ОБЕРХАМ #5

                     АЛЕКСАНДР ЩЕГОЛЕВ

                 ПРОТИВ -- ЗНАЧИТ "КОНТРА"

                      (МАЙСКИЕ ТЕЗИСЫ)


   "Ведущие фантасты России" не пожмут мне  теперь  руки.  И
даже не подадут. Так было торжественно решено в Высоких  Ку-
луарах. Мне, посредственному писателю, отказано в этих  бла-
гословенных прикосновениях -- что может  быть  естественнее?
Правила личной гигиены побеждают здравый смысл.  Впрочем,  у
меня теперь также отпадает необходимость часто мыть руки или
брать на конференции-семинары-сейшены резиновые перчатки.  В
общем, всем будет хорошо.
   "Ведущие фантасты России"  не  устают  подтверждать  свое
звание незаурядной догадливостью. Они знают правду обо  мне,
они насквозь видят мотивы моего поступка (оказывается, вслух
не согласиться с докладчиком  --  это  поступок!).  "Щеголев
есть переметнувшийся обиженный демократ,  которого  товарищи
по партии плохо кормили (раз!); Щеголев не  получил  никакой
премии, из-за чего и взбесился (два!); и вообще, Щеголев  --
скользкий тип, он, знаете ли, подносит подарочки,  если  ему
что-то надо, и предает всех, кто становится  ему  бесполезен
(три! -- уносите посредственного писателя!)". Так было заяв-
лено уже не в кулуарах, а с Высокой Трибуны. Заявлено  гром-
ко, открыто, без всяких там бесфамильных намеков.  Собствен-
но, сначала был доклад, потом  были  прения,  открытые  моим
выступлением, а потом докладчику дали заключительное  слово,
которое он целиком потратил на то, чтобы утопить меня в ядо-
витой слюне и растоптать генеральскими сапогами. Почему  ме-
ня? Прения длились больше полутора часов,  а  я  (напоминаю)
выступил первым. Забавно. Неужели  генерал  от  литературной
войны все полтора часа только и ждал, чтобы расправиться  со
взбунтовавшимся солдатом?
   Это не забавно, это симптоматично. Уничтожающее  заключи-
тельное слово как нельзя лучше укладывается в концепцию док-
лада. СВОЙ выступил против. Тот, кому положено согласно  ки-
вать, отрицательно покачал головой. "Против" по латыни "кон-
тра". Я -- контра, причем особого рода, из бывших СВОИХ.
   -- Знаешь ли ты иностранные языки, товарищ?
   -- Слово контра я знаю на любом языке...
   Конечно, мне следовало бы оскорбиться или, например, оби-
деться. Однако, есть люди, на которых не обижаются. Я мог бы
составить список "подарочков" и договориться с докладчиком о
времени, когда я подъеду за ними на  грузовике,  чтобы  заб-
рать обратно. Но деловая хватка у меня не та, не та  у  меня
хватка. Поэтому я просто воспроизведу по памяти свое выступ-
ление, прозвучавшее вслед за докладом опытного  литературно-
го бойца. И сделаю это письменно. Меня попросили. Сам  я  не
хотел делать ЭТО, потому что меня нисколько  не  интересует,
чем же я умудрился столь болезненно зацепить генерала, кото-
рый ведет за собой всех остальных  ведущих  фантастов?  МЕНЯ
ПОПРОСИЛИ.
   Журналистам и критикам нужна драматургия, понимаю.  Удар,
еще удар. Ничто так не бодрит публику, как легкий  словесный
бой. О, смотрите, писатели дерутся! Скандал, еще скандал. Но
как там у нас с весовыми категориями, господа зрители? Взве-
шивание участников, насколько мне известно, не  проводилось.
Вы, которым нужна драматургия скандала, понимаете ли вы, чем
грозит легковесу (то есть мне) тяжелая мощь  "Заключительно-
го слова -- два"?
   Рискнем.
                           * * *

   Итак, опыты литературной войны, доклад.
   Начнем с того, что я искренне удивлен. Все  прежние  пуб-
личные выступления уважаемого  Андрея  Михайловича,  которые
мне довелось слышать,  строились  по  принципу  максимальной
концентрации очевидностей:  обычно  он  оперирует  настолько
бесспорными и простыми формулировками, что возникает  стран-
ное ощущение, будто это не его, а твои мысли,  будто  спроси
тебя, и ты скажешь то же самое. Но здесь... Как его  угораз-
дило так подставиться? Не спасает положение кокетливое  пре-
дуведомление автора о полемичной  заостренности  доклада,  о
том, что "можно соглашаться или не соглашаться, но  ситуация
в литературе все равно именно такова." Ситуация не такова. И
доклад вовсе не полемичен, а попросту ошибочен.
   Во-первых, исходная посылка: мол, мы,  новая  фантастика,
победили. Кого? ВТО, что ли? ВТО развалилось в  силу  грубых
просчетов руководства, не  имеющих  отношения  к  творчеству
(точнее, к качеству публиковавшихся там произведений), прос-
четы эти лежат только  в  финансово-производственной  сфере.
Может быть, новая фантастика победила  "молодогвардейцев"  и
других их серых собратьев? Еще более нелепое  предположение.
Головачев, Павлов, Гуляковский издаются и продаются массовы-
ми тиражами, даже одиозные Медведев и Щербаков  недавно  вы-
пустили свои книги. А как отлично издаются и -- внимание! --
продаются Никитин, Петухов, Малышев -- слюнки капают,  когда
держишь в руках их роскошные фолианты. Или победой  считает-
ся то, что новая фантастика уцелела? А разве она уцелела? Те
три-четыре автора из "наших", которые  не  имеют  проблем  с
публикациями -- это еще  не  "новая  фантастика",  а  только
три-четыре автора. Остальные по уши увязли в... ну,  скажем,
в кипах своих неизданных рукописей.  Остальные  тыкаются  по
редакторско-издательским углам, испытывая  унижения,  ничуть
не меньшие, чем во времена торжества советской литературы. И
отчаянием наполнены их метания. Для большинства авторов  так
называемой "новой фантастики" проблема публикации пишется  с
прописных букв -- Проблема Публикации.
   И это победа?
   Иначе говоря, отправная точка доклада --  ложна.  Логично
предположить, что дальнейшие тезисы доклада,  основанные  на
ложной посылке, так же страдают недостоверностью. Что нам  с
блеском и продемонстрировали.
   Это было во-первых.
   Пункт два. Для создания эффекта  достоверности  докладчик
воспользовался проверенным большевистским средством -- упро-
щением всего и вся. Самый яркий пример --  утверждение,  что
плохой писатель, как правило,  вдобавок  и  плохой  человек.
Термины вроде "непорядочный", "нечестный", "необразованный",
"глупый" докладчику не подошли, потому что слишком  конкрет-
ны и требуют доказательств. Лучше сказать  "плохой".  Просто
-- плохой, и все тут. Не наш какой-то. Бейте его,  товарищи.
Другой пример -- утверждение, что война в  литературе  неиз-
бежна. Как в условиях развитого социализма классовая  борьба
будет нарастать, так и с развитием литературы  будет  нарас-
тать война между "плохими" писателями и  "хорошими".  Будьте
бдительны, товарищи!
   На самом деле борьба в литературе имеет  совершенно  дру-
гую подоплеку, и происходит она вовсе не по  принципу:  пос-
редственное против художественного. Не надо упрощать,  това-
рищи. В конце концов докладчик САМ признал, что понятия "ху-
дожественности" м "таланта" неопределимы, эфемерны. Следова-
тельно НЕТ единой демаркационной линии,  нет  линии  фронта,
очерченной докладчиком -- это  очевидный  логический  вывод.
Процесс гораздо сложнее, потому что он многофакторный,  мно-
гополюсный. Нет  двух  полюсов.  Есть  борьба  разнообразных
группировок, которые возникают, распадаются и  снова  возни-
кают. Какие мотивы, какие общие интересы объединяют  писате-
лей в группы? Какие угодно -- от  территориальных  (живут  в
одном  городе,  микрорайоне,  доме),  до  национальных   (мы
р-р-русские писатели, не какие-нибудь там "юскоязычные"); от
меркантильных (организовать свое издательство и издавать се-
бя), до творческих (семинар,  группирующийся  вокруг  одного
Мастера). В этот  перечень  мотивов  вполне  укладывается  и
принцип, предложенный докладчиком: мы, мол, настоящие  писа-
тели, мы цвет русской фантастики, возьмемся за  руки,  чтобы
не пропасть поодиночке. В самом  деле,  почему  бы  нет?  Не
имеет значения, что "настоящие  писатели"  назовут  таковыми
сами себя, важно, чтобы их собралось побольше, и тогда полу-
чится нормальная группа, не хуже  других.  В  каждой  группе
есть свой лидер, и в этой будет  лидер  (заранее  ясно,  кто
персонально).
   На чем основана борьба  между  группами?  Иногда  присут-
ствует элемент дележа чего-либо, иногда хочется  крикнуть  о
себе погромче, да еще по телевидению. Но главное --  и  это,
по-моему, предельно очевидно, -- борьба в литературе  ведет-
ся между людьми, между КОНКРЕТНЫМИ людьми, имеющими фамилии,
имена, отчества, которые  по  каким-то  причинам  испытывают
друг к другу жгучую личную неприязнь. Талант и  художествен-
ность здесь ни при  чем.  Всюду  видеть  синдром  Моцарта  и
Сальери -- это паранойя. Хотя, конечно, ревность,  рожденная
эстетической несовместимостью -- тоже  причина  для  вражды.
Одна из многих. Если лидеры групп ненавидят друг  друга,  то
группы идут "стенка на стенку" (фигурально  выражаясь).  Бы-
вает и так: хороший писатель недолюбливает другого  хорошего
писателя, и каждый сладострастно клеймит соперника "графома-
ном" Что, мало таких случаев? Вот вам и война  между  талан-
тливым и посредственным. Психологию нужно  знать,  товарищи,
видеть сплетение личных  и  групповых  интересов,  понимать,
насколько ранима душа отдельно  взятого  литератора,  учиты-
вать, насколько литератор самолюбив и честолюбив, а не пред-
лагать красивые, но эфемерные понятия в качестве объяснения.
Красивые слова, которые все и сразу объяснят, годятся только
для лозунгов. А под лозунгами очень удобно  ходить  группой.
Так куда же нас зовет товарищ докладчик?
   Хотелось бы надеяться, что никуда. Однако не следует заб-
луждаться. У меня припасен пункт три -- о  выводах,  сделан-
ных в докладе.
   Пункт три: большевистская демагогия. Призывая  не  созда-
вать каких-либо организационных структур,  докладчик  словно
не замечает, что такие структуры уже созданы. Членство писа-
телей в оргкомитете "Интерпресскона" позволяет им  осаживать
провинившихся коллег по перу -- смотри,  мол,  друг-брат,  в
следующий раз тебя могут не пригласить. Членство писателей в
номинационных комиссиях и в жюри дает им еще большую  власть
-- над произведениями  коллег.  Мне  это  кажется  страшным.
Власть олигархического типа под лозунгом: "Талант, мораль  и
новая  фантастика!"  --  страшно.  Раздача  новеньких,  спе-
циально придуманных премий -- только своим, только Истинным;
попытки создать общественное мнение -- на деньги заинтересо-
ванных издательств; отторжение всякого инакомыслия  --  хотя
бы в отношении меня. Разве это стыкуется с  провозглашенными
докладчиком принципами? И на самом ли деле велико наше "эти-
ческое дистанцирование" от стай неистинных писателей?  И  не
для того ли сделан  этот  поразительный  доклад,  снабженный
прекрасным завлекательным  названием,  чтобы  промыть  мозги
хоть кому-нибудь из слепых, чтобы опередить  всех  зрячих  и
заранее ответить на вызревающие вопросы?
   Говоря о премиях, я имею в виду только премию "Странник".
Постыдное зрелище, которое мне (нам?) представили,  является
самым убийственным аргументом в моих рассуждениях о "больше-
вистской демагогии". (Для товарищей, которые теперь  не  по-
дают  мне  руки,  я  повторю  по  слогам:    зрелище    было
по-стыд-но-е.) И не случайно докладчик именно"Странник" пос-
тавил на первое место по "престижности", ох не случайно. По-
тому что при существующей системе определения  лауреатов-пи-
сателей, эта премия полностью управляема. Обратите  внимание
-- "Улитка" оказалась на втором месте по значимости,  а  са-
мая демократичная и ясная премия "Интерпресскон" просто уни-
жена, низвергнута в докладе до уровня какого-то ученичества.
Воистину, на войне, как на войне.
   Жалко скромного и порядочного Женю Лукина, которого неве-
домым мне образом втянули в жюри, причислив его к лику  "ве-
дущих фантастов России". Сочувствую Успенскому, который  уже
достаточно взрослый, чтобы посмотреть  на  эти  игры  сверху
(игра без правил, хм-м...). Но самое горькое, самое  обеску-
раживающее -- это... Рука отказывается писать. Ладно,  нече-
го трусить, если уж принял гордое звание посредственного пи-
сателя. Почему, зачем Б.Н. прикрыл своим авторитетом  стран-
ную процедуру по имени "Странник"? Странную от начала  и  до
конца. Странное жюри  (по  численности  и  по  персоналиям),
странный состав номинационной  комиссии,  странный  ажиотаж,
уходящий корнями в рекламные проблемы одного уважаемого  из-
дательства. Вот только результат абсолютно закономерный: как
по итогам голосования, так и по отношению к  "Страннику"  со
стороны фэн-элиты. Почему Б.Н. не увидел всей нелепости, не-
суразности системы, по которой присуждалась премия? Мистика.
Мне кажется, его просто околдовали. Заговорили, загипнотизи-
ровали колдовским словом: "Надо, надо, надо..."  Людены!  Вы
слышите меня? В ружье, людены!  Бей,  колокол!  Наш  Б.Н.  в
опасности!.. Но шутки в  сторону,  тем  более,  вовсе  не  о
"Страннике" меня просили написать.
   Я завершаю анализ  доклада,  и  осталось  мне  сказать  о
большевистском чванстве, которым пропитан каждый тезис "Игры
без правил". Пункт четыре.
   Какой же бескомпромисностью и отвагой (или  непробиваемым
самомнением?) должен обладать  писатель,  вот  так  запросто
расставивший коллег по местам. Дескать, этот уже ушел в  не-
бытие, этот скоро уйдет, а этот, может, ненадолго  задержит-
ся в литературе, если критически переосмыслит свое  творчес-
тво. И хотя фамилии кандидатов на забвение в докладе  дипло-
матично не названы, подразумевается, что в случае  необходи-
мости докладчик готов лично судить и выносить  приговоры.  А
если не он, то кто? Кому  передоверить  такое  ответственное
дело? И еще подразумевается,  что  сам  докладчик  определил
свои отношения с Вечностью всерьез и надолго. Мы -- это  МЫ,
Я -- это Я, и этим все сказано. Да, фамилии российских  кол-
лег не называются, однако термины типа "второсортный", "пос-
редственный", "серый", "чтиво", "бурда" легко слетают с  уст
потенциального судьи. Указующий перст дрожит от  нетерпения.
Обвинение "ты не писатель" вдруг оказывается вовсе не  обви-
нением, и тем более, не оскорблением, а нормальной констата-
цией факта. Почему бы не назвать бездарность бездарностью --
прямо в лицо? Ах, кто-то из читателей не согласен с пригово-
ром? Отойди в строну, мальчик, не мешай работе  компетентных
органов. Ах, кто-то из молодых авторов хочет поучаствовать в
расстановке художественных приоритетов? Похвальное  желание,
только сначала нужно поаплодировать всем предыдущим  оценкам
и решениям, а затем соглашаться с любым мнением старших  то-
варищей... Тоскливые картинки, не правда ли? И  очень  узна-
ваемая система взаимоотношений.  Черно-белый  пафос  доклада
рождает в головах слушателей чудовищ -- если бы вдруг кто-то
из публики вскочил и отрапортовал:  "Новая  фантастика  все-
сильна, потому что она художественна!" докладчик,  вероятно,
воспринял бы это, как должное. С чувством глубокого удовлет-
ворения. Да здравствуем Мы, то бишь Я...
   Таково мое понимание и моя интерпретация доклада  "Правил
игры без правил". Я закончил реплику и вернулся в зал.

                           * * *

   Здесь написано гораздо больше и гораздо резче, чем я ска-
зал в действительности. На Конференции я  выступил  трусова-
тее и короче. Но! Все, что я сказал ТАМ, найдется и  в  этом
тексте -- ничего не утаено, ничего не сглажено.  Я  вынужден
акцентировать внимание читателя на подобной  мелочи,  потому
что заинтересованными лицами уже начата работа  по  распрос-
транению слухов (специально для тех, кто не присутствовал на
докладе и на прениях),  будто  Щеголев  вывалил  на  публику
та-а-кие мерзости, что и вслух-то не повторишь. Понимаю,  на
войне, как на войне. И все же я говорил  ТОЛЬКО  о  докладе,
который меня возмутил. Умеющий читать, да  прочитает.  Опыта
литературной войны у меня нет, в отличие от оппонента,  поэ-
тому я не знаю, что такое "маргинальные формы"  и  "действия
сомнительного характера". Может быть это  как  раз  то,  что
докладчик позволил себе в заключительном слове?  Может  быть
именно это и будет осуждаться в мире фантастики -- с  после-
дующим вытеснением на периферию (в  строгом  соответствии  с
предложениями докладчика)?
   Мне остается признать, подняв руки, что уважаемый  Андрей
Михайлович сформулировал несколько прекрасных мудрых  правил
-- для нас. Не пришло ли время и ему воспользоваться  плода-
ми собственной мудрости?

                           * * *

   В заключение --  одна  отвлеченная,  чисто  теоретическая
мысль. Мои "интерпрессконовские"  выступления  (вышеизложен-
ное и плюс к нему -- на  итоговой  пресс-конференции)  имели
совершенно неожиданный для меня  результат.  Оказалось,  что
большое число участников полностью со мной согласны, и  даже
-- невиданное дело! -- целыми компаниями  подходили  ко  мне
выразить моральную поддержку и торжественно пожать мою  руку
(не боялись испачкаться!). Вокруг меня завитали  слова  типа
"подвиг", "герой" -- и смешно, и приятно. Я долго думал: что
же такое ОБЩЕЕ я ухватил? Какие настроения, зревшие у фэнов,
я случайно умудрился выразить? Понял в тот же день, но к ве-
черу. А сейчас поделюсь догадкой с вами, господа (с  товари-
щами я разобрался).
   У Конференции есть Мастер, есть живой бог, всеми без  ис-
ключения признаваемый таковым. Я говорю о Б.Н. Он -- в един-
ственном числе, и в этом его статус на  Конференции  в  час-
тности, и в нашей жизни вообще. Когда  же  появляется  амби-
циозный некто, претендующий на статус бога No 2,  в  крайнем
случае, на статус заместителя бога, когда некто  беспрерывно
находится рядом с Мастером, временами как бы заменяя Его со-
бой, это не может вызвать  иной  ситуации,  кроме  всеобщего
раздражения. Что, собственно, и произошло. Нужно  хорошенько
подумать, прежде чем подняться на пьедестал, сооруженный  не
тобой.
   Давайте хорошенько подумаем об этом.

                                          Александр Щеголев,
                                    посредственный писатель.

                                                22.05.94 г.,
                                                С.-Петербург