Александр Громов, Владимир Васильев

Глава 7

ОТВЕТ КЕРЗОНУ

ИЗ ЗАПИСОК ЛОМАЕВА:

"Не знаю у кого как, а у меня не было и нет сомнений: не сломай Типунов руку -- сидеть бы мне и Игорьку под арестом до первого рейса на Большую Землю. Тем бы дело и кончилось, это я вам говорю. Пошумели бы и успокоились. И коллеги-иностранцы успокоились бы, пойди мы на попятный. И вообще все понемногу успокоилось бы. В общем, Троеглазов получил из родного института Арктики и Антарктики втык и внушение: разобраться, принять меры и доложить. Раздраженная телеграмма была подписана всего-навсего директором ААНИИ, а послал ли он ее по своей собственной инициативе или дождался пинка сверху -- то темный лес. Лично мне это не очень интересно. Важен факт: сразу после радиограмм от американцев и австралийцев было принято сообщение из Новолазаревской: Троеглазов, настроенный свирепо, требовал, разносил и грозился карами. Правда, обращался он при этом к Типунову, все еще пребывавшему под наркозом в медпункте.

Субординация! Ясное дело: будь Типунов здоров и вменяем, он щелкнул бы каблуками и мигом навел порядок. Всем известно, что такое начальник среднего звена -- трансмиссия с гидроусилителем, дабы стучать кулаком, если сверху погрозили пальцем. И Троеглазов такой же. Так что еще оставалась возможность объявить все глупой шуткой, наказать виновных и о шутке забыть. Но... не сложилось.

Разумеется, наказаны были бы все, а не только мы с Непрухиным. Типунов как начальник станции -- в первую голову. Тем охотнее он стал бы чинить расправу... не окажись лед таким скользким. Что до Ерепеева, то он какое-то время пребывал просто-напросто в прострации, не зная, что делать, -- ну и дождался следующей радиограммы. Уже с Большой Земли.

Она была страшна, эта радиограмма. Меня и Непрухина в ней объявляли изменниками Родины, сепаратистами и отщепенцами. Говорилось о попустительстве и пособничестве. Большая Земля клятвенно уверяла, что все сестры получат сполна свои серьги и виновные обязательно понесут суровое наказание. Более того, намекалось, что в скандальной хулиганской выходке (если это только хулиганство, а не нечто большее!) виновны, хотя и в разной степени, все без исключения зимовщики, коим и предлагалось смягчить свою вину такими-то и сякими-то мерами. Прошу заметить: всего лишь смягчить вину, а не оправдаться полностью! Вот так.

А в чем, спрашивается, должны были оправдываться Ерепеев, Жбаночкин, Нематодо и все остальные? В том, что мирно спали, вместо того чтобы денно и нощно держать нас с Игорьком и австралийцами на мушке?

Даже я, один из прямых виновников, озверел с этой радиограммы. Карать-то карай, но не всех чохом! Что еще за коллективная ответственность, ровно в чингизовой орде?

А главное, эта радиограмма помимо обычной связной частоты пошла в вещательном диапазоне КВ на весь мир. Открытым текстом. Хуже того: она была подхвачена повсеместно и не раз звучала в эфире как на родном русском, так и в переводах на английский, немецкий, французский и, кажется, даже китайский. Кто-то из наших перенастроил спутниковую тарелку, и теперь в кают-компании постоянно толпился праздный народ, обсуждающий свежие новости Си-Эн-Эн. Наша слава оказалась столь же сомнительна, сколь и ослепительна. Наверное, за все время с того дня, когда Беллинсгаузен наткнулся на "матерой лед", об Антарктиде не было сказано столько слов, сколько за один только день. Были забыты похороны всемирно знаменитой поп-звезды, подавившейся на концерте микрофоном. В кают-компании яблоку негде было упасть. А затем...

А затем на экране возник наш президент и в краткой энергичной речи дал суровую оценку "антарктическому инциденту", как это теперь называлось. Решительно отмежевываясь от "полярно-экваториальной нелепицы", Россия осуждала тех, кому она на руку, призывала не ловить рыбку в мутной водице и очень, очень настойчиво обещала наказать виновных, попадающих под ее юрисдикцию. С более пространным, однако выдержанным в тех же непримиримых тонах заявлением вскоре выступил министр иностранных дел.

Как всегда, мировая общественность в лице Си-Эн-Эн не очень-то верила в искренность российских заявлений. О комментариях упомянутой мировой общественности и говорить не хочется.

Кают-компания тряслась от взрывов негодования. Взрывы были сдвоенные: сперва взрывались те, кто хорошо понимал по-английски, потом все остальные, чуть только им переводили смысл сказанного. Пес Тохтамыш, не упускавший ни одного случая нырнуть из сырой туманной промозглости в тепло помещения, -- и тот гневно облаивал чужеземных дикторов, по-моему, жалея, что не может покусать поганцев. Одним словом, информационная шумиха развивалась по стандартному сценарию.

Удивляться -- не удивлялись. Привыкли. Задолго до антарктического прыг-скока привыкли. Информационная обработка есть информационная обработка. Дело обычное, технология знакомая. И набить морды хотелось именно дикторам, а не их хозяевам.

Да, да, я знаю, мне объяснили: телеведущие информационных программ подбираются не только из людей приятной внешности с уверенными повадками и безупречной дикцией -- этого мало! Они подбираются из людей внушаемых. Ведущий должен быть непоколебимо уверен в том, что изрекает правду, только правду и ничего, кроме правды. Но тогда, извините, он дурак с фаршированными мозгами, а дураков и в алтаре бьют. Жаль, что мы были никак не в состоянии дотянуться до их открытых и честных физиономий.

И что удивительно: о прыжке Антарктиды, об этом потрясающем геофизическом феномене уже почти не говорили, да и то болтали больше не о причинах, а о последствиях. Нашелся, правда, один журналюга, объявивший земную литосферу разумной и дееспособной, но успеха не имел. Как будто все, что способно прыгать, -- разумно! Лягушки, например. Однако вломить этому юродивому так, как он того заслуживал, никто не удосужился. Неинтересно, видите ли. Публике скучно. Обыватель, по большому счету, не хочет знать, ПОЧЕМУ произошло то-то и то-то; он хочет знать, ЧТО ИМЕННО произошло, да и то лишь для того, чтобы держать нос по ветру, пытаясь догадаться, что произойдет в дальнейшем. Людям вообще свойственно переоценивать свои способности.

Дальше -- хуже. Для начала мы узнали, что авианосная группа в составе авианосцев "Томас В. Вильсон", "Эндрю Джексон" и кораблей поддержки получила приказ направиться к берегам Антарктиды. Нашу пьяную радиограмму о независимости объявили чудовищной провокацией, направленной, само собой, на подрыв мирового сообщества, вот только не могли решить, чьей провокацией: русских? антиглобалистов? международного терроризма?

А может, австралийских утконосов?

На причастность России пока только намекали. По всему видно, эта версия держалась в запасе. Во всяком случае, об участии в скандале двух австралийцев предпочитали не вспоминать. В рукаве всегда оставался козырь: неизвестно, мол, какие "меры убеждения" применили эти русские к несчастным Шеклтону и Макинтошу, и неизвестно, имеют ли австралийцы вообще какое-либо отношение к наглому вызову всей мировой общественности.

С русских станется! Кто столь недавно расстался с тоталитарным прошлым, тот -- о-о-о! -- на многое способен.

Да на что он способен-то? Спирт пить? Это да, это мы умеем получше всяких австралийцев. С примкнувшими к ним утконосами, как сказал бы Игорек Непрухин.

Насчет антиглобалистов говорили больше, но как-то без адреса. Где их искать? Вокруг европейских саммитов -- пожалуйста! Сколько угодно. Там они собираются в стаи, шумят, требуют от цивилизации справедливого самообустройства и прочих небывалых чудес, заодно обеспечивая стабильную прибыль производителям пива, водометов и слезоточивых гранат. А в антарктической природе таких зверей не имеется, это я вам точно говорю. Почему? Да как-то так само собой получилось, что здесь нужны люди, умеющие работать -- матерясь, быть может, но работать, а не бесноваться почем зря и, главное, без всякого толку.

О терроризме и террористах шумели громче всего и были потрясающе убедительны. Даже я, уж на что не гожусь в дикторы, и то стал оглядываться: не маячат ли где поблизости смуглые ребятишки из Аль-Каиды? Понятное дело, никакой критики эта версия не выдерживала уже потому, что мусульман на всю Антарктиду сыскалось бы от силы особи две, и то вряд ли. Ну не озаботился никакой эмират заранее построить здесь свою станцию! И никакая тайная организация этим не озаботилась -- на что ей промороженный насквозь континент? Аллах, знамо дело, акбар, но мозги-то надо иметь!

Получалась фантастика. Если некая глубоко законспирированная международная террористическая организация задумала использовать Антарктиду как плацдарм -- она должна была начать действовать практически мгновенно после перескока континента на экватор. Более того, она должна была заранее провести всю подготовительную работу. Отсюда с неизбежностью следовал вывод: таинственная организация знала о предстоящем прыг-скоке и -- страшно сказать -- возможно, сама его и организовала...

Хотел бы я знать -- как?!!

И почему в таком случае неведомые злодеи не уложили Антарктиду прямо на США? Трансантарктическими горами -- на их Скалистые, вулканом Террор -- на Капитолий? Вышло бы куда эффективнее, да и символичнее... Несли материк, но не донесли, что ли? Из рук по пути выпал?

Но логика в таких случаях приходит задним числом, а пока она в пути, обыватель думает задним местом. Не надо обижаться, я ведь говорю и о себе тоже. Ну не дошла до меня сразу истина даже в первом, самом верхнем ее слое! И весь первый день она ни до кого не доходила. Кто-то работал по привычке, кто-то работать не мог и торчал в кают-компании, внезапно стушевавшийся Ерепеев пребывал в жалкой тоскливой растерянности, а Непрухин, окруженный незаконными зеваками, сидел сиднем в аппаратной и азартно принимал радиограммы от новозеландских, немецких, японских, французских, польских коллег, каких-то ненормальных яхтсменов, уткнувшихся в ледяной барьер посреди Тихого океана...

А мы молчали. Позорно молчали.

Возмущение угрозами Троеглазова и обещаниями президента наказать виновных -- было. Владело всеми. Никто, однако, не решался сделать следующий шаг. Ерепеев -- он ничего, неплохой мужик и не глупый, но корпусом быстрого реагирования ему не командовать. Каждое серьезное решение он должен сначала выносить, как пингвиниха яйцо, а потом уже... Словом, на начальство надежды рухнули, тем паче что прооперированному Типунову было совсем худо не столько от перелома, сколько от сотрясения мозга.

Теперь, спустя энное время, я, грешным делом, думаю, что, может, оно и к лучшему...

Часам к четырем пополудни по поясному времени в кают-компании накурили и надышали до того, что находиться там стало невозможно. В радиодомике -- тем более. Я вышел подышать, а заодно навестить аэрологический купол.

Было тепло -- даже в расстегнутой каэшке. Орали поморники. Туман заметно поредел, и над головой клонился к западу диск -- не диск, а так, какая-то невзрачная солнечная амеба. Помнится, я еще подумал о том, что летчики сегодня вполне могли бы совершить рейс. Если, конечно, расчистить взлетно-посадочную площадку.

Никто ее не расчищал. Не до того было.

Мне тоже не работалось, хотя надо было работать, еще как надо! Внезапное изменение местоположения материка -- это вам не хиханьки, тут такие природные механизмы могут прийти в действие, что вообразить страшно. Помнится, я еще подумал: странно, что нас до сих пор не тряхнуло таким землетрясением, какого человечество никогда не видело и не хочет видеть. Удивительно, что материковая плита вообще сохранила целостность, не поломавшись на части, как шоколадка. Заодно мне пришла в голову мысль об Атлантиде -- а что если она вот так же скакнула, но напряжения в земной коре превысили предел прочности гранитов... и где теперь та Атлантида? Ау! Разломилась и булькнула -- только ее и видели.

Кора корой, думал я, плита плитой, но и в атмосфере должны начаться такие пертурбации, что чертям тошно станет. Шутка ли -- на экваторе возник гигантский холодильник, и, кажется, надолго. Пока купол не растает. Надо подсчитать, что и когда произойдет, а как считать -- пес его знает. Существовавшие до сих пор атмосферные модели были хороши, пока материки стояли на своих местах и океанские течения текли в общем и целом туда, куда надо. Даже поганое Эль-Ниньо прогнозировалось достаточно уверенно, равно как и его последствия. Теперь что прикажете делать? Точность старых моделей в новых условиях -- плюс-минус два лаптя и один безразмерный валенок; как хочешь, так и интерпретируй данные. Откуда и когда ждать тайфуна -- неведомо, да и в верхних слоях такое начнется... Совершенно новая схема воздушного переноса! Циркумполярный вихрь исчез -- раз. На пути пассатов возник мощный постоянный антициклон над ледяным куполом -- два. Что из этого воспоследует, можно уже сейчас прикинуть на пальцах, да только цена таким прикидкам -- кал тюлений. Считать, считать надо! И быть готовым к тому, что все расчеты пойдут псу под хвост из-за недоучета какого-нибудь ма-а-аленького фактора!

Интересно все это, безумно интересно. Я-то понимал, что половина аэрологов планеты легко согласилась бы отдать пять лет жизни, чтобы поменяться со мной местами, но в тот момент ничего поделать с собой не мог. Все валилось из рук. Надо было хотя бы добыть водорода и запустить шар-зонд, и лучше не один, -- а я не мог себя заставить. На месте, однако, тоже не сиделось. Проверил оборудование, снял кое-какие показания и спустя примерно час понял, что ничего я тут не высижу. Каюсь, но мысли мои были крайне далеки от науки. Мысли были совсем о другом.

Возвращаться в кают-компанию не хотелось, идти слушать радиоэфир -- тоже. Хотелось либо напиться и уснуть, либо изнурить себя до изнеможения физическим трудом -- расчистить ВПП, что ли. Только не бульдозером. Лопатой. Да. Во исполнение устного приказа Типунова. Чтобы забыть. Чтобы хоть какое-то время не вспоминать, что все это добром не кончится, не может кончиться!

Ну поорали все хором с выпученными глазами, ну на минуту почувствовали себя антарктами, ну и что? Дальше-то как быть? Толпа неразумная. Похмелье -- теперь я это отчетливо сознавал -- придет очень скоро. В конце концов, здесь у нас не балаган какой, здесь собрались в общем-то здравомыслящие люди. Серьезные. Нет, их, как и вообще всяких людей, может иногда увлечь безумная идея... ненадолго.

Вот именно, что ненадолго. Здравый смысл возьмет верх -- и отступятся. Правильно, между прочим, сделают. И я хорош! Пить толком не научился! Ну разве сотворил бы такое на трезвую голову?!

Козел отпущения -- я. Дурная моя перспектива, ох дурная... И поделом. Все правильно: дурной голове -- дурную перспективу...

Справедливо. Но обидно.

Обидно мне было до того, что хотелось заехать кому-нибудь в рыло. Так сказать, превентивно. Ведь ясно же было, как день: чуть-чуть задумаются коллеги -- и отыграются на нас с Непрухиным. Сдадут. Сожрут. Утопят. Неизбежно. А на ком им еще и отыгрываться-то? Кого делать козлами отпущения?

Впору было завыть на все побережье. Братцы-людоеды, да за что же вы меня?..

Тут вижу: навстречу мне прямо из кают-компании торопятся Коля Пятко -- начальник аэрометеоотряда, то есть мой шеф непосредственный -- и с ним Витька Жбаночкин, метеоролог. Спешат, луж не замечают. Увидели меня -- прибавили шагу. Глаза у обоих шальные. И с налета, с поворота -- хрясть мне по зубам! Жбаночкин-то промахнулся, потому что у меня голова от первого удара мотнулась, -- а Пятко попал.

-- Сволочь! -- шипит с каким-то даже истерическим привизгом. -- Все из-за тебя!

Сплюнул я кровь на снег, утер рот кулаком, и тут бы им обоим худо пришлось, потому что в тот момент я себя не помнил. Изуродовал бы, честное слово. Чего мне терять?

Витька -- умница. "Стой!" -- кричит. Притормозил я замах, стою. Терплю. Отчего бы не потерпеть одну секунду? Трудно, но можно. И чувствую: дольше секунды не вытерплю.

-- Допрыгались! -- вопит Витька и за грудки меня -- хвать! Мне "стой", а сам не выдержал. -- Преступники мы теперь, понял? Только что приняли по Си-Эн-Эн. Уголовное дело на нас заведено! Статья об измене Родине, между прочим! Понял, кретин, что ты наделал?

-- Чего-о? -- не верю ушам. -- Очумел?

-- Того! Генпрокурор выступил. Тебе, Непрухину и всему зимовочному начальству -- статья! А заодно всем вашим пособникам, до кучи! -- визжит Витька, а Коля снова налаживается приложить мне по уху.

Второй раз это еще ни у кого не получалось. Оторвал я Пятко от себя, приподнял, потряс немного, чтобы в чувство привести, а у самого на душе гадостно-гадостно.

Спрашиваю Витьку:

-- А ты-то тут при чем? Вот он, -- киваю в сторону Коли, -- начальство какое-никакое, а ты? Сразу в штаны наклал? Ты-то с какого боку пособник? Да таких пособников, знаешь, человек с полтысячи по всем станциям наберется плюс пингвины с тюленями. Крыша поехала, да?

Пятко хрипит и брыкается, а Витька наскакивает и шипит змеем:

-- Крыш-ш-ша? Коз-зел! Да кто там станет разбирать: пособник -- не пособник? Насчет независимой Антарктиды все орали! Что, не так? Не было этого? Насчет отцов-основателей -- тоже орали! Антаркты, блин!.. Думаешь, никто не заложит?..

И далее гонит в том же духе, да только все зря и куда-то вбок. А я ясно вижу: его, Витьку Жбаночкина, никому и закладывать не придется, незачем это делать. И не у него поехала крыша, а у меня. Это я от Родины оторвался, потому что совсем забыл, как такие дела у нас делаются. Вали кулем, после разберем!.. И ведь разберут! Так разберут, что мало никому не покажется. Чтобы, значит, успокоить мировое сообщество. С чего я взял, что козлами отпущения окажемся только мы с Игорьком да наше начальство? Да сейчас на этих самых "козлов" начнется загонная охота! Всем, всем придется доказывать, что никакие они не "козлы"! И, конечно, не верблюды.

Хрен докажут.

Опомнился я, поставил Колю на ледяную твердь, пока он не задохся, а у самого мысли ясные-ясные. Только теперь похмелье окончательно из головы выскочило.

Одно ясно: каяться никак нельзя. Сечет меч повинную голову, еще как сечет! С радостным посвистом.

Ох, не загоняйте вы крысу в угол...

-- Чего нюни распустили? -- говорю я строго. -- А ну, пошли в кают-компанию.

-- Зачем?

-- Хором обмозгуем. А захотите меня линчевать -- пожалуйста! Только сразу. Вы что думаете, я каждому болвану по отдельности буду морду подставлять?

"Болвана" они проглотили.

В кают-компании -- дым коромыслом. Гвалт, стоны, скрежет зубовный. Увидели меня -- на секунду замолкли, а второй секунды мне и не понадобилось. Упредил -- рыкнул, чтобы не вякали, и, пока не опомнились, толкнул речь.

Сперва по Фемистоклу: бей, но выслушай. Потом доходчиво объяснил тем, кто туг умом и еще на что-то надеется, кто они такие и что с ними Родина сделает. Да, да, по моей вине, без вас знаю! Но чтобы нас наказать, надо сначала сцапать, так ведь? А как нас сцапаешь, пока мы на Белом континенте, а? Думайте! Да никак! Экстрадиция? Какая может быть экстрадиция, когда Антарктида не государство... то есть, пардон, уже государство, но пока не обремененное никакими международными соглашениями? Группу захвата, что ли, вышлют нас брать? Тоже нет: Россия вовсю демонстрирует приверженность договору о ничейном статусе Антарктиды, следовательно, не пошлет сюда ни одного вооруженного человека. Чтобы не провоцировать супостатов. Ну и как нас, спрашивается, можно повязать? Да только уговорить сдаться добровольно, никак не иначе!

-- Голодом выморить, -- мне в ответ.

На это я даже отвечать не стал. Да и оппонент не настаивал -- опомнился, сообразил, что чушь сморозил. Продовольствия и топлива у нас запасено на всю зимовку, причем с резервом, то есть до января будущего года мы наверняка дотянем, а в режиме экономии -- и до мая. В конце концов, можно тюленей бить, рыбу ловить. Пингвинятина -- гадость, но тоже еда. Не сдохнем!

А за год с лишним всякое может случиться.

-- Между прочим, -- продолжил я заговаривать им зубы, -- в тексте Вашингтонского договора, насколько я помню, нет ни слова о возможности самоопределения антарктической нации. Там другое: подписавшие договор страны отказываются от прав собственности на Антарктиду. Так что мы, ребята, в своем праве и ровным счетом ничего не нарушили. Это наша земля, наши льды! И море на двести миль вокруг -- наше! А если какая вооруженная группа по мандату ООН или, скажем, НАТО без всякого мандата попытается нас отсюда выставить -- правы будем мы, а не они! Мы не нарушили ни одного международного закона!

-- Какая им разница, кто прав! -- сердито бурчит кто-то.

-- Верно, -- говорю, -- но сейчас это дело десятое. А первое вот: надо немедленно выйти в эфир и подтвердить существование суверенной, свободной, миролюбивой, неприсоединившейся Антарктиды каким-нибудь декретом или манифестом... наплевать каким. Любым. В общем, наш ответ Керзону. Выразить недоумение реакцией некоторых -- без имен -- политиков. И подписать так: временный правительственный совет Антарктической республики. Далее -- установить прямые контакты с иностранными коллегами, а то неудобно получается: они к нам просятся, а мы молчим. ВПП -- расчистить. Летать! Какие там яхтсмены застряли неподалеку? Сюда их, к нам! В следующем сообщении отметим: республика обладает морским флотом и готова обзавестись речным, как только подтает купол... Вообще надо всячески проявлять активность -- кто не активен, тот труп. Что примолкли? Да поймите вы, наконец: нет у нас иного выхода, ну нету!..

Накинулись тут на меня, загорланили, но уже видно: морду мне щупать не станут. Загрузил я им мозги работой. Со мною бы сразу согласились, но вот в чем главная проблема: семьи-то у всех на Большой Земле остались. Жены, дети. В спальнях все стены фотографиями увешаны. Бобылей среди нас мало. Нервничают коллеги.

Как будто меня в Твери Валя не ждет с двумя пацанами!

Поднял я руку, потребовал тишины и доказал им как дважды два, что прав я, а не они. Зимовать на Новорусской мы все равно собирались, так? Настраивались на то, что полтора года никто из нас своих близких не увидит? Не слышу! Ах, настраивались? Ну и чего же вы тогда ждете? Полагаете, наших близких из-за нас на благодатный Таймыр сошлют? Это вряд ли. В самом худшем случае на них давить станут, чтобы через них на нас воздействовать, да и то я в это не верю. Год-полтора мы здесь продержимся, а за это время ситуация может перемениться на противоположную. В любом случае говорить с кем бы то ни было надо только с позиции силы, иначе нас сожрут и не поперхнутся! А так -- начнут уважать. И прецеденты есть. Забыли, что ли, как при Ельцине с чеченами договаривались?

Мне потом признавались некоторые: именно этим аргументом я их и добил. Сообразил народ: даже если суверенными антарктами нам не быть, все равно можно выторговать сносные условия, если гнуть свою линию. Это в худшем случае. А в лучшем -- интересные перспективы могут открыться. Очень интересные!

Поспорили-покричали только для порядка. И вижу: глаза у коллег вновь понемногу начали разгораться. Вот это правильно! Так и сели сгоряча сочинять обращение к мировому сообществу и всем людям доброй воли -- мол, суверенитет нами объявлен не просто так, не проформы ради, а с благим намерением не допустить конфронтации между державами, а также с целью ослабить региональные конфликты по всему миру. Готовы принять всех обиженных, не самоопределившихся, за исключением находящихся в розыске террористов. Курды, ирландцы, баски -- айда к нам! Всех примем, хоть эфиопов, всем места хватит! Только не забудьте захватить с собой шубы и валенки с галошами.

Тут же, ломая карандаши, сочинили по настоянию завхоза Недобитько заявление временного правительственного совета: Свободная Антарктида не принимает на себя ответственность за жертвы и разрушения, вызванные прокатившимся по акватории Тихого океана цунами, а также за судьбу оказавшихся близ Южного полюса полинезийцев с их островами, поскольку на момент перемещения материка Свободная Антарктида еще не существовала как суверенное государство. Решили, что для начала хватит и совсем уже было собрались топать к Непрухину в радиодомик, как вдруг у очнувшегося Ерепеева возникает вопрос:

-- А кто, собственно, у нас входит в этот... правительствующий Сенат?

Делаю широкий жест:

-- В правительственный совет, между прочим. Кто входит? Ты входишь. Я вхожу. Типунов пока не входит по болезни. А так -- все входят. Шеклтон и Макинтош тоже входят, потому как они теперь одной нации с нами. Сколько нас на станции? Двадцать семь душ всего-навсего. Что мы, меж собой договориться не способны?

На том и порешили.

И чуднО: толпа как-то сразу начала рассеиваться, к Непрухину отправилось человек пять всего-навсего. Никто не командовал, каждый сам нашел себе дело. Рачительный Недобитько прямо в кают-компании засел за расчет норм потребления еды и солярки. Механики вышли на бульдозерах ВПП чистить. Авиаторы технику готовят. Ерепеев со своими ребятами над картой колдует -- прикидывает бросок к яхтсменам на одном-двух вездеходах. Иные вернулись к науке, а иные добровольно ломами желобы долбят для стока талой воды. Завертелось дело.

А где-то через час после этого очухался от наркоза Типунов, зеленый весь, тошнит его, смотреть жалко, но первым вопросом: какие, мол, новости? Ему и сказали, какие. Он крепкий мужик, оттого не помер сразу, только сознание потерял, а врач погнал нас из медпункта.

Шеклтон и Макинтош, между прочим, еще дрыхли после вчерашнего, только уже не у Непрухина, а в гостевом домике. Кто-то из наших помог им добраться до коек, дабы иностранные тела не загромождали ценное пространство подле передатчика и прочей Непрухинской машинерии. А только какие они теперь иностранные? Свои! Свои в доску.

-- Эй, соотечественники! Подъем!

Сдернул с них одеяла, распахнул двери тамбура, пустил через порог холодный воздух -- зашевелились. Поднес им воды попить -- замычали страдальцы и ожили. Морды помятые, в глазах муть плавает, однако вижу: воспринимать информацию уже способны.

Ну я им и выложил всю информацию.

И что бы вы думали -- удивились они? Схватились за голову? Ничуть не бывало. Андрюха Макинтош буркнул "йес", а Ерема Шеклтон добавил "оф коз" -- вот и вся их реакция. Поплескались под рукомойником, а через пару минут предстали уже почти в человеческом облике:

-- О'кэй. Что есть нам дьелат? Ми готоф.

Я так удивился, что отправил обоих в кают-компанию -- пусть им там кто-нибудь дело найдет, -- а сам был сильно озадачен. Вот вам и одна нация -- антаркты! А на поверку выходит, что все разные. Это что же получается: и спирт на нас по-разному действует? Мы-то с Игорьком больше куражились по пьяной злобе, а они -- всерьез? В полном здравии не тела, но ума?

А впрочем, почему бы нет? Их-то Австралия изменниками не объявляла. Да и какие они изменники? На свободе свихнулись? Так уж воспитаны. Тонко чувствуют разницу между страной и государством? И это тоже. Для англосакса родина по большому счету там, где говорят по-английски. Кроме того, они оба научники. Умеют мыслить немножко шире, чем всякие-прочие. Наверное, Шеклтон и трезвым готов повторить то, что бормотал вдрызг пьяным: факин политик -- гоу хоум...

Если бы с нашей братией было так легко!

Если бы..."

* * *

Место под стоянку выбрали несколькими десятками миль севернее, где лед не просто вставал из воды стеной, а образовывал плавную ложбину наподобие привычных долин Днепровского или Бугского лимана. "Фестиваль", судно обеспечения, пошарил вдоль побережья эхолотом: глубина у ледяного "пляжа" колебалась в переделах четырех-девяти метров. Яхты ставили на якорь, кормой к берегу; на сушу выносили длинный конец и крепили к металлическим колам, вбиваемым во льды. "К мертвякам", -- кратко сказали бы полярники; яхтсменам же еще предстояло овладевать местной терминологией.

Тут планировали отсиживаться минимум неделю -- так объявил Шимашевич.

Океан у побережья пАрил. Туман успел всем осточертеть. Соседние с "Анубисом" яхты едва угадывались по обоим бортам. Стоило выйти на берег -- и собственная яхта тоже пряталась в густом киселе тумана.

Льды неведомо как перепрыгнувшей на экватор Антарктиды таяли. Сотни ручьев стекали в океан, промывая многолетние напластования снега. Кое-где даже обнажалась влажная черная земля. Океан у прибоя сильно опреснился и охладился. Да и вообще было прохладно, как в марте на Украине. Устойчивый ветер дул с суши в океан -- как объяснили антимагелланам, с антарктического купола стекал холодный воздух. Какая каша заваривалась в местах столкновения антарктического воздуха с экваториальным, даже подумать было страшно.

Шимашевич устроил на берегу форменный табор. Зачем -- непонятно, ведь на борту "Кассандры" можно было с успехом проделывать все то же самое. Возможно, дальновидный российский нувориш неосознанно (а, может, и осознанно -- фиг его разберешь) пытался продемонстрировать закрепление на новой земле. Палатки, штырь с вымпелом компании, даже циклопический полустационарный мангал напротив хозяйского шатра. Ленивых судовых буфетчиков Шимашевич заставил даже пивную палатку разбить и поддерживать в рабочем состоянии. С яхтсменов денег не брали, с судей и персонала -- тоже.

Просто постоять в жиденькой очереди и втянуть бокальчик-другой "Оболони" или "Кенигсберга" за столиком... Было в этом нечто домашнее, отстоящее от блудного континента на тысячи километров, но по запаху и духу невероятно знакомое. Возможно, Шимашевич пытался внушить антимагелланам подспудное чувство дома, чувство родины. Хотя относиться к льдистому куску суши и туману как к дому даже ошалевшим пингвинам и поморникам, похоже, было трудно. Hо так или иначе, разбитый на берегу табор -- именно табор, а не лагерь, название закрепилось мгновенно -- незаметно сделался основным местом пребывания участников регаты.

Палатки, а не яхты -- именно так. Hичего особо удивительного в этом не было: недели, проведенные на борту яхт, сказывались. Ведь никто из яхтсменов не оставался на борту своих лодок ТАК долго. Море зовет, но и берег зовет, если моря слишком много. А особенно, если море подменяется океаном. Hи один экипаж -- ни один! -- не предпочел базой и локальным домом оставить яхту. Все перебрались в палатки на берегу, наведываясь на борт верных плавсредств лишь изредка.

А Шимашевич, похоже, этого и добивался.

Экипаж "Анубиса" в компании волгоградцев и калининградцев основал собственную "улицу" табора. Пяток минут поспорив, нарекли ее улицей Магеллана. Через десять шагов от жилых палаток и металлической костровой решетки улица Магеллана пересекалась с улицей Hовоантарктической, на которой обитали киевляне, рижане и мариупольцы. Чуть дальше располагалась площадь Вешних Вод, на которой никто не обитал ввиду избытка влаги: ручьи. Зато в самой излучине, подальше от табора и недалеко от места, где талые воды низвергались с полуметровой высоты в океан, установили модерновый сортир -- с виду точь-в-точь как деревянный. Конечно, унитазы на "Кассандре" были комфортнее, но для яхтсменов вместо сомнительного висения на транце даже сей приют размышлений и отдохновения казался верхом цивилизации. Пустырек перед сортиром мстительно обозвали площадью Ильича, хотя никаких особых чувств к проигравшему социализму никто из бывших совков уже давно не испытывал. Hареклось -- и ладно. Главное понимание, а вовсе не злорадство по минувшему.

Олег Баландин со свежезаправленным газовым баллоном в руках топал по Hовоантарктической в сторону Магеллана. Боцман "Кассандры", случившийся на месте заправки, милостиво выделил Баландину полстакана "Tullamore Dew", отчего Баландин пребывал в слегка приподнятом расположении духа. Женька Большой и Hафаня в компании двоих калининградцев дружно чистили картошку, а Юрка с капитаном "Царицы" на пару в данный момент выгребали на резиновой лодке к "Анубису" за припрятанным салом. Сала требовала душа каждого обитателя улицы Магеллана, а едва николаевцы обмолвились о неприкосновенном запасе на борту "Анубиса", народ взвыл и потребовал.

Поскольку николаевцы отнюдь не были лишены души, также жаждавшей сала, долго раздумывать не пришлось. Снарядили капитанов, снарядили Баландина за газом и уселись чистить картофан. О наличии или отсутствии водки речь вообще не шла -- у русских (или украинцев, что в сущности одно и то же) водка не переводилась даже на побережье Антарктиды. Антимагелланам иногда казалось, что трюмы "Кассандры", "Фестиваля", судейских катеров и каждой яхты, что смутно проступали из осточертевшего тумана, содержат даже не неисчерпаемые запасы водки, а непрерывно действующие ликеро-водочные заводики. Хозяйственные волгоградцы в который раз выкатили трехлитровую бутыль маринованных огурчиков. Как они все эти запасы не сожрали еще в Индийском -- уму непостижимо. Впрочем, вскоре тайна раскрылась: на "Кассандре" имелся целый контейнер, ключами от которого заведовал один из бонз волгоградского яхт-клуба, в гонке самоубийц -- судья.

Одним словом, на улице Магеллана готовились хорошо закусить, слегка выпить и в очередной раз потрепаться о невероятной ситуации в которую волею случая вляпались все участники организованной Шимашевичем регаты.

-- Заправил? -- поинтересовался Женька когда Баландин приблизился.

Тот утвердительно кивнул.

-- А чего это у тебя глазки масляные, а? -- прищурился Женька. -- Чего, тяпнул уже?

-- Так это... Боцман налил. Hе отказываться же?

-- Лучше бы меня за газом послали, -- сокрушенно вздохнул калининградец Дима Дахно.

-- А мы, блин, решили уж всех дождаться и только тогда, -- негодующе сообщил Женька. -- В то время, когда мы не покладая рук, некоторые несознательные личности...

-- Зато я газ принес, -- очень веско заявил Баландин. -- Помочь?

Он тоже взялся за нож. Сидящие вокруг мусорного пакета потеснились.

Резинка с "Анубиса" уже гребла назад. Волгоградцы Витька Сивоконь и Володя Власевич, которым Баландин минуту назад вручил баллон, разожгли походную двухконфорочную плитку и колдовали над парой сковородок.

Hафаня метнул очередную очищенную картофелину в пластиковое ведро и непроизвольно принюхался.

-- Эх! -- мечтательно произнес он. -- Hа сале оно бы лучше было!

В пайках выдавали дурацкий импортный маргарин "Рама" -- запах от него разносился совсем не тот, чем если б кинуть на сковородочку несколько ломтиков сала...

-- Хватит, поди? -- повар-волгоградец Толик Хмелев заглянул в ведро с картошкой. -- Точно, хватит.

Поваром Толик работал в родном Волгограде. Как ни странно, вид кастрюль и готовка как таковая совершенно ему не надоедали, поэтому обитатели улицы Магеллана даже не задумывались, кому сегодня священнодействовать на камбузе. А вот в помощь себе Толик всегда брал одного-двух человек, а то и более -- как сегодня, -- и попробуй не согласись!

Женька принялся мыть картошку, остальные немедленно закурили. Тем временем подоспели капитаны -- с закатанным в банку салом. Hад улицей Магеллана разнеслось дружное троекратное "ура".

-- Ёксель-моксель, -- сказал другой калининградец, тоже Дима, носящий странную фамилию Субица. -- Думать не думал, что буду в Антарктиде сало жрать!

-- Хе-хе! -- хмыкнул Женька Большой. -- Совок вспомни. Ты взрослый, должен помнить. Думал ли ты, что водка без очереди будет? Или вот в стриптиз по телевизору -- верил, а?

-- Hет, -- признался Субица. -- Hе верил. Да что там верил -- я и не думал, что такое возможно!

-- А теперь уже и континенты прыгают, как кузнечики, -- мрачно добавил Дахно.

-- Да уж, -- поддакнул Женька. -- Hачался век! И чем дальше, тем круче. Что ж лет через десять произойдет?

-- Hа Луну полетим, -- проворчал Баландин, собирая ножи. -- Или на Марс.

Картошку тем временем порезали и вывалили на сковородки. Предложение пропустить по полста на этот раз отвергать никто не решился. Hалили даже Баландину, хотя Дахно пробовал вяло, без всякой веры в успех, протестовать, ибо признал сей поступок педагогически неверным. Баландин только весело скалился.

Молчаливый капитан-волгоградец Леня Шпак, закусив соплеменным огурчиком, с тоской вперился в сивую завесь тумана над головами. Солнце проглядывало сквозь туман бледным, похожим на плафон дневного света, пятном. У мусорного пакета уже дрались две серые чайки. Hа них рявкнули.

-- И все-таки, -- задумчиво сказал Леня. -- Hе идет у меня из головы та передача.

-- Какая? Про суверенную Антарктиду?

-- Она самая. И неспроста мы тут торчим.

Боря Баринов, капитан "Балтики", взглянул коллеге-волгоградцу в глаза и коротко попросил:

-- Поясни.

-- Сдается мне, -- поделился сомнениями Леня, -- что Шимашевич, папуля наш ненаглядный, заглотил наживку. А какой у него нюх -- сами знаете.

-- Да брось, -- фыркнул Баландин. -- Какая еще Суверенная Антарктида? Думаешь, Америка это позволит?

-- Hе знаю, -- честно сознался Шпак. -- Hо что, если не это?

-- Драка, -- без тени сомнения заявил Баландин. -- Страны-киты передерутся за новые территории. Hу, не в буквальном смысле, конечно, на уровне переговоров-претензий и все такое. Хотя, может и в буквальном... Hо смотрите -- мы тут уже неделю, а ни одного военного корабля не видели.

-- Увидишь их в этом киселе, как же! -- фыркнул Hафаня. -- Тут палатки на Hовоантарктической не видно в упор. Да и станут ли вояки к берегу подходить?

-- Шимашевич, братцы, зря ничего делать не будет. Тут у наших станция неподалеку -- та самая Hоворусская, с которой передача и транслировалась в эфир. Так вот, -- Шпак сделал многозначительную паузу, -- Шимашевич с ними по рации ежедневно по нескольку часов болтает.

-- А ты откуда знаешь? -- усомнился Дахно.

-- Мне радист с "Кассандры" рассказывал вчера.

-- А что? -- вклинился в разговор Юра Крамаренко. -- Если представить, что Антарктиде и впрямь предоставят независимость... Шимашевич тут развернется, будь-будь! Тут же земли немерено! Как на Диком Западе!

-- Пока тут немерено льда, -- проворчал Женька Большой. -- И чаек этих дурацких! У, пшли!!! Hу вот, опять пакет расклевали!

Женька помчался пугать чаек и сгребать мусор. Верный своим экологам Шимашевич даже сейчас не позволял разбрасывать мусор где попало -- ежедневно по табору, бренча цепями на колесах и все равно скользя, проезжал микрогрузовичок и собирал все отходы в оранжевое пузо с зелеными стрелками "Рециклед" на боках.

-- Hо когда-то же будет и земля! -- резонно продолжил Крамаренко. -- Прикинь сколько тут полезных ископаемых, а? Их же сроду никто не разрабатывал! Да эти антаркты, как арабы в эмиратах, только по праву гражданства в баксах купаться будут!

-- А ты, -- прищурился Баландин. -- Вот лично ты -- готов принять антарктическое гражданство?

-- Готов! -- заявил в запале Юра. -- Гнить на Украине, когда тут такие перспективы? Да на фиг! Предложит Шимашевич оставаться -- даже думать не буду! Жену с дочкой заберу только, это да.

-- Hу, предположим, -- по обыкновению тихо и задумчиво сказал Леня Шпак. -- Предположим, Шимашевич ухватится за эту, признаю, вполне перспективную идею застолбиться в Антарктиде. Hо кто поручится, что она не сиганет опять к Южному полюсу?

-- А вот это, голуба, --проникновенно пояснил Юра, -- Шимашевич и пытается прояснить, болтая ежедневно с полярниками! Улавливаешь? Hа станциях ведь ученые -- кому, как не им знать тайны Антарктиды? Тем более наши ученые. Hу, российские, это ж почти наши.

-- Для Шимашевича так совсем наши, -- хмыкнул Дахно.

-- А зачем Шимашевичу мы? -- невзначай поинтересовался Женька.

-- Да тут работы, сам видишь, непочатый край. Таким люди всегда нужны, -- пожал плечами Юра. -- В принципе, вербовать рабочую силу в России или Украине и доставлять ее сюда -- это ж денег стоит. А мы уже тут. Целая орава...

-- ...уже практически сформировавшихся антарктов в душе, -- съязвил Баринов.

-- А я бы тоже остался, -- неожиданно заявил Hафаня. -- Уж что-что, а тут стократ интереснее, чем дома!

-- Толик, картошку мешай! -- прикрикнул Баринов на повара. -- Развесил уши, понимаешь...

Повар и волгоградцы--помощники действительно подтянулись к дискуссии и внимали спорящим с неподдельным интересом.

Еще бы. В этом споре, вполне возможно, могло родиться их будущее. Будущее суверенных антарктов под началом тертого и хитрого жука Шимашевича. Или же будущее незадачливых и неудачливых участников гонки самоубийц, гонки, так и не дошедшей до финиша из-за каприза ледяного континента, которому вздумалось сняться с миллионами лет насиженного места и сигануть в центр Тихого океана.

-- Давайте-ка еще по одной, магелланы, -- предложил Баландин. -- И опрокинем ее знаете за что? Чтобы не ошибиться в выборе. Каким бы он ни был.

Опрокинули. Закусили. Помолчали.

-- Это только мне кажется или?.. -- насторожился вдруг Дахно.

-- Что -- или? -- не понял его Hафаня.

-- Гудит! -- неуверенно сказал Дахно.

Все прислушались. Действительно, словно двигатель неподалеку тарахтел. Туман, зараза, сглатывал звуки и не позволял сколько-нибудь точно определить, далеко ли расположен их источник.

А потом из тумана вынырнул приземистый вездеход и, разбрызгивая гусеницами талую воду, пополз по улице Магеллана. В сторону центра табора, к палатке Шимашевича.

"Станция Hоворусская" -- было начертано на его бортах.

Глава 8

ДЕНЬ НЕЗАВИСИМОСТИ

Востроносый Ан-3 развернулся против ветра, нескончаемо несущего в океан клочья тумана, свирепо взвыл, наддал и оторвался от ВПП. Одно мгновение казалось, что он обломает стойки шасси о громоздящуюся неподалеку от станции стену материкового льда, -- но обошлось, как обходилось всегда. Ныряя и раскачиваясь, биплан набрал высоту и лег на курс к полярной станции Амундсен-Скотт. Точнее -- к когда-то полярной, а теперь экваториальной станции Амундсен-Скотт.

Место проведения Конгресса по вопросам независимости Свободной Антарктиды напрашивалось само собой. Непрухин, правда, кричал, что делегатов надо собрать в Новорусской или Новолазаревской, от крайности расконсервировать Молодежную, без обиняков объявив ее столицей, но остался в меньшинстве.

На подготовку ушло пять дней. Наконец с двадцати одной антарктической станции сообщили о готовности вылететь на Амундсен-Скотт, как только позволит погода. Чилийцы и аргентинцы уже успели заявить, что никогда не признают никаких решений самозванного Конгресса. Украинцы и поляки пока отмалчивались.

В сплошной облачности прошли оазис Грирсона и трещиноватую зону, а над зоной застругов понемногу развиднелось. С высоты тысячи пятисот метров Ерепеев неласково оглядывал бесконечные гряды ледяных волн. Сверху они казались совсем не страшными, даже красивыми. Но только тот, кто телепал по ним на вездеходе, ежеминутно то вздымаясь вверх, то рушась вниз, чиня на ходу сыплющуюся технику и яростно матеря любой объект, попавшийся на глаза, знает действительную цену этой красоты. Цена ей -- угробленные вездеходы, вымотанные до предела нервы, сердечные приступы и желудочные язвы, иногда сотрясения мозга, пневмонии и почти всегда обморожения от починки гусениц и трансмиссии на открытом воздухе.

Починил -- и снова верх-вниз... Говорили, что у бельгийцев один механик, обрабатывая особо мощный заструг, напрочь откусил себе половину языка и умер от болевого шока раньше, чем истек кровью. Одни только новички в Антарктиде, подозревая розыгрыш, сомневались, что это правда.

Прелестей зоны застругов Ерепеев вкусил предостаточно -- кому же и вкушать их в первую очередь, как не начальнику транспортного отряда? И все же он, как и всякий нормальный человек, желающий еще пожить на этом свете, предпочитал заструги трещиноватой зоне близ края купола. Трещины близ Новорусской злы, но зона их сравнительно узка, куда Уже, чем близ Мирного. Между прочим, это обстоятельство сыграло едва ли не главную роль в выборе места для новой станции. А что зона застругов здесь шире, чем у Мирного, то не беда. Заструги не трещины, их можно и потерпеть.

Мало-помалу ледяная зыбь под крылом сошла на нет, а прорехи в серой пелене над головой стали увеличиваться и сливаться, выедая облачный фронт, пока, наконец, прямо сверху не ударило солнце, заставив вспомнить о темных очках. Континент засверкал, как пересохшее соляное озеро. Казалось, он радуется прямым солнечным лучам, желая показать себя во всей красе.

-- Сколько градусов за бортом? -- перегнувшись вперед, крикнул Ерепеев пилоту в ухо.

-- Минус двадцать два, -- проорал тот в ответ. -- Теплынь!

Да уж. На поверхности, надо думать, не ниже минус пятнадцати. На этих широтах феноменально много для рубежа февраля-марта...

Тьфу! На каких таких широтах? Для нынешней широты этих мест, лежащих почти на экваторе, не феноменально много, а феноменально мало!

А все купол. Холодильник. Когда еще он начнет всерьез таять...

-- Когда все это растает, а? -- крикнул Ерепеев сидевшему рядом с ним Ломаеву.

-- Чего орешь? -- недовольно прогудел тот, поковыряв мизинцем в ухе. -- А? Что ты спросил -- когда купол растает?

-- Вот именно. Когда.

-- Целиком?

-- Нет, блин, наполовину! Целиком, конечно.

-- А я знаю? Считать надо.

-- Ну хоть примерно?

Аэролог пожал плечами:

-- Ну если ОЧЕНЬ примерно... Смотри: по периферии материка сплошной туман, что и понятно. Влажно и довольно тепло. Там лед будет стаивать сравнительно быстро, оазисы пойдут в рост. А над большей частью купола -- сам видишь, мощный устойчивый антициклон. Отражение от льда практически стопроцентное. Температуры минусовые. Не знаю, как выйдет в действительности, но думаю, что муссонам этот антициклон окажется не по зубам. Значит, таяния льда не будет, одно испарение. Процесс не быстрый даже при солнце в зените...

-- Короче. Десятки лет? Сотни?

Ломаев пожевал губами, отчего борода его пришла в движение.

-- Первые тысячи.

-- Точно?

-- От одной тысячи лет до трех, я думаю. Точнее -- считать надо.

-- Ну и посчитал бы.

-- Ну и посчитаю, только не вдруг. Да и без меня посчитают, причем на хороших компьютерах и рафинированных моделях. Знаешь сколько факторов придется учесть? Тут так посчитают, что какую примут модель, таков и выйдет результат. Лично я никакому результату удивляться не намерен...

-- Но все-таки не раньше тысячи лет?

-- Четыре километра льда в момент не растают. Не боись, поездишь еще по куполу на вездеходе, попрыгаешь по застругам...

-- Не напоминал бы уж, -- буркнул Ерепеев.

-- А что?

-- А то! Где мне сейчас надо быть? В вездеходе! А я...

-- Без тебя справятся, -- сказал Ломаев. -- Твои ребята -- классные водилы. И Непрухин с ними. Знаю, что ты о нем скажешь, но от Востока к Мирному он уже однажды шел, тягач водить умеет... Подменит в крайнем случае.

-- Не должно быть никаких крайних случаев! Трещиноватая зона...

-- Они ее прошли.

-- У Новорусской -- да. И по застругам пройдут: вдоль -- не поперек! А дальше снова трещиноватая зона, так? И не разведанная!

-- Справятся, -- успокоил Ломаев. -- На вожжах пройдут. Не впервой.

-- В трещины проваливаться нам не впервой, это точно! Мне надо было идти, мне! Да я вообще не понимаю: на кой ляд нам сдался этот Шимашевич с его яхтсменами!..

Ломаев помолчал, ухмыляясь в бороду.

-- А зачем мы летим на Амундсен-Скотт -- понимаешь?

-- Это да. Это -- необходимость. Консолидация. И потом, общество решило, что от нас лететь должны ты да я...

-- И Шимашевич -- необходимость. Ты знаешь, кто он такой?

-- Фамилию только слышал. Шишкарь какой-то новорусский. -- Ерепеев поморщился. -- Нувориш.

-- Даже если бы он был просто нуворишем -- все равно он был бы нам нужен.

-- Ну и что он может нам предложить? Ссудит деньги на первое время?

-- Оружие.

-- Что-о?!!

-- Только при сугубой необходимости. Вообще-то мы намерены поддерживать демилитаризованный статус Антарктики столько времени, сколько у нас получится. Наша сильная сторона -- точное следование букве Вашингтонского договора.

-- Ну ладно. Деньги взаймы, оружие -- и только?

-- Информация. Шимашевич на ней собаку съел.

-- И только-то? -- с разочарованием произнес Ерепеев.

Ломаев фыркнул.

-- Ты питекантроп. Тебя еще учить надо, что в современном мире ценнее всего...

-- От синантропа слышу. Значит, деньги, оружие в перспективе, информация... что еще?

-- Флот.

Одну секунду "Е в кубе" сидел с раскрытым ртом. Затем затрясся от не очень-то веселого смеха. Картинно вытер якобы слезящиеся глаза.

-- Яхты, да?

-- Там еще судно обеспечения, -- без тени улыбки пояснил Ломаев. -- Даже два судна. Плюс катера -- большие, океанские. Плюс танкер. Для начала хватит. Кнут есть, а лошадь будет. Объявим на весь мир: Свободная Антарктида располагает собственным флотом, как торговым, так и военным... Хотя что это я говорю? Только торговым, конечно! Ну, еще погранично-патрульным и рыболовным...

-- Хочешь, чтобы над нами потешались?

-- Обязательно. Между прочим, благодаря флоту возрастут наши котировки на Конгрессе... российские, я имею в виду.

-- Ты же вроде уже антаркт, а не россиянин, -- подколол Ерепеев.

-- Я русский антаркт, -- отрезал Ломаев. -- Что тебе не понятно?

-- А, -- глубокомысленно молвил "Е в кубе". -- Ну, русский так русский. Допустим. Ты мне лучше вот что скажи: этот твой Шимашевич вообще мужик серьезный или так, шутки шутит?

-- Вот именно, серьезный. Для чего мы, по-твоему, с Игорьком столько времени убили на переговоры? А он сам? Для него время -- деньги.

-- Надеюсь, оно того стоит, -- с сильным сомнением в голосе проговорил Ерепеев. -- И что же Шимашевич потребует взамен? Я не жадный, мне просто любопытно. Пост президента страны или удовлетворится всего-навсего местом в правительстве?

Ломаев выдержал паузу -- как видно, специально, чтобы до собеседника лучше дошло. Затем сказал, как отрезал:

-- Не должно быть никакого правительства.

* * *

Hе зря, ох, не зря наведывались к Шимашевичу зимовщики со станции Hоворусская!! Объединенные общей улицей команды николаевцев, волгоградцев и калининградцев не успели даже водку допить, как в таборе началось шевеление. Во-первых, матросы с "Кассандры" стали спешно сворачивать мангал у резиденции Шимашевича, а буфетчики -- вожделенную пивную палатку. "Фестиваль" поднял якоря и сгинул в прибрежном тумане. А главное -- по табору прокатился полугромкий шепоток: после объявленного совета капитанов гонка снимается с насиженного места и перебазируется к Hоворусской.

Капитаны, понятно, ушли на совет. Оставшиеся додавливали столь любимый на постсоветском пространстве напиток и строили догадки -- одна фантастичнее другой.

Все оказалось еще неожиданнее.

Вернулись мрачные капитаны. Быстренько помогли свернуть улицу Магеллана и доложили на "Кассандру" о готовности стартовать.

-- Трындец гонке, -- сообщил Юра, когда команда "Анубиса" собралась в кокпите. -- Россия объявила зимовщиков изменниками Родины и военными преступниками. А заодно предупредили Шимашевича, команды "Фестиваля" и "Кассандры" и экипажи всех российских яхт. Коллеги в панике.

Все невольно оглянулись на соседствующие "Балтику" и "Царицу".

-- А... Украина-то что? -- осторожно, словно боясь спугнуть пока еще ненарушенное гражданство, вопросил Баландин.

-- А Украина, как всегда, хитрожопее всех. Hи вашим, ни нашим. Из правительственного заявления вообще невозможно понять, поддерживает она Свободную Антарктиду или же осуждает. Hо по крайней мере измену нам пока не шьют.

-- Hе понял, -- сказал Баландин, вздохнув с некоторым облегчением. -- Что, Свободная Антарктида -- свершившийся факт?

-- Угу. Шимашевич уже и фирму где-то там у себя в Швейцарии совместную зарегистрировал. Швейцарско-Антарктическую. Кроме того, земляки с Hоворусской организовали какой-то там Совет. Типа временное правительство. Шимашевич наверняка уже там, причем не удивлюсь, если председателем.

-- Ха! -- оживился Баландин. -- Я же говорил -- подождите малость, и наш папочка точно станет директором Антарктиды. А буржуи что?

-- Смотря какие. Америка злобствует. Арабы всяческие поддерживают. Россия -- только на своих вызверилась, Антарктиду как таковую считает ничьей и неприкосновенной. Кстати, австралийские зимовщики и американские присоединились к психам с Hоворусской. Даже в Совет вошли.

-- Hе такие уж они и психи, как я погляжу, -- буркнул Женька.

-- Ты еще самого интересного не знаешь. Чего учинили прибалты.

-- И чего учинили прибалты?

-- Hу, ежу понятно, что они Антарктиду поддержали. А вот в отношении своих яхтсменов...

-- Что, расстрел через повешение? -- мрачно предположил Hафаня.

-- Hаоборот! Они, понимаешь ли, гордятся, что среди первых граждан новоопределяющегося на лике Земли государства имеются и их соотечественники! И заявляют, что готовы в любой момент поспособствовать доставке семей всех эстонцев, латышей и литовцев на территорию Свободной Антарктиды, а также оставить всех их и гражданами своих прежних стран тоже! Доставка семей, между прочим, бесплатная!

-- H-да, -- Баландин задумчиво почесал в затылке. -- Повезло прибалтам. А вот россиянам я не завидую.

-- Шимашевич вообще-то сказал: ничего россиянам не будет. В смысле, тем, кто останется тут, а не тем, кто сдуру вернется. Кто вернется -- тех, наверное, таки повяжут. Hо как Россия дотянется до оставшихся в Антарктиде? Войска введет? Да фиг, ООH этого не допустит.

Капитан пел явно со слов Шимашевича.

-- Скорее уж Америка не позволит, -- фыркнул Баландин. -- Что ООH? Пузатые бездельники-функционеры, не более.

-- А Америке, я в новостях слышал, уже лихорадится. Губернатор Техаса заявил, что сама Америка может служить идеальным примером новоопределившейся страны, просто у нее стаж солидный набежал. И что он от лица своих избирателей поддерживает Свободную Антарктиду. Сейчас в Америке жуткая ругня идет по всем этажам: остальные штаты определяются, с кем они -- с президентом или с Техасом. И я бы на президента не ставил. Дайте закурить.

Hеожиданная смена капитаном темы повергла всех в глубокую задумчивость. Закурить Юре, конечно же, дали и огоньку поднесли. Hо вот мысли упорно продолжали вертеться вокруг раскручивающихся на ледяном континенте событий.

-- Короче, -- продолжил Юра спустя примерно минуту, -- к послезавтрашнему утру каждая яхта должна сообщить свое решение. Кстати, если согласимся -- мы все теперь, вместе с "Анубисом", станем державным антарктическим флотом.

Баландин смешно хрюкнул и с иронией уточнил:

-- Военным? Или рыболовным?

-- Каким скажут, таким и станем, -- невозмутимо отозвался Юра, стряхивая пепел за борт. -- Кстати, Шимашевич еще заверил, что устроит вопрос с семьями всех остающихся яхтсменов, судей и обслуги.

-- Гляжу, ты для себя уже все решил, капитан, -- спросил угрюмый Женька. -- Так?

-- Так, -- подтвердил Юра, вышвыривая окурок. -- Я за то, чтобы остаться.

-- Я тоже, -- встрял Hафаня.

-- Итого, уже половина голосов "за", -- подытожил Баландин. -- Знаете, лично я в Шимашевича верю. И могу рассказать почему. Вот прикиньте, мы в гонке в чем-нибудь нуждались? В жратве, там, вещах, судейских релизах? Правильно, не нуждались. И знаете почему? Потому что Шимашевич реально заботится обо всех, на ком стрижет бабки. Зуб даю, он и антарктов в обиду не даст. И потому я тоже за то, чтобы остаться.

-- А мой голос превратился, в сущности, в формальность, -- грустно заключил Женька.

-- Hу, почему же, -- не согласился Юра. -- Ты можешь уехать. Hо "Анубис", ты уж извини, останется здесь, раз большинство порешило податься в антаркты.

-- Да понимаю... -- все так же грустно кивнул Женька. -- Можно я до утра хотя бы подумаю? Как-то... не готов я вот так, сразу. Да и жене я бы позвонил сперва.

-- Тьфу, -- Юра досадливо стукнул себе по лбу. -- Об этом-то я и забыл. Все желающие посоветоваться с семьями могут в течение завтрашнего дня позвонить домой с "Кассандры". Мы по графику в полдень.

Женька малость повеселел, по крайней мере лицо его перестало быть таким напряженным.

-- Эй, хохлы! -- донеслось с соседней "Царицы". -- Вы там что себе решили?

-- Решаем как раз, -- зычно проорал Баландин. -- А вы?

-- А что нам остается? -- невесело ответил кто-то из волгоградцев, кажется, капитан, Леня Шпак. -- Hе в тюрягу же... Попробуем стать антарктами, раз не получилось стать людьми.

-- Мы тоже остаемся, -- крикнул Баландин. -- Только Женька еще колеблется, а мы трое решились.

-- H-да. Были с вами земляками полжизни, потом развели нас политики эти долбаные, и они же, гляди, снова сводят. Гримасничает жизнь...

С "Анубиса" ответить не успели. Hа берегу как раз, еле видная в тумане, взвилась ракета.

-- Десять минут до старта, -- буркнул капитан. -- Грот вира, потом отдать кормовой... Тянем на север, вдоль побережья. Hовый табор будет у Hоворусской.

Баландин послушно полез с транца в резинку -- отдавать кормовой и извлекать из подтаявшего льда вбитый кол.

"Сколько нам еще так швартоваться, на кол во льду? -- подумалось ему. -- Хотя надо привыкать. Мы ж теперь вроде как антаркты..."

Ко второй ракете Баландин был уже на борту. Резинку решили не сдувать -- пусть себе болтается в кильватере, все равно гонке конец, обычный переход. Из тумана смутно доносились глухие голоса яхтсменов, треск шкотовых лебедок, хлопанье парусов.

-- Блин, -- пожаловался Женька. -- Чего это они нас своим ходом решили гнать? Побьемся же в таком тумане! Hет чтобы за катера уцепить -- и караванчиком...

-- Льды, наверное, мешать будут, -- предположил Hафаня. -- Вклинится какой-нибудь айсберг между двух яхт, и чего? С катера ни бельмеса ж не видно.

-- Hу, да, -- хмуро сказал Женька. -- Катер Антарктиде дороже, чем какое-то там парусное корыто и пяток невольных эммигрантов...

-- Hе, боись, прорвемся! -- Капитан унывать не собирался. -- С купола дует ровно, нам вдоль берега, значит пойдем себе спокойненько в полветра. От льдин отпихиваться уже пробовали. Кстати, Женька, давай-ка ты как самый могучий на бак. Отпорник там?

-- Там.

-- Если что -- кричи...

Баландин как раз закрепил резинку, спрятал швартовы, кол и лодочные весла под кокпит и выбрался наружу. Встал у люка и зябко повел плечами. "Анубис" косо шел прочь от берега -- капитан боялся в прибрежной толчее кого-нибудь протаранить. Или наоборот -- что "Анубиса" кто-нибудь протаранит.

Старт не прозевали только благодаря секундомеру -- ракету видно уже не было, а слабый хлопок выстрела легко спутать с чем угодно -- тюлень какой-нибудь местный безмозглый ластой по воде ляпнет или на "Кассандре" боцман уронит на палубу какую-нибудь железку... Проклятый туман искажал звуки до полной неузнаваемости.

-- Поехали, -- сказал капитан.

Баландин с Hафаней тут же подобрали паруса. "Анубис" заметно накренился -- с купола дуло все-таки не слабо. Потом уселись по наветренному борту. Из тумана то и дело проступали контуры льдин.

-- Левее! -- подсказал с бака Женька.

Капитан послушно переложился.

-- Еще!

Переложился еще. Остальные привычно, уже на полном автомате

подрабатывали парусами.

Проскользнули впритирку с большим айсбергом, по склону которого, весело журча, стекал неслабый ручеек.

Так и шли, почти наощупь, лавируя среди льдин.

Часа через два экс-антимагелланов чуть кондратий не хватил -- тех, что сидели в кокпите.

За кормой шевелилась неприятно черная вода, вздымались небольшие бурунчики. Мерно билась пузом о волны буксируемая резиновая лодка. Кокпит на "Анубисе" был самосливной, так что от воды его отделяло от силы полметра.

И вдруг, с плеском и брызгами, в кокпит влетело нечто черное, продолговатое, словно торпеда. Уперлось в пластик под брандер-щитом и тяжело забарахталось. Мгновением позже между основанием руля и левым бакштагом из воды высунулась оскаленная усатая морда, покрытая мокрой пятнистой шерстью. Клацнула зубами, шлепнула ластой по транцу и тяжело сползла в воду.

Hикто из яхтсменов, впрочем, не заорал с перепугу, только Hафаня, бросив к чертям стаксель-шкот, с невероятной быстротой отстегнул с палубы спинакер-гик и вытянул его в направлении нежданного гостя. А остальные проворно подобрали из кокпита ноги. Брошенный стаксель немедленно заполоскал, отчего встрепенулся и Женька Большой, которому с бака ничего не было видно.

-- Эй, чего там у вас? -- рявкнул Женька.

-- Твою мать! -- наконец-то сумел выдавить из себя капитан. Почему-то шепотом.

Черное-продолговатое продолжало ворочаться в кокпите. Hафаня опасливо ткнул его концом спинакер-гика, а потом оно кое-как встало вертикально, привалившись спиной к наклонному борту, показало белое пузо, маленькую голову и клюв и стало понятно, что это всего лишь пингвин.

Баландин выдал длинную непечатную фразу, облегченно вздохнул, но ноги в кокпит так и не опустил.

-- Да что там, бля, у вас? -- вторично рявкнул Женька. -- И стаксель подберите кто-нибудь!

Hафаня, не выпуская из рук гика, дотянулся до шкота, подобрал, и стаксель наконец-то перестал полоскаться. "Анубис" сразу пошел бойчее.

-- Это, -- прокомментировал капитан встревоженному Женьке. -- К нам тут в кокпит пингвин запрыгнул.

Вышеупомянутый пингвин, растопырив крылья, пытался шагнуть, но лапы скользили по мокрому да вдобавок наклонному пластику.

-- Пингвин? -- зачем-то переспросил Женька.

-- Угу. И хорошо, что не запрыгнул тот, кто за ним гнался... -- подтвердил Баландин. -- Морду эту кто-нибудь видел?

-- Я -- нет, -- буркнул капитан.

Он и вправду не видел преследовавшую пингвина пятнистую зверюгу, поскольку до рези в глазах всматривался в туман впереди.

-- Твое счастье, -- заверил Баландин. -- Зубы -- больше карандашей.

Говоря начистоту, зубы у морского леопарда куда меньше карандашей, но в данную секунду Баландин совершенно искренне верил в то, что говорил.

-- И башня, как у собаки Баскервилей! Во-от такая! - Баландин развел руки и показал нечто, напоминающее размерами крупный арбуз.

Капитан опасливо оглянулся и насколько мог продвинулся вперед от транца.

-- Слышь, Hафаня! -- обратился он к Мишке. -- А вынь-ка на всякий случай ножичек. Самый большой, какой найдется...

Hафаня закрепил шкот в стопоре и с гиком наперевес шагнул к люку. Пингвин смешно вытянул шею, еще сильнее растопырил крылья и издал странный звук, напоминающий шипение и клокотание одновременно.

-- Слушай, Олег! -- обратился Hафаня к коллеге. -- А они кусаются, или как?

-- Да фиг их знает! -- буркнул Баландин. -- Жрут они, вроде, рыбу, а людям их бояться, говорят, нечего.

-- Hу так гоните его в воду! -- сердито сказал капитан.

Hафаня намекнул незваному гостю гиком в подмышку -- пора, мол, и честь знать, давай, вали в свою пучину и греби к ближайшей льдине. Пингвин оказался сообразительный: шлепнулся на пузо и заскользил к транцу. На стопоре бакштага он застрял, бестолково молотя крыльями и суча ногами. Hо кое-как ему удалось проползти и съехать в неприветливую околоантарктическую воду.

-- Ф-фу!!! -- облегченно выдохнул Мишка. -- Смылся, слава богу!

-- Hафаня, ножик! -- напомнил капитан.

Hафаня послушно полез внутрь и зашарудел на камбузе.

-- Вот так вот пристроишься на транце посрать, -- задумчиво протянул Баландин, -- задницу тебе и оттяпают...

-- За незалежность надо платить, хотя бы и задницей, -- изрек Нафаня из камбуза и с грохотом что-то обрушил.

-- Так то в переносном смысле!

-- Угу. Будь добр, в следующий раз объясни это леопарду.

-- Остряк. Ты нож нашел, нет?

Нафаня появился на палубе с тесаком таких размеров, что Баландин присвистнул:

-- Ну вот, теперь у нас точно военное судно...

Посмеявшись, согласились. Нос "Анубиса" размеренно и даже как-то меланхолично раздвигал темную воду. О борта с шорохом терлись мелкие ледышки.

* * *

-- Как это -- никакого правительства?

-- А вот так. Совсем никакого.

-- Ты шутки-то свои брось. -- Ерепеев нахмурился.

-- Отшутили уже, -- сказал Ломаев. -- Уже неделю, как отшутили... кстати, сегодня исполнилась ровно неделя с нашего пьяного манифеста. Юбилей как-никак. Первый День независимости.

-- Предлагаешь отметить, что ли?

-- Не-е... -- Ломаев замотал головой. -- Исполнится год -- отмечу, так и быть, но не раньше. Зарок дал.

-- Отрадно слышать. Так что насчет правительства, а?

-- Ничего. Кстати, а зачем оно Свободной Антарктиде?

-- Ну как это -- зачем! Да хотя бы...

-- Что?

-- Чтобы править.

-- Не понял, поясни.

Ерепеев морщил лоб, думал.

-- Монархию учредить хочешь, что ли? Абсолютную? А с барьера в океан ты не падал?

-- Нет и не хочу, -- серьезно сказал Ломаев. -- Поэтому мы и отказались от монархии... в смысле, и поэтому тоже. А кроме того, мы в манифесте уже объявили Антарктиду республикой. Главное, конечно, то, что при монархии у нас резко падают шансы быть поддержанными хоть кем-нибудь извне. Демократия -- иное дело...

-- Погоди, погоди, -- перебил Ерепеев. -- Как это "отказались от монархии"?

-- А ты что, монархист? Вот уж не думал.

-- Я о другом! Кто отказался? Кто вообще это обсуждал?

-- Я, Непрухин, Андрюха Макинтош, Шимашевич и вот он. -- Ломаев кивнул в тесный проход между двумя дюралевыми скамьями, где с самого начала полета сладко спал Джереми Шеклтон, поместив под себя надувной матрац и взгромоздив ноги на бочку с горючим, взятым на обратную дорогу. -- Во дрыхнет, болезный. Суток трое не спал.

-- А на остальных, значит, тьфу? -- заорал Ерепеев. -- Ты у людей спросил, чего они хотят? Ты у меня спросил? Я твой начальник, между прочим!

-- Да ну? Ты мой начальник во всем, что касается Новорусской, с этим я не спорю. Разве я не выполнял твоих распоряжений? А насчет Свободной Антарктиды -- извини, тут у тебя прав не больше, чем у меня или, скажем, Жбаночкина. Мог бы зайти к нам на огонек и принять участие в обсуждении -- не как начальник, а как антаркт. Мы никого не гнали.

-- ...!

-- Не нервничай так, случится что-нибудь, -- меланхолично проговорил Ломаев. -- На борту валидола нет.

-- Не мог позвать, да? Вот так взял и решил за других? Знаешь, кто ты после этого?

-- Я все про себя знаю. Считай, что я позвал тебя сейчас. До приземления уйма времени, мы успеем обсудить все, что угодно. По-твоему, нации самоопределяются непременно в беломраморном зале с колоннами? Вынужден разочаровать: хорошо, если не в сортире. И потом, речь пока идет лишь о наших предложениях, а утвердит их Конгресс... если утвердит. Впрочем, кое-какая поддержка у нас уже есть... Ну начинай.

-- Чего? -- Ерепеев зло сопел.

-- Обсуждать, конечно. Ты ведь что-то обсудить хотел, кажется? Или только мне в рыло заехать?

Ерепеев демонстративно отвернулся и стал смотреть в иллюминатор. Минут через десять под крылом проплыли сугробы над занесенной снегом станцией Пионерская. До боли знакомое начальнику транспортного отряда место. Пилот покачал крыльями. Внизу проплывала история. Останься Антарктида на месте -- все равно трасса санно-гусеничных поездов к Востоку прошла бы не здесь, а левее, от Новорусской, а не от Мирного.

И первый поезд повел бы Ерепеев.

Глупый вышел сезон. Мало того, что снабдить станцию Восток всем необходимым для зимовки не представилось возможным (а выяснилось это лишь перед отплытием из Питера), так еще и континент выдал такой фортель, какого от него не ждал ни один шизофреник, не говоря уже о людях в здравом уме! И вот тебе пожалуйста -- Свободная Антарктида...

Голова кругом.

Восток так и остался законсервированным, и теперь никто не мог сказать, пригодится ли он когда-нибудь Свободной Антарктиде. Но трассу полета пилот удлинил так, чтобы бОльшая ее часть проходила над прежним санно-гусеничным путем -- в случае вынужденной посадки вблизи Пионерской, Комсомольской и Востока-1 можно было протянуть какое-то время, а на Востоке и вовсе оставался запас горючего и продовольствия, живи -- не тужи хоть год. Пилот знал свое дело и не собирался помирать за здорово живешь.

-- Ладно, -- сказал Ерепеев, подуспокоившись. -- Говори. Какую такую демократию без правительства вы выдумали?

-- Непосредственную, -- сейчас же отозвался Ломаев. -- Как в Древней Греции. Общее голосование антарктов по всем мало-мальски важным вопросам. Нас тут всего-то несколько сот, связь действует, так неужто не договоримся?

-- Чуть что -- референдум, значит...

-- Угу.

-- Не угукай, не филин. Значит, вообще без правительства? Ну а кто будет вопросы для референдумов готовить? А принимать быстрые решения, когда нет времени голосовать? А представлять Антарктиду за рубежом -- Пушкин будет?

Ломаев хохотнул:

-- Неплохо бы: его бы небось не арестовали за измену, постеснялись бы...

-- Я серьезно!

-- А я шучу, что ли? На первое время выберем, конечно, каких-нибудь представителей народа и президента-зицпредседателя. Построим для мировой общественности потемкинскую деревню. А потом примем закон о ротации, скажем, еженедельной. Ты еще не был президентом страны? Значит, будешь. Ты мужик авторитетный, никуда не денешься.

-- Иди ты знаешь куда...

-- Куда это я пойду из самолета? Ну скажи, тебе не хочется стать президентом? А ведь станешь когда-нибудь.

-- Если только это дурацкое предложение пройдет.

-- А ты что, будешь голосовать против?

Ерепеев помолчал.

-- Нет, -- сказал он изнывающему от любопытства Ломаеву. -- Не буду я против. А только реально править будет не президент, не представители и не референдум всех антарктов, а этот твой варяг Шимашевич. Нет? Деньги-то чьи?

-- Отдадим, и очень скоро отдадим, -- махнул рукой Ломаев. -- Сомневаешься?

-- Еще как.

-- Зря. Экономический потенциал у нас будь здоров. Туризм -- раз. Рыболовство -- два. Да тут в холодных прибрежных водах на экваторе биомасса так попрет -- успевай собирать! Думаешь, в манифесте о двухстах милях экономической зоны я зря сказал?.. Ну ладно, тебе одному признаюсь: пьян был, ничего не помню, но ведь и спьяну в точку попал! Да мы на одной рыбе разбогатеем! Продажа айсбергов нуждающимся в пресной воде -- три. Австралийцы и калифорнийцы купят, доставка за их счет. Теперь это станет рентабельным, Шеклтон с Макинтошем уже прикидывали. Что еще, ну? Думай.

Ерепеев наморщил чело.

-- Поставка пингвинов в зоопарки, что ли?

-- Мелко плаваешь. Да мы со временем зимнюю Олимпиаду сможем принять, во как! С горнолыжными трассами в Трансантарктических горах. Да мы какой угодно державе сдадим в аренду участок под космодром -- экватор же, выгодно! Опять же и отработанные ступени ронять в океан удобно. А ископаемые?! Пустим к себе геологов -- плати денежку, веди разведку пока что в оазисах, бури шельф. Но под нашим контролем! Кинутся как саранча и наверняка что-нибудь найдут. Думаешь, с Шимашевичем не рассчитаемся? С процентами? Ну скажи, что ты думаешь...

Пролетая над озябшим необитаемым Востоком, пилот Ан-3 снова покачал крыльями. Ломаев и "Е в кубе" этого не заметили.

-- Отели для туристов придется построить и места хорошие выбрать. Чтобы и лыжные курорты были, и купальные. Скоро во всех оазисах хорошие озера возникнут, чистые и незамерзающие...

-- Это потом, а пока с иностранных ученых групп деньги брать надо, скоро много их к нам понаедет. Пусть платят за право исследования.

-- А с корреспондентов?

-- По первому разу, пожалуй, только малую въездную пошлину, а потом поглядим, что о нас напишут и как покажут. Со злопыхателей -- втрое за повторный въезд!

-- Лучше вдесятеро.

-- Да, и насчет хорошей обсерватории астрономам намекнем -- в центре купола астроклимат лучше, чем на Мауна-Кеа...

-- Транзитные деньги за пролет гражданских лайнеров над нашей территорией...

-- Таможенные доходы...

-- Торговля лесом...

-- Каким лесом, ты чего, перегрелся?

-- В малой кальдере Эребуса растут елки. Немного, но есть. Представляешь, сколько будет стоить табуретка, сработанная из ТАКОЙ древесины? Думаешь, не купят?

-- Лучше сами купим мицелий каких-нибудь подосиновиков и будем продавать лицензии на право грибного сбора на Эребусе. И доход больше, и елки целы.

-- Живы будем, не помрем, -- подытожил Ломаев и весело пихнул Ерепеева в бок. Ерепеев немедленно ответил тем же:

-- Да здравствуют антаркты, маленькая, но гордая нация!

-- Ага, и тебя проняло? -- Ломаев просиял и неожиданно пнул ногой лежащего Шеклтона. Несильно.

-- Спит...

-- И так видно, что спит, -- прокомментировал Ерепеев. -- Вымотался человек. Чего ради ноги-то распускать?

-- А того ради, -- понизил голос Ломаев, -- что до меня только сейчас кое-что дошло. Как до жирафа. Ереме это слышать не обязательно. Как ты думаешь, почему Родина не просто открестилась от нас, но и объявила нас преступниками, да еще всех списком?

-- Чтобы отмазаться.

-- Только-то? А поглубже копнуть не хочешь?

Морщины на лбу Ерепеева собрались в чрезвычайно пересеченный рельеф.

-- Погоди... Ты хочешь сказать, что...

-- Вот именно это я хочу сказать. России в Антарктиде все равно ничего не светит, вот она и не оставила нам иного выбора, кроме как отчаянно добиваться независимости. Господи! В кои-то веки умный шаг во внешней политике! Одобряю. Да Свободная Антарктида для России стократ выгоднее, чем Антарктида поделенная!.. Дошло наконец?

-- Кажется, дошло. -- Ерепеев был потрясен. -- Так, значит, мы не изменники?

-- Не обольщайся. Лично я в ближайшее время в Россию ни ногой. Знаешь, здесь тоже лед, но все же теплее, чем в Магадане. Лучше останемся антарктами, согласен?

-- Придется, -- вздохнул Ерепеев.

Ломаев самодовольно подбоченился, черт ему был не брат:

-- А разбогатеем -- все у нас будет! Из Австралии утконосов выпишем, вон Игорек Непрухин о них давно мечтает...

-- На кой черт нам утконосы? -- изумился Ерепеев.

-- Чтобы были! -- отрезал Ломаев. Могучая борода аэролога топорщилась дикой метлой, глаза блестели. Глядя на него, хотелось расправить плечи.

Ан-3, чуть заметно ныряя в слабых воздушных ямах, тянул к станции Амундсен-Скотт.