Кортик генерала
Его заставили спуститься по винтовой чугунной лестнице (закружилась голова). Затем был низкий кирпичный коридор. В середине коридора унтеров и Лёна встретил капитан Харц, адъютант начальника школы. Приказал унтерам:
— Ступайте обратно. Дальше я сам...
Унтера загрохали по ступеням, а Харц взял бывшего воспитанника за плечо.
— Вот сюда, Бельский...
За железной глухой дверью оказалась не камера. Была комната с шелковистыми обоями и портретом Его величества. Без окон, с теплым светом торшера и с покрытой чехлами мебелью.
Генерал сидел за украшенным львиными мордами письменным столом. Он встал.
Он не просто встал, а почти что по стойке смирно. И сказал тихо:
— Садитесь, друг мой...
Лён быстро сел на край кресла. Лбом лег на край стола и зарыдал.
Генерал остановился за его трясущейся спиной. И терпеливо ждал, когда рыдания станут потише. Нагнулся.
— Мальчик мой... Вы не должны стыдиться этих слез. Ничуть. Бывают обстоятельства, когда плачут даже ветераны, много раз смотревшие без страха в лицо смерти. Я понимаю, как вам тяжело... Выпейте это...
Лён стукнул зубами о край стакана. Глотнул. Было что-то холодное, горьковатое, с запахом мяты. Полегчало. Лён всхлипнул, глотнул еще раз, хотел встать.
— Сидите, сидите, — генерал ласково надавил на его плечо. Лён повернул к нему мокрое лицо. Близко увидел седоватый ежик, шрам на худой щеке, квадратную бородку. Добрые, вовсе не командирские глаза. Лён впервые был так близко от генерала.
— Я понимаю, как вам тяжело... — В голосе генерала были виноватые нотки. — Каким несправедливым оказалось все это... представление. Но ведь и вы понимаете: оно необходимо, чтобы никто-никто не догадался о вашей особой миссии. Невозможно заподозрить курьера государственной важности в мальчишке, которого с позором изгнали из юных гвардейцев...
Лён всхлипнул опять. Генерал сказал негромко, но теперь потверже:
— Гвардеец Белский...
Лён встал. Рукавом мазнул по глазам и уже не опускал лица.
— Курсант Бельский. Прежде всего — от имени имперского генералитета я приношу вам извинения за такое... такую вынужденную меру. Это будет особо подчеркнуто перед строем, когда вы вернетесь. И тут же — возвращение гвардейской формы и достоинства, звание сублейтенанта, которое недавним указом императора приравнено к младшему офицерскому чину. Вам будет вручен офицерский кортик с правом постоянного ношения... Знаете что?! Не просто кортик. Я вручу вам вот этот, свой... Честное слово, вы заслужили его. То есть заслужите, когда справитесь с заданием. А я уверен, что справитесь.
Оружие, похожее на маленький меч висело на цепочках, спускавшихся из-под генеральского мундира — у бедра с лампасом. В темно-зеленых кожаных ножнах с оковками, с золотистой витой рукояткой.
Слезы на веснушчатых щеках стремительно высыхали. Лён сдвинул каблуки гвардейских ботинок.
— Господин генерал! Могу я задать вопрос?
— Конечно, мой мальчик!
— Господин генерал... То, что мне поручено, не требует особой смелости и риска. Добраться, найти, встретить, передать... За что же такая награда?
— Ты прав, на первый взгляд поручение не слишком сложное. Но от его выполнения во многом зависят успехи наших вооруженных сил. И нынче, и в будущем. Ты несешь в себе сведения небывалой важности... И дело в том, что донести их можешь только ты... Мы недаром так долго искали именно такого человека. Ваши математические способности, ваше умение воспринимать изображение плоского кинескопа как реальное трехмерное пространство — все это обратило внимание на вас. Такая уж судьба, что человеком, способным нести информацию, зашифрованную в объеме четырехмерного энергетического биополя, оказался мальчик... Ты, Лён... Ничего, что я обращаюсь так по-дружески? То “вы”, то “ты”...
— Спасибо, господин генерал.
— Вы уже почти офицер, Лён, значит, мы люди одного круга. В неслужебной обстановке вы можете тоже обращаться ко мне попросту: Людвиг Валентин... Да-да, я не шучу.
— Спасибо, господин генерал.
— Ну вот!.. Ладно, привыкнете.
— Господин генерал, а можно еще вопрос?
— Конечно! Только не о сути доверенной вам информации. По правде говоря, подробностей я не знаю сам. А вам они тем более ни к чему. Я верю, что в случае провала вы проявите должную твердость, но есть способы развязывать языки кому угодно. Без всяких пыток. Один укол — и дело сделано... А незнание — гарантия тайны...
— Я понимаю, господин генерал...
— Прекрасно... А тайна эта очень важна. Недаром ее нельзя доверить ни радиосвязи, ни секретной фельдъегерской почте, ничему другому. Слишком изощренными стали способы перехвата и расшифровки...
— Да, господин генерал.
— Скажите, Лён, вы четко помните то, что в вас заложено?
Лён прикрыл глаза. Святящаяся пирамидка из разноцветных переплетенных линий и нанизанных на них желтых мохнатых шариков повисла перед ним в темноте. Темнота бала разбавлена зелеными следами от абажура, но пирамидки это не касалось.
— Господин генерал, я помню все! Я не смогу забыть, если даже захочу. Пока не передам запись машине...
— Отлично, Лён... Да, а о чем ты хотел спросить?
— Господин генерал... Капрала Кроха, надеюсь, не расстреляют по правде?
— Ни в коем случае! Сегодня же ему объявят о помиловании. Месяц он проведет под арестом, но арест не будет суровым. Лишь бы капрал не гулял и не болтал лишнего, пока вы не вернетесь...
— А... шомпола? Это... надо обязательно, да?
— Да что ты, друг мой! Ты-то здесь при чем? На эту роль уговорили сына школьного садовника. Ему заплатят...
— Он же совсем на меня не похож!
— Голова на экране будет заштрихована. К тому же, в таких случаях объективы направлены... на другое место.
— Но его... не изо всех сил?
— Нет, конечно... Хотя и не совсем в шутку. Надо все-таки, чтобы он поверещал натурально. Ему обещана сумма, которую отец получает за полгода. За такие деньги можно и пострадать слегка. Тем более, что этот отрок — не гвардеец, понятия о достоинстве у него попроще...
— А он потом не проболтается?
— За молчание заплатят еще столько же. И к тому же, на месяц отправят к дальним родственникам... Не заботьтесь о мелочах, Лён. Думайте о главном: добраться и передать...
— Так точно, господин генерал!
— Лён... ответьте проще: я постараюсь, Людвиг Валентин.
— Да... я постараюсь...
— Вот и чудесно... Вам приготовят здесь постель и ужин. А утром... Да хранит тебя Бог, мой мальчик.
