Вопрос о существовании русскоязычной культуры
Украины давно уже стал сакраментальным.
На Украине русскоязычная литература есть, утверждает Андрей Окара (Запах
мертвого слова. // Книжное обозрение "Ex libris НГ", 26.02.98).
Есть, но какая? Литература элитарная, которая, впрочем, по природе своей
слабее элитарной же украинской литературы; и литература массовая, коммерческая,
на которую и внимания обращать не стоит. В России украинец может писать
на русском языке и стать великим писателем, на Украине же - ни в коем случае.
"Пристрастное осмысление современной русскоязычной литературы на Украине
еще раз доказывает, что язык - нечто большее, чем просто средство коммуникации,
язык - явление мистическое и определяется не только от рождения, но и на
уровне генетической памяти". Что же, в России украинец просто теряет
свою генетическую память?.. Не раз и не два я слышал подобные беспредметные
разговоры. "Мистические" националисты никак не хотят смириться
с тем очевидным фактом, что язык - имущество благоприобретенное и без всякой
полумифической "генетической памяти" можно им овладеть в совершенстве.
Не надо смешивать язык с менталитетом и коллективным бессознательным. Мысли
о "глобальном, почти метафизическом несовпадении между строем русского
литературного языка и строем украинской души" (!) автор никак не доказывает,
а потому и спорить с ним трудно. На практике же утверждения подобного рода
приводят только к разжиганию межнациональной (или даже внутринациональной)
вражды. Кроме того, "пристрастный" анализ статьи г-на Окары показывает,
что ее автор плохо разбирается в современной культурной и языковой ситуации
на Украине. Прошу прощения у читателя за то, что буду говорить об очевидных
- по крайней мере, для филолога - вещах, но это необходимо.
Прежде всего - языковая ситуация на Украине, вопреки г-ну Окаре, НИ В КОЕМ
СЛУЧАЕ не является диглоссией. Напомню, что диглоссией называется сосуществование
в одной системе двух языков, которые воспринимаются носителями как два
стиля - книжный и разговорный - одного языка. Поэтому перевод с одного
языка на другой внутри данной системы принципиально невозможен. Примером
может служить употребление церковнославянского и древнерусского языков
в Киевской Руси (см. работы Б.А.Успенского). Взаимоотношения же русского
и украинского языков совершенно иные, и мы имеем классическую ситуацию
ДВУЯЗЫЧИЯ (несмотря на то, что украинский и русский языки действительно
выполняют разные функции). Далее: украинский язык, увы, "элитарным"
не являлся и не является. Что такое вообще "элитарный язык"?
Язык элиты? Какой - культурной или политической (последняя говорит, как
правило, на суржике)? Престижный язык? Престижный для кого? К сожалению,
сегодня украинский - язык подвижников и снобов. Основная масса населения
пользуется все тем же суржиком. Г-н Окара не прав, когда объявляет суржик
искаженным русским языком (на этом основании делается вывод о нежизнеспособности
русского языка на Украине). Суржик - не что иное, как искаженный украинский
язык, наиболее распространенная его форма, засоренная русизмами, первоначально
- результат русификации, а впоследствии - украинизации (даже его фонетическая
система, по сути, близка к украинской).
Реальность такова, что для определенного и довольно большого процента граждан
Украины украинский язык является вторым родным - после русского. Именно
родным - и в то же время вторым. Очевидно, что их культура находится и
всегда будет находиться на границе между русской и украинской. И вопрос
стоит не о ее существовании - оно очевидно, - но в первую очередь о самоопределении,
самоосознании. До недавнего времени она была частью российской/советской
культуры и необходимости в самоопределении просто не возникало. Поэтому
русскоязычная литература Украины не стала - и не могла стать - аналогом
русской эмигрантской литературы (опять же, вопреки г-ну Окаре). Имела ли
эта литература эпигонский характер? Да, во многом, особенно в XIX веке;
но вспомним, что и собственно украинские писатели в то время были по преимуществу
эпигонами Котляревского и Шевченко. Свою украинскую специфику русскоязычная
литература сохраняла, но я не могу согласиться с тем, что она не являлась
частью русского литературного процесса: русская проза Костомарова тому
опровержение - недаром Лев Толстой написал продолжение его повести "Сорок
лет". Кстати, о Костомарове. Г-н Окара утверждает, что украинское
творчество украинцев было более эстетически значимым, чем творчество русскоязычное.
"Сорок лет" существуют в двух вариантах, украинском и русском;
и если во втором случае Костомарову удалось выйти за рамки гоголевской
сюжетики и образности, создав яркую притчу, то первый, "национальный"
вариант наполнен исключительно фольклорными и языковыми штампами. Г-н Окара
приводит в пример имена многих писателей, которые начинали писать на русском
языке, а затем переходили на украинский и создавали более значимые произведения.
Но их мастерство связано не с языком - точнее, не столько с языком, сколько
с опытом и возрастом.
Украинец, пишущий по-русски, получает возможность остраненно посмотреть
на обе языковые системы - и, следовательно, на русскую и украинскую жизнь.
Новый эстетический эффект возникает при столкновении систем: этим прекрасно
воспользовался М.Кулиш в лучшей украинской пьесе "Мина Мазайло";
этот же эффект использует, хотя и со значительно меньшим успехом, Ю.Андрухович
в "Рекреациях".
Итак, если до 1991 года (дата, разумеется, условная) русскоязычный писатель
Украины мыслил себя частью определенной системы, то теперь он вынужден,
чтобы сохранить своеобразие, осознать свое особое положение по отношению
к литературному процессу и в России, и на Украине; вынужден понять, какие
элементы - лучшие элементы - этих систем он может использовать в своем
творчестве. Все новое в искусстве создается, как правило, в маргинальных
областях, "на полях" окостеневшей официальной культуры. Другого
пути нет. В противном случае - или ассимиляция, или "внутренняя эмиграция".
Украинская школа русской литературы (или русская - украинской?) еще не
сложилась и, вероятно, сложится не скоро, но, тем не менее, возникнет.
Основа, на которой можно строить новую литературу (шире - культуру), является
более мощной для русских, чем для украинцев. Печально, но факт. "Куда
как перспективно связывать себя (особенно в глазах иностранцев) с Россией
и русской культурой", - язвит г-н Окара. Не в "перспективности"
дело и не в иностранцах, а в том первоначальном уровне, в высоте фундамента,
с которой можно начинать СВОЕ строительство. "Шевченко, Франко, Коцюбинский,
Леся Украинка, Стефанык, Довженко, Тычина, Стус - без сомнения, гении.
Но кто в мире слышал эти имена, кроме университетских славистов?"
- пишет г-н Окара. Довольно банальный малый типовой набор украинца. Но
если сравнить его с таким же банальным русским типовым набором - легко
"почувствовать разницу"... Все дело в том, что украинская культура
- и это прекрасно известно г-ну Окаре - формировалась не как "культура
элитарная, рассчитанная на "сознательную" часть простонародья
и национальную интеллигенцию", а как культура "для домашнього
вжитку" (домашнего употребления), культура изначально среднего уровня,
и все усилия лучших украинских писателей уходили на то, чтобы подняться
над этим уровнем вопреки общественному мнению. Результаты налицо - и хорошие,
и плохие.
Три основные черты украинского менталитета - сентиментальность, патетичность
и самоирония. В умеренных дозах (лиризм, а не слащавость; патриотизм, а
не ура-национализм, ненавязчивая ирония, а не стеб) все это необходимо
и сегодня. На этом, вероятно, и будет строиться искомая русскоязычная культура
Украины. Использование русского языка означает прежде всего естественность
для его носителя. А что касается того, обогащает ли украинского писателя
его "раздвоенность" или, напротив, "всячески приземляет",
- судить об этом будет читатель. Предварительные, бездоказательные и огульные
выводы ничего не дадут.
Новая культура формируется в наши дни, причем на базе так называемой массовой
культуры, столь ненавистной г-ну Окаре. О ней и поговорим.
Массовая беллетристика Украины, которая пишется на русском языке, для г-на
Окары - не более чем тривиальное чтиво. Никакие художественные задачи она
не решает, исключительно коммерческие: "Написав свою "фэнтезийщину"
или детектив по-русски, живущий на Украине прозаик старается по возможности
издать их в России - уйти от украинских налогов и распространить свою интеллектуально-художественную
экспансию на весь книжный рынок СНГ". Такой вот разговор с фининспектором
о фантастике. На самом же деле украинская фантастика - едва ли не единственный
реальный элемент украинского литературного процесса: она, в отличие от
большинства других жанров и форм, имеет дело с читателем. "Высоколобая"
литература практически лишена читателя вне пределов "тусовки".
А литературный процесс без читателя - это фантом. Писать так, чтобы его
читали - естественное состояние автора. Более того, постмодернизм, согласно
У.Эко, тем и отличается от модернизма, что обращен к не самой подготовленной
публике. Примером могут служить книги Пелевина, которого г-н Окара противопоставляет
ничтожным "Олдям". XX век создал на удивление примитивную массовую
культуру - это факт, но он же и снял противопоставление высокой и массовой
культуры: появилось множество явлений, которые находятся где-то в промежутке
(и это отнюдь не "смешение до неузнаваемости" двух потоков).
Впрочем, то, что мы называем классикой, тоже было когда-то масскультом
(Диккенс, Л.Толстой). Легко отмахнуться от Олди и Дяченко (а не "Дьяченко").
Легко объявить их эпигонами Толкина и Стругацких (а как долго за произведениями
последних не признавали права называться литературой!). Легко "не
заметить", что и современная украинская литература в лучших своих
проявлениях зависима от вполне конкретных образцов (Андрухович - от Джойса,
Шевчук - от Эко и т.п.). Труднее объективно оценить реальную литературную
ситуацию - особенно если НЕ ЧИТАТЬ ругаемые книги. А г-н Окара явно не
читал ни "Дьяченко", ни "Олдей". Только не прочитав
- не взяв в руки - сборник "Ритуал", можно назвать его "трилогией".
Только не зная о существовании романа "Ведьмин век", можно утверждать,
что наших "фэнтезийщиков" "мало занимает своя национальная
тематика" ("В отличие от того же Ника Перумова", - добавляет
г-н Окара. Но, право же, лучше бы Перумова не занимала национальная тематика!).
Упреки в "провинциализме мышления" и "прагматически-функциональном
отношении к языку" не только бездоказательны, - они еще и неверны.
"Употреблять такие категории, как, скажем, "внутренняя форма
слова" (каковую теорию еще в прошлом веке развивал Александр Потебня,
земляк, кстати, "Олдей" по Харькову), без чего немыслима подлинная
художественность, по отношению к подобной литературе было бы даже как-то
странно". Если бы г-н Окара не делился с читателями "странностями",
а взял в руки такие романы Олди, как "Герой должен быть один"
и "Черный Баламут", он бы увидел, что основным стилистическим
приемом этих книг является остранение языковых штампов и поговорок через
раскрытие их ВНУТРЕННЕЙ ФОРМЫ. Так неосведомленность еще раз оказала критику
дурную услугу. Разговор о художественных достоинствах книг упомянутых авторов
потребовал бы специальной статьи, но в любом случае разговор должен быть
серьезным, а не вскользь и свысока. Г-н Окара вполне в советской манере
навешивает ярлыки ("украинские русскоязычные литературные пролетарии",
"русскоязычный книжный мусор", "фэнтезийщина", "язык
для бедных", "технический дизайн"), не прилагая ни малейших
усилий, чтобы разобраться в сути явления. Настолько же бездоказательны
и его упреки по поводу отсутствия у украинских фантастов индивидуального
стиля.
Что бы ни говорил г-н Окара о масскульте, именно произведения "массовой
культуры" (в том числе - фантастики) и близкие им явления стали наиболее
новаторскими и интересными явлениями в мировой литературе последних десятилетий.
Потому что главное - это талант автора, а не то, летают ли в книге звездолеты,
бегают запорожцы или спивается богема. А снобизм по отношению к массовым
жанрам давно уже отжил свое, только некоторые критики об этом не подозревают.
Михаил НАЗАРЕНКО © 1998