|
БЕСПОКОЙСТВО
(УЛИТКА НА СКЛОНЕ – 1)
ГЛАВА ПЕРВАЯ
С этой высоты лес был как пышная пятнистая пена, как огромная, на весь мир, рыхлая губка, как животное, которое затаилось когда-то в ожидании, а потом заснуло и поросло грубым мхом. Как бесформенная маска, скрывающая лицо, которое никто еще никогда не видел.
Леонид Андреевич сбросил шлепанцы и сел, свесив босые ноги в пропасть. Ему показалось, что пятки сразу стали влажными, словно он и в самом деле погрузил их в теплый лиловатый туман, скопившийся в тени под утесом. Он достал из кармана камешки и аккуратно разложил их возле себя, а потом выбрал самый маленький и тихонько бросил его вниз, в живое и молчаливое, в спящее, в равнодушное и глотающее навсегда, и белая искра погасла, и ничего не произошло – никакие глаза не приоткрылись, чтобы взглянуть на него. Тогда он бросил второй камешек.
– Так это вы гремели сегодня у меня под окнами, – сказал Турнен.
Леонид Андреевич скосил глаз и увидел ноги Турнена в мягких сандалиях.
– Доброе утро, Тойво, – сказал он. – Да, это был я. Очень твердый камень попался. Я вас разбудил?
Турнен придвинулся к обрыву, осторожно заглянул вниз и сейчас же отступил.
– Кошмар, – сказал он. – Как вы можете так сидеть?
– Как?
– Да вот так. Здесь два километра. – Турнен присел на корточки. – Даже дух захватило, – сказал он.
Леонид Андреевич нагнулся и посмотрел через раздвинутые колени.
– Не знаю, – сказал он. – Понимаете, Тойво, я человек вообще боязливый, но вот чего не боюсь, того не боюсь... Неужели я вас разбудил? По-моему, вы уже не спали, я даже немножко надеялся, что вы выйдете...
– А босиком почему? – спросил Турнен. – Так надо?
– Иначе нельзя. Я вчера уронил туда правую туфлю и решил, что впредь всегда буду сидеть босиком. – Он снова поглядел вниз. – Вон она лежит. Сейчас я в нее камушком...
Он бросил камушек и сел по-турецки.
– Да не шевелитесь вы, ради бога, – сказал Турнен нервно. – И лучше вообще отодвиньтесь. На вас смотреть страшно.
Леонид Андреевич послушно отодвинулся.
– Ровно в семь, – сообщил он, – под утесом выступает туман. А ровно в семь часов сорок минут туман исчезает. Я заметил по часам. Интересно, правда?
– Это не туман, – сказал Турнен сквозь зубы.
– Я знаю, – сказал Леонид Андреевич. – Вы скоро уезжаете?
– Нет, – сказал Турнен сквозь зубы. – Мы уезжаем не скоро. Мы уезжаем через два дня. Через – два – дня... – сказал он с расстановкой. – Повторить?
– Сегодня я спросил вас в первый раз, – кротко сказал Леонид Андреевич.
– И больше не спрашивайте, – сказал Турнен. – Хотя бы сегодня.
– Не буду, – сказал Леонид Андреевич.
Турнен посмотрел на него.
– Я надеюсь, вы не обиделись?
– Ну что вы, Тойво...
– А вы тоже не любите охоту?
– Терпеть я ее не могу.
Турнен опустил глаза.
– Что бы вы делали на моем месте? – спросил он.
– На вашем месте? Ну что бы я делал... Ходил бы за женой по лесу и носил бы ее... этот... ружье... и разные огнеприпасы.
– А вам не кажется, что это было бы глупо?
– Зато спокойно. Мне нравится, когда спокойно.
Турнен поджал губы и покачал головой.
– Она не выносит, когда я таскаюсь следом. Она раздражается, нервничает, все время промахивается. И егеря злятся... Так что я предпочитаю оставаться. В конце концов, можно представить себе, что это даже полезно... Здоровое волнение, этакое взбадривание...
– Действительно, – сказал Леонид Андреевич, – как это мне сразу не пришло в голову? Все эти наши страхи – просто нормальная функция застоявшегося воображения... Ведь что такое этот лес? А?
– Да, – сказал Турнен. – Что он, собственно, такое?
– Ну, тахорги... Ну, туман, который, правда, не туман... Смешно!
– Какие-то там блуждающие болота, – проговорил Турнен, усмехаясь.
– Насекомые! – сказал Леонид Андреевич и поднял палец. – Вот насекомые – это действительно неприятно.
– Ну, разве что насекомые...
– Да. Так что, я думаю, мы совершенно напрасно беспокоимся.
– Слушайте, Горбовский, – сказал Турнен, – почему-то, когда я разговариваю с вами, мне всегда кажется, что вы надо мною издеваетесь.
Леонид Андреевич поднял брови.
– Странно, – сказал он. – Честное слово, я действительно думаю, что мы с вами напрасно беспокоимся.
Они помолчали.
– Я беспокоюсь о своей жене, – сказал Турнен. – А вот о чем беспокоитесь вы, Горбовский?
– Я? Кто вам сказал, что я беспокоюсь?
– Вы все время говорите «мы с вами»...
– А-а... Ну, это просто... Вы только не подумайте, что я тоже беспокоюсь за вашу жену. Если бы вы видели, как она на двести шагов...
– Я видел, – сказал Турнен.
– И я тоже видел. Поэтому я нисколько за нее не беспокоюсь.
Он замолчал. Турнен подождал немного и спросил:
– Все?
– Что – все?
– Больше вы ничего мне не скажете?
– Н-ничего.
– Тогда пойдемте завтракать, – сказал Турнен, поднимаясь.
Леонид Андреевич тоже поднялся и запрыгал на одной ноге, натягивая шлепанец.
– Ох, – сказал Турнен. – Да отойдите же вы от края!
– Уже все, – сказал Леонид Андреевич, притопывая. – Сейчас отойду.
Он последний раз посмотрел на лес, на плоские пористые пласты его у самого горизонта, на его застывшее грозовое кипение, на липкую паутину тумана в тени утеса.
– Хотите бросить камушек? – сказал он, не оборачиваясь.
– Что?
– Бросьте туда камушек.
– Зачем?
– Я хочу посмотреть.
Турнен открыл рот, но ничего не сказал. Он подобрал камень и, размахнувшись, швырнул его в пропасть. Потом он поглядел на Горбовского.
– Я еще мог бы напомнить вам, – сказал Леонид Андреевич, – что с нею Вадим Сартаков, а это самый опытный егерь на базе.
Турнен все смотрел на него.
– А ищейку настраивал сам Поль, а это значит...
– Все это я помню, – сказал Турнен. – Я спрашивал вас совсем не об этом.
– Правда? – сказал Горбовский. – Значит, я вас неправильно понял.
Алик Кутнов пил томатный сок, держа стакан двумя толстыми красными пальцами. На месте Риты почему-то расположился тот молодой человек с громким голосом, что прибыл вчера на спортивном корабле, и Турнен сидел, нахохлившись, не поднимая глаз от своей тарелки, и резал на тарелке кусочек сухого хлеба – пополам и еще раз пополам, и еще раз пополам...
– Или, например, Ларни, – сказал Алик, взбалтывая в стакане остатки сока. – Он видел треугольный пруд, в котором купались русалки.
– Русалки! – сказал новичок с восторгом. – Превосходно!
– Да-да, самые обыкновенные русалки. Вы не смейтесь, Марио. Я же вам говорю, что наш лес немножечко не похож на ваши сады. Русалки были зеленые и необычайно красивые, они плескались в воде... Только у Ларни не было времени ими заниматься, у него истекал срок биоблокады, но он говорит, что запомнил их смех на всю жизнь. Он говорит, что это было как громкий комариный звон.
– А может быть, это и был комариный звон? – предположил Марио.
– У нас все может быть, – сказал Алик.
– И может быть, биоблокада к тому времени у него уже ослабела?
– Может быть, – охотно согласился Алик. – Он вернулся совсем больной. Но вот, скажем, скачущие деревья я видел сам и неоднократно. Это выглядит так. Огромное дерево срывается с места и перепрыгивает шагов на двадцать.
– И не падает при этом?
– Один раз упало, но сейчас же поднялось, – сказал Алик.
– Великолепно! Вы просто прелесть! Ну а зачем же они скачут?
– Этого, к сожалению, никто не знает. О деревьях в нашем лесу вообще мало что известно. Одни деревья скачут, другие деревья плюют в прохожего едким соком пополам с семенами, третьи еще что-нибудь... Вот в километре от Базы есть, например, такое дерево. Я, например, остаюсь возле него, а вы отправляетесь точно на восток и в трех километрах трехстах семидесяти двух метрах находите второе такое же дерево. И вот когда я режу ножом свое дерево, ваше дерево вздрагивает и начинает топорщиться. Вот так. – Алик показал руками, как топорщится дерево.
– Понимаю! – воскликнул Марио. – Они растут из одного корня.
– Нет, – сказал Алик, – просто они чувствуют друг друга на расстоянии. Фитотелепатия. Слыхали?
– А как же, – сказал Марио.
– Да, – сказал Алик лениво, – кто об этом не слыхал... Но вот чего вы, наверное, не слыхали, так это что в лесу есть еще люди, кроме нас. Их видел Курода. Он искал Сидорова и видел, как они прошли в тумане. Маленькие и чешуйчатые, как ящеры.
– У него тоже кончалась биоблокада?
– Нет, просто он любит приврать. Не то что я, скажем, или вы. Правда, Тойво?
– Нет, – сказал Турнен, не поднимая глаз. – Вранья вообще не бывает. Все, что выдумано, – возможно.
– В том числе и русалки? – спросил Марио. Видимо, он подумал, что его мрачный сосед тоже наконец решил пошутить.
Турнен посмотрел на него. По лицу его было видно, что шутить он не собирается.
– Я их вижу, – сказал он. – И треугольный пруд. И туман, и зеленую луну. Все это я вижу так отчетливо, что могу описать во всех подробностях. Для меня это и есть критерий реальности, и он не хуже любого другого.
Марио неуверенно улыбнулся. Он все еще надеялся, что Турнен шутит.
– Превосходная мысль, – сказал он. – Отныне нам не нужны лаборатории. Субэлектронные структуры? Я вижу их. Могу описать, если хотите. Они так и переливаются. И треугольно-зеленые.
– Мне лаборатории не нужны уже давно, – произнес Турнен. – Они, по-моему, вообще никому не нужны. Вряд ли они помогут вам представить субэлектронные структуры.
Лицо Марио утратило готовность к веселью. Обнаружилось, что глаза у него совсем не детские.
– Я – физик, – сказал он. – Я легко представляю себе субэлектронные структуры без фигур и цветов.
– И что же дальше? – сказал Турнен. – Ведь я тоже могу представить себе эти структуры. И еще многое такое, для чего вы пока не придумали закорючек, значков и греческих букв.
– Ваши представления, может быть, и годятся для вашего личного употребления, но беда в том, что на них далеко не уедешь.
– На представлениях давно уже никто не ездит. Не вижу, чем мои представления хуже ваших.
– На представлениях физики вы приехали сюда и уедете отсюда, а ваши представления годятся только для застольных парадоксов.
– Я мог бы вам напомнить, что идея деритринитации возникла тоже из застольного парадокса. Да и все идеи возникли из застольных парадоксов. Все фундаментальные идеи выдумываются, и вы это прекрасно знаете. Они не висят на концах логических цепочек. Но дело ведь даже не в этом. Что дальше? Ну не смог бы я прилететь сюда. И что? Ведь я не увидел здесь ничего такого, чего не мог бы представить себе, сидя дома.
Леонид Андреевич не стал слушать, что там отвечает физик. Он посмотрел на Алика. Инженер-водитель тосковал. Просто встать и уйти ему, наверное, было неловко, наверное, он боялся, что это будет выглядеть демонстративно. Спор же ему был до одурения скучен. Сначала он порывался встрянуть и направить беседу в другое русло и даже сказал: «Между прочим, в прошлом году...» Потом съел кусочек маринованной миноги. Потом сотворил из салфетки кораблик. Потом с надеждой взглянул на часы, но нужное ему время еще, по-видимому, не приспело. И не то чтобы спор ему был непонятен, он слышал тысячи таких споров – и когда сидел, обливаясь потом, за рулем вездехода, идущего через заросли, и здесь в столовой, и в мастерских Базы, и даже на танцевальной веранде. Просто все это было ему бесконечно чуждо. Он любил конкретности своего времени: ощущение микронных зазоров на кончиках пальцев, спокойный и правильный гул могучих двигателей, блеск приборов в качающейся кабине. И он всю жизнь с кротким недоумением следил за тем, как эти конкретности теряют смысл на Земле, оттесняются на периферию Большой Жизни, уходят на далекие дикие планеты, и он отступал и уходил вместе с ними, любя их по-прежнему, но постепенно теряя уверенность в их (и своей) нужности, потому что если на этих диких мирах и нельзя обойтись без его искусства и его вездеходов, то люди, кажется, намереваются обойтись без самих этих миров. Таких, как инженер-водитель Алик Кутнов, было много, гарнизоны инопланетных баз комплектовались теперь в основном из них. Это были очень способные люди (неспособных людей вообще не бывает), но области приложения их способностей неумолимо уходили в прошлое, и большинству Аликов еще предстояло понять это и искать выход.
– Вы безобразно самоуверенны, – говорил Турнен. – Вы воображаете, что оседлали наконец историю человечества. Но вы никак не можете понять, что не нужны никому, кроме самих себя, и не нужны уже давно...
– Человечество тоже никому не нужно, кроме самого себя. Вы ничего не утверждаете, вы только отрицаете...
Алик Кутнов мастерил второй кораблик. С мачтой.
В том-то и беда. Человечество никогда никому не было нужно, кроме самого себя. Да и самому себе оно стало нужным не так уж давно. А дальше? Дальше была равнина, и по равнине пролегали широкие дороги, и петляли едва заметные тропинки, и все они вели за горизонт, а горизонт скрывала мгла, и не видно было, что в этой мгле. Может быть, все та же равнина, может быть, гора. А может быть, и наоборот. И не видно было, какие дороги сузятся в тропинки и какие тропинки расширятся в дороги...
– Алик, – сказал Леонид Андреевич, – что вы делаете, когда по незнакомой дороге вы подъезжаете к незнакомому лесу?
– Снижаю скорость и повышаю внимание, – ответил Алик не задумываясь.
Леонид Андреевич посмотрел на него с восхищением.
– Вы молодец, – сказал он. – Все бы так.
– Да, – оживился Алик. – Вот в прошлом году...
Снизить скорость и повысить внимание. Очень точно сказано. А за рулем восседает молодой широкоплечий парень, ему весело мчаться по прямой дороге, а лес все ближе, и парню кажется, что вот там-то и есть самое интересное, и он влетает в лес на полной скорости, не потрудившись узнать, по-прежнему ли пряма дорога в лесу, или она обернулась там тропинкой, или оборвалась болотом.
– ...И после этого, – сказал Алик, – мы больше туда никогда не ездили. – Он посмотрел на часы. – Вот теперь я пойду, – сказал он.
– И я тоже, – сказал Леонид Андреевич.
Физик посмотрел на них незрячими глазами, не переставая говорить. Турнен опять резал хлеб.
Когда они вышли из столовой, Леонид Андреевич спросил Алика:
– Неужели все, что вы говорили этому физику, – выдумка?
– А что я ему говорил?
– Про русалок, про чешуйчатых людей...
Алик ухмыльнулся.
– Да как вам сказать... По-моему, все это вранье. Куроде никто не верит, а Ларни болел... Да вы сами, Леонид Андреевич, бывали в лесу. Ну какие там могут быть люди? И тем более русалки...
– Я так и подумал, – сказал Леонид Андреевич.
Кабинет Поля Гнедых, директора Базы и начальника Службы индивидуальной безопасности, находился на самом верхнем ярусе Базы. Леонид Андреевич поднялся к нему на эскалаторе.
Кабинет Поля с экранами и селекторами межзвездной, планетной и внутренней связи, с фильмотеками, с информарием, с планетографическими картами олицетворял на Пандоре то же, что здание Всемирного совета – на Земле: здесь было сосредоточено управление планетой. Но в отличие от Всемирного совета директор Базы реально мог управлять только ничтожным кусочком территории своей планеты, крошечным каменным архипелагом в океане леса, покрывавшего континент. Лес не только не подчинялся Базе, он противостоял ей со всеми ее миллионами лошадиных сил, с ее вездеходами, дирижаблями и вертолетами, с ее вирусофобами и дезинтеграторами. Собственно, он даже не противостоял. Он просто не замечал Базы.
– Иногда мне хочется взорвать там что-нибудь, – сказал Поль, глядя в окно.
– Где именно? – сейчас же спросил Леонид Андреевич.
– В самой середине.
– Тогда бы мы даже не увидели взрыва, – сказал Леонид Андреевич. – А уехать вам отсюда иногда не хочется?
– Иногда хочется, – сказал Поль. – Когда много туристов. Когда на всех не хватает егерей и они начинают бунтовать и требовать права на самообслуживание.
– Вы им не разрешайте, – попросил Леонид Андреевич. – Я вот тут пошел без егеря, чуть не заблудился.
– Знаю, – мрачно сказал Поль. – А почему вы не берете с собой карабина, когда выходите, Леонид Андреевич?
– Какого карабина?
– Любого!
Леонид Андреевич поморгал.
– Боюсь, – сказал он.
– Не понимаю.
– Боюсь, – пояснил Леонид Андреевич. – Вдруг выстрелит.
– Ну?
– Ну и попадет в кого-нибудь...
Некоторое время Поль смотрел на него. Потом вынул из шкафа свой карабин и подошел к Леониду Андреевичу.
– Вот здесь в прикладе, – сказал он терпеливо, – встроен маленький радиопередатчик. Где бы вы ни находились...
– Да нет, я это знаю... – сказал Леонид Андреевич.
– Так в чем же дело?
– Хорошо. – Леонид Андреевич взял карабин и отсоединил приклад. – Так? – спросил он. – Теперь я буду брать эту деревяшку с собой. Буду носить ее в своем... ядг... ягд... в охотничьей сумке. – Он вставил приклад на место и вернул карабин Полю. – Вы довольны, Поль?
Поль пожал плечами.
– Не понимаю. Вы что – кокетничаете?
– Нет, – сказал Леонид Андреевич. – Я капризничаю.
– Когда мы с Атосом писали о вас сочинение... это было очень много лет назад... мы изображали вас совсем не таким.
– А каким же? – спросил польщенный Леонид Андреевич.
– Вы были велик. У вас горели глаза...
– Всегда?
– Практически всегда.
– А когда я спал?
– В наших сочинениях вы никогда не спали. Вы вели корабль сквозь магнитные бури, сквозь бешеные атмосферы. Руки у вас были как сталь, и вы были стремительны...
– Так я и сейчас такой! – вскричал Леонид Андреевич. – Где здесь корабль?
Он вскочил, выхватил у Поля карабин, приложился, прищурив один глаз, и закричал:
– Тра-та-та-та!..
Потом он опустил карабин и спросил:
– Ну как?
– Не то, – сказал Поль, безнадежно махнув рукой. – Интеллекта нет.
– Очень мне нужен интеллект, – обиженно сказал Леонид Андреевич.
Он снова лег в кресло и спросил:
– Я вам не мешаю?
– Нет, – сказал Поль, пряча карабин в шкаф. – Я только все удивляюсь: что вы у нас на Базе делаете?
– А вы никому не расскажете? – спросил Леонид Андреевич.
– Если не хотите, нет, не расскажу.
– Я ухаживаю, – сказал Леонид Андреевич.
Поль сел.
– Это за кем же? – спросил он. – Неужели за Ритой Сергеевной?
– А что, заметно?
– Да есть такое мнение.
– Так вот я не за ней ухаживаю, – оскорбленно сказал Леонид Андреевич. – Я ухаживаю совершенно за другой женщиной. Она уже давно улетела.
– Ага, – сказал Поль. – А вы, значит, остались на медовый месяц.
– Вы циничны, – сказал Леонид Андреевич. – Мы никогда не поймем друг друга. Расскажите лучше, что сегодня новенького.
– Рита Сергеевна застрелила тахорга, – сказал Поль значительно.
– Молодец. А еще?
– На вверенной мне Базе за истекшие сутки ничего не случилось, все в порядке, недостатка ни в чем не испытываем, – сказал Поль.
– А на базах, которые вам не вверены?
– Какие имеются в виду?
– Земля, например. Или, скажем, Радуга.
– На Земле тоже недостатка ни в чем не испытывают. Испытывают избыток. А на Радуге... Знаете что, Леонид Андреевич, сводки уже в типографии, через полчаса прочтете сами.
– Нет, – сказал Леонид Андреевич. – Я хочу узнать что-нибудь первым. Ведь вы же про меня сочинение писали, Поль. Расскажите мне что-нибудь особенное. Чего нет в сводках.
– Вас интересуют сплетни? – осведомился Поль.
– Очень, – сказал Леонид Андреевич.
– Жаль. Сплетен у меня нет. По Д-связи сплетен не передают. По Д-связи нынче передают черт знает что.
Леонид Андреевич сейчас же вытащил записную книжку и приготовил авторучку.
– Нет, серьезно, – продолжал Поль. – Сегодня ночью вдруг прервали передачу ядерного прогноза и выдали нам какую-то шифровку на имя Мостепаненко. Без имени адресанта. Это уже третий случай. На прошлой неделе была шифровка некоему Герострату, а на позапрошлой – Пеккелису. На мой запрос не ответили. Идиотство какое-то.
– Да, – сказал Леонид Андреевич. – Но зато интересно.
Он нарисовал в записной книжке женскую головку и написал под ней печатными буквами: ИДИОТСТВО; ИДИОТСТВО; ИДИОТСТВО...
– Герострат... – сказал он. – Какой же это Герострат? Не тот ли? Вообще в свете современной физической теории вполне можно предположить...
– Кто-то идет, – сказал Поль, и Леонид Андреевич замолчал.
В кабинет вбежал человек.
Леонид Андреевич не знал его, но было видно, что этот человек из леса и что он взволнован, и Леонид Андреевич сел прямо и сунул записную книжку в карман.
– Связь! – сказал человек, задыхаясь. – Когда будет связь, Поль?
Он был в комбинезоне, отстегнутый капюшон болтался у него на груди на шнурке рации. От башмаков до пояса комбинезон щетинился бледно-розовыми стрелками молодых побегов, правая нога была опутана оранжевой плетью лианы, волочащейся по полу, и казалось, что это щупальце самого леса, что оно сейчас напряжется и потянет человека обратно, через коридоры управления, вниз по эскалатору, мимо ангара и мастерских, и снова вниз по эскалатору, и через аэродром, к обрыву, к башне лифта, но не в лифт, а мимо, вниз...
– Выйди отсюда, – сердито сказал Поль.
– Ты ничего не понимаешь, – задыхаясь, сказал человек. Лицо его было в красных и белых пятнах, глаза выкачены. – Когда будет связь?
– Курода! – железным голосом сказал Поль. – Выйдите вон и приведите себя в порядок!
Курода остановился.
– Поль, – сказал он и сделал странное движение головой, словно у него чесалась шея. – Честное слово, мне срочно нужно!
Леонид Андреевич снова лег. Поль подошел к Куроде, взял его за плечи и повернул лицом к двери.
– Формалист, – сказал Курода плаксиво. – Бюрократ.
– Стой, не двигайся, – сказал Поль. – Шляпа! Дай пакет.
Курода снова сделал странное движение головой, и Леонид Андреевич увидел на его тощей подбритой шее, в самой ямочке под затылком, коротенький бледно-розовый побег, тоненький, острый, уже завивающийся спиралью, дрожащий, как от жадности.
– Что там, опять подхватил? – спросил Курода и полез в нагрудный карман. – Нет у меня пакета... Слушай, Поль, ты мне можешь сказать, когда будет связь?
Поль что-то делал с его шеей, что-то уминал и массировал длинными пальцами, брезгливо оскалившись и бормоча что-то неласковое.
– Стой смирно, – прикрикнул он. – Не дергайся! Ну что ты за шляпа!
– Вы поймали чешуйчатого человека? – спросил Леонид Андреевич.
– Чепуха! – сказал Курода. – Я не говорил, что эти люди были чешуйчатые... Поль, ты скоро? Это надо послать им в первую очередь! Ай!
– Все, – сказал Поль. Он отошел от Куроды и бросил что-то полуживое, корчащееся, окровавленное в диспенсер. – Немедленно к врачу. Связь в семь вечера.
Лицо Куроды вытянулось.
– Попроси экстренный сеанс! – сказал он. – Ну что это такое – ждать до семи вечера?
– Хорошо, хорошо, иди, потом поговорим.
Курода неохотно пошел к двери, демонстративно волоча ноги. Розовые побеги на его комбинезоне уже увядали, сморщивались и осыпались на пол. Когда он вышел, Поль сказал:
– Обнаглели. Вы представить себе не можете, Леонид Андреевич, до чего мы все обнаглели. Никто ничего не боится. Как дома. Поиграл в садике – и к маме на коленки, прямо как есть, в земле и песочке. Мама вымоет...
– Да, обнаглели немножко, – негромко проговорил Леонид Андреевич. – Я рад, что вы это замечаете.
Поль Гнедых не слушал. Он смотрел в окно, как Курода сбегает по эскалатору, волоча за собой обрывок лианы.
– Похож на Атоса, – сказал он вдруг. – Только Атос, конечно, никогда не пришел бы в таком виде. Вы помните Атоса, Леонид Андреевич? Он писал мне, что когда-то работал с вами.
– Да, на Владиславе. Атос-Сидоров.
– Он погиб, – сказал Поль, не оборачиваясь. – Давно уже. Где-то вон там... Жалко, что он вам не понравился.
Леонид Андреевич промолчал.
Оглавление [Следующая часть]
|
