе, был у нас Вовка Тарелкин, в цирковом кружке занимался. На школьных вечерах фокусы показывал. Ну, прямо Кио! Накроет перевернутой коробкой от телевизора какой-нибудь предмет или даже человека — и того нету. Один раз так даже нашу завуча Юлию Аркадьевну растворил в пространстве. На три минуты. Она маленькая такая была, юркая, легко влезла под коробку-то... Свежей малины хотите?
— Ну, как вам доказать... — простонал Маркони.
Роман Гаврилович добродушно объяснил:
— Юмор и розыгрыши я ценю. Особенно в неслужебное время, как сейчас. А что касается доказательств, то требуются документы. Прежде всего заявление об исчезновении личности. Официальное. В данном случае — от супруги гражданина Лошаткина. А такого заявления не может быть.
— Почему? — прошептал Матвей.
— Потому что лишь вчера вечером я беседовал с вышеозначенной гражданкой Лошаткиной Венерой Евсеевной. Интересовался рядом подробностей, касающихся Степана Степаныча. Впрочем, это к делу не относится. И Венера Евсеевна сообщила, что вчера же, только рано утром, супруг её отбыл в длительную поездку в Воронежскую область по своим торговым делам. На причины столь поспешного отъезда у меня есть особая точка зрения, но это опять же отдельная тема. А ясно одно: трое суток назад улететь на другую планету гражданин Лошаткин не мог. А если и улетал, то ко вчерашнему утру вернулся...
Не передать словами то великое облегчение, которое ощутили три каявшихся грешника!
По дороге домой Сеня с отчаянной весёлостью объяснил:
— Я же говорил: у него слишком большая весовая категория! Он, видимо, взлетел, а потом приземлился на грядки в чьем-нибудь огороде!
— Или на курятник. Как тот гравилёт, — вставил Матвей.
Они с Сеней захохотали.
А Маркони озадаченно мотал головой:
— Теоретически это совершенно невозможно. Масса объекта для транслятора безразлична.
— Это теоретически! А практически он брякнулся на курятник! — радовался Сеня.
Маркони махнул рукой. Главное, что всё кончилось благополучно.
Но благополучно ли? Эта мысль, как холодная иголка, разом проколола Сеню и Матвея:
— Маркони! А если...
— Если Кап тоже не долетел?
Маркони сказал уверенно, даже строго:
— А вот это исключено. Даже думать не смейте про такое.
