Александр Громов

20

Ветер дул в корму и чуть вбок, так что Питеру приходилось подруливать веслом, в то время как Вера пыталась приноровить парус к капризному ветру. Заплатанный кливер полоскало. Ветер еще срывался шкваликами с дальних мысов, морщил гармошкой темную воду, но уже заметно стихал, уже сдавался, а небо, как в насмешку, было голубое, глубокое, как озеро, и бело-желтое солнце, пройдя зенит и примериваясь к спуску за холмы, врало о мире и спокойствии. Второй час лодка шла под парусом. Западный берег отдалился и потускнел, поглотил острова, вызубрился щеточкой леса на холмах, а восточный, плоский, увенчанный черной башней корабля, как будто ничуть не приблизился, словно был не берегом, а насмехающимся миражем. Зрение обманывало. Лодка двигалась еле-еле, но она двигалась.

Перед последним броском через озеро они причалили к оконечности гранитного мыса. Питер не позволил отдыхать больше пяти минут. Вера повалилась на камень. Йорис скулил, что устал, хотя устали все, а когда его успокоили, сказав, что грести больше не придется, начал ныть, что хочет есть. Питер побродил у воды, лижущей серые камни, но сосулек тут не было.

Его немного мутило, от голода кружилась голова, и сердце временами принималось стучать, как сумасшедшее. Ничего... Уже скоро. В лагере этот хлюпик забудет о своем позоре, начнет пространно и снисходительно отвечать на вопросы и вовсю распавлинит перья -- грудь колесом, хвост зенитной пушкой. Достаточно не напоминать о его нытье -- и он по гроб будет благодарен тому, кто впервые в жизни дал ему почувствовать себя мужчиной -- не штатной единицей в хозяйстве Стефана...

-- Интересно, они нас видят? -- спросила Вера.

Парус хлопнул. Вера вцепилась в шкот, пытаясь поймать угасающий шквалик. Питер осторожно развернул в воде лопасть весла. Парус на мгновение надулся и вновь вяло заполоскал. Шквалик стих.

-- Вряд ли. Смотри, где солнце. Им блики мешают.

-- А в оптику? Со светофильтрами?

-- В оптику -- да. Так ведь надо знать, что мы возвращаемся, специально высматривать. Кому это надо -- Лоренцу?

-- Там не один Лоренц!

-- Ты бы потише, -- предостерег Питер. -- Он чуткий.

-- Лоренц? -- натянуто пошутила Вера.

-- Плевать мне на Лоренца.

Еще час плыли молча, лишь в носовом отсеке шевелился Йорис, которому было жестко сидеть, да Вера временами тихонько охала, потревожив руку. Парус еще не совсем обвис; едва заметный ветерок все-таки подталкивал лодку.

На середине озера зыбь разгладилась, спокойная вода казалась еще более темной и как будто маслянистой. Питер часто оглядывался -- смотрел на след за кормой. Теперь он жалел, что не пошли берегом. Где бы ни был водяной слон, вряд ли он еще не почуял добычу. Скоро ветер совсем стихнет, а через два-три часа начнет темнеть. Быть может, перед самым закатом ненадолго задует опять, а ночь будет тихая, отвратительная пустая ночь под ясным небом без луны и звезд, с далеким бесполезным светляком фонаря на тупом носу "Декарта"... В такие ночи на озере иногда возникают странные течения, поднимающие на поверхность фосфоресцирующий ил. Незаметные днем, они способны за ночь отнести лодку куда им вздумается.

Что толку в дальних прогнозах. Водяному слону понадобится куда меньше времени, чтобы пересечь озеро в любом направлении. Рано или поздно, и скорее рано, чем поздно, придется рискнуть и взяться за весла. Нет ничего глупее, чем быть сожранным в двух шагах от цели.

Питеру случалось видеть водяного слона и в ста, и в тридцати шагах от лодки. Отчаянный Дэйв, лучший пловец в лагере, единственный из всех рисковавший заплывать на глубину, однажды был атакован и сумел спастись. Правда, озеро штормило, а в шторм водяной слон плохо чувствует добычу. Да и часовой на башне не подвел -- Стефан потом наказал его за расход стрел.

Питер знал, кто виноват. Фляжка с темной жидкостью из неприметной лощины за водоразделом, где в круглых ямах чавкает и шевелится горячая грязь, а нефть сама выбулькивает из земли, где не растет даже лишайник и трудно дышится, -- эта фляжка лишила его ума. Он все же нашел то, ради чего стоило затевать бесчисленные экспедиции -- рано или поздно это должно было случиться. Он непростительно ошибся, поверив в свою счастливую звезду. Но фляжка была не виновата.

"А ведь, пожалуй, кое-кому там, в лагере, придется кисло, если мы не вернемся..."

Он поймал себя на том, что едва не высказал эту мысль вслух. Нельзя. Не мысль даже -- мыслишка. Глупая, ненужная. Нет хуже, чем дожидаться: что-то такое теряется там, внутри, неуловимое, очень важное, без чего нельзя жить, а то превратишься в Йориса. Лучше не жить, чем дрожать.

-- А вдруг он умер? -- ни с того ни с сего сказал Йорис.

-- Кто?

-- Ну слон... Он ведь живой. Он ведь может когда-нибудь умереть просто так, от старости?

-- А вдруг за нами с Земли прилетят? -- серьезно сказал Питер. -- Ты бы лучше на себя надеялся. И на нас вот с Верой.

-- Умер-шмумер, -- фыркнула Вера. Она бодрилась.

Парус вяло шевельнулся и повис тряпкой. Брошенная в воду щепка уплывала назад так медленно, что, глядя на нее, хотелось плакать. Прошло полчаса, прежде чем она скрылась из виду.

Солнце спустилось ниже; в воздухе посвежело. Восточный берег, казалось, стал ближе к лодке, чем западный. А может быть, только казалось.

От неподвижного сиденья ныли кости.

-- Тихо! -- сказал Питер.

Он с бесконечной осторожностью вынул весло из воды. Стало слышно, как с изогнутой лопасти срываются капли.

-- Он где-то здесь.

-- Ты его чувствуешь? -- шепнула Вера. Она ничего не чувствовала, кроме тупой боли в руке, и вертела головой, оглядывая воду.

-- Я не чувствую. Я знаю.

-- Под нами?

-- Нет... Бродит.

Весло уже лежало на дне лодки, и Питер сжимал пику. Медленно-медленно лодку разворачивало носом на юг. В полном молчании текли минуты. Неожиданно Йорис громко всхлипнул.

-- Тихо, ты!

В пятидесяти метрах правее лодки поверхность озера плавно всколыхнулась. Словно громадный невидимый поршень толкнул воду так, что она вспучилась гладким горбом, против ожидания, продержавшимся на поверхности несколько секунд. Затем бугор исчез, оставив разбегающиеся круги, и вновь появился слева от лодки. На этот раз он вынырнул ближе и долго оставался неподвижен. Окраска его медленно менялась от бурой до бесцветной.

-- Дай нож, -- деревянным голосом попросила Вера.

-- В мешке под тобой.

Он был бы совсем не страшен, этот горб, или бугор, если бы Питер не знал истинных размеров водяного слона. Иногда он вот так выставляет напоказ краешек одной из псевдоподий, как бы присматриваясь к добыче с холодным любопытством, но это лишь так кажется, потому что хозяин озера не способен видеть. Затем он скорее всего начнет кружить вокруг лодки, по-акульи сужая круги. Может не напасть вовсе, и такой случай был, а может атаковать сразу, жадно и прямолинейно, нахрапом бросаясь на добычу. Это самое опасное. Питер вспомнил категорическое утверждение Маргарет, высказанное в давнем споре: поведение-де примитивного животного всегда жестко запрограммировано и не меняется со временем. Питер усмехнулся: Маргарет глупа. Если бы шли на веслах, слон давно бы уже обнаружил и опрокинул лодку, зато если бы на пороге не попортили днище, возможно, удалось бы спокойно переплыть озеро даже в штиль -- вот и все, что о водяном слоне можно сказать наверняка.

Горб стал совсем бесцветным. Стеклянная вода покрывала его тонкой пленкой. Неожиданно горб без всплеска ушел под воду. Осталась лишь рябь на воде, медленно удаляющаяся прочь от лодки. Наконец исчезла и она.

-- Ушел... -- шепотом сказала Вера. -- Ведь правда, ушел?

Питер отрицательно покачал головой.

-- Он пытается понять, что мы такое.

-- Он не может понимать, -- неестественным голосом заявил Йорис. Губы его дрожали. -- У него нет мозга.

-- Что-то такое, наверное, есть... Берегись!

Питер ударил пикой. Лодку качнуло -- водяной слон ушел на глубину.

-- Весло! -- крикнул Питер.

Он уже греб, а Йорис, помешкав, засуетился и, сунув весло в воду, едва не уронил за борт. Питер что-то прорычал сквозь зубы. Лодка неслась вперед, легко раздвигая воду. Нужно было рискнуть раньше, подумал Питер. Всего час такой гребли, даже полчаса, если удастся выдержать темп, -- а там прибрежное мелководье, слон не сунется...

-- Йорис, не части! Вера, парус!

Торопясь, Вера спустила кливер, выгнувшийся назад от встречного ветра. Она пыталась подгрести рукой, пока Питер не прикрикнул на нее, чтобы не кренила лодку. Быстрее! Быстрее! Вера закусила губу. Существует то, что можно, и то, чего нельзя, что запрещено древней памятью жизни, трепещущей в каждом кусочке плоти, от миллионов поколений бессмысленных тварей, от первых студенистых комочков на дне мелководных лагун, от червей и панцирных рыб -- ползающих, роющихся в иле, жрущих и прячущихся, чтобы в свою очередь не быть сожранными, потому что это-то и есть самое страшное. Можно погибнуть от голода, сгинуть в болоте, поскользнуться на краю сторожевой площадки донжона и сорваться с криком, но нельзя смириться, представив себя в пищеварительной вакуоли гигантской амебы, мерзкого создания полумертвой планеты... Ну же! Быстрее!

-- Догонит? -- спросила она, обернувшись.

Питер кивнул между двумя взмахами. Жаль, что Питер никогда не врет... Вера прекрасно понимала: догонит. Эта тварь принимает в воде любую форму и невероятно сильна. Но сейчас как никогда хотелось услышать обратное.

-- Стоп! -- выдохнул Питер.

Лодка, вильнув, ушла вбок. По волновому следу было хорошо видно, как там, где она только что была, прошло под водой громоздкое тело. Гораздо быстрее, чем лодка.

-- Мало тебе? -- злобно сказал Питер. -- Еще захотел?

В десяти шагах от лодки из воды с шумом поднялся бугор и с шумом исчез. Лодку закачало на волнах.

-- Влипли, -- хриплым и низким голосом проговорила Вера. -- Господи, как влипли...

-- Ты хорошо плаваешь?

-- А какой смысл? -- Веру передернуло.

-- Я тебя спросил о чем-то, -- напомнил Питер. Раскорячив ноги, он пытался привстать, пристально вглядываясь во что-то впереди.

-- Наверно, плаваю... Меня когда-то папа учил -- там еще, на Земле... Море помню, ласты...

-- В километре от берега есть островок, его отсюда не видно. Крохотный такой, низкий; когда сильные дожди, его вообще затапливает. По идее, сейчас он прямо по курсу. Если нас опрокинет, бери на палец правее башни и жми что есть силы.

-- Ничего другого нельзя сделать? -- спросила Вера.

Питер дернул щекой.

-- Драться можно. Или молиться. Ни то, ни другое не поможет.

-- А плыть -- поможет?

-- Слон не кинется на всех сразу, -- сказал Питер. -- Возможно, один из нас имеет шанс.

Вера покачала головой:

-- Холодно, ногу сведет. И я вообще так не хочу.

-- Дура! -- тонким голосом крикнул Йорис и всхлипнул. -- А он тебя спросит, хочешь ты или нет?

-- Сам дурак! Трус!

-- Тише, вы... Жить надоело?

-- Дура конопатая!

-- Трус! Трус! Проверь -- штаны сухие?

-- Тихо, я сказал!

-- Бей!..

Лодка накренилась рывком -- слон атаковал снизу. Большое, нечеловеческое, прозрачное, скрывающее в себе серые, как пищевая паста, мутные комки, ворочалось под килем, пучилось, выдавливая лодку из воды. Потеряв равновесие, коротко вскрикнула Вера, ударившаяся о шпангоут больной рукой. Взвизгнул Йорис. Опасно перегнувшись через борт, Питер пырнул пикой взбаламученную воду -- раз, другой... На третьем ударе рвануло так, что пику едва не выдернуло из рук, но слон все же отступил, ушел на дно, лишь вода рябила и пузырилась там, где он погрузился -- на целую минуту, а если очень повезет, то и на две.

-- Весло!.. -- скомандовал Питер.

21

-- Потри-ка мне спину, -- сказал Илья.

Дэйв шлепнул его мочалкой по спине и начал тереть.

-- Легче! Легче! Озверел?

Дэйв выругался.

-- Хорош банный день, -- сказал Маркус. -- Мыла нет, горячей воды нет. Песочком потереть кого-нибудь?

Людвиг опрокинул на себя ушат воды.

-- Все-таки чуть теплая... Что ты хочешь от сырого торфа? Я еще когда говорил: нужно от котла трубы провести, чтобы теплообменник был в башне. Тогда была бы горячая. И синтезатор работает все хуже. Откуда мыло?

-- У Лоренца, небось, есть. Только он не моется.

Кто-то прыснул.

-- Он моется по ночам, -- возразил Уве. -- За "махер" свой дрожит. Так при кобуре и стоит под душем -- себя трет и кобуру надраивает...

-- Хе-е...

-- Кто полотенце взял? Здесь висело.

-- И из пасти у него воняет, как из...

-- Зубы гнилые, оттого и бесится. Все болезни от зубов.

-- Кстати, о душе. Моя очередь.

-- Моя!

-- Протри глаза. За Дэйвом я занимал, потом Киро. А тебя здесь вообще не было.

-- Чего-о?

-- Ничего. Давно в глаз не получал?

-- Эй! Эй! Этого не хватало!

-- У кого мое полотенце?

-- Людвиг, ты правильный тевтон. Чья сейчас очередь?

-- Запереть Лоренца снаружи, пускай в обнимку с кобурой посидит здесь суток двое-трое, умнее станет...

-- Да он дверь прожжет!

-- А ты откуда знаешь, сколько у него зарядов? Может, правда, ни одного? А если два, так и на дверь хватит, и на тебя, умника, останется. В который раз об этом говорим. Надоело.

-- Ладно вам, куда полотенце дели? Холодно же.

-- Что?

-- Да вот Пупырь полотенцем интересуется.

-- Его вытереть никакого полотенца не хватит. Так высохнет.

-- Совсем холодная пошла...

-- А канючил-то как: с Питером, мол, хочу уйти! Сидел бы сейчас, деточка, в грязи по маковку и лапу сосал.

-- Я не канючил!

-- Нет, серьезно. Я сегодня целый день думаю, где они могут быть. Если разбили лодку, значит, идут берегом.

-- Ха, берегом! Там болота бездонные!

-- Положим, бездонных здесь не бывает. Вот за кряжем на юге -- там да... Островки опять-таки, переночевать есть где. Мокроступы сделают, пройдут. От червей Питер отобьется. Он мне сам говорил, что дней за десять пройти можно. И потом, у них просто нет другого выхода.

-- Это если лодку разбили... Ладно, ты не мели, ты предлагай. Что ты предлагаешь? Встречную экспедицию?

-- Догадливый...

-- Лоренц тебе устроит экспедицию! Торфа давно не нюхал -- соскучился? Нужна его превосходительству экспедиция, как же! Он и Веру и Йориса спишет со спокойной душой, лишь бы Питер не вернулся...

-- А ты ему это в лицо скажи.

-- Умный, да? Вот интересно: каждый ждет, что другой себя подставит, а не он. Только зря надеешься: все мы здесь такие умные.

-- Заткнись, шкет, надоел. Нет, в самом деле, что вы все его боитесь? царь он вам? бог?

-- Люди вы или нет? Полотенце отдайте!

-- Нет у него двух зарядов. Один -- максимум...

ИНТЕРМЕЦЦО

Что-то давно меня не беспокоили.

С чего бы?

То, что он хулиган, я понял уже давно. Бывают радиохулиганы, бывают телефонные и всякие другие прочие, а этот -- темпоральный. Прогрессируют потомки...

Не беспокоит пока -- и хорошо.

Их у меня двадцать семь -- двадцать семь маленьких уродцев, взрослых детей, с которыми я могу сделать все, что захочу. Например, один раз ошибется Диего и все потравятся. Или на лагерь нападет цалькат. Или Анджей-Пупырь со временем найдет способ экранироваться от излучения странного солнца, и тогда жизнь пойдет своим чередом и Стефан спустя несколько лет женится на Маргарет...

Почему бы нет?

Мне делается страшно оттого, что я хочу им помочь, всем вместе и каждому в отдельности, а особенно Джекобу -- ему в первую очередь. Они ТАМ живут своей жизнью, и чем дальше, тем меньше у меня власти над ними, если не резать по живому тупым скальпелем. Что им от того, что они придуманы? Вся штука в том, что они уже давно ВЕДУТ себя сами, вдобавок я подозреваю, что некоторые из них умнее меня, автора. Как я это допустил -- не знаю. Им теперь лучше видно, и они, как мне кажется, хорошо знают, что делают, а я все чаще ловлю себя на том, что не всегда ясно понимаю глубинную суть их поступков и слов. И мне, автору, страшно им помогать, потому что может выйти еще хуже...

Кого мне выслушать, если они попросят помощи: Питера? Стефана? Анджея?

Найдутся и такие, кто попросит себе еще одно пирожное. Не мне их осуждать.

Предоставить их самим себе? Придется...

Одно мне известно точно, а значит быть посему: Питер, Йорис и Вера так или иначе доберутся до "Декарта", -- а вот что случится после? Что-то ведь должно случиться. Какие события посыпятся на головы двадцати семи? Кто из двоих возьмет верх -- Стефан или Питер? А может быть, они помирятся? Хм... Что-то говорит мне, что нет. Ни за что. Напротив, очень может случиться так, что один из них убьет другого, сам или не сам, несмотря на мое обещание беречь героев. О, мои ребята могут многое! Если потребуется создать на планете ад, они обойдутся своими силами, без всяких цалькатов. Стоит лишь начать -- и они примутся уничтожать друг друга с упоением, все более ощущая вкус к этому занятию. А может статься -- во всяком случае я на это надеюсь, -- что за детьми прилетит спасательная экспедиция, и, вывезенные на Землю, они будут жить и стареть долго и счастливо.

22

Очередную атаку отбили легко -- судя по всему, водяной слон лишь примеривался, как лучше взять добычу, и отступил, едва Питер уколол его. На этот раз он не ушел на глубину, а лишь отплыл на десяток шагов и сделал медленный-медленный круг вокруг лодки. Поверхность торчащего над водою горба быстро меняла цвет и странно волновалась, хлюпая и рябя воду.

-- Сейчас опять кинется, -- сказал Питер, перехватывая пику поудобнее.

-- Может, ты его ранил? -- с надеждой спросил Йорис. -- Корежится-то как... Отвяжется, а?

-- Жди, -- процедил Питер, не отрывая взгляда от воды. -- Это только поклевка была. Я ему и мембрану не пробил.

-- Какую мембрану?

-- Ну шкуру, -- объяснила Вера. -- Ее и стрелометом не возьмешь, разве что бластером...

-- А я не тебя спрашиваю...

-- Радуйся, что с тобой вообще разговаривают!

-- Тихо, вы оба!

-- А чего он такой дурак...

Желток солнца висел низко, угрожая задеть краем диска дальние холмы, чертил по воде дрожащую огненную дорожку. Как и предполагал Питер, перед закатом с запада повеяло слабым ветерком. В такое время в лагере и на болоте происходит оживление, люди работают больше для виду, нетерпеливо дожидаясь зеленого луча -- сигнала к концу работы, если только Стефан не прикажет работать после заката. Скука смертная. Впрочем, сегодня праздник...

-- Поставить парус? -- спросила Вера.

-- Без толку. Лучше проверь мешки -- может, что осталось?

-- Нет. Нож вот и фляжка.

Восточный берег был близко -- простым глазом уже различалась неровная линия частокола вокруг башни. Вера кусала губы. Приступ восхищения Питером угас, хотя придумка была его, и придумка великолепная. Им удалось выиграть несколько минут отчаянной гребли -- водяной слон позволил себя обмануть. Даже Йорис греб почти как надо, а Вера, развязав мешки, швыряла в воду все, что в них было, стараясь закинуть драгоценные вещи подальше от лодки -- теплую одежду, запасную обувь, котелок... Дольше всего слон возился с одним из спальных мешков, никак не мог понять, что это такое. А на два других мешка не обратил внимания.

-- Ну иди сюда, иди, -- цедил Питер сквозь зубы. -- Получил -- и еще получишь...

Накренившись, лодка черпнула воду -- водяной слон шел тараном в борт. И снова отступил, встретив удар пикой, и нехотя, почти лениво ушел под лодку. Вера тоже ударила ножом, но промахнулась.

-- Сволочь...

-- Опять на дно не ушел, -- объявил Йорис, следя за водой. Его одолевала икота. -- Он теперь не уйдет...

-- Заткнись!

Лодку покачивало -- движение в мертвой глубине выдавала зыбь, и медленно кружились ленивые водовороты. Диск светила расплющился о западный берег, поджег редколесье на двугорбом холме, плеснул по воде желтым огнем. Солнце напоследок смеялось над детьми, и смеялась вода.

-- А что мы теряем? -- гаркнул вдруг Питер. -- В бога, в дьявола! Надоело! Йорис, весло! Йо-хо-о...

Вера кивнула в знак согласия, хотя никто ее одобрения не спрашивал. Питер лучше знает, что делать, но голос его наигранно-бодр, так только хуже, не надо бы этого... Она мельком оглянулась назад, где только что была лодка, а теперь вода бурлила и пенилась, выдавая движение хищника. Там зарождалась широкая волна -- водяной слон, догоняя, шел под самой поверхностью, и нечем было отвлечь его от лодки. Что еще можно выбросить -- нож? Весло, которое держит Йорис? Самого Йориса?

Это мысль, но Питер не допустит.

Фляжку?

Здоровой рукой Вера покрепче стиснула нож. Как тогда, на пороге, она неожиданно осознала, что ей вовсе не страшно, и удивилась этому, но рука все-таки дрожала. "Если он не отвяжется, я прыгну за борт, -- подумала она. -- Пусть я, а не Питер. Он должен вернуться".

Удар пришелся снизу в корму. Вера слышала, как позади загремело упавшее весло и зарычал Питер, вцепившийся в транец, чтобы не вылететь из вставшей дыбом лодки, как длинно и страшно закричал Йорис, когда нос погрузился и в лодку хлынула вода. Ей показалось странным, что лодка еще держится на плаву, но вот корма с оглушительным шлепком ухнула вниз -- прямо на упругое, шевелящееся, мягко-податливое. Холодная вода окатила Веру до пояса. Лодка тяжело ворочалась с борта на борт, черпая воду, кренясь все сильнее с каждым размахом -- водяной слон держал цепко, пытался обтечь и поглотить, теперь не выпустит... Сзади невнятно рычал Питер, орудуя пикой. Снова нечеловечески тонко взвизгнул Йорис: "Уйди! Уйди, студень, жаба!". Он бестолково колотил веслом по воде, словно в этом было спасение.

Вера ждала. Когда справа над бортом вырос прозрачный горб, она дважды ударила ножом, но слон не отступил, а лишь попытался схватить руку, и сейчас же слева поднялся и загнулся внутрь лодки второй горб. Лодку положило на бок. Как ни странно, она выправилась, до половины залитая водой, и встала на ровный киль.

Вера бросила нож, и он булькнул на дно лодки. В воде, заливающей кокпит, покачивались щепки, мусор и всплывшая фляжка.

-- Нет!.. -- крикнул Питер.

Удар в днище.

Пробка не шла, и пальцы плохо слушались -- детские пальцы немолодой женщины, потрескавшиеся, стертые, кровоточащие...

Удар.

-- Не смей!

-- Да! -- крикнула Вера. -- Да!

Удар. Лодку подбросило и закружило волчком.

-- Гад, пику выдернул... Мне!.. Я сам!

23

Отсюда лагерь казался совсем крошечным, но те, кто остался внизу, в недвижном ожидании обратив кверху пятна лиц, были еще крошечней -- как точки. Как муравьи, впавшие в летаргию с наступлением холодов. Как ничто. Их всех можно было прикрыть одной ладонью -- защитить или, может быть, наоборот. Нельзя лишь было забыть об их существовании.

Краешек солнца был еще виден, а ярко-жгучая полоса уже пробежала по воде, поиграла на прибрежных камнях и, перемахнув частокол, залила гранит, на мгновение ослепив нестерпимой мертвенной зеленью. Стефан шепотом выругался. Когда-то этой серой скале давали поэтические прозвища -- Порт Зеленого Луча, например, и название не прижилось, потому что дали его взрослые. Еще того лучше -- Берег Летящих Лепестков... Дня через два после посадки ветром с востока принесло кружащуюся тучу алых чешуек размером в ноготь, усеявших прибрежный гранит, -- то ли взаправду лепестков неизвестных цветов, то ли сброшенных крылышек мигрирующих насекомых. Вряд ли у взрослых хватило времени и желания разобраться, что это такое, -- первая смерть посетила лагерь уже через неделю -- но зрелище алого вихря, наверное, было феерическое. С тех пор оно ни разу не повторилось, мало-помалу начало забываться, обросло фантастическими додумками, и Стефан совсем не помнил его, сколько ни напрягал память, но в бортовом журнале рука Бруно Лоренца отметила необыкновенную красоту явления, а значит, так оно и было.

Зеленый луч полз вверх по башне и, наверно, множество ждущих глаз из полутьмы внизу следило за ним, томясь и предвкушая, но Стефан больше не смотрел на муравьев. Он уберег глаза, когда луч добрался до площадки, и лишь только угас неистовый режущий свет, запустил первую ракету. Один за другим четыре огненных хвоста взвились в небо и лопнули, осветив лагерь под вопли восторга снизу. Стефан рассчитывал на пять, но пятый патрон лишь зашипел, словно в картонной гильзе поселилась гадюка, и не сработал. Старье, скисло... Стефан пинком отшвырнул патрон к противоположному краю площадки -- не долетев, тот укатился в люк и загремел по ступеням трапа. Четыре шара висели в небе -- два красных, два желтых. Снижаясь, один из красных попал под зеленый луч, и желтых стало три. Внизу заулюлюкали. Ничего, сойдет. И этого более чем достаточно. Если на каждый день рождения тратить сигнальные ракеты, их не хватит и на год.

Он спустился вниз, до звонкого щелчка задвинув за собой люк, оставив над головой опустевшую площадку, хотя была очередь Дэйва, а с середины ночи на дежурство должен был заступить Уве. Снимая Дэйва с поста, Стефан понимал, что рискует, создавая опасный прецедент. Как тогда... после отмены утреннего развода на работы пришлось круто доказывать, что снисходительность -- еще не слабость. Тогда они в первый раз попытались наброситься. Пусть. Сегодня -- праздник. Трудно заранее сказать, что в конце концов окажется опаснее, а так удалось хоть немного разрядить нервозность. О том, что ночной часовой не нужен, Стефан знал не хуже других. Даже вонючие гарпии, активно кормящиеся в темноте, не собираются ночью в стаи, а одиночкам на людей начхать, они ищут падаль или, барражируя над болотом, высматривают молодь трясинных черепах. От одной общей тревоги до другой проходят не дни -- месяцы и годы, и тревоги чаще всего оказываются ложными. Полон лес трухлявых костей -- вот вам вся фауна. Нелепо отрицать правоту Киро: цалькат, убивший беднягу Ансельмо, скорее всего был реликтом, по какой-то случайности зажившимся дольше своих сородичей...

Глупцы! Кроме Людвига никто не способен понять, почему ночные дежурства, назначенные с перепугу, нельзя много лет спустя отменить простым приказом. Это все равно, что отменить рассвет или закат... Они думают, Стефан все может себе позволить, как всякий порядочный самодур с диктаторскими замашками. Нет, милые мои. Ошибаетесь. Он может только то, против чего вы не посмеете возразить, и с каждым годом он может все меньше и меньше, не потому, что он такое же ничтожество, как вы сами, а потому, что иначе придется убивать. Нет ничего опаснее, чем ломать привычные устои, но в эту ночь дежурства не будет -- можете радоваться, любители выбивать подпорки из-под себя...

В капитанской каюте был порядок -- на этот раз Стефан осмотрел ее гораздо тщательней обычного. Новое сигнальное приспособление действовало, контрольные волоски висели на местах. В каюту никто не наведывался -- не решился либо не смог. Это было правильно, так и должно было быть, еще вчера это удовлетворило бы вполне, но сегодня Стефан ощущал неясное беспокойство. Так нетрудно сделаться параноиком, подумал он с неудовольствием. Или они умнее, чем я думаю? Вряд ли...

Он отпер сейф и некоторое время колебался, разглядывая бутылку. Она была чуть заметно початая, с восстановленной наклейкой поперек пробки, прозрачного тонированного стекла, подчеркивающего благородный цвет напитка. Выдержанный отцовский коньяк, по случайности не обнаруженный пассажирами во время пьяного бунта, прозябал в небрежении. Выдать, что ли по наперстку? Между прочим, чистейший яд: пятьдесят миллилитров -- смертельная доза для какой-нибудь Юты... Поразмыслив, Стефан аккуратно запер дверцу. Обойдутся. Узнав о существовании бутылки, они могут прийти к выводу о существовании тайника продовольствия.

Он надел парадный капитанский китель, специально перешитый для него Зоей. Когда-то швее пришлось здорово потрудиться, зато результат того стоил. Нигде не морщило, не тянуло, не висело балахоном, и вид был внушительный. Оглядев себя в зеркало, Стефан удовлетворенно прищелкнул языком.

-- Ладно, -- сказал он вслух. -- Пойдем раздавать пряники.

Еще издали он услышал шум -- то ли в кают-компании веселились, не слишком-то устав после куцего рабочего дня, то ли Дэйв опять правил кому-то прикус. Стефан ускорил шаги. Взрыв хохота успокоил его: не дерутся. Празднуют. Грубые развлечения плебса. Что у них там на этот раз -- плевки на дальность? Чемпионат по доставанию носа кончиком языка? Вот и чудесно.

...Кто-то восторженно хлопал в ладоши, кто-то возмущенно пищал, что ему застят, и тянул шею, кто-то прыскал; улыбался Фукуда и хрюкал довольный Анджей-Пупырь, малыши самозабвенно путались под ногами, а на приготовленном для праздничного ужина столе посреди кают-компании мелким чертиком вертелся Диего. Кулаки его были плотно сжаты, остановившийся безумный взгляд впивался в пространство так, словно хотел его высосать.

-- Итак, -- прошуршал он противным суконным голосом, вслед за чем последовал новый взрыв смеха, -- кто из вас способен на элементарное: определить в какой руке находится гайка? А? Я вас всех внимательно выслушаю, и каждый получит свое. Что еще за смех? Ты, Киро. В левой? Врешь -- на торф. Завтра и бессрочно. Маркус, ты! Ни в какой? Поговори еще у меня!.. -- гомункулус брызнул слюной и цапнул несуществующую кобуру, отчего смех зрителей перешел в тихий вой. -- Кто сказал -- в кармане? В чьем кармане? Кому держать шире? Цыц! Хозяин кармана пусть явится до отбоя для наложения взыскания. Завтра же зашить всем карманы, и на торф! Алле-оп! -- Диего на миг показал пустые ладони и, вдруг, сорвав аплодисменты, извлек гайку из-за уха Людвига. -- Та самая? То-то же, бездельники! Кррру-у-гом! К приему пищи -- га-а-а-товсь!..

Маргарет -- и та ухмылялась. А хорошо пародирует паяц, подумал Стефан, кусая губы. Вон как ржут. Шута, пожалуй, придется простить -- талантлив. Пыжится слишком, правда, переигрывает, да и голос подкачал -- не капитанский совсем, ни за что не поверю, что у меня такой голос...

-- Ой! -- сказал кто-то.

Смех будто выключили. Сначала одно, затем и другие лица повернулись к двери. Диего бочком слез со стола. Слышно было, как в заднем ряду смущенно покашливают, шмыгают и переминаются с ноги на ногу.

-- Что же вы? -- сказал, входя, Стефан. -- Веселитесь, я же не против. И я с вами повеселюсь. Не возражаете? А, Петра? Не возражаешь?

-- Нет, -- Петра несмело улыбнулась.

-- Ну и отлично! Что у нас в программе -- фокусы? А, Диего? Покажи нам что-нибудь.

Произошло бестолковое движение -- из переднего ряда в задний жирной спиной вперед пробирался Анджей. Его c ожесточением выпихивали обратно. Диего озадаченно поковырял пальцем в носу.

-- А что я? Я уже...

-- Что -- уже?

-- Уже все показал.

-- Да?

-- Да.

Молчание. Сопенье Анджея.

-- Петра! -- сказал Стефан. -- Я и мы все... мы поздравляем тебя с... с седьмым годом рождения. С днем рождения, я хотел сказать. Желаем тебе счастья.

-- Спасибо...

Стефан поколебался.

-- Можешь завтра не работать. Извини, мне больше нечего тебе подарить.

-- Спасибо...

Пауза. Одиночество в толпе.

-- А что все такие кислые? Хороним кого-нибудь?

Молчание.

-- Что же вы так, -- укорил Стефан, давя в себе поднимающийся гнев. -- Весело же было... А хотите байку? Была такая сельскохозяйственная планета -- Рапсодия. На ней выращивали рапс. Однажды толпа крестьян вешала на дереве предполагаемого конокрада. Обвиняемый, естественно, брыкался и отрицал. Случайный свидетель кражи кобылы вспомнил, что у вора не было левой руки, тогда как у казнимого все конечности имелись в наличии. После чего обвиняемый был-таки повешен.

-- За что? -- одиноко поддержала Маргарет.

-- Он был повешен, затем снят, приведен в чувство и отпущен с извинениями на все четыре стороны. А дерево спилили, чтобы не напоминало об ошибке. Это я к тому, что сперва кончи одно дело, а потом уже переходи к следующему...

Ни улыбки.

Он ощущал их растерянность -- и свою. И уйти было уже нельзя. Перегнуть, переломить настроение... Жаль, не прикажешь. Нет такого приказа -- веселиться. Не надо было сюда приходить. Была у них отдушина, ну и пусть -- не амбразура же, чтобы затыкать ее собой...

-- Может, сыграем во что-нибудь? -- предложил Стефан. -- Ну же! Команда на команду! Перетянем канат, а? Уве, не в службу, а в дружбу -- сбегай в барахолку, выбери шланг подлиннее.

Уве ковырял ногой пол.

-- Я не хочу...

-- Чего ты не хочешь?

-- Шланг не хочу перетягивать.

-- Так. А чего ты тогда хочешь?

-- Не знаю... Есть хочу.

-- Все хотят. Ужин идет вторым пунктом. Еще что?

-- Э-э... Может, Зоя стихи почитает?

Ну уж нет, подумал Стефан, знаю я эти стихи. Вроде той танкетки, только хуже: "Все мы юроды, поэты же лгут, а годы, как воды, все рифмы сотрут..." Чрезвычайно оптимистично, со светлой надеждой на светлое завтра! Жечь такие стихи в топке вместо торфа. Как там дальше: "Все мы невежды, и это прогресс, тропинку надежды укрыл темный лес..." Укрыл, значит. Угу. Надо полагать, навечно укрыл. В самый раз для праздника. А ведь, было время, смешно писала: "Маленький Аксель присел на горшок, выше горшка он всего на вершок..."

-- Может быть, не сегодня? Извини, Зоя.

Уве пожал плечами -- можно и не сегодня. Все равно. Было прекрасно слышно, как выступившая было вперед Зоя вздохнула с облегчением. И не подумала спрятать подальше свои чувства, стервоза.

-- Ну так как насчет каната? -- вкрадчиво спросил Стефан. -- Никто не хочет? А в другие игры? Шарады, догонялки, еще что-нибудь...

Тихонько хныкала Юта.

"Колесом для них пройтись, что ли? Какого рожна..."

-- Ну, смелее! Кто предложит?

Молчание.

-- Да что же вы...

Из заднего ряда в передний пробился Людвиг.

-- Мы не хотим веселиться.

"Так, -- подумал Стефан. -- Этот, по крайней мере, -- откровенно".

В один миг его охватило чувство беспомощности, и еще один миг он боялся, что не сможет с ним справиться. Такое бывало и прежде. Редко, но бывало, и Стефан ненавидел себя в такие минуты. Капитан не должен иметь сомнений, если он не тряпка и не деточка, готовая чуть что со слезами уткнуться в папочкин бластер. Команда, уличившая капитана в сомнениях, заслуживает другого капитана.

Пора было срочно выправлять положение.

-- Ну раз так, -- Стефан хлопнул в ладоши и вслед за тем сделал величавый жест рукой, -- тогда к столу! К столу!..

Сопутствующая улыбка вышла тоже ничего.

24

Когда, повисев над берегом, угасли огненные шары и их дрожащее отражение в воде перестало обозначать контуры островка, сразу стало темнее, чем до фейерверка, а в том, что это был именно фейерверк, а не сигнал того, что их заметили, не усомнился никто. И стало заметно свежее. Западный берег был еще виден как неровная кайма, пришитая к горизонту, а восточный канул во мглу, лишь слабый фонарь под худым навесом на смотровой площадке донжона, ничего не освещая, висел неподвижно.

Все трое дрожали, сами не зная -- от холода или от возбуждения, не замечая даже того, что дрожат. Пришлось помучиться с вычерпываньем, прежде чем лодку удалось вытащить на гранит подальше от воды. Киль был словно изжеван -- ничего удивительного, что лодка шла трудно и рыскала. От лодки резко пахло -- весь борт был заляпан густой черной жидкостью. Руки пачкались и скользили, а ноги не слушались. Йорис сделал попытку упасть у самой воды, и его пришлось подхватывать и тащить. Задыхаясь, успели вовремя. Слон совершил только одну слепую атаку на островок, оставил на камнях черные липкие комки и, тяжело соскользнув, ушел в озеро. На гранит набегали волны -- в сотне шагов от островка бестолково колыхалась темная вода.

-- По-моему, он приходит в себя, -- заметил Питер. -- Кто там хотел плыть к берегу? Догнал бы. А хорошо получилось... Теперь всегда буду плавать с бутылкой нефти.

Вера встряхнула фляжку -- нефти осталось на донышке. Питер махнул рукой:

-- Неважно. Можно будет использовать жидкую смазку, Диего сделает. Главное -- теперь мы знаем, чего он не любит.

-- Жаль, зажигалка утонула, -- мстительно проговорила Вера. -- Посмотреть бы, как он горит...

-- Он бы нырнул, -- встрял Йорис. С него текло, его окатило с ног до головы, и он выбивал зубами дробь. -- А я ему веслом хорошо дал один раз...

-- Все равно отлично придумала, -- сказал Питер.

Это счастье, подумала Вера, что Питер рядом. Он никогда не оставит в беде, никогда не бросит. Счастье, когда страшное позади и он кладет руку на плечо -- не Ронде, не Инге, а мне -- тогда хочется закрыть глаза и сладкая дрожь бежит по телу. А еще хорошо, что немножко нефти все-таки удалось сохранить, и это тоже счастье и удача -- Стефан со своей Маргарет, глаза ей выцарапать надо, не поверили бы на слово да еще высмеяли бы.

-- Это все ты, -- солгала она. -- Без тебя бы я не додумалась. Наверно, так и бросила бы фляжку, не откупорив.

-- Какая разница, кто придумал! -- великодушно сказал Питер.

-- Я слышала, как ты кричал, -- созналась Вера.

-- А сделала по-своему. Не по-моему, а по-своему. Мы же люди. Кто я такой, чтобы решать за тебя?

Он обнял ее, но обнял и Йориса, что было неприятно, но необходимо, и трое озябших детей прижались друг к другу, потому что так было теплее. Водяной слон не ушел -- в упавшей на озеро тьме его не стало видно, но слышно было, как он ворочается и хлюпает неподалеку.

-- А вдруг до утра не уйдет? -- спросил Йорис. Его колотило. Питер плотнее прижал его к себе.

-- Уйдет, куда он денется. Ты у него хоть одну вакуоль видел? Я тоже нет. Он здорово голодный. Очухается и уплывет охотиться, а мы рванем прямо к берегу -- рядом уже...

Они чувствовали себя победителями и болтали без умолку. Вера говорила, что слона рано или поздно придется убить, чтобы впредь плавать без опаски, и что надо уговорить Диего сделать какой-нибудь специальный дуст, а еще лучше слить в озеро окислитель из развед-ракеты, только от него, наверно, вся рыба заодно со слоном повсплывает кверху брюхом, но это не беда, коль скоро все равно придется переносить лагерь через водораздел, -- она говорила, а Йорис, забыв обиду, возражал или поддакивал, каждую минуту напоминал, как лихо он треснул амебу веслом -- жаль, у нее нет мозгов и не может быть сотрясения, -- и все порывался швырнуть камнем в хозяина озера, чтобы тот не чмокал зря под берегом; а потом Питер говорил о том, что будет завтра, и младшие молчали; а еще потом все трое весело издевались над водяным слоном. Они сидели на корточках, чувствуя, как под ними быстро остывает гранит, прижимались друг к другу и старались не думать о кошмаре холодной ночевки без спальников и теплой одежды, в промокших насквозь драных робах, на низком островке посреди недвижной воды. Они болтали обо всем и ни о чем, стараясь не вспоминать о мучившем всех голоде, о деликатесах, поглощаемых теми, кто, наверно, пирует сейчас в донжоне, о порции пищевой пасты, о гроздьях прозрачных сосулек в быстрых ручьях...

Фонарь на носу "Декарта" расплылся мутным пятном -- с озера надвигался туман. Водяной слон не уходил. Медленно затекали мышцы. Трое голодных детей -- три тени, невидимые в темноте и не видящие друг друга, -- трое взрослых, чьему опыту могли позавидовать многие, -- ждали. Они понимали, что придется заночевать здесь. Осенние туманы густы: пройдет полчаса, может быть, час -- и фонаря не станет видно. Не стоит рисковать, плывя наудачу. Озеро не любит торопливых и глупых.

И еще они говорили о том, как раскричится Стефан, узнав о потере вещей. Пусть кричит. Они сделали то, чего еще никто не мог сделать. Не смог бы и Стефан. Они проникли на север так далеко, как еще никому не удавалось. Они нашли нефть за водоразделом. И они сумели вернуться.

А главное -- они были победителями.

Они, а не он.

25

Оказалось, что у них уже все готово. Стефан сказал бодрую короткую речь, сегодня особенно стараясь не разводить тягомотину, и в речи выразил надежду на дружбу и взаимопонимание, а заодно еще раз поздравил Петру. К его удивлению, речь приняли нормально и даже скромненько поаплодировали. Тут же появилась и была торжественно развернута новая скатерть (Стефан и не подозревал о ее существовании), неизвестно когда и кем сшитая из лоскутов, выстиранная и выглаженная, и был застелен длинный стол, а вместо обычных мисок девчонки расставили настоящие фарфоровые тарелки (их не вынимали со дня празднования годовщины посадки). Правда, тарелки были разнокалиберные и в них оказалась все та же пищевая паста -- сбалансированный корм, прозванный отрыжкой гарпии за вкусовой букет. Но сразу же, торопясь исправить впечатление, появилась Зоя, с трудом неся исходящую волшебным паром кастрюлю, и вдоль стола пронесся дружный стон.

Делили долго, поровну, вожделея. Блестели глаза. Илья урчал, словно кот. Дули на горячий картофель, брали понемногу, смакуя, катали во рту. Заедали пищевой пастой, чтобы продлить удовольствие. Сглотнув слюну, Стефан заставил себя накрыть тарелку ладонью, получив меньше, чем другие. Пускай не шепчутся по углам, что он кого-то объедает. Нужно было с самого начала устроить праздник обжорства, наглого вопиющего изобилия, а никакой не фейерверк. Не нужны им ни фейерверки, ни ужимки с прыжками, вот в чем штука. Не нужны им фильмы о Земле, пусть еще удается иногда уговорить мозг показать тот или иной обрывок. Не хотят смотреть. Человек вообще животное общественно-жвачное, вот и пусть жует. Зря не приказал выкопать еще пяток кустов -- путь к сердцу подчиненных лежит через их желудки, и не иначе.

Никто не сел рядом с ним. Обидно, зато надежно. Да и обидно самое чуть-чуть. Это детство. Капитан не имеет права на обиды. "Махер" лежал не в кобуре, а в специальной петле под кителем, и Стефан знал, что успеет выхватить оружие раньше, чем они набросятся.

Довольно скоро он нашел, что о нем забыли, и ничуть не возражал. Не дело капитана крушить лед отчуждения, он не ледокол. Стушеваться и молчать в тряпочку, блюдя благолепие... Сегодня обойдется. И завтра обойдется, если только не вернется Питер. Наверное, уже не вернется. Вот когда они перестанут его ждать, не миновать неприятностей. Не ум их толкнет -- коррозия иллюзий, и вот тогда и только тогда они станут по-настоящему опасны. А пока пусть веселятся... ведь уже веселятся! -- Диего что-то загнул, а я прослушал. Хорошо, ох как хорошо получилось, что среди унылых и смертельно опасных личностей нашелся хоть один шут!..

Разговор за столом и вправду клеился. Лет десять назад Маргарет обнаружила, что корешки одной болотной травки, будучи настоенными на отваре из желудей кремнистого дерева, дают сладковатый бодрящий напиток, правда, обладающий выраженным слабительным действием, и с тех самых пор появление на столе этого напитка неизменно вызывало поток одних и тех же шуток. Прежде они раздражали Стефана. Потом он привык. Теперь он тихо радовался.

Все шло как надо.

Конечно, они врали, будто не хотят веселиться. Кто этого не хочет. Стоял хохот: дикий Дэйв ужасно ревел на всю кают-компанию, изображая допотопного эндрюсарха, грузного и ловкого пожирателя мастодонтов, а в роли мастодонта выступал протестующий, но довольный Анджей-Пупырь с заплывшим фиолетовым глазом. Как будто кто-то другой, а не Дэйв подбил ему этот самый глаз менее суток назад, как будто вернулись давние полузабытые времена решимости, надежды и согласия -- пусть не настолько счастливые, как врет сито-память, а все же...

-- Пирожные! Пирожные!

Под единодушный вопль появились не только пирожные, но и свечи. Их было только семь, а не сорок семь, -- болотный воск трудно найти и еще труднее очистить. Вдобавок, подумал Стефан, незачем лишний раз напоминать Петре, сколько ей лет на самом деле. Молодцы, учли и это. Какие же все-таки молодцы.

Сейчас он любил их всех.

Петра задула свечи. Лунообразное лицо ее сияло, меж пухлых щечек помещалась смешная пуговка носа. Если девчонке завить волосы -- совсем куколка, пупсик, губки бантиком. Любопытно, как по-разному они взрослеют: почти каждый поначалу плакал, потеряв родных и перспективу, спустя время кременел и ожесточался, а этой хоть бы что. Какой была, такой почти и осталась -- дитя, два сапога пара с Анджеем. Оба не могут поверить, что такое могло произойти с ними, оба живут в выдуманном мире, и оба, по-видимому, безопасны. Им почти уютно среди нас, трусливых озлобленных подонков, посреди серой необходимой монотонности, и им не надо врать, что когда-нибудь нас спасут и вывезут отсюда...

Он надкусил пирожное. Рот моментально наполнился слюной, хотя, конечно, эрзац -- он и есть эрзац, и без постороннего привкуса никакое блюдо не обходится, пирожное тож. Пирожное, пожалуй, с особенной силой, потому что благодать редкая, разовая... Не забыть бы под благовидным предлогом забрать одно для Маркуса в видах вознаграждения за донос, а дежурить ему днем -- шиш...

-- Отдай! Не твое!

Крик, как удар хлыста. Пулеметный грохот опрокидываемых стульев.

Стефан вскочил. Крикнул Киро, хотя кричать следовало бы Петре. Единственная из всех она еще не поняла, не поверила и только смотрела расширенными глазами то на пустую ладонь, где только что было пирожное со следами воска от свечек, то на Дэйва, запихивающего в пасть долю именинницы. Губы ее начали вздрагивать. Повисла гробовая тишина, и Стефан, на секунду растерявшись, не знал, что сказать и как скомандовать, только понимал, что праздник испорчен безнадежно. Дэйв чавкал, посверкивая глазами по-волчьи. Скотина, подумал Стефан, убить его мало. На торф пещерного дикаря? Да он оттуда и не вылезает...

-- Это ты зря сделал, -- неестественным голосом проговорил Илья.

Дэйв одним глотком отправил пирожное в желудок. Затем медленно и страшно оскалился и вдруг, отпрыгнув к переборке, подхватил с пола опрокинутый стул. Малыши с визгом брызнули прочь. Петра всхлипнула.

-- Убью! -- проскрежетал Дэйв. Его лицо стремительно наливалось кровью. -- Не подходи!

Кто-то запустил в него кружкой. Угрожающе галдя, надвигались стеной. Дэйв кружку отбил и одним взмахом отшвырнул Уве, ринувшегося на него сбоку. Что ему Уве. Остальные отхлынули. Маркус упал, потянул скатерть -- зазвенела битая посуда, заскакали по полу осколки. Девчонки закричали. Ронда картинно засучивала рукава. Илья нехорошо усмехался.

-- Брось стул! -- крикнул Стефан, стараясь перекричать галдеж.

Петра наконец разрыдалась, горько и неудержимо. Ее никто не утешал. Кто-то из младших сквернословил тонким голосом, и Уве тоже сквернословил, держась обеими руками за бок и шипя от боли. Фукуда Итиро перепрыгнул через стол, пластался кошкой, ловко увертываясь от описывающего круги стула, причем с лицом совершенно невозмутимым. В движениях Дэйва появилась неуверенность: маленького японца и раньше старались попусту не задирать -- не потому, что ему случалось показывать свое умение, а потому, что молчаливо предполагалось, что он может его показать.

-- Стой! -- скомандовал Стефан. -- Фукуда, назад!

Дисциплинированный Фукуда вперед и не шел. Он лишь отвлекал Дэйва на себя, что ему и надо было, а пуще того -- рыжему Людвигу, до которого, похоже, только теперь дошла суть происходящего. Дэйв был ниже ростом и слетел с ног от первого же удара между глаз. Слышно было, как его голова гулко ударилась о переборку, и покатился по полу, подпрыгивая, выпавший из рук стул. Людвиг стул подобрал и аккуратно приставил его к столу.

-- Бей...

Рыдала Петра, уткнув лицо в кулачки.

-- Не трогать! -- крикнул Стефан. -- Назад!

Ринулись, едва не сбив Людвига с ног. Захныкала, упав, маленькая Юта. Дэйв яростно вскрикнул, когда на него обрушились первые удары; он пытался встать, и его валили на пол, и он снова пытался встать, прикрывая голову руками, и его опять валили под ноги толпе... Больше он не кричал.

-- Бей гада, убей!..

-- На тебе, на, на!

-- Стойте! -- орал Стефан. -- Назад, говорю! Да остановитесь же, вы его убьете! Ронда, назад! Люди вы или не люди?

-- Еще какие люди, -- огрызнулся через плечо Илья, обрабатывая Дэйва ногами.

-- Наза-а-а-ад!

Врезавшись в толпу с тыла, Стефан расшвыривал их. Убьют, если не остановить. Попраздновали... Стадо дикое, неуправляемое. Так их... Лопнул под мышками китель. Взвыл Илья, схваченный за штаны и воротник и брошенный плашмя на стол, хрустнули под ним уцелевшие тарелки. Швыряя следующего, Стефан зарычал, как Дэйв. Все-таки он был старше и сильнее любого из них, исключая сгинувшего Питера и, может быть, рыжего Людвига, но как раз Людвиг в орущую толпу не лез, а, сделав свое дело, скромно стоял в сторонке, так что остальные отлетали от Стефана, как кегли. Кое-кто успел отскочить сам. Визжала схваченная поперек туловища Инга, пыталась укусить за руку. Мыча от натуги, он швырнул ею в подбегающего Илью и цапнул кобуру. "Махера" не было. Черт, он же не там...

Он возвышался над избитым, тяжко ворочающимся на полу и харкающим кровью Дэйвом, один против всех, и понимал, что у него осталась самое большее секунда. Опомнившись, они набросятся -- уже не на Дэйва, что им Дэйв... И эту оставшуюся секунду Стефан использовал вдумчиво и не торопясь. Секунда -- даже слишком роскошно для настоящего капитана, чтобы решить, какой язык избрать для разговора с подчиненными. Потому-то Людвигу никогда не стать капитаном, что он подолгу думает там, где должны работать простейшие рефлексы...

-- Всем стоять на местах! Стрелять буду.

Даже Юта перестала хныкать. Разинув рты, они молча смотрели в дуло "махера", лишь немногие растерянно переглядывались, и продолжала безутешно рыдать Петра, да еще слышалось хриплое дыхание и харканье Дэйва, пытающегося подняться на четвереньки. Да уж, попраздновали...

Он продержал их под дулом с полминуты -- ровно столько, чтобы они пришли в себя -- и небрежно сунул бластер в кобуру. Он знал, как с ними обращаться. Не в первый раз, не в последний...

-- Можно я займусь Дэйвом? -- спросила Маргарет.

Он благодарно кивнул.

-- Займись. Киро, помоги ей.

-- Я? -- взвизгнул Киро. -- Сам помогай!

-- Поговори еще у меня, -- сказал Стефан. -- Марш! Люди вы или нет?

Он обвел их взглядом и подумал, что рано убрал оружие. Ни смущения в них, ни раскаяния, и только потому, что Дэйв еще жив. Не волки -- шакалы голодные, лающие. Стая.

-- Петра, -- сказал он, -- ты извини, что так вышло. Это и моя вина. Дэйва я накажу, обещаю. Ну хочешь, мое возьми пирожное, только не плачь... Я только чуть откусил. На вот.

Рыдающая Петра затрясла головой.

-- Не хочу-у... Пусть он мое отдаст... мое-е-е...

-- Да как он тебе его отдаст!..

Галдеж поднялся как-то сразу:

-- Мы-то люди, а вот он...

-- Вонючка! Гад, гад, гад, гад...

-- Эй, Киро, дай ему от моего имени. За маму, за папу... Дай, говорю!

-- Кто мое пирожное раздавил? Ты?!

-- Завянь, я не давил. Не реви, Петра, он наш. Уйди, Стефан, не мешай! Все равно до него доберемся, только хуже будет.

-- Уйди-и-и...

-- Нет, правда, чего об него пачкаться. Пускай Лоренц наказывает. -- Это Уве.

Первый разумный голос. И -- незамедлительно -- ответ:

-- Чистоплюй, свинья чухонская!

-- Сам чухно, а я норвежец! По роже захотел? Ну иди сюда, иди...

-- Бей его!

-- Молчать! -- гаркнул Стефан во всю мочь легких. -- Скоты! Сволочи! Кончено, погуляли, вашу маму! Всем спать сейчас же! Вон отсюда! Вон!..

Кто-то нечаянно толкнул его под руку. Надкушенное пирожное упало на пол и покатилось под стол, в пыль.

26

Ужас.

Подстерег. Навалился -- липкий, текучий.

Проверь себя, если что-то не так. Пусть другие выясняют отношения, а твое дело сторона, достаточно помешать им поубивать друг друга, образумить же их никогда не удастся. Никогда и никому. Казалось бы, проще всего наплевать, а я не могу. Слюны на них у меня никогда не было.

Течет холодная жуть -- кап, кап! Я боюсь. За себя. За них. За себя все-таки больше, потому что мне только пятьдесят три и очень хочется жить. Я так мало сделал -- почему я не берег каждую минуту?! Поздно... Не исправить.

Что они будут делать, когда я умру? Неужели сумеют выжить одни, без меня? Это нечестно!

Волосы. Вот он -- ужас. Растут. Везде, где они должны расти у взрослых, а это -- смерть. Иветт начинала умирать именно так; Маргарет рассказывала, что у нее тоже начали расти волосы, а через месяц ее засыпали щебнем. Я же старший, с меня и должно было начаться. Спасите. Я слаб, меня шатает от стены к стене... Не верю рукам, пальцы одеревенели, не может у меня там быть никаких волос! Господи, не оставь! Бывает же на свете невероятное... неужели мы настолько окостенели здесь, что самое завалящее чудо шарахается от нас, как черт от ладана?..

Я умру. Я знаю.

Стефан отклеился от стены. Как оказался здесь -- не понял. Воздуха не хватало. Куда-то подевался воздух, такой привычный, пахнущий металлом, пищевой пастой, пылью и умиранием корабля, только что был, и -- нет его. Все выдышали, подлецы. Мало им... Отдайте мою долю, я еще жив. Только мою. Я не прошу большего.

Стефан рванул ворот. Треснула ткань, заскакали по полу застежки. Дышать! Он двинулся вдоль стены боком, как краб, приставляя ногу к ноге, чувствуя пальцами тонкое рифление переборки. Коридор качался, вилял, меняя размеры и геометрию. Вправо, влево -- как собачий хвост. Два коридора. Четыре. Почему в отсеках туман? А-а, где-то лопнул бак и потек жидкий кислород. Бак. Нет такого бака. Лопнул, лопасть, Лопиталь, лопатонос, лопотать, лопарь, лопух, лопать, Лопес... Перес... и... и Родригес! Дышать!.. Кислород -- это хорошо, пусть жидкий. Жидкий -- жизнь.

Я знаю, кто это сделал. Питер где-то здесь, прячется за углом. Он никуда не уходил, он все время оставался среди нас на корабле, разве можно было этого не заметить? Чего ты тянешь, нападай. Я убью тебя голыми руками, потому что ты жаден, Питер.

Нет тумана. Нет коридора. Вообще ничего нет. Коршуном на испуганную мышь рушится потолок... А, это лестница. Он у стреломета, ждет, когда из люка покажется голова. Вверх! Стефан карабкался по трапам, срывался, скользил, упрямо цеплялся за поручни. Откатить крышку. Поршень в стволе уже пошел, станина гасит отдачу. Стрела вбивается в лоб, тупой наконечник дробит черепные кости, тело опрокидывается навзничь и летит вниз, считая ступени... А-а! Ты боишься, Питер? Дрожишь? Что ты корчишься? Танцуешь... Этого я от тебя не ожидал, признаться, это ново. Дай-ка я погляжу. Вся твоя сила в том, что ты до времени не боишься показаться смешным. Пока еще. А хочешь я стану -- ты? Нет ничего проще: танцуй, капитан, разучивай движения, старательно повторяй за учителями, их у тебя много, и не вздумай остаться в стороне. Вся жизнь -- пляска святого Витта, а ты думал -- менуэт.

Не ступени -- перекладины. Темно. Тяжелое пожилое тело на ослабших ногах. Не мое тело. Дрянь. Скиньте с меня. Ноги -- мои, и на каждой по капкану... Не стану плясать -- мне страшно. Я безумен, а лестница крута и бесконечна. Только вверх, в этом спасение. Не останавливаться, лезть и лезть, подтягиваться на чужих слабых руках, цепляться пальцами, зубами грызть...

Нет лестницы. Холод площадки, огненные кляксы в глазах. Мутный фонарь под дырявым навесом. Нечем дышать -- они украли воздух повсюду. Догнать! Вот он, Питер, скалится из озера, нужно перелезть через поручень и шагнуть, там невысоко, но я не пойду к тебе, слишком много чести для вора, я достану тебя и отсюда, если только ты не нырнешь...

Десять стрел. Первая летит на пятьсот шагов, вторая на четыреста девяносто, третья на четыреста семьдесят, а последняя в магазине, десятая, на триста десять. Мягкий спуск. Еще! Еще! Он рычал, посылая стрелы в небо, чувствуя под руками вздрагивающий металл. Еще! А-а! Чья-то голова в люке. Зря. Получи. Промах, рикошет! Нет головы. Кто-то сыплется вниз по трапу, дробный топот ног -- прочь, прочь... Где ты спрятался, Питер? Стреломет туго ходит в горизонтальной плоскости, ты знаешь эту недоработку и пользуешься ею. Одному из нас не жить, но не мне. Или никому, если ты окажешься упрям...

Дышать. Отдайте воздух.

Не было сил, и ноги разъезжались по скользкому. Шел дождь, и "Декарт" таял, как леденец. Истончалась, корежилась броня, рваные листы, агонизируя, закручивались невиданными бутонами. Ломая последние деревья, из лесу выходил цалькат, упирался башкой в частокол, крушил подъемные ворота, а перед воротами стоял коленопреклоненный Ансельмо и не бежал, хотя надо было спасаться. "Беги!" -- кричал сверху Стефан и из последних сил наводил стреломет в разверстую пасть, воняющую гнилью и смертью, с ужасом понимая, что расстрелял все стрелы и Ансельмо погиб.

Потом его рвало, и он висел животом на поручне ограждения. Его рвало снова и снова, мучительно выворачивало наизнанку, он мычал и тряс головой, а из глаз текли слезы. Небо было внизу, страшно далекое, в нем горели чужие костры и вспыхивали потухшие звезды; они взрывались, разбрасывая молнии, из черной бездны поднимался водяной слон и сражался с цалькатом, а Питер науськивал зверей друг на друга, чтобы выбрать сильнейшего и натравить его на капитана. Стефан упал и пополз. Потом был люк и долгая чернота перед глазами; кто-то кинулся на него из черноты, их было несколько, и Стефан расшвыривал их, не видя и почти не чувствуя. Он заставил себя встать и снова упал на четвереньки. Тогда он опять пополз, и это оказалось неожиданно легким делом. Почему, интересно, все решили, что на двух ногах -- проще? Вот как надо. На двух -- ошибка, спросите Джекоба... Не забыть бы завтра же приказать всем ходить как надо -- с левой ноги и правой руки одновременно, а при команде "кругом" делать иммельман...

Потом была, кажется, Маргарет, она била в глаза светом и раздвигала ему веки. Он отбился, оттолкнул ее и полз по стене вверх, пока не поднялся на ноги. Он должен был пройти через медотсек, чтобы спасти Ансельмо, а стена не пускала его, лишь прогибалась, пыталась обернуться вокруг тела и схватить, как водяной слон. Да, ведь медотсек шестью горизонтами ниже... Или девятью. Стефан рассмеялся и смеялся долго. Неожиданно он понял, что вовсе не обязательно ходить или ползать по кораблю, чтобы оказаться в желаемом месте. Достаточно захотеть -- и ты там окажешься. А он-то еще мечтал когда-нибудь вновь пустить лифт...

Он шагал сквозь расступающиеся стены и механизмы, взмахом руки раздвигал переборки, просачивался с горизонта на горизонт. Лицо сумасшедшей было темным, как болотный воск, и Стефан удивился, почему оно темное, ведь Абигайль никогда не бывает на солнце, почти как Донна-затворница... Ну здравствуй, Абби. Давненько я у тебя не был. Как ты живешь? А знаешь, Абби, я ведь тоже сумасшедший, да-да. На самом деле тут все сумасшедшие, только мы с тобой сумасшедшие по-другому: их вылечат, чтобы сделать несчастными, а нас не надо лечить. Так что мы с тобой теперь будем вместе, и я стану заботиться о тебе и защищать тебя, потому что человек должен о ком-то заботиться и кого-то защищать, ведь верно? Я безумен, Абби, и то, что я тебе говорю, тоже безумие, на самом деле я очень испугался, когда это понял, но теперь мне не страшно, потому что нас двое, а когда двое безумны одинаково, им тепло друг от друга даже через стены. И другие станут нам завидовать, Абби, верь мне, вот только я сейчас должен уйти, мне еще о многом надо подумать и многое успеть сделать, прежде чем я вернусь...

Потом он начал расти, и это оказалось столь неожиданно, что Стефан даже растерялся. Пол под ним проваливался, уходил вниз; он рос и рос, продавливая потолки, радостно чувствуя, как дряблые мускулы наливаются невиданной силой, корабль был ему мал, справа и слева набегали переборки и взрывались стаей осколков, когда он шутя отпихивал их прочь. Он рассмеялся, и смех его был похож на тектонический гул и грохот рушащихся скал. Он повел плечами, и корабль ссыпался с его тела, как ржавые доспехи. Кто этот мелкий, что копошится под ногами, как вошь? А, это ты, Питер. Конечно, ты. Поговорим, наконец? Самое время нам объясниться, враг мой Питер, кумир дураков, но только не так, как ты хотел, потому что объясняться буду я, а ты лишь пискнешь у меня под подошвой... А потом я шагну отсюда прямо на Землю. Почему я раньше не догадывался, что для этого нужно сделать всего один шаг?..

...Он лежал навзничь, не в силах пошевелиться, и свет уходил от него в длинный круглый туннель, где жило Ничто и гасли звуки. Мягко падала тьма. Погасли стены. Невыразимая тоска охватила его лишь на мгновение и тоже погасла. Осталось только склонившееся над ним лицо Абби, а может быть, это было лицо Маргарет. Неважно.

Потом погасло и оно.

Конец. Тьма.

27

Они грелись друг о друга, сплетаясь руками, сбиваясь в тесный клубок из трех тел на гранитном островке в ледяном тумане. Казалось, эта ночь кончится не раньше, чем убьет всех троих. Йорис уже не скулил, а только тихонько мычал через нос. Каждые полчаса, а то и чаще, если холод становился невыносимым, Питер командовал подъем и заставлял младших бегать и приседать до бешеной стукотни сердца и красных кругов в глазах. Вера слушалась, а Йориса приходилось упрашивать, понукать и даже несильно бить, чтобы заставить двигаться.

Он потерял представление о времени. Рассвет все не наступал, а туман не грел, и все труднее становилось заставлять себя двигаться. Потом пропал Йорис, и его искали ощупью в кромешной темноте, а когда нашли по слабому стону, оказалось, что он споткнулся и рассадил коленку, встать не может, и пусть от него наконец отстанут... Они оттащили Йориса подальше от воды и по хрусту под ногами поняли, что крошечные лужицы в складках гранита подернулась тонким льдом.

Под самое утро Питер все же уснул -- не потому, что решил непременно выспаться, а просто больше не осталось сил. Он так и задремал, сидя на корточках. Вере пришлось долго будить его, она боялась, что Питер не проснется, он был совсем холодный и даже не дрожал, но все же проснулся, встал через силу и даже, улыбнувшись, сказал "йо-хо!". Тогда Вера почувствовала стыд. Не нужно было будить. Кто угодно мог замерзнуть, но не Питер.

Вдвоем растирали Йориса до тех пор, пока он не захныкал. Медленно занимался рассвет. Утренний ветерок разорвал туман и гнал белесые клочья к середине озера. Водяного слона нигде не было видно. Зато стал виден берег. Близко. Теперь совсем близко.

Питер покачал головой, перехватив взгляд Веры.

-- Не сейчас. Дождемся солнца и будем греться по меньшей мере час. А потом -- лодку на воду!

-- Йо-хо! -- сказала Вера, и Питер улыбнулся.

28

Свет.

В глаза.

Лицо Маргарет странно плыло. Оно было большое и белое, как луна, которой не было и не могло быть у этой планеты... Как полузабытая луна, оставшаяся где-то очень далеко вместе со многим другим, что тоже полузабыто или забыто совсем. Есть во Вселенной такое место -- Земля.

Мягкие руки. Свернуться в комочек и лежать, а руки пусть гладят. Как в детстве. Ведь помню же...

Выньте из головы молот. У-у... Кто там стучит? Вон!

Стефан пошевелил пальцами ног. Они слушались. Во рту было кисло, и жгло гортань. Он пошевелил головой и удивился, что свет не померк и потолок не рухнул. Тогда он понял, что сумеет встать.

-- Лежи! -- прикрикнула Маргарет. -- Пришел в себя, вот и хорошо, вот и лежи. Поправляйся.

-- Что? -- пробормотал Стефан. -- Зачем?

-- Ничего умнее сказать не мог? Лежи уж. Молчи.

"Я жив, -- подумал Стефан. -- Главное, я жив".

Руки тоже действовали. На сгибе правой еще не рассосался желвак от прикосновения инъектора. Видно, Маргарет решила, что дело швах, раз всадила в него лошадиную дозу. Плюс, похоже, зверское промывание желудка через зонд.

Ничего не помню.

Он ощупал пояс. Кобуры не было.

-- Бластер у меня, -- сообщила Маргарет.

-- Отдай!

-- Возьмешь сам, когда встанешь. Я сказала им, что буду стрелять. Они и не сунулись. Только угрожали.

-- Подонки! -- сказал Стефан.

Маргарет охотно кивнула.

-- А ты-то как думал? Ангелов пока что не замечено -- именно подонки! Они самые. Станешь тут ангелочком, когда физиология тебе одно -- интеллект другое... Я только одному удивляюсь: почему одна Абби сошла с ума, а не все мы? Велик человек, если и такое выдерживает.

-- Голова кружится, -- пожаловался Стефан. -- И мутит...

-- Считай, трупом был. Судороги, асфикция... Я ввела тебе атропин и кое-какие сердечные стимуляторы... На вот, пей.

Стефан отпил глоток из подставленной чашки. Это было теплое молоко. Ткнул чашкой в пальцы Маргарет.

-- Не буду.

-- Здесь я врач. Влить бы в тебя весь запас, да малышей жалко. Пей, говорят!

Стефан покорно выпил.

-- Спасибо...

-- Попозже закачу тебе солевого слабительного, -- утешила Маргарет. -- Судно под койкой. К завтрашнему дню будешь в норме, это я тебе говорю.

-- Ладно... -- прохрипел Стефан. -- Что это со мной было?

-- Ты бы лучше спросил, что со мной было, когда я тебя сюда тащила! А с тобой ничего из ряда вон выходящего не было -- обыкновенное отравление. Теперь еще скажи, что ты этого не ждал.

-- Почему?

-- Потому что всех царей и диктаторов так или иначе пытались убить. А некоторых травили именно пирожными.

-- Кто? -- с усилием спросил Стефан. В голове по-прежнему стучало. -- Диего?

-- Вряд ли. Я тут кое-что успела, пока ты валялся... В общем, так себе отрава: мускарин, толика растительных галлюциногенов, следы рицина. Сам понимаешь, такую смесь незачем синтезировать, проще собрать в лесу.

-- Кто? -- повторил Стефан.

-- Так я тебе сразу и вычислила, -- фыркнула Маргарет. -- Ага! Я что -- мисс Марпл? Пэт Артин? Кто угодно мог. Если хочешь знать мое мнение, не стоит тратить время на выяснение. Потрать его на что-нибудь другое, мой тебе совет. И не забудь сделать вид, что ничего особенного с тобой не произошло. Хорошая мина при плохой игре дело благодарное, сам знаешь... -- Маргарет хихикнула.

-- Найду, -- сказал Стефан.

-- Следствие, значит, собираешься учинить? Ну-ну. А я так скажу: если они заранее договорились, тогда виновны все, а всех в карцер не пересажаешь. Да и карцера нет. На что тебе один исполнитель, когда остальные не лучше? А если тебя травил одиночка, так ты его не найдешь, пока он сам не проболтается, уж можешь мне поверить. Вот. Драка точно не была подстроена, и били-то Дэйва ногами, может, как раз из-за того, что помешал тебе все смолотить. Лучше радуйся, что откусил всего кусочек, да и яд не убойный. Хотели бы убить -- мазнули бы бы чем-нибудь посерьезней, есть тут одна травка... Только им не труп нужен. Им бластер нужен.

Стефан скосил глаза. "Махер" лежал на столе отдельно от кобуры.

-- Значит... -- с трудом произнес Стефан, -- ты... видела?

Он понял, что плохо управляет голосом. "Ты" вышло хрипатым басом, а "видела" -- визгом. Но это было неважно.

-- Видела.

-- И они видели, -- сказал Стефан.

Маргарет рассмеялась.

-- Что же я, дура, чтобы им показывать? Не волнуйся, я не разболтаю, сколько у тебя зарядов. А "глаз" я случайно нашла, представь себе. И знаешь, где он был? Донна спрятала в душевой, чтобы за мальчишками подглядывать. Мне урок прикладной психологии. Тихоня тихоней, а в тихом омуте...

-- Меньше болтай!

-- Думаешь, слушают? Вряд ли. Видишь ли... -- Маргарет поколебалась. -- Не хотела тебе сразу говорить, но... в общем, у них что-то вроде собрания на лысом пятачке. На работу с утра никто не вышел.

-- Как это -- никто? -- спросил Стефан и заморгал.

-- Да так уж. Даже Фукуда.

-- А сколько сейчас времени?

-- День давно.

-- Ч-черт!..

Он вскочил с койки, и медотсек поплыл у него перед глазами. Молот в голове ухнул так, что едва не свалил с ног. Стефан ухватился за Маргарет.

-- Ну-ка ляг! Кому сказала!

-- Уйди!..

Одежду. Обувь. "Махер". Он им покажет собрание! Торф! Каждый день, каждый час -- торф! Ворошить болото, таскать и таскать бурую жидкую грязь, сушить, жечь в топке, скармливать синтезатору -- иначе просто не выжить. Работать... не обращая внимания ни на что: ни на лень, ни на усталость, ни на остервенелую боль в голове и кишках. Они сошли с ума, коли перестали понимать очевидное. Их надо заставить. Наказывать нерадивых -- без этого тоже не выжить...

-- Где китель? -- прохрипел он.

-- В стирке. Робу вот возьми.

Стефана качнуло. Вспышка боли в животе заставила согнуться пополам.

-- Убедился? Тебе лежать надо, а мне идти. Джекоб с утра прямо криком кричит.

-- Ты вот что... -- Стефан через силу выпрямился. -- Ты мне коли все, что хочешь, а только я должен ходить. Я с тобой не шучу. Поняла?

-- Чего уж тут не понять. А лучше бы лег.

-- Коли!

Маргарет отступила на шаг, смотрела с участием.

-- Ну? -- крикнул Стефан. -- Что?!

-- Я тебе главного не сказала... Питер вернулся.

29

Трудно уже было вспомнить, кто, когда и зачем пролил в этом месте некую зловредную химию, по указанию ли Бруно Лоренца это было сделано (непонятно, для чего отцу понадобились такого рода эксперименты) или по чьей-то бестолковости либо халатности (тогда почему в бортовом журнале нет записи о взыскании?), но на полоске тощей земли между новым навесом для торфа и старой кузницей никогда не росло ни клейкой травы, ни лишайника, и именно поэтому пришлось отказаться от мысли развести на лысом пятачке огород. Еще труднее было понять, почему это место исстари было облюбовано для проведения народных собраний -- в тех, разумеется, случаях, когда по причине зимних дождей их не приходилось переносить в утробу корабля. Так или иначе, собирались здесь -- и узнать норму на текущий день, и выслушать очередную филиппику Маргарет против плохого мытья рук и посуды, а иногда и вякнуть что-нибудь вразрез. Илья даже сколотил скамеечку на краю пятачка, причем во внерабочее время -- числился за ним такой подвиг.

Сейчас на скамеечке сидел Йорис и лелеял распухшую ногу. Выглядел он скверно -- одни огромные глаза, как на иконе, -- и временами надрывно кашлял, сплевывая мокроту. К нему устремилась Маргарет и немедленно принялась мять колено. Йорис взвыл. Перебинтованный Дэйв угрюмо держался в стороне, на него больше не обращали внимания, выпустив вчерашний пар. Коренастую Веру застила толпа, слышался только ее голос, повествующий о каком-то катамаране, зато Питер был -- вот он! -- дочерна загорелый кумир с обтянутыми торчащими скулами и свалявшимися в грязный ком волосами, а все равно -- красавец. Что ему сделается... И Секс-петарда, конечно, рядом.

Вернувшийся-таки Питер Пунн... Прежде -- было время! -- близкий друг, понятный насквозь. Позже -- увертливый, многослойный, как фанера, непонятный и непредсказуемый. Еще позже -- снова понятный насквозь, но уже не друг.

При появлении Стефана все стихло.

-- Рад приветствовать в лагере, -- сказал Стефан. -- Поздравляю с возвращением.

-- Спасибо. Тронут. -- В голосе Питера прозвучала ирония.

-- Что живы -- вижу, -- сухо сказал Стефан. -- Что не вполне здоровы -- тоже вижу. Калечишь людей, Пунн.

Питер пристально вглядывался в его лицо. Зеленое, наверное, подумал Стефан.

-- По-моему, кое у кого со здоровьем не лучше...

-- Маргарет! -- Стефан решил не принимать замечание на свой счет. -- Как там?

Маргарет откинула волосы на плечо.

-- Нога-то заживет. Температура высокая, и кашель мне не нравится. Боюсь, как бы не пневмония. Его в постель надо.

-- Никакая у меня не пневмония! -- завопил Йорис. -- Обыкновенная простуда, только и всего. Никуда я отсюда не пойду! -- Он раскашлялся и кашлял долго.

-- Лодку, конечно, совсем доломали? -- осведомился Стефан.

-- Еще чего! Киль поменяем, днище выправим.

-- Очень хорошо. Но только не "выправим", а "выправлю". Людей я тебе на это не дам.

-- А я разве просил? -- удивился Питер.

-- Тем лучше. Сегодня отдыхай. Вечером сделаешь доклад о результатах экспедиции.

-- Могу сделать хоть сейчас. Кстати, для всех я уже сделал доклад. Это ты долго спишь. Впрочем, специально для тебя могу повторить.

Он усмехался в лицо. Стефан заскрипел зубами. В висках заныло, и отозвался молот в голове. Дрянь у Маргарет снадобья... Дерьмо. Не лечат.

-- Я не понимаю, -- медленно начал Стефан, обводя глазами толпу, -- почему скоро полдень, а до сих пор ни один бездельник палец о палец не ударил? Предупреждаю всех: если кто-нибудь думает, что ему простится сегодняшняя недоработка, то он крупно ошибается. Будете наверстывать как миленькие, рогом землю будете рыть...

Он бил их взглядом, и они отворачивались -- даже Ронда. Даже Илья, Людвиг и Дэйв. Они не любили смотреть ему в глаза. Не выдерживали. Чаще смотрели в спину и мечтали о том времени, когда в их руках окажется бластер. Сегодня ночью они были близки к цели.

-- А ну марш по местам!

-- Нет, -- сказал Питер.

-- Что-о? Поговори еще...

-- Нет. Оглох? Еще повторить?

Так, подумал Стефан. Началось.

Теперь они стояли друг против друга, и остальные, кому не дано было участвовать в битве гигантов, окружали их кольцом.

-- Работать, и немедленно! Я сказал!

-- Никто не пойдет горбатиться, Лоренц. У нас собрание.

-- Я не созывал собрания! -- крикнул Стефан.

-- Извини, мы забыли спросить, -- съехидничал Питер. -- Но может быть, ты все же дашь разрешение? А то мы без него никак не обойдемся.

В притихшей было толпе захихикали. Маргарет исподтишка делала понятные знаки: оставь их, уйди, нельзя сейчас...

Нельзя? Нет. Можно. Он их сломает. Как ломал много раз.

-- Хорошо, -- неожиданно спокойно сказал Стефан. -- Объявляю собрание открытым. Слово тебе.

Кажется, Питер все же растерялся. Он явно не ожидал такой быстрой уступки и подозревал подвох. Не выдав себя ничем, кроме плотно сжатых губ, Стефан подавил желудочный спазм.

-- Мы ждем, Пунн.

-- Тебя что, уже много? -- нашелся Питер.

Из-за его спины кто-то хихикнул.

-- Что? -- не понял Стефан.

-- По-моему, ты один тут чего-то ждешь. Все уже услышали. -- Питер обвел взглядом ряды своих сторонников, и хихиканье усилилось. Питер медлил. -- Но если специально для тебя... и принимая во внимание твою роль как организатора экспедиции, прежде всего я должен тебе сказать...

-- Прежде всего ты опоздал на целых три дня, -- перебил Стефан. -- Прежде всего из-за твоих затей срывается график общих работ. Почему, Пунн? Это я тоже хочу знать прежде всего.

-- Почему? -- Питер пожал плечами. -- Как бы тебе объяснить... Задержались вот, и все.

Он улыбался. Ронда, толкая его в бок, пыталась что-то шептать на ухо. Питер не обращал внимания.

-- За водораздел ходили? -- спросил Стефан.

-- Угу, -- сказал Питер. Секс-петарда, теребя его рукав, зашептала настойчивей. Питер отмахнулся.

-- Я так и думал, -- сказал Стефан. -- Все слышали? По-моему, было уговорено, что целью экспедиции является картографирование местности и, в частности, поиск удобного волока через водораздел. Поправь меня, если я ошибаюсь. Из-за твоей экспедиции все мы неделю сидим на голодном пайке и собираем для тебя лучшее. Потом ждем. Теперь ты являешься, опоздав на три дня, приводишь с собой двоих покалеченных -- хорошо, что вообще приводишь! -- и заявляешь, что решил прогуляться за водораздел. Я правильно понял, Пунн?

Питер кивнул.

-- Ты еще не сказал, что мы вещи утопили! -- крикнула из толпы Вера. -- Так скажи! А я тебе не покалеченная! Если надо, я...

-- Тихо! -- крикнул Питер.

-- Что "тихо"? Он же над тобой издевается!

-- Точно!..

-- Пусть Питер скажет, а не этот...

"Вот интересно, -- подумал Стефан, -- что будет, если меня сейчас вытошнит?" Он представил себе, что будет, и стиснул зубы. Нужно дышать понемногу, через нос.

Он видел: большинство на стороне Питера. Питер опять что-то придумал, какой-то новый финт. Без "махера" сегодня все равно не обойдется, но чем позже это случится, тем лучше. Надо согнуться -- не настолько, чтобы они обнаглели, но пусть кумир дураков почувствует свою силу. Пусть он расслабится. И тогда я распрямлюсь...

-- Ну хватит! -- сказал Питер, пытаясь прекратить шум жестом руки. -- Либо у нас собрание, и тогда я в нем участвую, либо у нас балаган, и тогда я лучше пойду высплюсь. Все поняли? Вера, ты извини. Тебе слова не давали.

-- Насчет вещей -- правда? -- спросил Стефан.

-- Мы нефть нашли, -- сказал Питер, и все смолкло.

Стефан оценил силу контрудара.

-- Здесь нет нефти, -- возразил он. -- Везде кристаллический щит -- откуда нефть?

-- Вера, покажи.

Вера побулькала остатками в прозрачной фляжке.

-- Дай сюда!

Стефан понюхал черную жидкость, и его едва не стошнило. Действительно, нефть. Он вылил несколько капель на землю и чиркнул зажигалкой. Нефть должна была впитаться, но, видимо, земля была чересчур утоптанной. Вспыхнул и задымил оранжевый огонек.

-- Настоящая? -- с усмешкой поинтересовался Питер.

Стефан кивнул.

-- Где нашли? -- спросил он.

-- За водоразделом. Километров триста на север -- северо-запад.

-- Дай карту. Где?

-- Вот здесь.

-- Много?

-- Можно набирать до тонны в день, а то и больше, причем без всякого оборудования. Сама течет. Кстати, и место для лагеря там самое подходящее.

Так.

Тошнота как-то пропала сама собой. Стефан напрягся, и раздвинулась вязкая муть перед глазами. Вот оно что. Питер дождался-таки своего момента.

Нефть. Много нефти, а значит, еды. Свершилось... Конец существованию на грани голода, сорокалетнему полету на последнем крыле. Восстановить прежнюю настройку "Ламме" совсем не трудно.

Еще при жизни отца после беглой разведки местности предполагалось перенести "Декарт" поближе к углеводородным месторождениям. Беда в том, что их так и не успели обнаружить.

-- Что ты предлагаешь? -- спросил Стефан.

-- Неужели не понятно? -- сказал Питер. -- Пока мы еще живы, как можно скорее перебазировать лагерь через водораздел, конечно.

Он широко улыбался. Он был полон снисхождения к еще не поверженному противнику.

-- Все так думают? -- спросил Стефан.

Нестройный гул. Одинокое "нет" голосом Маргарет.

-- Теперь послушайте меня, -- сказал Стефан, и гул не сразу, но стих. -- Нефть это, конечно, замечательно, кто спорит. От имени всех присутствующих, а также от себя лично, объявляю благодарность Питеру и его группе. -- Ему показалось, что кто-то фыркнул, и он покосился на толпу. -- Но если мы взрослые люди, а не сопливые дети, мы должны сто раз взвесить последствия предпринимаемого шага до того, как его сделаем, а не после. Верно? -- Он сделал паузу, дождавшись первого неуверенного кивка. -- Теперь рассудим логически. У нас здесь устроенный быт. Еды, правда, в обрез, но никто и не голодает. У нас есть свой дом, частокол и все такое -- а что мы будем делать там? Жить в деревянных хижинах и забывать, что такое постель с подогревом? Я уже не говорю о научных приборах и всяких прочих всякостях. Если хотите знать, мы до сих пор не одичали только потому, что у нас был "Декарт". Это первое. Второе: если кто-то думает, что там придется меньше работать, то он крупно заблуждается. Мне сейчас даже представить себе трудно, сколько труда придется вгрохать в новый лагерь -- а ведь здесь у нас все готовое! Третье. Я как капитан вовсе не собираюсь отключать маячок даже на один день и рисковать спасением колонии. Нас же ищут!

Он понял, что сделал ошибку. Этого лучше было не говорить. Пережидая хохот, Стефан облизнул губы и набрал в грудь воздуха.

-- И вот еще что, -- сказал он. -- Если кто-нибудь знает, как нам переправить за водораздел всех нас плюс минимально необходимое оборудование, пусть выйдет вперед и скажет, а я обещаю выслушать. Это четвертое. -- Он сделал шаг назад и вытер со лба пот.

-- Какие проблемы, Лоренц? -- сказал Питер. -- Мы можем сделать еще две лодки. Верно?

Собрание одобрительно загудело.

-- Зима на носу! -- крикнул Стефан. -- Дожди! Куда вы пойдете!

-- Тем лучше. Больше воды в реках.

-- И в болотах! По-твоему, все поместятся в лодках? Малыши не дойдет даже до водораздела.

-- Чепуха, -- улыбнулся Питер. -- На этой планете нет ничего, с чем не мог бы справиться человек, поверь моему опыту. Можно перевезти всех за два-три раза.

-- Ха! Пока будешь возвращаться за второй партией, первая перемрет с голоду. Ты этого хочешь? Этого, Пунн?

Питер сплюнул и растер плевок ногой. Стефан напирал настойчиво и умно, а вовсе не лез на рожон, как ожидалось. Все равно ему крышка. Это здесь, за частоколом, он -- власть. Здесь он что-то умеет. Там будет иначе, и он это уже понял. Да и кто здесь этого не понимает.

-- Я предлагаю начать подготовку немедленно. Кто согласен? Голосуем.

-- Нет! -- крикнул Стефан.

Его качнуло. Перед глазами плыли лица. Много лиц... чужие. Никто не ценит заслуг. Забыли! Никто не желает помнить, каких трудов стоило добиться, чтобы половина колонии не перемерла в первый же год, мало-помалу наладить сносную жизнь, обучить младших грамоте, отмыть, наконец! -- и это при том, что каждый второй -- псих, зовет по ночам мамочку и чуть что норовит опрокинуться на спину и завизжать в истерике... Вечная боязнь совершить малейшую ошибку, боязнь удара из-за угла... Неблагодарные свиньи, не видящие дальше собственного рыла! Весь лагерь -- свинарник.

-- Вы не будете голосовать. Я запрещаю! Я капитан!

-- Дерьмо! -- крикнул Дэйв.

Из толпы боком выдвинулся Людвиг.

-- Мы будем голосовать, Лоренц. Пупырь, вернись!

-- Чего там вернись... -- пробубнил Анджей. -- Против я, вот и все. Пусть Стефан решит. Ну вас...

-- Тебе-то лучше бы помолчать, -- заявил Питер. -- Те, кто не работает, голосовать вообще не будут. Как-нибудь обойдемся без нахлебников.

-- Я работаю! -- закричал Анджей. От обиды у него навернулись слезы. Подскочив к Питеру, он пытался что-то сказать, тряся у того перед лицом уродливыми руками.

-- Что-то тебя на торфе не видно. Эй, уберите заразного!

-- Стоп! -- крикнул Стефан. -- Ладно. Анджей, ты за или против?

-- Я против! Я ему сейчас такое скажу...

-- Помолчи. Ты слышал: Анджей Рыхлик против. Маргарет, ты?

-- Против.

-- Двое против! -- крикнул Стефан. -- Ты слышал? Петра, ты?

Пухленькая Петра растерянно улыбалась.

-- Я...

-- Ну говори быстрей!

-- Я... я не знаю... -- Петра переступила с ноги на ногу и испуганно захлопала глазами. Стефана подбросило.

-- Что значит -- не знаю?!

-- Не знаю... -- Петра вдруг расплакалась.

-- Воздерживается, -- быстро сказал Питер. -- Петра Дорферкирх воздерживается. Донна, ты записывай. Двое против, один воздержавшийся. Надеюсь, меня не обвинят в давлении на голосующих. Людвиг Науманн, ты?

-- За.

-- Ронда Соман?

-- За.

-- Илья Черемшанов?

-- Двумя руками.

-- Уве Игельстрем?

-- За.

-- Дэйв?

-- Да пошли вы оба в задницу!

-- То есть воздерживаешься?

Дэйв мотнул забинтованной головой и перекорежился от боли.

-- Нет. Я -- за. Надоело.

-- Вера?

-- За.

-- Маркус?

-- За.

Стефан почувствовал, как по его спине бежит струйка пота.

-- Агнета?

-- За.

-- Диего! -- крикнул Стефан, выступая вперед.

Чернявый Диего перевел взгляд со Стефана на Питера.

-- Я -- за нефть...

-- Йорис! -- быстро перебил Питер.

-- Я? Кхх... Я -- тоже. За.

-- Ульрика?

-- За.

-- Фукуда?

Маленький японец склонился в церемонном полупоклоне.

-- За, пожалуйста.

-- Инга?

-- За.

-- Киро, ты?

-- За.

-- Все? Кого нет? Зоя дежурит? И все равно один голос ничего не решает. Итог голосования, я думаю, ясен. Тринадцать -- за, двое -- против и один воздержавшийся.

-- Я воздерживаюсь, -- сказала Донна.

-- Тогда запиши: воздержавшихся двое. Прошу прощения, забыл еще двоих: себя и... -- Питер бросил взгляд на Стефана. -- Значит, четырнадцать за и трое против. Полагаю, больше нет нужды возвращаться к этому вопросу. Подготовку, как и сказал, начинаем немедленно. Бездельников кормить не будем. Кто не согласен, может остаться здесь. Немощные, больные и симулянты получат столько еды, сколько они заслуживают. Впредь все важные вопросы будем решать сообща.

-- Правильно!

-- Голосованием...

-- Стойте! -- крикнул Стефан. -- Вы ничего не поняли! Дураки! Он просто хочет занять мое место, ничего не сделав для вас!.. Он всех вас сожрет с потрохами!

Гвалт. Свист. Хохот.

-- Мы уходим, Лоренц, -- сказал Питер. -- И мы возьмем с корабля все, что найдем нужным. Инструменты. Всю одежду. Синтезатор можно погрузить на катамаран...

-- Никуда вы не пойдете!

Питер усмехнулся.

-- Можешь присоединиться к нам. Я не против.

-- Ни с места! -- крикнул Стефан, расстегивая кобуру.

И сам удивился, насколько фальшиво и детски-беспомощно прозвучало у него это грозное "ни с места". Ребенок... Дети играют в недетские игры. В который раз играют.

"Махер" зацепился прицельной планкой и не лез наружу. Питер ухмыльнулся прямо в лицо: наверное, Стефан был очень смешон, дергая кобуру, -- трясущиеся руки, лицо в красных пятнах... Жалкое зрелище, унизительное.

-- Бластер мы тоже возьмем, Лоренц. Дай-ка его сюда.

Проклятое оружие застряло в кобуре. Кто-то из нетерпеливых кинулся на Стефана сбоку. Питер отшвырнул его взмахом руки.

-- Давай свой пугач, Лоренц. Все знают, что он разряжен.

-- Ни с места! -- повторил Стефан.

Бластер оказался в руке, и кто-то один -- Маркус? -- отпрянул. И это было еще унизительней. Словно одинокий аплодисмент жалостливого зрителя, обращенный к актеру, провалившему спектакль.

-- Три шага назад, -- приказал Стефан. -- Считаю до трех. Раз... Два...

Питер сделал один шаг. Вперед. Он все еще ухмылялся, но его ухмылка застыла, превратившись в маску.

-- Три!

-- Сзади! -- крикнула Маргарет. Ей зажали рот.

Стефан зажмурился. Из дула "махера" вылетела молния и погасла в груди Питера. Раздался короткий шкворчащий звук, будто плюнули на раскаленную сковородку. Питер остановился, озадаченно разглядывая оплавленную пуговицу на фасаде робы. Если он и почувствовал ожог, то не подал вида. Он был удивлен.

Стефан ногой отпихнул того, кто подползал сзади под коленки -- подлейший прием! За спиной мальчишка взвыл и покатился. Теперь Стефан целил Питеру в лицо. Он был тверд. Он был скала. Еще можно было взять ситуацию в свои руки. Запугать пшиком... И наступила тишина. Кое-кто попятился. И растерявшийся Питер еще не успел решить, что ему делать: восстановить на лице усмешку -- символ победы и превосходства или принять позу покорности...

И тогда неожиданно громко расхохотался Дэйв и тишина кончилась. Словно выбили подпорку, удерживающую лавину смеха, и лавина рухнула. Ржали все. С подвывом стонали Илья и Диего. Гоготал, сгибаясь пополам, неторопливый тугодум Людвиг, держались за животы Киро и Йорис, сдержанно сипел Фукуда. Давились смехом Уве, Маркус и Ронда. Клокотал, потряхивая жиром, Анджей. Счастливо визжали малыши. И ухмылялся Питер, который начал понимать, что он выиграл, а Стефан проиграл...

Тогда Стефан бросил бластер в Питера и побежал.

Это было неожиданно, и он успел выиграть два десятка шагов, прежде чем они опомнились. Кинулись вдогон молча, смех как отрезало, и Стефан услышал позади себя топот ног. "Не пускайте в корабль!" -- отчаянный крик Уве. Поздно, не успеют. А вот отрезать от пандуса -- успеют...

Он влетел в аварийный люк и попытался захлопнуть его за собой. Мешал протянутый наружу кабель. Тотчас от крышки люка со звоном отскочил камень. А может быть, не камень, а нож. Хорошо, что каждая бесшовная труба была на учете -- иначе за порохом бы дело не стало, может быть даже бездымным. И свинцовая или стальная дура, неровная, как астероид, двадцать пять миллиметров калибр...

Стефан ушиб затылок: в аварийном лазе смогла бы распрямиться во весь рост разве что Юта. Несколько секунд перед глазами стояла тьма. Заклинить крышку никак не удавалось, и уже кто-то, вопя дурным фальцетом, дергал ее снаружи -- нетерпеливый... Стефан облизнул губы. Неужели теперь -- все? и не исправить?.. Чего только не было за сорок лет; ему так часто казалось, что он висит на волоске, что он поверил, будто это не волосок, а канат. Выходит, гниют канаты... Нет смысла здесь торчать, обязательно обойдут сзади; там не близкий путь, но первым делом попытаются взять в клещи... Пора. Стефан пополз на четвереньках так быстро, как только смог. Позади скрипело, и ширилась полоска света на стенках лаза. Успеть нырнуть в боковой штрек, прежде чем отвалят крышку и метнут нож! Пусть ищут. Быстрее!..

С коротким лязгом откинулась крышка.