Ольга ВИНОГРАДОВА
Авторская модель мира и человека в нем
в философско-аллегорической прозе
Владислава Крапивина
Вступление
Творчество В. П. Крапивина в течение более чем тридцати лет привлекает к себе большое внимание. Возрастают тиражи его произведений. Только за последние два года вышло несколько собраний его сочинений в Нижнем Новгороде и Екатеринбурге. Но несмотря на это Владислав Крапивин остается одним из самых парадоксальных авторов современной детской и юношеской литературы.
При всей своей колоссальной известности он на удивление мало исследован серьезной критикой. Большое значение для изучения творчества писателя имеют работы Е.Зубаревой, С.Баруздина, А.Петуховой, В. Швейцер. Обстоятельно проанализирована его ранняя "реальная" проза, в особенности, характеры центральных героев. Отмечено четкое понимание автором особенностей подростковой психологии, подкрепленное личным педагогическим опытом, что открывает для произведений В. Крапивина богатейшие возможности по использованию в школе: Владислав Крапивин — один из создателей "педагогической" прозы, не "поучающей", но "воспитывающей", то есть оказывающей положительное влияние на становление характера и формирование психологических мотиваций подрастающего читателя.
Кроме того, Крапивин — интереснейший писатель-фантаст, художественный мир которого все еще остается мало исследованным.
Назрела необходимость более детального изучения фантастических произведений В. Крапивина, анализа системы его философско-аллегорических произведений с точки зрения концепции мира и человека в нем. Для достижения данной цели необходимо:
- рассмотреть фантастические произведения Крапивина 70-х — 90-х годов во взаимосвязи их формы и содержания;
- определить сквозные сюжеты, мотивы, образы и систему их взаимосвязи;
- сформулировать основные темы и идеи, определяющие циклический характер этой системы;
- отметить в качестве основных тенденций условно-романтическое видение мира, углубленное внимание к психологии героя, преобладание философской проблематики;
Работ, анализирующих сказочные и фантастические повести, Владислава Крапивина немного, это статьи Марка Липовецкого "В одеждах романтики" и "Чтоб сильнее стала сказка" о проблеме романтизма в творчестве Крапивина, Романа Арбитмана "Сквозь призму грядущего" — исследование мотива игры и проблемы воспитания в фантастике вообще и в "Голубятне на желтой поляне" в частности. Большинство же статей, появляющихся в периодической печати, — восторженные рассуждения по поводу педагогической деятельности писателя (см. статьи: В.Кияницы, И.Ханхасаевой, И.Широковой) или же выступления самого автора ("Все равно это было..." Монолог сказочника. // "Литературная Россия", 1987, 2 янв. (№1); "Впереди по курсу — будущее" (о герое детской литературы) //"Литературная газета", 1982, 4 авг.; "Владислав Крапивин: у детства смелый характер" //"Литературная газета", 1980, 26 мар.; и т.п.), которые тоже в большинстве своем касаются его педагогических и человеческих воззрений — и то, лишь в общих чертах.
Любопытно, что в то время как большинство писателей и поэтов, особенно достигнув средних лет, стремятся познакомить читателя со своим мировоззренческим и творческим кредо, Крапивин как бы намеренно уходит от всякого рода афишизации, при этом даже в ситуации невозможности отказать интервьюерам он стремится дать максимально уклончивые ответы на поставленные перед ним вопросы:
"Вопрос: Что Владиславу Петровичу не нравится в его книгах?..
Ответ: Ну, конечно, есть, и очень многое... Но где конкретно — это слишком долгий разговор... Да и вообще, честно говоря, я готов признать, что мне многое не нравится, но, так сказать, выворачивать свои внутренности и раскладывать их перед читателями не хочется."
"Вопрос: Ваше отношение к религии?
Ответ: Дело в том, что отношение к религии — вопрос достаточно личный, интимный и глубокий. И говорить на эту тему мне, честно говоря, не очень хотелось бы..."
"Вопрос: В каком из ваших героев больше других выражены черты вашего характера?..
Ответ: Я не могу ответить на вопрос. Однозначно — никто, наверно. По крайней мере все попытки привязать меня, как автора, к фигуре какого-то взрослого персонажа, скажем, к Яру в "Голубятне..." или к этому, к писателю в "Лоцмане"...
Вопрос: А если к Олегу из "Мальчика..."?
Ответ: Отнюдь нет, ничего похожего. Мне легче назвать прототипы взрослых героев... Этого же, Игоря Решилова, писателя в "Лоцмане"... это я могу сказать... Наверно, невольно я часть какого-то своего жизненного опыта переносил... Но я сам, когда писал, никогда не ставил себя на их место, не ассоциировал себя с ними — ни с кем из взрослых мужчин, никогда. С ребятами — другое дело, когда я писал "Я" — особенно про сороковые годы, а со взрослыми — ни с кем. Ни в событийном плане, ни в психологическом, ни в каком."
Таким образом, складывается впечатление, что писатель решил предоставить интересующимся искать ответы исключительно в его произведениях "no comment".
Оригинальным и не вполне, на первый взгляд, понятным является творческий путь Крапивина от "пионерского" писателя до автора условно-романтической прозы "фэнтезийной" направленности. В общем, пути-то как такового и нет: первая фантастическая вещь, повесть "Я иду встречать брата", написана одновременно с первыми рассказами о детстве (традиционно реалистическими), вошедшими в сборник "Рейс "Ориона" (1962).
Сам автор не склонен делить свое творчество на этапы или периоды. Единственное, о чем мы с уверенностью можем сказать, — это то, что в шестидесятые, семидесятые годы, а также в начале восьмидесятых в творчестве Крапивина преобладала реалистическая линия: фантастических, в основном сказочных, произведений написано немного (1962 — "Я иду встречать брата" // "Уральский следопыт", №8; 1970 — "Далекие горнисты" // "Пионер", №1; "Старый дом "// "Урал", №6; 1971 — "Баркентина с именем звезды" // "Уральский следопыт", №4; 1973 — "Летчик для особых поручений" // "Уральский следопыт", №11-12; 1977 — "В ночь большого прилива // "Уральский следопыт", №12; 1981 — "Дети синего фламинго" // "Уральский следопыт", №1-3)
В восьмидесятые годы писатель осваивает большие жанровые формы: выходит в свет начатая еще в тысяча девятьсот семьдесят первом году роман-трилогия "Голубятня на желтой поляне" ("Уральский следопыт", №1-3), а с тысяча девятьсот восемьдесят шестого сказочные и фантастические повести Владислава Крапивина публикуются каждый год (1986 — "Тополиная рубашка" // "Уральский следопыт", №6-7; 1987 — "Оранжевый портрет в крапинку" // "Пионер", №4-8; 1988 — "Выстрел с монитора" // "Пионер", №10-12; 1989 — "Выстрел с монитора" // "Пионер", №1-2; "Застава на Якорном Поле" // "Пионер", №10-12; "Гуси-гуси, га-га-га" // "Урал", №8-9; 1990 — "Крик петуха" // "Уральский следопыт", №8-10; 1991 — "Белый шарик матроса Вильсона" // "Уральский следопыт", №6-8; 1992 — "Лоцман" // "Уральский следопыт", №1-3; 1992 — "Сказки о рыбаках и рыбках" // "Лепта" (Москва), №3,5,6; 1993 — "Кораблики" (отрывок) // "Областная газета" (Екатеринбург), 26 окт.)
Особого упоминания требует созданный Крапивиным подростковый клуб "Каравелла", феномен жизнеспособности и долголетия которого (год образования — 1961) по сей день вызывает споры среди педагогов и журналистов. Сам автор объясняет столь долгое существование клуба своей независимостью от властных структур (писателя неоткуда было уволить). Жизнь и деятельность детской флотилии "Каравелла" нашла отражение во многих книгах писателя ("Мальчик со шпагой", "Колыбельная для брата", "Бронзовый мальчик", "Сказки о рыбаках и рыбках" и др.). Это детские коллективы "Эспада" и "Репейник", компания из "Колыбельной", схожие по организации, но главное — по духу дружбы, рыцарства и романтики, царящему внутри них. "Каравелла" не имеет аналогов в русской литературе — даже команда Гайдара имела более временный и неорганизованный характер. Для воспитанников же этой организации занятия корабельным делом, фехтованием и журналистикой, а главное, общение со знаменитым писателем не прошло даром. Из стен клуба вышло немало талантливых писателей, поэтов и журналистов. К примеру, Наталья Соломко ("Белая лошадь — горе не мое", "Горбунок" и др.), Иван Тяглов ("Круги Магистра", "Шаг на дорогу", "Домик на краю аэродрома"), Александр Больных ("Крылья дракона") и т.д. Все эти авторы, которых с уверенностью можно назвать крапивинской плеядой, переняли у своего наставника главное: увлеченность романтикой (романтикой детства, романтикой творчества, романтикой человеческих отношений) и романтизмом.
Однако предметом исследования этой работы является условно-романтическая линия в творчестве самого Владислава Крапивина. Поэтому для исследования предлагаются следующие тексты:
"Я иду встречать брата"; трилогия "В ночь большого прилива"; "Летящие сказки" — "Летчик для особых поручений", "Тополиная рубашка", "Дырчатая луна", "Самолет по имени Сережка"; "Оранжевый портрет в крапинку", роман-трилогия "Голубятня на желтой поляне", цикл фантастических повестей "В глубине Великого Кристалла" — "Выстрел с монитора", "Гуси-гуси, га-га-га", "Застава на Якорном Поле", "Крик петуха", "Белый шарик матроса Вильсона", "Лоцман", "Сказки о рыбаках и рыбках"; повесть "Кораблики" ("Помоги мне в пути").
Глава I. Романтический мир Владислава Крапивина:
типическое и специфическое.
§ 1. Романтическое в детской литературе.
Романтическое видение мира имеет особое значение для детской (подростковой) и юношеской литературы. "Пересоздание" действительности, то есть "тенденция к раскрытию таких сторон жизненного процесса, которые художник хочет приблизить, утвердить, в которых он видит прежде всего соответствие своему идеалу", преобладает здесь над "воспроизведением", "нормативная функция — над познавательной". Романтизм в принципе присущ детскому, а в особенности подростковому и юношескому восприятию. Даже в период гонений на романтизм, когда писателям положено было "романтизировать социалистическую реальность", в подростковой литературе он обретал права гражданства в романтике "Дальних стран" Гайдара, в "синегорской" сказке Кассиля ("Дорогие мои мальчишки"), в "Облаках над дорогой" и "Счастливом неудачнике" Шефнера. Позже — в сказках Аматуни "Чао — повелитель волшебников", Губарева "Трое на острове" и сказочно-лирических повестях В.Каверина ("Немухинский цикл"), Сергея Абрамова ("Двое под зонтом", "Выше Радуги"), Галины Демыкиной ("Маски", "Чуча"). Герои этих произведений — романтики. И следовательно, возникает вопрос о соотношении романтики и романтизма. Романтика — особое настроение души, способность обостренно ощущать красоту мира, умение видеть высший смысл в самых, казалось бы, будничных вещах. Романтика может быть и может не быть в реалистическом произведении. Но именно она определяет строй романтического произведения, его эмоциональную окрашенность, поступки героев, сюжетные ходы и конфликты.
Для современной подростковой литературы характерны три главные линии романтической типизации: открытие неведомых стран, создание героических характеров и гимн творческой личности.
"Я часто живу в деревне, — рассказывал Константин Паустовский в "Золотой розе", — присматриваюсь к играм колхозных детей. В них всегда присутствует экзотика океанских плаваний на плотах, полеты на звезды и открытие таинственных стран. Соседскими детьми была, например, открыта в лугах неведомая страна, они назвали ее Лукоморье." И действительно, открывают для себя дальние страны мальчишки из повести Гайдара ("Дальние страны"), находят страну Синегорию герои Кассиля ("Дорогие мои мальчишки"), Атлантиду — герои Ю.Томина ("Повесть об Атлантиде").
Одним из основных мотивов современной романтической литературы стала и детская жажда подвига, тяга к героическому. Мальчишки чаще всего играют в войну. И дело не в "вечном мальчишеском милитаризме", просто так выражается естественная потребность в мужестве, смелости и доблести. Среди играющих всегда есть герои, и в них-то и воплощаются идеалы участников. Это романтика военного времени — борьба с врагом (повести Гайдара "Р.В.С." и "Школа", Кассиля "Дорогие мои мальчишки" и "Великое противостояние") или романтика спортивных сражений (Медведев "Флейта для чемпиона", Абрамов "Выше Радуги"). И, так сказать, духовных, моральных побед (Абрамов "Стена", "Странник").
Немаловажно и то, что герои подобных художественных произведений люди творческие, с тем самым умением видеть красоту в обыденных вещах. Часто художники (Галина Демыкина "На пути к себе", "39-й красный"), поэты (Абрамов "Выше Радуги"), обычные гении, своими руками творящие чудо (Каверин "Немухинские музыканты", Демыкина "Маски") или "просто хорошие люди", умеющие видеть жизнь вокруг себя прекрасной — и потому делающие ее таковой (Демыкина "Причуда").
Существующий долгое время негласный запрет на романтизм привел к обратному результату: в 70-е — 90-е годы появилось огромное количество романтических произведений ( Александрович С. "Плыви, кораблик", Вольф С. "Хороша ли для вас эта песня без слов?", Яковлев Ю. "Гонение на рыжих", Пинаев Е. "Песочные часы", "Голубой омар" и т.д.), среди которых преобладают, а следовательно, и имеют огромное значение условно-романтические формы и жанры: романтическая сказка (Томин Ю. "Шел по городу волшебник", Коваль Ю. "Недопесок Наполеон Третий", Крапивин В. "Летящие сказки"), фантастическая сказка (Сотник Ю. "Эликсир купрума эса", Велтистов Е. "Гум-гам"), романтическая фантастика (Мошковский А. "Пятеро в звездолете", Вольф С. "Завтра утром за чаем", Велтистов Е. "Миллион и один день каникул", Мирер А. "Дом скитальцев").
На сегодняшний день одним из самых известных авторов условно— романтической прозы является Владислав Петрович Крапивин.
§ 2. Романтическое в творчестве Владислава Крапивина.
Достаточно прочитать любое произведение Владислава Крапивина, чтобы понять — для этого автора существует свой способ постижения действительности, свой взгляд, свой опыт, свои художественные средства. Не вызывает сомнения и то, что романтическое видение доминантой проходит через все его творчество. Герои крапивинских произведений — маленькие романтики, чудные фантазеры, которые в одинокой березе видят добрую лошадь ("Зеленая грива"), охотятся за выдуманными львами ("Львы выходят на дорогу") и крокодилами ("След крокодила"), открывают неведомые страны ("Оруженосец Кашка", "Тень каравеллы") и целые планеты ("Такая была планета"). В их жизни есть место и героизму ("Палочки для Васькиного барабана", "Та сторона, где ветер", "Оруженосец Кашка"), и творчеству ("Звезды под дождем").
Уже для "реальной" прозы Крапивина характерны романтические черты: противопоставление мира мечты и мира реальности; создание неординарного характера, героя без прошлого и будущего, одинокого, но (особенность романтизма детской литературы) мечтающего найти друзей .
Но художественный мир Крапивина постепенно усложняется, его произведения наполняются все большим лиризмом, автор обращается к условно-романтической прозе: сказке и сказочной фантастике ("Я иду встречать брата", "Далекие горнисты", "Баркентина с именем звезды"), создает повести и рассказы, наполненные романтической символикой (цикл "Летящие сказки").
Страны детского воображения становятся реальностью: Антарктида и Ветрогорск ("Летчик для особых поручений"), иногда весьма жестокой, например, остров Двид ("Дети синего фламинго") или город Иту Дэна ("В ночь большого прилива"). Весьма реальная опасность угрожает здесь жизни героев, заставляя их совершать подвиги.
Известно, что романтическое видение мира в полную силу проявляется в сказках и фантастических повестях, жанрах, “свободных от узды копиистского жизнеподобия". Именно здесь, освобожденная от необходимости бытописания творческая мысль может подняться до осмысления бытийных, философских проблем. Только создавая свою собственную, "альтернативную" действительность, писатель-романтик наиболее полно воплощает свои идеалы.
Такой мир Мечты и Фантазии был уже создан однажды — Гринландия, страна сияющих морей и белоснежных кораблей с алыми парусами; страна, где превыше всего ставятся духовные ценности: верность, честность, благородство. И вот в 90-е годы Крапивин предпринял попытку создать аналогичный по природе целостный романтический мир в цикле "В глубине Великого Кристалла", которому он посвятил почти десять лет творческой жизни. Так была создана крапивинская Вселенная, продуманная автором до мелочей. Вселенная со своей историей, географией, со своей астрономией и религией, столь убедительная, что сегодня делаются попытки создать карты этого вымышленного мира, где достоверность обыденного уживается со сказкой, научное — с волшебным и мистическим, а обычные, знакомые нам животные — с вымышленными существами (шкыдлы, чуки, ржавые ведьмы). Эта Вселенная отдана Детству и Дружбе, как когда-то Юности и Любви была отдана Гринландия.
Ю.Кагарлицкий в статье "Фантастика ищет новые пути", ссылаясь на исследования американского ученого Лина Картера (Lin Karter. Imaginari Worlde Ballantine books. — N.Y., 1973, p.6) утверждает, что фантастика сегодня выступает в трех видах. С одной стороны — рассказы о привидениях (начиная с "Замка Оранто", Хораса Уолпола), с другой — научная фантастика, берущая начало с "Пяти недель на воздушном шаре" Жюля Верна. И, наконец, "фэнтези", как "рассказ о чудесах, которые не принадлежат ни к миру научному, ни к миру потустороннему" (см. выше).
Фантастический цикл "В глубине Великого Кристалла" совмещает в себе черты последних двух видов фантастического, т.е. "фэнтези" и научной фантастики, однако нельзя отнести его ни к той, ни к другой группе. Ни волшебство, ни научный эксперимент не являются предметом изображения в произведениях Крапивина, это — только средство. Средство раскрытия нравственных и этических проблем. Сюжетные ходы, каждый художественный образ — это прежде всего символ, призванный воплотить мысли автора о человеке и мире. Именно поэтому мы и называем фантастические произведения Владислава Крапивина философско-аллегорической прозой. В пользу этого термина можно привести еще несколько доказательств:
1. Наличие в цикле "субстантного, универсального пространства, обладающего способностью к безграничному расширению, с одной стороны, и локализации — с другой", то есть отсутствие расстояний и преград между многочисленными мирами Великого Кристалла и постоянно звучащая мысль о том, что "в масштабах Кристалла что бесконечность, что ноль — все одинаково. Они сливаются."
2. Единое "вертикальное время". "Временная логика этого вертикального времени — чистая одновременность всего (или сосуществование всего в вечности). Все, что на земле разделено временем, в вечности сходится в чистой одновременности существования. Эти разделения, эти "раньше" и "позже", выносимые временем, несущественны, их нужно убрать, чтобы понять мир, нужно сопоставить все в одном времени, то есть в разрезе одного момента, нужно видеть мир как одновременный, только в чистой одновременности или, что тоже самое, во вневременности может раскрыться истинный смысл того, что было, что есть и что будет, ибо то, что разделяло их, — время, — лишено подлинной реальности и осмысливающей силы..." На материале повестей "Великого Кристалла" это подтверждается возможностью движения во времени и встречи жителей разных времен и пространств (Витька, Цезарь, Ежики и князь Юр-Танка, Юкки, Павел Находкин).
3. Разделение героев на героев-идеологов, в данном случае, тех, кто знает Истину, героев, проходящих путь исканий, и, наконец, антигероев (врагов). Как уже говорилось, Истина открыта Детству — и "потому так счастливо оно". Избранные взрослые, сумевшие сохранить в себе ребенка, проходя "путь исканий", обретают способность беззаветно верить в дружбу и так же беззаветно ненавидеть своих врагов. Тех, кто стреляет в детей, как Дуго Лобман ("Гуси-гуси, га-га-га", "Крик петуха").
Кроме того, действие в произведениях Владислава Крапивина движется прежде всего логикой развития мысли, а о символичности и метафоричности образов мы уже говорили выше.
То, что создано и продолжает создаваться сегодня Крапивиным, очень схоже с мифом. Известная исследовательница научной фантастики Т. Чернышева, в частности, дает такое определение в своей работе "Научная фантастика и современное мифотворчество": "мифы ... возникают как некие модели действительности, постепенно изменяющиеся и усложняющиеся. По мере того как более широкий круг явлений начинает интересовать человека, он стремится включить новые понятия в систему своих воззрений, перестраивая, дополняя, изменяя мифологическую модель мира".
Мифологизм произведений Владислава Крапивина проявляется в нарушении причинно-следственных связей, в причудливом совмещении разных времен и пространств; в развитии мотивов "двойничества" и "оборотничества" персонажей и событий (таким образом автор пытается обнаружить "до— или сверхлогическую" основу бытия); в использовании традиционных для человеческого и природного бытия образов-символов: дом, хлеб, вода, дорога, детство, старость, любовь, смерть; в использовании элементов мифологического миросозерцания и мифологических персонажей, а также в склонности к циклизации.
Крапивинская Вселенная становится сложнее и многообразнее от повести к повести, обрастая тайнами и загадками, разрешить которые тщетно пытаются герои цикла "В глубине Великого Кристалла". Сначала — это традиционные параллельные, или, быть может, дивергентные миры ("В ночь большого прилива", "Голубятня на желтой поляне"). Систему миров Великого Кристалла уже нельзя определить одним словом. Обилие реальностей ставит в тупик самих героев цикла: "В этом никто не разбирается до конца. Тут мозги вывихнешь. Но можно просто чувствовать". (Сашка — о теории сопредельных пространств и многовариантности развития); "Я... не знаю... Это можно по-всякому думать. Тут даже ученые путаются и спорят..." (Юр-Танка — о тех же проблемах). Эти миры возникают из "глубины Великого Кристалла", повинуясь странной, не всегда понятной логике (см. "скол пространства", "прямой переход", "мотив сна в цикле"). Таинственности прибавляет и путаница со временем, многочисленные "временные кольца" ("Голубятня на желтой поляне", "Выстрел с монитора"), "временные петли" ("Крик петуха"), "временные волны" ("В ночь большого прилива", "Сказки о рыбаках и рыбках"), и сосуществование фантастической (как бы настоящей) и сказочной реальностей, о чем уже было сказано выше.
Романтизм творчества Владислава Крапивина — давно и общеизвестный факт, однако, нам представляется необходимым остановиться подробнее на некоторых его чертах. Во-первых, это устойчивое внимание к миру Детства, в простоте и непосредственности которого, по словам В.В.Ванслова, "романтики видели критерий чистой человечности“. Детское сознание, еще наивное и невинное, и поэтому более открытое истине бытия, нежели сознание взрослого, "уже отмеченное печатью внешнего мира, и потому лишенное индивидуальности и непредвзятости" (А.Карельский. Революция социальная и революция романтическая). Ребенок, по мнению романтиков, мудрее взрослого, "ребенок — взрослому отец" писал У.Вордсворт. Развивая эту парадоксальную мысль, поэт в оде "Знамения бессмертия" так представляет жизненный путь человека:
И в детстве небеса стоят над нами!
Но только отрок подрастет -
И тень тюрьмы вокруг него сомкнется...
Своими повестями и рассказами Владислав Крапивин нарушил устоявшуюся традицию, берущую начало от "Праздника непослушания" Сергея Михалкова, "дети без взрослых — ничто". Его герои — дети, подростки — остро переживают фальшь и жестокость, несправедливость взрослого мира. Немногочисленные, по сравнению с количеством героев-детей, герои-взрослые чаще всего отрицательные или полуотрицательные персонажи (учителя в "Журавленке и молниях" и в "Колыбельной для брата", совокупность всякого рода администраторов в "Мальчике со шпагой", горожане Реттерхальма ("Выстрел с монитора") и Реттерберга ("Гуси-гуси, га-га-га"), Кантор и К° ("Застава на Якорном Поле"), Мухобой из "Сказок о рыбаках и рыбках". И это далеко не полный перечень). Так или иначе даже родители не способны понять и принять духовный мир собственного ребенка ("Журавленок и молния", "Трое с площади Корронад") — те "избранные", которым дано проникнуть в эту тайну (Олег из "Мальчика со шпагой", Дед в "Колыбельной для брата", Ярослав Родин в "Голубятне на желтой поляне", Корнеллий Глас в "Гуси-гуси, га-га-га", Валентин Волынов из "Сказок о рыбаках и рыбках", Игорь Решилов из "Лоцмана") сумели сохранить в себе "сердце ребенка" — "высшую мудрость мира".
Во-вторых, это обязательное наличие идеала: традиционный "крапивинский мальчик" таков, каким, по словам одного из персонажей, каждый "...сам хотел быть в детстве, да не получилось". Притягательность и жизнеспособность этого идеала, проверенная временем, определяется прежде всего поэтичностью духовного мира героев, таких разных и таких похожих. А похожи они "трогательным сочетанием внешней беззащитности и внутренней отваги" (там же), верой во всепобеждающую силу Дружбы. Излюбленные крапивинские герои — герои идеальные. Духовные возможности их неограниченны. Проецируя эти возможности вовне, Крапивин в поиске соответствующих способов их выражения создает фантастический мир Великого Кристалла, в котором действуют люди, обладающие необычайными способностями. Главная из которых — способность мгновенно перемещаться во времени и пространстве на любые расстояния. Однако телепортация — одно из немногих чудес, происходящих в крапивинских произведениях. Достаточно вспомнить Гальку ("Выстрел с монитора"), останавливающего силой желания трамвай и полет пушечного ядра; происшествие с индексами в Реттерберге ("Гуси-гуси, га-га-га"); полеты Илюшки ("Сказки о рыбаках и рыбках").
С чудесами в художественной литературе мы встречаемся постоянно. В произведениях народного творчества отношение к чуду весьма серьезно, позже чудеса использовались в качестве художественного средства (сатиры Свифта, Рабле, Щедрина), либо как чисто сюжетный прием (Шекспир). Чудеса, происходящие в мире Великого Кристалла, берут начало в фольклорных традициях, но эти традиции питает богатейший опыт современной поэтики условности. И сказочно-фантастические события естественно вплетаются в крапивинскую концепцию личности: любое "физическое" явление становится выражением явления "психического".
В-третьих, это традиционное романтическое двоемирие: противопоставление мира Мечты и мира Реальности, мира Детства, и эгоистического и жестокого мира взрослых. Чувствуя одиночество в обычной повседневной жизни, мальчишки Крапивина уходят в свой мир игры и фантазии. Художественное воссоздание этого мира детского воображения стало основной чертой творчества Владислава Крапивина. Антарктида, Ветрогорск, Заоблачный Город, и, наконец, Великий Кристалл — мир, где детям открыты все дороги, где все побеждает самоотверженная дружба и друзья встречаются несмотря на толщу времен и пространств.
§ 3. Роль цикла в создании целостного художественого мира.
Цикл "В глубине Великого Кристалла".
Человек, хоть сколько-нибудь знакомый с творчеством Крапивина, легко заметит склонность писателя к циклизации своих произведений. Сначала это были циклы так называемых реалистических повестей: дилогии "Та сторона, где ветер" (1967), "Тень каравеллы" (1971), трилогия "Мальчик со шпагой" (1975); цикл историй о приключениях Джонни Воробьева "Мушкетер и фея" включает целых пять повестей, созданных в течение шестнадцати лет. В тысяча девятьсот семьдесят первом году написана сказка о старом доме, который мечтает стать кораблем. Эта история позже вошла в сказочный цикл "Летящие сказки" вместе с повестями "Летчик для особых поручений" (1975), "Ковер-самолет" (1978), "Дети синего фламинго" (1982), "Возвращение клипера "Кречет" (1983). Цикл этот продолжает пополняться и сегодня. Вышли в свет повести "Тополиная рубашка" (1991), "Дырчатая Луна" (1994), "Самолет по имени Сережка" (1994).
Многие темы и мотивы, заявленные на "сказочном" уровне, более глубоко и детально разрабатываются в фантастических повестях цикла "В глубине Великого Кристалла" ["Выстрел с монитора" (1988), "Гуси-гуси, га-га-га" (1989), "Застава на Якорном поле" (1989), "Крик петуха" (1990), "Белый шарик матроса Вильсона" (1991), "Лоцман" (1992), "Сказки о рыбаках и рыбках" (1992)] и в примыкающих к нему произведениях: романе "Голубятня на желтой поляне" (1971-88), повестях трилогии "В ночь большого прилива" (1970-77). В "Оранжевом портрете с крапинками" (1987) и даже в одной из последних повестей "Помоги мне в пути" ("Кораблики") (1993), хотя сам автор считает, что она "к идее Кристалла, к чисто космогонической идее, уже отношения не имеет"
Подобное стремление к объединению своих произведений не кажется нам случайным. Оно подчинено высшей цели — созданию особого художественного мира, то есть, о чем уже говорилось выше, авторской модели мироздания. Эта цель и является основным циклообразующим моментом для вышеназванных произведений; созданием особой реальности и определяется общность тем, идей, даже мельчайших деталей в сказочных и фантастических произведениях Крапивина.
"Словарь литературоведческих терминов" под редакцией Л. И. Тимофеевой так определяет цикл: "несколько художественных произведений, объединенных общим жанром, темой, главными героями, единым замыслом, иногда эпохой.., единым поэтическим настроением, местом действия".
В "Краткой литературной энциклопедии" автор соответствующей статьи В.А.Сапогов очень точно подметил: "Каждое произведение, входящее в такой цикл, может существовать как самостоятельная художественная единица, но, будучи извлечено из него, теряет часть своей эстетической значимости [и наоборот, каждое "постороннее" произведение, будучи соотнесено с циклом, приобретает большую эстетическую (и смысловую?) значимость — О.В.]; художественный смысл цикла шире совокупности смыслов отдельных произведений, его составляющих".
История создания.
Цикл фантастических произведений "В глубине Великого Кристалла" создавался постепенно. Первые три повести этого цикла "Выстрел с монитора", "Гуси-гуси, га-га-га", "Застава на якорном поле" вышли в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году. В тысяча девятьсот девяностом и девяносто первом годах были опубликованы повести "Крик петуха" и "Белый шарик матроса Вильсона", последней из которых автор хотел завершить цикл, но "потом неожиданно как-то, подспудно, откуда-то изнутри пошла повесть "Лоцман" [1992 — О.В.]... А потом уже туда встряла предпоследней, неожиданно ...повесть "Сказки о рыбаках и рыбках" [1992]".
Складывается впечатление, что, создавая первые три произведения цикла, писатель сам для себя пытался сформулировать основные особенности своего художественного замысла, в полной мере и со всеми основными особенностями этот замысел нашел свое воплощение в повести "Крик петуха", и в последующих частях цикла идея "Кристалла" используется для решения глобальных философских и психологических проблем.
Набор основных тем и идей цикла традиционен для творчества Владислава Крапивина: подлость и благородство; любовь, дружба и одиночество; вопросы чести и достоинства и, главное, защита Детства — особого мира, существующего в книгах этого автора совершенно самостоятельно, соприкасающегося, но никогда не пересекающегося с миром реальности, миром взрослых.
Все эти темы и идеи, как и "чисто космогонические" особенности крапивинской вселенной нашли свое наиболее общее выражение в "узловой", центральной для цикла, повести "Крик петуха". Остальные вещи цикла, организованного, на наш взгляд, по "сотовому" принципу, группируясь вокруг этой повести, своими художественными средствами полнее и ярче раскрывают ту или иную тему. В "Выстреле с монитора" — это тема Командоров и Командорства; в "Гуси-гуси, га-га-га" — тема Хранителей; в "Заставе на Якорном Поле" поднимается вопрос о том, оправдывает ли цель средства; в "Белом шарике матроса Вильсона" — тема вселенского одиночества; в "Лоцмане" — тема ответственности взрослого за ребенка и даже больше — "мы в ответе за тех, кого приручили"; "Сказки о рыбаках и рыбках" на ином уровне продолжают развивать идеи Хранителей и поднимают проблему компромисса с совестью, с самим собой.
Цикл фантастических повестей "В глубине Великого Кристалла" занимает особое место в творчестве Владислава Крапивина: богатые традиции условно-романтической прозы дали возможность автору на качественно новом уровне осмыслить многие, центральные для его творчества проблемы.
"Герои произведений, — как говорится в аннотации к одной из книг, — мальчишки-Пограничники — обладают способностью проникать в иные миры Вселенной". Это, так сказать, сквозные образы цикла. Дети-"койво", так автор называет мальчишек и девчонок, обладающих необычными способностями, переходят из одного произведения в другое, обретая новых друзей, борясь с несправедливостью, совершая большие и маленькие подвиги во имя Дружбы, Мечты и Верности. В центре каждой повести — судьба одного-двух таких мальчишек: "Гуси-гуси, га-га-га" — Цезарь Лот (Чек) — маленький житель Реттерберга; "Застава на Якорном поле" — Матвейка Радомир (Ежики); "Крик петуха" — Витька Мохов и Филипп Кукушкин; "Белый шарик матроса Вильсона" — неразлучные Стасик и Яшка; "Лоцман" — проводник Сашка Крюк; "Сказки..." — Женька (Сопливик) и Верховный князь Юр-Танка (Юрик).
Эти мальчишки — жители разных времен и даже разных миров. То, что для одного из них — тревожное настоящее, для другого — давнее, часто ставшее легендой, прошлое. Но, легко перешагивая пространственные и временные барьеры, они стремятся друг к другу. На помощь. Или просто — к другу.
Из-за этой "чехарды параллельных миров и временных потоков" трудно говорить о внутренней хронологии цикла, тем более, что даже события одного пространства-времени излагаются не последовательно, а по логике развития авторской мысли. Место действия тоже определить довольно сложно. В двух словах — это Великий Кристалл, Вселенная в ее различных проявлениях. Более подробно об этом будет сказано ниже, а сейчас особое внимание хочется уделить художественной детали и тому, почему многие склонны относить к циклу "В глубине Великого Кристалла" произведения, написанные гораздо раньше (или позже) и самим автором в него не включенные. Это повести, уже названные выше: “В ночь большого прилива", "Оранжевый портрет с крапинками", "Голубятня на желтой поляне"; сказки "Тополиная рубашка", "Самолет по имени Сережка" и "Дырчатая Луна".
Трудно сказать, когда родился замысел "Великого Кристалла". Да, наверное, это сейчас и не важно. Важно лишь то, что некоторые структурные элементы крапивинского мироздания появляются уже в первой фантастической "маленькой повести" "Я иду встречать брата" (1961). Быть может, начинающий автор и не предполагал, что Ратальский космодром и далекая, ждущая археологов, планета Леда станут частью детально выписанного "Великого Кольца Мироздания".
Проще и понятнее станет ситуация, если подробно разобрать, какие детали цикла "В глубине Великого Кристалла" объединяют его с вышеназванными произведениями. О повести "Я иду встречать брата" уже было сказано. В "летящей сказке" "Летчик для особых поручений" (1975) появляется "своего рода крапивинская страна Утопия — веселый город Ветрогорск, прекрасный край детства и сказки". В городе Ветрогорске живет Яков Михайлович Скицын, герой повести "Белый шарик матроса Вильсона", в прошлом мальчик-звезда, человек, посвятивший себя изучению "новых подходов к проблемам Мироздания и осознанию всеобщей неоднозначности Бытия" и автор работ "Многослойность Времени", "Антивектор. Влияние будущего на прошлое".
Трилогия "В ночь большого прилива" (1969 — 1977) знакомит читателя со "светлым штурманом Иту Лариу Дэном" (Дэни), мальчиком-трубачом, спасшим свой город от нашествия врагов. Во многих гранях Великого Кристалла он известен как один из Святых Хранителей, к которым обращаются за поддержкой люди различных вероисповеданий. "Смотрите, как можно проследить трансформацию имени: Иту Дэн, Итудан, Итан, Ютан, Юхан...". Кроме того из повести "Вечный Жемчуг" — последней части трилогии — мы узнаем о звездном жемчуге, который, если его зажечь, горит вечно, и из которого мадам Валентина фан Зеехафен ("Выстрел с монитора") вырастила живой кристалл Яшку.
Здесь же, впервые в творчестве Владислава Крапивина, признается существование параллельных миров — тема, детально разработанная на страницах "Великого Кристалла", — и возможность сближения и соединения их от одного "чиха", по выражению Витьки Мохова.
Странная марсианская (или не марсианская?) цивилизация воинов-иттов, оставившая по всем граням воспоминания о себе в виде странных построек, например, подземный храм-обсерватория Итта-даг ("Крик петуха", "Сказки о рыбаках и рыбках"), аутотренинга иттов ("Застава на Якорном поле") и странного существа Чибы ("Лоцман") возникает на страницах повести "Оранжевый портрет с крапинками".
История Гельки Травушкина, погибшего, спасая друзей от беды ("Голубятня на желтой поляне"), известна во всей Вселенной, его галактику можно увидеть в небе всех граней. В "Голубятне..." описываются и "крах идеологов мыслящей галактики", и восстание воспитанников Морского Лицея, так пугающее Кантора в повести "Застава на Якорном Поле".
В сказках "Тополиная рубашка" (1991), "Самолет по имени Сережка" (1994) появляются мифологические существа, населяющие Великий Кристалл: чуки, шкыдлы ("Сказки о рыбаках и рыбках"), ржавые ведьмы ("Голубятня на желтой поляне"); в "Дырчатой Луне" и "Самолете по имени Сережка" возникает тема так называемых Безлюдных пространств.
Повесть "Помоги мне в пути" ("Кораблики") продолжает разрабатывать тему параллельных миров, вернее, "многовариантности развития одного мира", а также некоторые мотивы, связанные с существованием "межпространственного вакуума".
Таким образом, "Великий Кристалл" значительно объемнее, чем может показаться на первый взгляд. И потому авторскую модель мироздания мы будем выстраивать с учетом вышеобозначенных связей.
© Ольга Виноградова, 1997 г
