Александр Громов

Глава 4.

Инженер-мнемотехник, качая головой, разглядывал кубометр, наполненный белым туманом. Голографическое изображение не было неподвижным -- туман клубился, в нем возникали неожиданные потоки и завихрения, возникали и размывались ажурные волокна, он поднимался вверх тонкими струями и, накопившись, опускался вниз весомым пластом. Картина была удивительная, завораживающая и, бесспорно, она была уникальной и многообещающей с точки зрения практической психомнемографии, однако в душе инженера она не вызывала ничего, кроме ощущения скверно выполненной работы. Или даже не выполненной вовсе.

Туман. Вместо сложнейшего трехмерного узора, стройного или путаного, смотря по индивиду. Вместо привычной картины человеческого "я", вместо инстинктов, мыслей и памяти -- не столь уж большого массива данных, из которого программа сортировки скоренько отберет интересуемое. Ничего, кроме тумана.

Инженер поморгал, отгоняя наваждение. Затем на несколько секунд крепко зажмурился и осторожно разомкнул веки. Картина не изменилась.

-- Прогони-ка еще разок тест, -- велел он лаборанту.

-- Нет проблем.

Тест не подтвердил предположение о неисправности аппаратуры. Строго говоря, тест был излишним: мнемоаппаратура высшего класса чувствительности обладала изумительной надежностью, сама устраняя неполадки. Скорее мнемооператор увидит галлюцинацию, чем техника покажет не то, что разглядела в темном мозгу испытуемого. Притом, не может же одна и та же галлюцинация мерещиться сразу двоим! Чудес не бывает.

Щипать себя за ухо, чтобы проснуться, инженер не стал и тем самым поверил в чудо.

-- Впервые вижу такую ментограмму, -- проворчал он. -- Кто он такой, этот тип?

Лаборант скосил глаза на монитор.

-- Некий Филипп-Мария... тут до черта имен... Альвело, лейтенант погранфлотилии всего-навсего. Интересно, а чего это они к нему прицепились?

-- Бесплатный совет хочешь? Поменьше спрашивай.

Лаборант хмыкнул.

-- Еще одна проба, а?

-- Давай. Копнем поглубже, хуже не будет. Глянь, как там испытуемый.

-- Чего глядеть-то? -- Лаборант, однако, взглянул. -- Как положено: сидит, скучает. Нормальный оболванец, служака. Не взглянешь на него, так можно подумать, что он под наркотой. Вон, на ментограмме муть одна...

-- Не бывает такой наркоты, -- буркнул инженер, запуская повторное считывание. -- Пора знать.

-- Мнемоблок?

-- Без всяких следов подсадки? И чтобы наша аппаратура его не сломала? Думай, что говоришь. Если это просто новый тип мнемоблока, то я Адмиралиссимус. Тут что-то другое...

Когда кубометр тумана исчез и спустя секунду сменился другим, в точности таким же, инженер непристойно выругался.

-- С такой ментограммой ему не пилотом служить -- валяться в клинике, пузыри пускать и под себя делать. У новорожденного в башке больше информации. Ох, не зря им заинтересовались... прелюбопытный сукин сын. Чую, возьмут с нас особую подписку о неразглашении... Э! Стоп! Ты его не узнаешь?

-- Как не узнать, знакомое рыло.

-- То-то и гляжу, что знакомое. Не может быть, чтобы мы в прошлый раз с ним напортачили... А ну-ка еще раз, по форме "макси", и отпустим его.

-- На форму "макси" нет санкции, -- унылым голосом напомнил лаборант.

-- Обойдется. Когда еще такого уникума увидишь... Лень работать -- отойди! Моя ответственность.

Считывание ментограммы занимает секунды -- обработка, да еще по форме "макси", по идее позволяющая выуживать из мозга все, что человек когда-либо видел, слышал или думал, идет значительно медленнее.

Несколько минут инженер смотрел в вожделенный кубометр мутного воздуха, нетерпеливо барабаня пальцами по крышке стола. Затем неожиданно и громко икнул.

Сгустившись из тумана, на него смотрело объемное изображение контр-адмирала Джильды Риенци в самом похабном виде.

Лаборант перестал слоняться из угла в угол и радостно взгоготнул. Инженер поставил рукой на место отпавшую челюсть.

-- И это... все?

Вопрос был риторический, и лаборант пожал плечами, давая понять: он не соломинка, чтобы за нее хвататься, его дело сторона.

-- Кхм. Все. До дна. Глубже, пожалуй, только коленный рефлекс.

-- Сотрем и попробуем снова, а? -- На этот раз голос инженера прозвучал неуверенно. Ощущать свою беспомощность -- занятие не из приятных.

-- Испытуемый уже ушел. Вернуть? -- Лаборант скорчил гримасу.

-- Нельзя: инструкция... А и ладно!.. -- Инженер решительно хлопнул ладонью по столу. -- Что есть, то и покажем, при чем тут мы? Представляю себе их лица... -- Он поморщился и вдруг открыто ухмыльнулся. -- А главное, этому типчику, Альвело, даже диффамацию невозможно пришить, потому что никому не известно, как он это делает и делает ли вообще... Черт побери, ну и денек!..

* * *

В спальной каюте контр-адмирала Джильды Риенци было душно. Горел ночник, освещая импортированные из метрополии мебельные излишества: полочки, тумбочки, гигантский резной шкаф настоящего мамонтова дерева, антикварный туалетный столик с инкрустациями... И, разумеется, кровать -- обширнейшее мягкое лежбище, предназначенное минимум для пятерых, что иногда и бывало.

-- Ну иди ко мне, поросенок, -- хрипловатым шепотом позвала Джильда. -- Ну иди же...

За последние три часа Филипп слышал эту фразу в шестой, кажется, раз. Он не был уверен. Может, и в седьмой. Да и кому нужно вести счет? Все равно Джильда не отпустит, пока не вычерпает до дна, и завтрашняя судьба жертвы -- ходить раскорякой, а то и лежать пластом, держась за гениталии и проклиная шепотом день, когда появился на свет. Изголодавшийся по женщине глубинник, вернувшийся с патрулирования, -- самый лакомый кусочек.

Филипп на четвереньках переполз кровать. Задранные вверх белые ноги Джильды вздрагивали от нетерпения.

-- Ну где ты... Хороша я, а?

-- Нет слов, -- соврал Филипп. Слова-то у него как раз вертелись на языке, за год службы их накопилось в голове достаточно, а вот чего не было, так это уверенности, что госпожа контр-адмирал воспримет их как комплимент. Скорее наоборот. Хотя формально -- все при ней, не придерешься, а что опротивело тебе спать с ненасытной властной шлюхой -- кого интересует? Изволь соответствовать, если желаешь нормальной службы, а не охоты за полудохлыми торпедами в Гольфстриме или постыдного прозябанья в ремонтных доках. Не зря половина четвертого отряда коротает время между патрульными рейдами на дальних базах и без приказа на Поплавок носа не кажет.

Он зарычал, набрасываясь на женщину и зная, что Джильде это понравится. Получилось почти как надо. Кувыркаясь в объятиях контр-адмирала, он подумал о том, что не сегодня-завтра на Каплю должна прибыть новая партия свежеиспеченных глубинников. Скорее бы уже... Потом он оказался снизу и дышал ртом, чтобы не чувствовать пропитавших кровать запахов, а Джильда, разгоряченная и тоже шумно дышащая, упражнялась в верховой езде, напоминая вертикальную палочку в знаке перпендикуляра. Потом она упала на него, скользя округлым потным животом по его животу, и думать о чем-либо, кроме "когда же, наконец, это кончится?" стало невозможно. К счастью, кончилось достаточно быстро. Джильда отвалилась и, слегка отдышавшись, хрипло приказала:

-- Отдыхай...

Одеяло сбилось в ноги и скрутилось в жгут. И то хорошо, что Джильда на этот счет строга -- заставляет трахать себя в постели, не где попало. Флаг-офицер Людмила Прокопович, исполняя роль "пробовательницы" новичков, куда как менее разборчива -- в походе не брезгует и торпедным аппаратом, коли нет свободной каюты...

Филипп знал, что Джильда не насытилась. Еще никто и никогда не видел ее насытившейся, чего не скажешь о подчиненных ей по службе глубинниках. Однажды Павло Христюк, всем известный умник, страдающий словесным недержанием, под общий гогот офицерского собрания сострил, что Джильда Риенци никогда не получит в командование флот, ибо неминуемо доведет личный состав до полной утраты боеспособности. Спустя месяц -- контр-адмирал Риенци не любила спешить -- умник загремел в штрафники по самому пустяковому поводу. И не вернулся из Гольфстрима. Не всякая шутка хороша для Джильды.

"Может, прав Петр, что брезгует? -- подумал Филипп. -- Первый в его жизни поступок, хотя и половинчатый: по трюмным-то девкам он бегает. Но Анну свою не забыл, скучает отчаянно, все еще верит в правило: через год безупречной службы можно ходатайствовать о том, чтобы выписать на Каплю жену, через три года родить детей, через пять лет -- завести домашнее животное не крупнее кошки. Осталось ждать совсем немного, а рапорт с ходатайством у него давно готов..."

Наивный, трогательный дурачок... Сам выбрал ремонтные доки -- позорище для глубинника... Заодно он мечтает перевестись из погранфлотилии на полярную базу. Кто из глубинников об этом не мечтает после полугода службы? А кто говорит, что не мечтает, тот врет. Зимой полярные льды тают, а вот летом на полюсе праздник: целых полгода -- местных полгода, не земных! -- можно не плавать, а просто ходить пешком. По тверди, пусть ледяной. Хоть за горизонт. Никто из землян и не поверит, что высшее счастье человека -- никогда не видеть этой воды, этой жидкой, как медуза, противоестественно огромной Капли...

Жаль, что граница не проходит по меридиану и пограничникам во льдах делать нечего.

-- Отдохнул? -- осведомилась Джильда. -- Пять минут лежишь.

-- Нет еще.

-- Ах ты, поросеночек! Устал, бедненький? Неужто твой корешок совсем-совсем выдохся? А если я ему помогу?

-- Бесполезно.

-- Что так?

-- Кажется, иссяк, -- вздохнул Филипп, стараясь изобразить сожаление. -- А откуда что возьмется? Сперва дрейф на голодном пайке, потом этот арест на "Баклане"... Не способствует. Кстати, интересно знать: почему меня подобрали только на девятый день?

-- Дурачок, нашел о чем спрашивать... Ведь вернулся ко мне? Ведь жив?

-- Жив-то жив, а только свинство это.

-- Свинство не обращать на меня внимания. Ну иди сюда...

Филипп вздохнул.

-- Еще пять минут, ладно?

-- Лейтенант Альвело, подите вон. -- Сладострастная улыбка еще не сошла с лица Джильды, а голос уже стал по-деловому сух. Прикрыть свое роскошное тело она, впрочем, и не подумала, как делала всегда -- новички шалели от контраста. -- Одевайтесь. Приказываю идти отдыхать. По пути найдите мичмана Харитонова и срочно вызовите сюда. Ясно?

-- Так точно, -- сказал Филипп, прыгая на одной ноге и яростно пытаясь пропихнуть в брючину вторую. Его словно ветром сдуло с постели, и он не скрывал радости, зная, что Джильде в общем-то наплевать. -- Из-под воды достану.

Он действительно нашел указанного мичмана и имел сомнительное удовольствие полюбоваться его вмиг вытянувшейся физиономией. Затем доковылял до своей койки в офицерском общежитии. Хотелось разыскать Петра, но на это не осталось сил. И главное, он ничего не узнал! Опять ничего. Его подставили -- это ясно, но кто? Зачем? А ведь в надежде получить ответ он шел на вызов Джильды почти с охотой, чуть ли не в припрыжку бежал, идиот! Он забылся -- а контр-адмирал Риенци не забывается и в койке...

Пока было ясно только одно: внешне Джильда не придает большого значения инциденту: рядовое происшествие, сколько их было, сколько еще будет...

Так ли уж она безразлична на самом деле? Ее капсула, ее подчиненный, а за здорово живешь терять людей в мирное время -- дурной тон. А может, у лейтенанта Альвело просто-напросто чересчур шустрое воображение?

Черта с два, подумал он.

За переборкой шумели -- наверно, небольшая компания умудренных жизнью старослужащих, дойдя до нужного градуса в баре и разумно решив не мозолить глаза полицейскому патрулю, добирала кондицию в жилом отсеке, под треск разрываемых на груди фуфаек перечисляя свои заслуги, считаясь рейдами и ранами и сетуя на несправедливость судьбы. Драки пока не было.

Филипп, морщась, перевернулся на другой бок. Жив -- и хорошо, верно сказано. И тут надо очень крепко подумать, прежде чем начинать трепыхаться, -- опасно лезть в игры тех, кто сильнее тебя. Если быть уверенным, что бросили подыхать в первый и последний раз, еще можно простить, можно успокоиться... Да и безопаснее. Но кто даст такую уверенность?

"Узнаю, -- сказал он себе. -- Расшибусь, а узнаю, кто это сделал и почему. И кто приказал. А тогда - помогай им бог".

* * *

Только это я решил, что прощать не стану, как голова моя холодной сделалась и озноб прошел. Ну, я это дело по себе хорошо знаю: покуда колеблешься -- мучаешься, а как решил -- неважно что, но твердо -- сразу гора с плеч и глупые мысли побоку. Тут как в капсуле: думать надо, правильным рефлексам не мешать еще больше надо, а задумываться вредно. Тех, кто шибко задумывался, давно в Вихревом поясе дочиста разъело, мир их раствору.

Разложил я в голове вопросы по полочкам -- вспухли мозги, сил нет. Старые вопросы без ответа -- а тут здрасьте, новые лезут. Ворочаюсь, заснуть не могу.

Во-первых, кроме этого глиста Андерса, меня до сих пор никто толком не выслушал, даже Джильда, а я-то думал -- минуты свободной не будет, только успевай давать объяснения да расписывай патрулирование по минутам. Ну, это, может, мне еще предстоит, не сегодня, так завтра. А зачем меня в таком случае везли сюда сломя голову? Это во-вторых. Ради того, чтобы Джильда меня трахнула?

Допустим, ради ментоскопирования. Может, потому и не вызвали до сих пор пред ясны очи. Это в-третьих. И то сказать, ментоскопирование вышло какое-то странное: минут двадцать в кресле мурыжили. Чего ради? Я в Центре на Сумбаве был знаком с одним мозгокопом, так он мне говорил, что для снятия ментограммы любой глубины нужны секунды, будь ты хоть гений, хоть последний кретин -- аппаратуре без разницы. И еще тот долговязый шпак, мимо которого я прошел на посадочной палубе, как-то странно на меня посмотрел, вроде бы и неспроста... И вроде бы я его видел раньше пару раз. Он-то кто?

Петра я нашел на следующий день. В ремонтных доках Поплавка вахтовая карусель: сутки маешься -- сутки твои, а иной раз и двое суток отдыха перепадут. Петр уставший, только-только вахту сдал, под душем отмылся, осталось стопку-другую на грудь принять или, может, еще девку поискать, какую почище, а потом выгнать стерву и баиньки. Я тоже не лучше: полночи кувыркания с Джильдой сказываются, и кошмары замучили, почти не спал. Снилось мне, будто Поплавок наш -- не конус на полусфере, а вовсе куб, вдобавок куда меньших размеров, и в том кубе такая резня идет, что волосы дыбом. Потом кошмар пошел по нарастающей, да так, что я даже досматривать не захотел, проснулся в такой тоске, что хоть вой по-собачьи. На луну бы завыл -- да нет луны у Капли. Поспишь с такими снами.

Петр и живет тут, возле доков, седьмая палуба ниже ватерлинии. Меня увидел -- обрадовался.

-- Живой? Тут говорили: пропал ты.

-- Не надейся, -- смеюсь. -- Кто бы тебя поил? -- И достаю из-под кителя ее, родимую, контрабандную, втридорога купленную. По земным меркам, то еще пойло, конечно. Однако никто пока не умер.

Петр с готовностью достает вторую. Ну, раз такое дело, в бар идти незачем.

-- Ну, за твое возвращение, -- говорит. -- Повезло тебе. Удачных всплытий!

Я чуть было и ему того же не пожелал. А какие у ремонтника всплытия? Какие погружения? Обидится ведь, а это не по мне. Кто Петра обидит, того я сам обижу, не откладывая.

Уговорили мы одну бутылку, вторую уговариваем. Петр любимым делом занят: жалуется на жизнь, и глаза тоскливые, как у нищего. Про последнюю свою девку изложил в подробностях: "Холодно в том трюме, как в леднике, сто лет не чищено, отовсюду капает, сталактиты наросли, женщина подо мной ледяная, пуп на пуп не попадает" и "колготки я ей сгоряча пробил, а трусов там и не было" -- а дальше, понятное дело, про свою Анну и про то, какой он подлец и какое мерзкое насекомое. Чем дольше он служит на Капле, тем охотнее впадает в меланхолию. Тошно слушать.

Раньше-то я его иногда расшевеливал. Ради такого дела не грех и поскандалить, и драчку организовать, если уверен, что тебя не сильно побьют. В крайнем случае просто рассказать байку посвежее. Но сейчас я не стал ему вкручивать про секс в гидрокостюме, а сразу перебил вопросом:

-- Есть у нас в штабе капитан-лейтенант Андерс?

-- В штабе четвертого отряда? -- переспрашивает Петр, задумывается и моргает. -- Точно, нет. А что?

-- В оперотделе штаба погранфлотилии, -- уточняю.

-- А я почем знаю? Тебе это очень надо? -- Я кивнул. -- Тогда посиди тут, я спрошу.

Минуты через две он вернулся. Я и не удивился: Поплавок не вселенная, тут каждый человек на виду и всегда найдется кто-то, кто знает.

-- Нет такого в штабе, -- говорит. -- И не было никогда. А тебе зачем?

-- Низачем. Ты у кого спрашивал?

-- У Юкконена.

Ну да, думаю, верно, у кого же еще. Юкконен -- бывший адъютант, и связи у него, наверно, остались. Информированный парень, полезный, хотя и нагловат.

-- А где он сейчас?

-- Да тут, рядом. С механиками собачится -- блок цереброуправления, говорит, полетел. Да что тебе вообще нужно?

-- Будь другом, -- говорю, -- сходи к нему еще раз и спроси, не знает ли он, откуда этот Андерс -- такой блеклый весь, невзрачный, сонный как будто... -- и все приметы Глиста перечислил, какие вспомнил.

Петр меня хорошо понимает -- спорить не стал, пожал плечиком, пошел вдругорядь. Вернулся серый, лицо не на месте -- я даже испугался.

-- Ты что, влип во что-то? -- спрашивает шепотом.

-- Нет, а что?

-- А то, что твой Андерс никакой не капитан-лейтенант, а подполковник контрразведки. Для чего он тебе?

-- Не он мне, а я ему. Он-то меня на Поплавок и доставил.

-- Ничего себе, -- комментирует Петр. -- Слушай, ты правда ни во что не влип?

-- Клянусь, -- говорю. -- А если что, тебя за собой не потяну, будь спок.

Он махнул рукой: мол, "за кого ты меня принимаешь" да "пропадать, так с музыкой", но я-то вижу: обрадовался мой приятель. Ничего удивительного, я бы тоже обрадовался на его месте.

Молчу, пью, думаю. Интересные дела получаются. Я патрулировал участок границы, меня бомбили. Бывает. Может, чужак и бомбил, если в его шахтах не тактические ракеты, а кассеты с глубинными "гостинцами". Правда, чтобы устроить такой "ящик", в какой я попал, он по идее должен был опустошить шахты до последней. Я бы на его месте не рискнул так оголяться. Ну ладно. Девять дней я ждал помощи и не дождался, пока чужак не наткнулся на меня при отходе к своим после успешной диверсии. Случайно он наткнулся на меня или ему оставили единственный коридор? Если это так, то становится понятно, почему на "Черном Баклане" меня сразу взяли под арест, ничего не объяснив и не выслушав объяснений: растерялись, ждали инструкций... Они ожидали найти пустую капсулу, никак не меня, потому что с вероятностью процентов девяносто я должен был угодить в плен, а с вероятностью процентов десять -- верноподданно застрелиться. Выходит, меня использовали сознательно и хладнокровно, как мелкую одноразовую детальку: попользовался -- и выбрасывай... Не предусмотрели они только одного: что чужак окажется человеком и слегка поплюет на долг ради уважения чужой чести и простого человеческого сочувствия...

Этого им не понять, конечно. Я и сам с трудом это понимаю, но все-таки получше, чем они, все-таки я глубинник, а не тыловой стратег. Зато очень даже понятно, отчего мною вдруг заинтересовалась контрразведка.

Приятного мало, конечно. Но тут меня еще одна идея осенила.

-- Слушай, а еще разок не сходишь? Надо узнать про одного шпака... -- и знай себе сыплю приметами того долговязого, что на меня вчера зенки пялил. Скорее всего пустышка, конечно. Мало ли отчего шпаки на людей таращатся?

Петр только пальцем у виска покрутил -- однако пошел. Друг настоящий, верный, а я ему жизнь усложняю. Вернулся в недоумении. Юкконен, оказывается, долго не мог понять, о ком идет речь, а потом вспомнил: какой-то Шелленграм из отдела Перспективного Планирования, больше он ничего не знает, и не сделал бы Петр одолжение пойти в задницу со своими вопросами? Петр и пошел.

Ну ладно, думаю, планирование все-таки лучше, чем контрразведка. Во всех смыслах лучше. Если только я не трепыхаюсь попусту насчет этого Шелленграма, что скорее всего.

-- За твое здоровье, -- поднимает стопку Петр. -- За твою удачу. Пусть о тебе забудут.

-- Изыди, злоречивец, -- говорю ему. -- Я пятнадцать лет в лейтенантах ходить не собираюсь. Пер ангуста ад аугуста, как говорили эти латиняне, то есть если в теснинах не накроет обвалом, к вершинам как-нибудь выберусь...

Тут он как-то странно на меня посмотрел, а я и сам удивился. Этакой фразы, да еще с латынью, я от себя никак не ожидал. Притом спьяну.

Так я Петру ничего толком не рассказал -- допили мы остатки, он уже и не очень слушал. Баиньки ему пора.

Поплавок ниже ватерлинии то еще место: темновато, сыровато, планировка идиотская. Не радиальная, как на "положительных" палубах, и не коридорно-ячеистая, а какая-то анфиладно-закуточная, что ли. Анфилады и закутки. До черта труб над головою, в трубах журчит и булькает, насосы опреснителей гудят. Широченные каналы ходовых водометов -- хордами -- от борта к борту. Основной и вспомогательные реакторы, маршевые двигатели, верфи, доки, шлюзы, распределители подпитки системы регенерации -- повсюду запретные зоны, лучевые барьеры и охрана. Целые палубы -- ремонтные мастерские и кое-какое сборочное производство. Резервная энергосистема, использующая разницу температур подводной и надводной части обшивки... Возле самого дна -- непременная тысяча-другая тонн льялых вод. Добавить сюда же балластные цистерны и всю хитроумную гидравлику тройного демпфирующего борта -- казалось бы, для людей места нет и быть не может. Ан нет, по документам, ниже ватерлинии живет без малого две тысячи человек, а по слухам -- от трех до пяти тысяч. Все-таки Поплавок ненормально велик.

Три тысячи неучтенных людей -- это вряд ли. Не прокормятся. Но лишняя тысяча в трюме вполне может жить.

Лишние...

Непонятны они для меня, вот что. И всегда были непонятны и неприятны. Шваль болотная. Уволенные со службы, не ждущие в метрополии кисельных берегов, спившиеся контрактники, на кого махнули рукой, неудачливые аборигены Капли, космические "зайцы" -- обычно шлюхи последнего разбора, всякий разный сброд...

Вместо трюмных крыс -- люди.

В любом земном порту вычистить сколь угодно крупное судно от посторонних -- не столь простая, но в принципе решаемая задача. На Капле все иначе. Старожилы уверяют, что последний полицейский рейд имел место лет пять назад. Тогда не обошлось без стрельбы, однако какое-то количество лишних было отправлено в метрополию спецрейсом; после этого, говорят, Земля отказалась принимать наших люмпенов -- своих, мол, хватает. На нижних палубах есть и притоны, и девочки, и даже травка сюда как-то проникает. Знай ходы, плати и пользуйся, коли свербит.

Обобрать, впрочем, тоже могут. Могут и забить сгоряча, если сдуру явился без денег или еды на мену. Офицера -- поостерегутся, пожалуй, а нижнего чина или штатского запросто. Те сюда и не ходят.

Очнулся я, когда меня чувствительно щипнули за зад. Так и есть -- женщина. То есть бывшая женщина, а теперь непонятно что. Это ж надо такое сочетание: толстая, рыжая и с бородавкой на носу. Большое спасибо, не нуждаюсь!.. На вид, пожалуй, лет с полсотни, с лица штукатурка сыплется, и запашок от нее -- затхлый -- на кабельтов. На такую лахудру и Петр не клюнет, а я и подавно, мне упражнений с контр-адмиралом на неделю хватит.

И вообще: кой черт меня сюда занес? Да еще без оружия.

Только я об этом подумал, как вдруг будто щелкнуло что-то в моей тыкве. Щелкнуло -- и повело, и я уже не я, а моя четвертинка, вдобавок самая безвольная. Не хочу, а иду -- женщина пятится, отступает, манит меня за собой, и меня словно некая посторонняя сила тащит за нею, как рыбу тралом. Ноги ватные, весь вспотел, в мыслях -- тихая паника, о лишнем движении и подумать противно. Соображаю вяло. Гипноз? Похоже на то. А я-то считал себя не слишком гипнабельным... Да и кто когда-нибудь слышал о грязных проститутках, заманивающих клиентов гипнозом?

Только не я. Не бывает этого. Даже у нас на Поплавке.

Может, это еще и не гипноз вовсе.

Анфилада незнакомая. Нет, это не минус седьмая палуба, где живет Петр, это гораздо глубже... Зачем я здесь? Как оказался? Выходит, шел -- и не видел куда?!

Полный бред.

Хочу крикнуть -- и не могу. Что вам от меня надо? Кто вы?

Как я в нише оказался, того не помню. Самая обыкновенная ниша, каких полным-полно на технических палубах, и установлен в ней, судя по черепу на пыльной дверце, обыкновенный распределительный щит на пару киловольт. Женщина ушла куда-то. То есть, скорее всего она у меня за спиной и мною командует, но обернуться -- выше моих сил. Нет... Не могу.

Как муха, влипшая в клей.

Оружия при мне нет, наличных денег мало. Положим, им это не известно... Что еще может интересовать во мне трюмных потрошителей? Офицерская форма?

Возможно.

Еще один вариант: это не трюмные крысы, а контрразведка.

С того не легче.

Убить меня собираются? Или поступить изящнее -- принудить гипнозом к самоубийству?

Ни то, ни другое. Стою столбом, как в кошмарном сне, когда надо бежать, а ноги не желают слушаться. И тут словно теплая ладонь вошла в меня, череп ей не помеха, -- вошла и погладила мозг... Тихая жуть, мурашки по коже. Быстро-быстро пронеслись перед глазами картинки моей жизни, от Андского толчка до Капли, и почему-то особенно подробно -- встреча с чужаком с А-233. Говорят, перед смертью такое бывает. Того и жди: потянутся мои руки, мне не принадлежа, сорвут пломбу, наберут неведомый мне код, и, когда отъедет в сторону дверца с "веселым Роджером", нащупают контакты...

Отпустило разом. Ушла ладонь из мозга, да так ушла -- снова стая мурашек по всей коже, взмок от залысин до пяток, по спине ручьи бегут... Обернулся -- нет женщины, словно и не было, вообще ничего подозрительного нет, только какой-то техник, проходя мимо ниши, хмыкнул и прибавил ходу на всякий случай.

Да что же это делается со мной, а? Померещилось мне? Припадочный я, что ли?

Чего мне стоило ровным шагом -- не бегом -- дойти до лифта, о том умолчу. Пока поднимался к себе на Бета-38, специально к внешнему периметру, немного успокоился, а как вышел на уступ над океаном и вдохнул морось, сообразил, что ничего необычайного со мною и не было. Легкое отравление, вот и галлюцинация. Кто может знать, что было намешано в той водке, которую я покупал как контрабандную? В трюме тоже водку гонят, а из чего -- лучше не знать, фильтруй через адсорбент да пей.

Матюкнулся я по-русски -- и впрямь полегчало. Полезное средство для успокоения души. Гляжу на океан, покашливаю. В обычные дни челноки и ракетные грузовозы окутывают Поплавок таким смогом, что дышать без фильтра невозможно, но сегодня чисто и ветрено. Изрядно штормит. Недостаток кислорода в воздухе, понятно, ощущается: семнадцать процентов -- не двадцать один. Пойло все еще дает о себе знать. Тут прямо над ухом -- гундосо, сквозь дыхательный фильтр:

-- Это вы Филипп Альвело?

Смотрю: какой-то мичманишка. Незнакомый. Не из нашего отряда, точно. И не из пополнения. Выправка не флотская, морда начальственная.

Знаем мы таких, думаю. Проходили.

-- Лейтенант Альвело -- я, -- говорю. -- А в чем дело? Вы кто?

Честь он все же отдал -- будто муху отгонял от козырька.

-- Младший военфельдшер Стамеску, медицинская служба погранфлотилии.

Я чуть не заржал истерическим смехом -- законная была бы реакция после жуткой галлюцинации, но демонстрировать ее медицине -- еще медицине ли? -- я не собирался. По-русски его фамилия в самом деле звучала занятно. Я этот язык немного выучил за два года в Корсакове, не как испанский, конечно, но тем не менее... А думаю все равно на интерсанскрите.

На петлицах у мичманишки -- стандартная змеюка с разверстой пастью над вазочкой из-под мороженого и римская "тройка". Все правильно. У каждого из двух флотов, у погранфлотилии и у авиации своя медицинская епархия. Так почему-то удобнее. Их объединяют лишь на время какой-нибудь особенно крупной неприятности, вроде войны.

-- Вас трудно найти, лейтенант... Э! Да вы никак пьяны?

-- Есть немного, -- сознаюсь. -- Имею право: я в увольнении до двадцати ноль ноль. Еще вопросы будут?

Поморщился он слегка, однако спорить не стал.

-- Нет. Так даже лучше, пожалуй. Мне поручено пригласить вас для собеседования.

Надменный, но корректен... Это правильно. Не люблю, когда мне хамят. Если бы он вместо "пригласить" брякнул "доставить" или, еще того хуже, "препроводить" -- не убежден, что я не врезал бы ему кулаком по фильтру. В рамках восстановительной терапии, так сказать. Надо думать, отделался бы порицанием на офицерском суде, а если этот типчик действительно из контрразведки, и того легче: инцидент замяли бы.

Пьяные мысли -- бойкие...

А почему это, интересно, им лучше, что я пьян?

Ладно, там узнаем.

-- Куда еще?

-- Это недалеко.

* * *

Врач сидел на краю стола и легкомысленно болтал ногой, дружелюбно посматривая на Филиппа. Он вызывал невольную симпатию и за час разговора не надоел нисколько. Просто-напросто свой в доску парень, хотя и медик, вдобавок психолог-мозгокоп. Две чашки вкуснейшего дымящегося кофе стояли между ним и Филиппом, дразня обоняние. Настоящий привозной кофе, не дешевая местная синтетика.

Филипп взял свою чашку, отхлебнул, обжигаясь. Пауза оказалась слишком мала, чтобы привести в порядок растрепанные мысли.

На этой палубе он еще не бывал ни разу. Ничего: чисто, уютно, не шумно. Симпатяга-врач и не подумал скрывать, что он является штатным психологом контрразведки. "Дружище, поверьте моему слову и моему опыту, здесь желают вам только добра. Лично я убежден, что вы в полном порядке, и давайте-ка поскорее закончим, у меня есть тысяча более серьезных дел. Не возражаете?"

Филипп, естественно, не возражал. Начали с обычного медосмотра (пожилой незнакомый врач, бравший анализы, учуяв дыхание пациента, брезгливо отворотил нос) и повторного ментоскопирования на иной аппаратуре, посетовав на случайный сбой во время вчерашнего сеанса, продолжили задушевным разговором: о службе Филиппа, об учебе, о выборе вакансий, о детских сиротских годах, просто ни о чем...

Почему-то врача особенно интересовали детские годы. Филипп сам не заметил, как разговорился, а когда заметил, махнул рукой. Отчего бы нет? Криминала-то в прошлом никакого. Вдобавок нельзя отрицать: приятный, располагающий к себе собеседник, сочувственно слушает, удачно шутит. Посмеиваясь, рассказал Филиппу два анекдота про Адмиралиссимуса -- старых, но смешных...

Чуточку ОБВОЛАКИВАЮЩЕЕ дружелюбие.

Хмель давно улетучился из головы, но перед глазами плыла какая-то муть -- легкий муар, -- и сквозь него на лице врача не вычленялись индивидуальные черты: рот, нос, глаза... Просто блин, а не лицо, отметил Филипп, внезапно ощутив легкий укол неприязни. Большой дружелюбный блин.

Муть порвалась на клочки. Да что же это я, в панике подумал Филипп. Забыл, с кем имею дело? Расслабился, поверил... Наивный идиот! Разговор, разумеется, записывается и будет тщательно проанализирован. Может быть, за нами, за мной наблюдают прямо сейчас. Наблюдают... и делают выводы.

Не расслабляться. Быть осторожным, хитрым змеем. Не дать им понять, что я знаю: они меня подставили. Пожертвовали, как ненужной вещью. Выбросили...

Филипп напрягся. И врач, должно быть, это заметил, потому что продолжил совсем в другом тоне:

-- Значит, вы утверждаете, что в выборе вакансий по отношению к вам была допущена несправедливость?

Филипп сглотнул.

-- Мне так кажется. Хотя начальству виднее, конечно. Возможно, я себя переоценивал.

-- Вряд ли. Отзывы о вас самые лестные, можете мне поверить. Обустройство "сынков" -- да, это вечная земная проблема... к счастью, нам на Капле до этого еще жить и жить. Лично я действительно думаю, что вас несправедливо обошли, но теперь уж ничего не поделаешь: вернуть вас в метрополию не в моей власти. -- Врач улыбнулся и подмигнул заговорщицки: -- Я бы и сам не прочь вернуться. Знаете ли, этак походить у воды по песочку, и чтобы океан знал свое место... По правде сказать, не одному мне до смерти надоело болтаться в этой жестянке посреди воды. Это проблема. Вы, глубинники, еще счастливцы: неделями, а то и месяцами пропадаете вне Поплавка, а счастья своего не цените.

-- Там то же самое, -- возразил Филипп. -- Океан -- везде океан. А пропадаем -- это вы верно сказали. В одном только нашем отряде за год пятеро пропавших, из них трое без вести.

Врач покашлял.

-- Вы же понимаете: я совсем не то имел в виду.

-- Это я понимаю, -- атаковал Филипп. -- Я не понимаю, почему вы не приступаете к сути. Спрашивайте -- отвечу. Что вам еще нужно? Я был в патрулировании. Меня взяли в "ящик". Два десятка бомб, не меньше. Я думал, каюк. Был без сознания, потом дрейфовал. Потом чужак не взял меня в плен. Почему -- не знаю. Если вы спросите меня, какого цвета были у него глаза, я вам тоже не отвечу.

-- Зачем мне спрашивать? -- удивился врач. -- Все, что от вас нужно моему и вашему начальству, имеется в вашей ментограмме. Не волнуйтесь, на этот раз обошлось без сбоев в аппаратуре, сняли без проблем. В мою задачу входит лишь психологический контроль, а вовсе не анализ ваших действий... да я, признаться ни бельмеса не смыслю в морских делах. Остальное извлекут из вашей ментограммы. Я же всего-навсего должен убедиться, что ваша психика не подверглась серьезным деформациям.

-- Ну и как? Убедились?

-- В общем да. Ну вот разве что для очистки совести... Нет, ассоциативную подсадку оставим в покое, это дело долгое, а побалуемся-ка мы с вами свободными ассоциациями. Знаете, что это такое?

Филипп кивнул.

-- Итак, начнем. Капсула.

-- Атака - давление -- теснота -- ящик -- пыль -- прочность -- уберечься -- разлом -- кондиция -- погружение...

-- Очень хорошо. Океан.

-- Индийский -- глубина -- морская соль -- грунтовые воды -- минералы -- ионообменники -- руда -- слитки -- Юкон -- транспорт -- корабли -- шлюзование -- Порт-Бью... э-э...

-- Продолжайте, пожалуйста.

-- Портовые склады -- Новый Ньюпорт -- острова -- течения -- круговорот -- всплытие -- буря -- Луна -- лунный камень...

-- Почему Луна?

-- Лунные приливы. И отливы.

-- Замечательно. Теперь: стратегия.

-- Адмиралтейство -- война -- космофлот -- авиация -- поддержка -- ресурсы -- успех -- политика...

-- Достаточно. Вы не устали?

-- Немного.

-- Ну что ж, пожалуй, хватит. -- Врач слез со стола и, разминая одной рукой отсиженную ногу, другую руку протянул для пожатия поднявшемуся со стула Филиппу. Рука была сухая и крепкая. -- Благодарю вас за сотрудничество, мне было приятно поболтать с вами. Теперь я уверен: с вами все в порядке, никаких отклонений. Можете спокойно вернуться к службе. Полагаю, больше мы вас не побеспокоим. До свидания.

-- До свидания, -- ответил Филипп.

-- Будут проблемы -- заходите. Постараюсь выкроить для вас время.

Остаться в одиночестве врач и не ожидал -- менее чем через минуту в каюту ворвался подполковник Андерс. Врач улыбнулся: даже стремительные движения подполковника выглядели вялыми. То ли врожденная забавная аномалия, то ли успешно законченная экзотическая рукопашная школа, ставящая в ряд условий победы недооценку бойца противником. Не спросишь.

-- Ну? -- выдохнул подполковник. -- Как?

-- Ментограмма любопытная. -- Врач согнутым пальцем постучал себя по виску. -- Мне транслировали. Спасибо за качество.

-- Все просмотрел?

-- Основное. Вы должны понимать: во время непосредственной работы с подопечным это затруднительно. К счастью, он по-прежнему гипнабелен.

-- Тебя не узнал?

Врач уверенно покачал головой.

-- Не тяни.

-- Судя по всему, его действительно отпустили, тут он чист. Неприятно, но факт. Убежден, что мы имеем дело не с противодействием спецслужб Лиги, а случайно нарвались на благородный порыв вероятного противника, так сказать, частный бзик частного лица. Всего не учтешь, мой подполковник, а маловероятное тоже иногда случается. Видимо, придется продублировать операцию с кем-то другим?

-- А вот это тебя не касается... Что ему известно?

-- Ничего. Догадки, подозрения, обида, желание расплатиться -- не в счет. Был бы он просто лейтенантом Альвело, не стоило бы и беспокоиться.

Андерс, присевший на нагретую врачом столешницу, вскочил -- словно СТЕК со стола. Вяло забегал. "Глист, -- подумал врач, контролируя свое лицо. -- Верно подметил этот Альвело. Примитивная ассоциация первого порядка, зато прямо в точку".

-- Интереснее всего то, что он действительно не тот, кем себя считает, мой подполковник. У него тщательно выполненная ментограмма добропорядочного оболванца, и я бы в нее поверил, если бы не свободные ассоциации... Прикажете доложить подробно или экстактно?

-- Экстрактно. Подробно -- потом.

Врач согласно кивнул.

-- Почему слово "капсула" у него ассоциируется со словом "пыль"? Допустим, водяная пыль. Но нет связи с дальнейшей цепочкой: "прочность -- уберечься -- разлом -- кондиция". Лишь пятое слово -- "погружение" -- прямо связано с океаном. Далее: "руда -- слитки -- Юкон -- транспорт". Трудно вообразить, что наш подопечный вспомнил одну из так называемых "золотых лихорадок" начала Темных веков, -- это чересчур узкоспециальная тема даже для историков. Логичнее предположить, что подопечный имел в виду некое транспортное средство с названием "Юкон"...

-- Можно проверить, -- заметил Андерс.

-- Я уже проверил, мой подполковник. -- Врач взглядом указал на комп-браслет. -- Космический транспорт "Юкон" четыре года назад был пущен на слом. Двадцать шесть лет своей биографии он курсировал по линии "Земля -- Прокна". Прокна -- спорная сырьевая планета на периферии Внутреннего рукава, три туннельных нырка от метрополии... Далее: многозначительная оговорка "Порт-Бью..." Нам известны лишь два поселения с подходящим названием: Порт-Бьюкенен на насыпном острове в Атлантике и Порт-Бьюно на Прокне. Подопечный убежден, что никогда не бывал ни в одном из них, поэтому случайно вырвавшееся "Порт-Бью" он довольно неуклюже трансформировал в "портовые склады" и подкрепил "Новым Ньюпортом" -- последним местом своей учебы. Примитивная невольная уловка. Он назвал Луну и лунные приливы, несмотря на то, что на Капле приливы -- солнечные. Желтых приливов подопечный не назвал вовсе, хотя что, казалось бы, естественнее для пилота-глубинника Капли? Слово "буря" характерно не для моряка, а для сухопутного, моряк скорее скажет "шторм". Зато на Луне имеется океан Бурь со стратегически важными месторождениями. Трудно было не заметить некоторый минералогический уклон ассоциаций подопечного. Интересно также, что он упомянул космофлот и авиацию -- возможно, тут существует ассоциативная связь со словами "прочность", "разлом" и "кондиция". Я думаю, стоит покопаться в личных делах выпускников учебных центров ВВС.

-- За какой срок?

Врач вздохнул.

-- За последние двадцать-тридцать лет.

-- Ты в своем уме? -- холодно осведомился Андерс. Альвело -- двадцатипятилетний сопляк.

-- Факты, мой подполковник. Голову на отсечение не дам, а руку -- пожалуй. Во-первых, "Юкон". Во-вторых, именно на Прокне около двадцати назад имели место не вполне объяснимые события. Если мы хотим установить истину...

-- К твоему сведению, -- медленно перебил Андерс, и врач замолчал, -- мы не хотим установить истину. Мы хотим устранить препятствие, если оно существует. Короче. Твои выводы?

Глист. Теперь никуда не денешься от этого слова, подумал врач. Вялый, бледный, примитивный, опасный... глист. Презирающий неудачника, которого вынужден использовать для тонкой работы. Профессионал, как и Велич, этого не оспорить, не отнять. Но хуже нет, когда уходят истинные художники своего дела, а на смену им являются вот эти... маляры. Ремесленники. Они примитивнее и цепче, в этом их преимущество, и, в конце концов, остаются именно они...

-- Как скажете, мой подполковник, -- с готовностью заговорил он. -- Я не знаю, кто в прошлый раз поставил подопечному блок неизвестного нам типа, но убежден, что блок имел место. Я уже сейчас, до подробного анализа, абсолютно уверен, что ментограмма подопечного -- фальшивая. В ней нет и следа нашей с вами подсадки, что, очень мягко говоря, довольно странно. Во всем остальном это типичная ментограмма типичного оболванца, я даже уверен в том, что она соответствует жизненному опыту подопечного. Я знаю также, что столь убедительная ментозапись известными нам методами невозможна. Мне неизвестно, кто наш противник, но он пока допустил только одну ошибку: не предположил, что я прибегну к такой архаике, как свободные ассоциации. В настоящее время подопечный твердо убежден, что он лейтенант Альвело. Лично я убежден в другом: он "кукушонок", мой подполковник. Типичный.

-- Вы и об этом знаете? -- бесцветным голосом поинтересовался Андерс.

-- На "кукушатах"-то я и погорел в метрополии. -- Врач позволил себе ухмыльнуться. -- Перестарался с одним, послали сюда замаливать грехи.

-- "Кукушонок", -- мрачно сказал Андерс и вяло выругался. -- Значит, и ты подтверждаешь... Этого нам сейчас не хватало.

Врач молчал, зная, что начальство не ждет от него реплики. Зона Федерации не готова к войне, но воевать будет. А кто когда-нибудь был полностью готов? Риторика... Противопоставление своей нехватки нехватке противника -- как всегда... И вот когда до момента ноль остаются считанные недели, когда выстраданные в тиши кабинетов планы вот-вот стремительно прорвутся вовне лавиной приказов, действиями и докладами об исполнении, под самым боком обнаруживается досадная неуместная неприятность -- "кукушонок", вдобавок кем-то опекаемый. Словно не вовремя вскочивший на лице прыщ. Словно нахальная муха, севшая на штабную карту. Что этот ремесленник Андерс сделает с мухой? Нетрудно предположить.

На этом можно наломать дров. Кто они -- опекуны "кукушонка"? Насколько сильны? Судя по ментограмме...

В эту минуту врач ощутил острое желание оказаться как можно дальше от Поплавка, а еще лучше -- от Капли. Жаль, это невозможно.

-- Я хочу, чтобы ты знал, Карл, -- впервые за весь разговор подполковник назвал подчиненного по имени. -- Есть информация, что нашим подопечным интересуемся не только мы. Очень мне это не нравится, Карл. Очень.